енную победу.
В своей грезе я взял и благодаря дурацкому стечению обстоятельств -
падению лыжника, который никогда не падал, - удержал золото, даже
золотой дубль. А здесь? Вот она, победа распроклятая, все то же
золото, я хотел привезти его любой ценой и привез. Омытое кровью.
     Тренер наконец-то ожил и полез через бортик отгонять от меня
журналистов. Большое табло перешло в видеорежим, и я, глядя поверх
голов наседающей на меня толпы, впился в него глазами. Естественно,
они показывали тот самый момент. Ту долю секунды, что моя лыжа шла
мимо шеи канадца. В пошаговой раскадровке и с огромным увеличением.
Так, вот проехала грузовая площадка, и как раз сейчас, где-то уже
далеко за задником крепления, должен произойти тот самый чертов вжик.
Меня слегка передернуло. Что может быть острее канта профессиональной
горной лыжи? Скальпель хирурга? Бритва? Господи, меня же чуть завалило
влево, и лыжа стояла под углом такого эффективного резания...
Скальпель хирурга. И им я аккуратно располосовал канадцу сонную
артерию.
     На большом табло не было видно самого главного - автоматическая
камера повернула, отслеживая тот объект, который двигался быстрее, и
Дон ушел за пределы кадра. Но я и так себе представил, как хлестнула
из шеи алая струя. На белый-пребелый снег... Я стоял посреди толпы и
не отвечал ни на один вопрос, ничего не видел и не слышал вообще. Я
думал о главном - засчитают ли мне победу. Тогда Данки моментально
переведет выигрыш. А вдруг не засчитают? Мало ли что комиссии в голову
взбредет. По идее технических препятствий быть не должно. На трассе
может произойти что угодно, в "Ди Челлендж" вообще люди гибнут, такая
уж это гонка по определению. Тотализатор же крутится сам по себе, и
будет крутиться, даже если на склон какой-нибудь залетный аэробус
обрушится. Я победил, заплатите денежки согласно коэффициенту. Но ведь
и таких случаев, как сегодня, в "Ди Челлендж" еще не было...
     Я бросил взгляд на табло. Хватит дергаться, Поль! Вот, смотри,
твой результат зафиксирован, он давно ушел в Сеть, наверняка уже пошли
выплаты... Это какое же счастье, что я не имею дела с легальными
букмекерами! У Данки чужие деньги попусту не задерживаются, они ему
очень сильно жгут руки. Такие, как он, мгновенно распихивают
поступающие суммы по углам-закоулочкам и тщательно затирают следы -
профессия требует. И не менее споро переводят выигрыши, пусть и взимая
с них грабительский процент. Зато черта с два к Данки явятся дяди в
штатском и начнут копаться в отчетности. А если даже и явятся - не
найдут они ни малейших следов того, что сегодня неплохо подзаработал
один спортсмен, который ставить деньги права не имел.
     И, возможно, из-за денег убил.
     Поверх голов мне было отлично видно, как проталкивается по узкому
проходу вдоль бортика полиция. Небольшая группа совершенно одинаковых
людей, что в форме, что без. Все - со стертым и малозначительным
среднеевропейским выражением лица. Печать легкой скорби на каждом челе
- идут забирать чемпиона. Прямо стихи. Да, но ведь они за мной! Поль,
дружище, очнись, это нас арестовывать идут! Я тряхнул головой в
тщетной надежде проснуться.
     Не вышло.



        "ГЛАВА ШЕСТАЯ"


     Как ни странно, никаких особых угрызений совести я не чувствовал.
Возможные последствия меня занимали весьма, а вот то, что случилось...
Ну, случилось. Уж кем-кем, а убийцей я себя не возомнил. Конечно,
легкий шок. Естественно, желание поскорее выкарабкаться и полегче
отделаться. Но я же действительно никого не убивал! Стопроцентный
несчастный случай. По ощущениям больше всего это было похоже на
дорожно-транспортное происшествие.
     Тем не менее, забираться на пьедестал у меня духу не хватило. Как
не хватило его у организаторов на то, чтобы зажать медаль. Случай
оказался уникальный - никогда еще лыжник, насмерть переехавший
соперника, не приходил к финишу первым. Да и просто не доезжал до
конца трассы. Что ж, посмотрим, насколько "Даунхилл Челлендж" честная
гонка. Я встал у пьедестала, рядом с цифрой "1", оказавшись ниже
второго и третьего призера. Стоял к ним спиной и думал - наклонится
хоть одна сволочь, чтобы хлопнуть меня по плечу? Нет, не хлопнули.
