улаки и напрягшись, он произнес слово. Это ослабило ею  больше,
чем он ожидал, и  несколько  капель  мочи  брызнуло  ему  на  ноги.  Его
кольнула острая, но мимолетная боль, и от сильного спазма брюшины во рту
стало солоно.
   Не успел он сплюнуть, стена  загрохотала  и  отворилась  внутрь,  как
ворота. Стены трехфутовой  толщины  глушили  скрежет  железных  колес  и
цепей. Лестничный колодец над головой задрожал, и его камни шевельнулись
в своих прогнивших известковых гнездах. На плечи Исса осыпалась пыль,  и
в стене образовался проем, куда мог  войти  только  сильно  пригнувшийся
человек.
   Эту  часть  пути  Исс  ненавидел  больше  всего.  Еще  слабый   после
заклинания, с коленями, гнущимися, как сырое дерево, с влажными от  мочи
ляжками, он пролез в отверстие. Внутри не  было  морозной  дымки.  Холод
здесь обладал иными, более постоянными  свойствами,  и  все,  что  могло
замерзнуть, давно уже  замерзло.  В  глубине  Перевернутого  Шпиля  было
теплее, но ледяные швы держались на стенах круглый год.
   Темнота, как и холод, здесь  тоже  была  крепче,  чем  снаружи.  Иссу
пришлось снять лампу с пояса и  немного  раздвинуть  пластинки  китового
уса. Темнота его не пугала, хотя он признавал за  ней  особые  качества.
То, что долго хранится в ней, обычно портится.
   Очистив рот от металлического привкуса, он двинулся вперед маленькими
шажками, пока не нащупал ногой край первой ступеньки. Перевернутый Шпиль
в отличие от башни наверху не  мог  похвалиться  центральной  лестницей:
ступеньки лепились у внешней стены, широкими витками спускаясь  вниз.  В
середине зиял глубокий, насчитывающий много этажей колодец.  Черный  как
ночь, холоднее льда, порождающий собственные  ветры  и  отзывающийся  на
каждый  толчок  горы,  в  недра  которой  вонзался,  Перевернутый  Шпиль
представлял собой почти стихийное явление. Равный глубиной высоте Кости,
сужающийся, как игла, он пронзал подошву Смертельной горы,  словно  кол,
вбитый в ее сердце.
   Его искрошенные морозом стены блестели при свете  лампы.  Чем  глубже
спускался Исс, тем чище и прочнее делался лед. Превращенный  в  выпуклые
линзы давлением Смертельной горы, лед  переливался  цветами,  неведомыми
человеческому глазу. Исса уже не впервые одолевало  искушение  потрогать
его. Однажды, восемь лет назад, у него  от  этого  слезла  вся  кожа  на
среднем пальце.
   Гора боролась с Перевернутым Шпилем, проглатывая целые глыбы гранита,
впившиеся в нее, как дубовые корни Но стены, даже  проломленные  костями
Смертельной горы, держались стойко. Гранит добывался в Башенных рудниках
близ Линна, и говорили, что этот камень пропитан  чарами  и  заклятиями.
Робб Кло, правнук Гламиса Кло и строитель крепости, заявил однажды,  что
потребуется вмешательство Бога, чтобы повалить Шпиль.
   Пробираемый дрожью Исс прислонил садок к груди. Холод  привел  мух  в
оцепенение, и ни одна не шевелилась.  Из  дюжины  самок  несколько  штук
умрет - Исс был готов к этому. Как-то в одну из самых суровых зим, какие
только бывали в Венисе, все его самки-яйцекладки погибли. Работа была не
из приятных, однако он удалил у них яичники и получил  личинки,  хотя  и
гораздо меньше против прежнего.