     Полицейские околачивались неподалеку и вяло шарили по мне
глазами. Тренер пробормотал скороговоркой на ухо: "Держись, мальчик,
адвокат уже едет, ничего не подписывай, ничего не говори вообще, жди
адвоката, мы с тобой, держись..." и растворился в толпе. Не имел он
права меня бросать в такой ситуации - но сбежал. Понятно было, что
старик растерян, и все-таки это вышло совсем не по-спортивному - я
даже затаил легкую злобу. Сказать по правде, мне было очень страшно
тогда. Впервые в жизни по-настоящему страшно. Я вляпался в нечто
такое, что оказалось гораздо больше меня, и управляло ситуацией помимо
моей воли. К этому я не привык, все мои предыдущие жизненные шаги были
достаточно осознанными и предполагали возможность сдать назад,
отказаться, увернуться. А сейчас никакой свободы маневра не осталось.
Только плыть по течению, подчиняться, делать то, что велят. Я стоял в
ожидании медали и боялся предстоящих событий. Чтобы было не так
муторно, гонял в сознании давно заготовленную фразу, которую должен
бросить журналистам. Я ее придумал еще когда глядел на табло. Работа
такая у нас, у "челленджеров": Платон мне друг, но маркетинг дороже.
То, что я не забрался на верхнюю ступеньку пьедестала, тоже удачный
маркетинговый ход. И награду не возьму. В смысле - медаль. Деньги-то
свои я честно заработал. Или деньги тоже... похерить? В пользу семей
невинно убиенных. Первый внутренний порыв у меня был именно такой, не
расчет, а порыв, совершенно от души. Это теперь я прикидывал, как
обратить свое вдруг прорвавшееся наружу благородство к своей же
пользе. Виновным в гибели Киркпатрика я себя по-прежнему не
чувствовал, наборот, крепла убежденность в том, что я чист перед Богом
как стеклышко. Но всегда найдется гнида, которая тебя обвинит. Скорее
всего уже нашлась. Значит нужно не распускать сопли, а использовать
любой шанс, чтобы произвести впечатление.
     Выкручивайся, Поль. Заехал в ситуацию, теперь выезжай. Если вещие
сны начинают сбываться - работай на опережение.
     Председатель комиссии с похоронным лицом подошел ко мне и
остановился, растянув ленточку медали в руках. Он был уверен, что я
сейчас наклоню голову и приму награду. И заранее меня за это ненавидел.
Да что ты знаешь обо мне, дурак нерусский! Впрочем, этого человека я
тоже понимал. С одной стороны, чем больше смертей на трассе, тем выше
популярность "Ди Челлендж". С другой - у жесткости гонок есть
определенный предел, за которым она перерождается в жестокость. Нельзя
вручать золото лыжнику, угробившему соперника. После таких выкрутасов
рейтинг падает. Общественное мнение штука непростая, формируется под
давлением массы факторов, наши инфантильные зрители и игроки на самом
деле те еще мерзавцы. Им нужно, чтобы кровопролитие было обставлено
чинно-благородно. Ну, Поль, давай! Выручай неблагодарное человечество.
Сделай хорошую мину при отвратительной игре.
     Я протянул руку и схватил медаль, почти вырвав ее у председателя.
Взвесил свое золото в кулаке, чувствуя, как буравят меня почти триста
миллионов взглядов невидимых телезрителей. Что-то странное происходило
вокруг - я сначала не понял, и вдруг улышал. Это над трибунами зависла
гробовая тишина. Поэтому никто не пропустил ни слова. Ни одно ухо, ни
один микрофон. "Передайте эту медаль семье Дона Киркпатрика, - сказал
я хмуро, протягивая золото обратно председателю. - И выигрышную сумму
- тоже. Мне не нужна победа такой ценой".
     Вот это был взрыв! Тут-то все положенное и началось - даже
хлопанья по плечам от второго и третьего призера я удостоился. А от
воплей с трибун чуть не оглох. Председатель на радостях едва меня не
расцеловал. Промямлил только, что деньги перевести я должен сам,
победа моя безусловна, в таких случаях чек не переоформляется, но факт
волеизъявления чемпиона зафиксирован. Чек я небрежно сунул за манжету
на рукаве комбинезона, эта символическая бумажка ничего не значила,
только подтверждала, что сумма на мое имя задепонирована. И лишний раз
напоминала о Данки и настоящем моем выигрыше. Который наверняка уже
доехал до Швейцарии. А значит, программу-минимум я все-таки отработал.
Нет, еще журналисты.
     Из ниоткуда возник тренер. Естественно, теперь не грех и
покрасоваться рядом с учеником, таким благородно-великодушным,
чистеньким и непорочным. Полиция с усилием продиралась сквозь
клокочущую спортивную прессу. "Два слова, Поль! Хотя бы два слова!". -
"Разойдитесь, господа, разойдитесь! - суетился тренер. - Оставьте
мальчика в покое". Я боковым зрением присмотрелся и в куче протянутых
ко мне разноцветных микрофонов увидел знакомую эмблему Си-Эн-Эн-Спорт.
Будто бы не глядя, безразлично, наугад сунул руку, ухватил микрофон и
подтянул его к себе. Оказалось - вместе с репортером, тот вцепился в
казенное имущество как энцефалитный клещ. Вот в такие моменты и
понимаешь, что ты действующий спортсмен-профессионал. В смысле -
здоровый парень. Обычно этого не чувствуешь, потому что кругом одни
спортсмены, не с кем сравнить.
     "Я больше не вернусь на трассу". Вот и все, что я сказал. Тем же
хмурым тоном и сиплым голосом, каким разговаривал с председателем
комиссии. По идее, выступление было намечено гораздо более длинное. В
оригинале текст звучал так: "Я больше не вернусь на трассу. После
того, что случилось - не могу. И употреблю все свое влияние, чтобы
гонки "Даунхилл Челлендж" были запрещены". Неплохая речь. Но в
последний момент я смекнул, какая опасность в ней заключена для меня,
и передумал. Что угодно можно списать на постстрессовое состояние, но
только не предательство корпоративных интересов. На суде, придись ему
случиться, мне эта фраза зачлась бы в бо-ольшущий плюс. Но на том же
суде - да какой еще суд, чего это я? - хозяева "Ди Челлендж" сделали
бы все возможное, чтобы меня утопить. В хард-формуле дозволены любые
выкрутасы кроме одного - не копай под хозяина. Не наезжай на принцип.
Ты можешь опротестовывать результаты, собачиться из-за начисления
очков, да хоть забастовку учинить - ради бога. Но не ставь под
сомнение идею "Челлендж". Не считая исламского мира, который на
"Челлендж" плевал, как на еще одну богомерзкую выдумку неверных,
осталось всего лишь три страны, где к этой формуле отношение
неоднозначное. Индия, Китай, Россия. Остальные в тотальном щенячьем
восторге. Считается - очень психотерапевтичное зрелище. Очень полезное
- считается... Да и русские, честно говоря, когда наши берут призовое
место, тут же выпивают и закусывают. А китайцы сейчас заканчивают
подготовительный этап и тоже вот-вот запустят свою команду. Скоро
заезды в дауне придется дробить - желающим угробиться мест не хватает.
И это, наверное, правильно. Нельзя отгораживаться от мира стеной
непонимания. Глупо это в стратегическом аспекте. Поэтому любишь-не
любишь кататься, а саночки изволь возить. Вот я и промолчал. Выступил
в лучшем стиле "челленджера" - высказал личное мнение и личное же
решение по личной проблеме. И пошел себе полицейским навстречу.
     Прямо у бортика меня задержали по подозрению в непредумышленном
убийстве. Я уже чувствовал себя более или менее уверенно и дергаться
не стал. На "Даунхилл Челлендж" полицейские довольно частые гости.
"Ди-челленджеров" хлебом не корми, дай въехать лыжей в печенку
хорошему человеку. И никого пока еще за это не посадили. Все перед
стартом дают одну и ту же подписку, совершенно юридически безупречную.
И даже случись то самое непредумышленное, судить лыжника просто глупо
- адвокаты докажут на пальцах, что имел место банальный несчастный
случай. Но полиция обязана бдить, и она бдит, закон такой. Боксеров
тоже иногда прямо с ринга в кутузку таскают. Формальности должны быть
соблюдены. Положено задержать - они задерживают. Каждый раз, когда
столкнутся двое, и один случайно шею свернет, задерживают уцелевшего.