   Держа в одной руке лампу, в другой садок, Исс спускался медленно и  с
трудом. Он давно уже овладел искусством не смотреть  вниз,  но  сознание
того, что  внизу  лежит  пропасть,  облекало  его,  как  одежда.  Каждая
ступенька имела три фута в ширину, вполне достаточно, но гранит лестницы
был скользким, как стекло, и осторожность  при  спуске  отнюдь  не  была
лишней. Исс держался  точно  посередине  и  думал  о  том,  что  находил
приятным.
   Взять хоть эту служаночку Кату. Шустра, плутовка. Ножу такую  нипочем
не раскусить. Сам Исс с ней спать не желал, хотя  и  любопытно  было  бы
посмотреть, как далеко она способна зайти, чтобы избавиться от  грозящей
ей кухни.
   Исс улыбнулся с довольством ювелира, обрабатывающего  ценный  камень.
Вот в чем слабость Каты: она боится оказаться на кухне и остаться там до
конца своих дней - с красным  лицом,  обвисшими  грудями  и  поседевшими
волосами. Рожденная и выросшая в  крепости,  она  вдоволь  насмотрелась,
какими становятся работающие там женщины: Крепость Масок любит брать, но
редко что-нибудь дает. Маленькая лисичка боится не напрасно.
   Как только Исс открывал, чего человек боится,  этот  человек  начинал
принадлежать ему. Вот и Ката тоже. Она любит Асарию  Марку,  восхищается
ею и защищает ее, но при этом ей завидует. Глубоко завидует.  Зависть  и
любовь борются в ее сердце, но страх перед возвращением на кухню  всегда
побеждает.  Нынешним  вечером,  к  примеру.  Девушка  явно   не   хотела
рассказывать ему, что комната,  постель  и  волосы  ее  барышни  были  в
беспорядке, что кожа у Асарии была горячая, а пот на ней  холодный,  как
талая вода, но в конце концов рассказала и об этом, и  еще  кое  о  чем.
Ведь барышня ее от кухни не спасет - Исс уж постарался внушить это Кате.
   А если девушка все-таки передала Асарии то, что подслушала в  Красной
Кузнице, - это, право же, не столь важно. Нож следит за Асарией  днем  и
ночью, даже когда она выходит из комнаты, не зная, что за ней наблюдают.
Исс на минуту замедлил шаг. Ему совсем не хотелось принимать такие  меры
по  отношению  к  своей  названой  дочке.  Асария  обыкновенно  мила   и
доверчива, но сейчас она под властью страха, а Исс  по  опыту  знал,  на
какие глупости способны люди, когда им страшно.
   Чувствуя, что  вокруг  потеплело,  Исс  окончательно  отладил  лампу.
Первая камера, должно быть, уже недалеко. В Перевернутом Шпиле всего три
камеры, и все они расположены в самом низу. Когда спускаешься к  первой,
шпиль сужается до величины бычьего  стойла.  Вторая  и  того  меньше,  а
третья напоминает колодец. Она вделана в черный базальт и  заканчивается
у основания железным острием.
   Иссу в очередной раз  захотелось,  чтобы  его  каменная  лампа  лучше
освещала дорогу. Лестница здесь была более кривой и гораздо круче. Спуск
с одной истертой, покатой ступеньки на другую грозил опасностью. Исс мог
бы сделать свет поярче с помощью колдовства,  но  оно  того  не  стоило.
Струйка  замерзшей,  а  теперь  оттаявшей  мочи  на  ноге   красноречиво
напоминала об этом. Его возможности ограниченны, не то что у  некоторых.
Ровно столько,  сколько  нужно,  -  не  больше.  Его  сила  в  другом..,
например, в его умении выбирать людей.