Предъявляют, в зависимости от результата столкновения, либо тяжкие
повреждения, либо то же непредумышленное. И через пару-тройку часов
отпускают. Собственно, полиция включает свои мощности на всю катушку
только в одном случае - если кому-то показалось, что за столкновением
лыжников может стоять некий злой расчет.
     Меня спросили по-французски, на каком языке господин хотел бы
заслушать свои права. Господин подумал, решил, что дело серьезное, и
выбрал намертво зазубренный с детства инглиш, плиз, иф ит'с поссбл.
Оказалось, что инглиш очень даже поссибл, а прав у меня никаких. То
есть разной ерунды вроде "молчать, не называть себя, требовать
адвоката" набралось порядочно. А вот коммуникативные мои возможности
были жестко урезаны до одного телефонного звонка. Именно телефонного -
со стационарного голосового аппарата. Даже без картинки. М-м... Ладно.
Не буду вообще никого беспокоить, несколько часов сам продержусь. Меня
очень любезно препроводили в гостиницу, дали переодеться. Намекнули
относительно личных вещей, на что задержанный только рукой махнул. А
зря. это был отчетливый звоночек, предвестник больших проблем. Но я
его не услышал. У меня для этого слишком дрожали руки. В смысле,
начался постстрессовый колотун, а он здорово отражается на ушах.
     Вокруг сновали и временами пытались ко мне пролезть разные люди,
но полиция аккуратно их отсекала. Прибежал Генка и долго препирался с
их главным, требуя, чтобы ему разрешили накормить пострадавшего
транквилизаторами. Пострадавший - это был я. Главный посмотрел на
Генку как на полного идиота и даже невоспитанно покрутил у виска
пальцем. Впору было рассмеяться, такую он рожу скорчил. Второй
звоночек - полиция откровенно нервничала, - но я и этот сигнал
пропустил. Наверное, сказался недостаток уголовного опыта. Хотя мог бы
вспомнить, что местные полисмены обычно зверски невозмутимы, даже
флегматичны, хоть ты об них вытирай ноги. Мне несколько лет назад
довелось участвовать в спасательной операции, когда после церемонии
закрытия сезона Димон таранил на рентном "Смарте" их патрульную
машину. Причем таранил сознательно - мы Китсбюэль любим, здесь для нас
фактически дом родной, вот Димон и решил сгоряча, то есть спьяну, что
он совсем уже дома. А его, бедолагу, однажды - тоже пьяного - в двух
шагах от места прописки основательно побила группа немедленного
реагирования. Черт их знает, на что они так неадекватно среагировали,
только скандалище был - весь Екатеринбург трясло. Это я в Москве
никто, а Димон у себя ого-го. Масштаб сказывается. И с той поры
милиция его побаивается в любом виде, а он их терпеть не может ни в
каком. "Еду, никого не трогаю, бабу высматриваю посимпатичнее, вдруг
гляжу - менты рулят. Прямо на меня! По встречной! Ну, думаю, совсем
обнаглели...". Так вот, когда мы нашего героического народного
мстителя вынимали из участка (меня для солидности привлекли, автографы
раздавать, это я в Москве никто, а в Китсбюэле... так, опять не в ту
степь понесло) - короче говоря, я запомнил их потрясающую вежливость и
глубочайшее спокойствие. Европа. А ведь дернешься резко - пристрелят,
не задумываясь. Культура.
     Но в тот момент я не замечал ничего. Голова отказывалась
работать, в ней крутились даже не мысли, а эмоции - мама, деньги,
Крис, я все-таки победил, значит не впустую, больше не выйду на
трассу, вот и меня жесткий слалом уконтрапупил, и очень даже хорошо...
О покойном (покойном? как странно) Киркпатрике я и думать уже забыл.
Это меня потом, в камере, начало ломать - тысячу раз проигрывал заново
перед мысленным взором ту ситуацию на склоне. Искал ошибку и не
находил ее. Мне нужно было выиграть. Я обязан был выиграть. Конечно, я
мог падать... Безусловно. Но тогда я не достиг бы цели. Вопрос -
сумеет кто-нибудь доказать, что я на самом деле успел бы завалиться на
бок в воздухе и упасть? Покажет ли компьютерная модель, что
столкновение в позиции "кувырком по снегу" могло пройти для нас с
Доном безопасно? Найдется ли обвинитель, которому достанет наглости
утверждать, будто падение на скорости в сто тридцать пять километров в
час - естественная реакция человека? И еще сотню похожих вопросов я
задавал себе в камере. Только одного вопроса не было - что для меня
значила жизнь канадского горнолыжника Дона Киркпатрика. Да ничего она
для меня не значила. Ведь тогда, на склоне, я попросту не собирался
его убивать.
     Это сейчас я с удовольствием придушил бы гада - столько проблем
создала для меня его нелепая гибель.




        "ГЛАВА СЕДЬМАЯ"


     О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно. Это
вам не человека лыжей зарезать, это... совсем другое. События
оказались плотно спрессованными, причем каждое последующее было на
порядок хуже предыдущего. И хотя у спортсменов нервы крепкие,
тронуться рассудком можно было вполне.
     Полицейские знали почти все и не скрывали этого. И зачем я вышел
на гору, и что надеялся с этого поиметь. Красивые жесты с отказом от
выигрыша их не впечатлили, они были убеждены, что я сделал нелегальную
ставку. А значит - у меня имелся мотив убить. Мне так примерно и
сказали: "Мы понимаем, что ты не мог поступить иначе. Признайся, ты
хотел упасть и этим спасти канадца, но тебе нужны были деньги.
Расскажи нам все, облегчи душу". Адвокат лез на стенку и разве что не
кусал их. Полицейские улыбались. Я мучительно пытался сообразить, кто
меня продал. От обиды на глаза наворачивались слезы.
     Они не знали только мелочей, техники - откуда я взял деньги на
тотализатор и как именно ставил. Но пообещали, что и это выяснят.
Адвокат требовал, чтобы я молчал. Но у меня началось что-то вроде
истерики - я постоянно твердил: "Нет, вы ничего не понимаете, этого не
было, такого не могло быть, я не хотел убивать его, я просто летел,
попробуйте сами, и вы поймете". Они все улыбались. Компьютерная модель
показала: я должен был, увидев препятствие, уклониться и вследствие
этого упасть. Какая-то паскуда еще написала в заключении - "уклониться
инстинктивно". Я рычал, плевался, бил по столу кулаком и доказывал,
что бывают инстинкты человеческие, а бывают горнолыжные. Полицейские
радовались. У них был мотив убийства, мертвое тело и преступник. Но им
не хватало для полного счастья моего признания, вот они меня и ломали.
А я ломал перед ними комедию. Потому что они меня почти убедили в том,
что я, гад такой, действительно имел мотив. Уважаю правосудие. Оно
может все. Оно зверски допросило нашу команду, вплоть до массажиста. А
как оно трясло Бояна! И наконец, оно наехало на Крис и чуть было не
записало бедную девочку в соучастники. Оно здорово развернулось тогда.
     Если бы хоть один из реальных соучастников раскололся -
дисквалифицироваться бы им всем большой теплой компанией. А мне -
надолго сесть в тюрьму. Позже я узнал, что в руководстве Федерации
столкнулись тогда две враждующих группировки, и одной из них
требовалось шумное судилище, дабы свалить вторую. И скажи я у
пьедестала журналистам, что "Ди Челлендж" плохой спорт, возможно, дело
спустили бы на тормозах. Даже несмотря на явный мотив. Гонки "Ди
Челлендж" от такого заявления не рассыпались бы, но кое-кто подал бы в
отставку. И моими руками, точнее моей лыжей, а потом и голосом,
решились бы чьи-то финансовые проблемы. Но я промолчал и нажил
проблему себе. Оказывается, иногда очень глупо не поддаваться
импульсам.
     Так или иначе, допрашиваемые ничего не знали и не понимали - все,
как один. А меня не отпускали - даже под залог. В камере оказалось не
смертельно, только очень неуютно. Там даже имелся сетевой терминал с
односторонним доступом, наподобие гостиничных. И всяческой дряни о
себе я начитался досыта. Особенно мне одно название понравилось -
"Смертельные гонки две тысячи двадцатого года". Что интересно, статья
была из РуНет. Вот уж не знал, с каким упоением русские могут топить
русских. А я для них, уродов, ноги ломал на трассе! Впрочем, удивление
прошло, когда следователь ми