   Марафис Глазастый - один из таких избранных.  Верховный  протектор  -
человек опасный: он может завоевать преданность своих солдат. Исс  понял
это еще в ту пору, когда Марафис был простым дозорным с новеньким  мечом
на боку и сапогами, еще вымазанными грязью Морозных  ворот.  А  Исс  был
тогда  верховным  протектором   и   бдительно   следил   за   возможными
соперниками. Другой бы на его месте уничтожил Марафиса Глазастого,  пока
тот не успел превратиться в угрозу, Исс же  приблизил  его  к  себе.  Он
разглядел в Марафисе  человека  полезного,  напористого  и  жестокого  -
самому Иссу этих качеств доставало. Когда  пришло  время  взять  штурмом
крепость  и  свергнуть  стареющего,  больного  Боргиса  Хорго,  Рубаками
командовал Марафис. Марафис, убивший дюжину баронов и Клятвопреступников
на обледенелых ступенях Рога.
   То были кровавые десять дней. Клятвопреступников изгнали из города, а
их твердыню, которую они называли Храминой, взяли приступом и разрушили.
После этого Пентеро Исс, родич владетеля Раздробленных Земель,  присвоил
титул правителя себе. Марафис стоял с ним бок  о  бок  -  его  верховный
протектор и Нож.
   Пятнадцать лет спустя они так и остались правителем и Ножом.  У  Исса
почти не было причин пожалеть о своем выборе.  С  Марафисом,  за  спиной
обеспечивающим  ему  верность  Рубак,  он  мог  свободно  управляться  с
баронами.
   Знатные дома Вениса были занозой в боку Исса - они без конца  дрались
из-за земель, титулов и золота. Тринадцать лет назад он заключил с  ними
сделку, и они не позволяли ему забыть об этом. "Ты обещал, что дашь  нам
возможность завоевать себе земли и славу, - сказал Белый  Вепрь  Иссу  в
его личных покоях не далее как шесть дней назад.  -  Только  поэтому  ты
остаешься пока правителем. Попробуй забыть об этом,  и  мы  позабудем  о
присяге, которую принесли тебе в Черном Склепе".
   Исс едва удерживался от улыбки, слушая его. Как  еще  могли  на  него
подействовать угрозы семнадцатилетнего мальчика? Однако он видел в жизни
достаточно, чтобы понимать, что этот юный честолюбивый барончик, стоящий
перед ним в белых с золотом цветах  Хьюсов  и  с  пятифутовым  мечом  за
спиной, в один прекрасный  день  захочет  сесть  на  его,  Исса,  место.
Мальчик уже теперь называет себя Белым Вепрем в  честь  своего  прадеда,
который вел Рубак к победе у Высокого Креста. И  без  прорицателя  ясно,
что он мечтает о такой же славе для себя.
   Ну что ж, думал Исс, вглядываясь во мрак  внизу,  -  возможно,  Белый
Вепрь  станет  во  главе  войска  скорее,  чем  он  полагает.  Возможно,
какой-нибудь кланник вгонит свой топор в его свинячье сердце.
   Увидев  внизу   каменный   потолок,   Исс   позволил   себе   немного
расслабиться. Теперь он, если даже упадет, шею себе не сломает.
   Потолок перекрывал Перевернутый Шпиль, как каменный клапан.  За  века
на него сверху нападало множество осколков.  Скальные  обломки  и  куски
облицовки валялись вперемешку с пожелтевшими  костями  крыс,  голубей  и
летучих мышей, попавших в  подземелье  непостижимым  для  Исса  способом
Попадались здесь и человеческие кости. В  кучах  пыли  проглядывали  две
пары ребер, словно пауки, зарывшиеся в песок. Исс как-то порылся там, но
нашел только один череп.
   Он и сам ронял кое-что на потолок - крошки съестного, обрывки  сетки.
Прошлым летом, во время праздника Раздачи Милостыни, он принес  с  собой
корзинку  земляники,  но  выпустил  ее  из  рук  на   середине   спуска.
Рассыпанные ягоды и теперь алели на камне,  точно  капли  крови.  Яркие,
блестящие,  пахнущие,  как  духи  на  грязном  теле  шлюхи,  они  начали
портиться только теперь. Здесь, в недрах горы, разложение длится  долгие
годы.
   Лестница, ныряя под потолочную плиту, вела в камеру. Здесь нужно было
беречь голову. Сразу стало тихо - дующие в  провале  ветры  не  залетали
сюда. Затишью сопутствовало тепло. Огонек в лампе  заколебался,  освещая
круглую камеру с полированными  стенами.  В  них  были  вбиты  крючья  и
железные кольца, где болтались обрывки цепей. Если присмотреться,  можно
было  разглядеть  на   цепях   обрывки   бурой   материи,   похожей   на
необработанную кожу, но Исс мог бы побиться об заклад, что  кожа  эта  -
человеческая.
   Спускаясь по окружности камеры, он  почти  не  смотрел  по  сторонам.
Скоро, очень скоро он  велит  Кайдису  убрать  отсюда  железную  клетку,
давильный камень и покоробившееся колесо. Их место займут красивые вещи:
пышные подушки, сундуки из шелкового дерева, синие с  золотом  гобелены.
Вещи, приятные для девичьих глаз.
   Дойдя до последней камеры, Исс выбросил из головы все  лишние  мысли.
Воздух здесь был густ и тяжел, как стоячая вода на дне озера. Сколько бы
раз ни посещал он Перевернутый  Шпиль,  эта  внезапная  перемена  всегда
заставала его врасплох. Ему становилось трудно дышать, и в ушах  кололо,
точно иглами. Исс сглотнул, молясь, чтобы уши не начали кровоточить.
   Каменная облицовка здесь была заметно толще. Сформированный давлением
гранит, корявый и узловатый, как кора дерева, мог дать трещину разве что
от самых сильных содроганий Смертельной горы. В камне виднелись  чешуйки
вкрапленного золота.
   Отцепив от пояса сосуды с медом и бобами, Исс спустился на  последние
семнадцать ступеней. Скованный ждал его - голодный, изломанный, жаждущий
света, надежно отгороженный  от  внешнего  мира  устройством  и  особыми
свойствами Перевернутого Шпиля.
   Исс достал свои серебряные щипчики и расчехлил садок. Этой  ночью  он
прибегнет к силе, превышающей его возможности.
 
7 
БОЛЬШОЙ ОЧАГ 
 
   - Эффи, ты помнишь,  что  сказала  в  тот  день,  когда  мы  с  Дреем
вернулись домой и ты встретила нас у круглого дома? Помнишь?
   - Да. Я сказала, что знала, что вы с Дреем вернетесь. - Эффи  Севранс
смотрела на  Райфа  серьезными  голубыми  глазами.  -  Я  и  другим  это
говорила, да только никто не слушал.
   Райф перенес вес с одной ноги на другую. Он сидел на корточках в тени
кланового священного камня, в темной, заполненной  дымом  молельне.  Все
двенадцать светильников были зажжены, но священный камень поглощал  свет
и жар, как черные стволы деревьев в  середине  водомоины.  Его  шершавая
необработанная поверхность отсвечивала  острыми  выступами.  Иногда  они
имели вид ушей, иногда - торчащих костей и зубов. Вокруг свежих отметин,
оставленных долотом, змеились графитовые жилы, и жирная чернильная влага
проступала из  них.  Ни  один  священный  камень  не  любит,  когда  его
кромсают.
   В какое бы время суток ни посещал Райф молельню, здесь всегда  стояла
ночь. Молельня помещалась в пристройке и была не так хорошо защищена  от
холода, как сам круглый дом. Некоторые кланы  устраивали  свои  молельни
внутри дома, опасаясь, как  бы  враждебный  клан  не  похитил  священный
камень под покровом мрака. Глядя на глыбу складчатого гранита  величиной
с крестьянскую хижину, Райф не представлял себе, как  кто-нибудь,  кроме
гигантов, снабженных гигантскими же  воротами,  волокушами  и  рычагами,
может украсть ее, затратив на это одну только ночь.  А  священные  камни
бывали и вдвое больше черноградского.
   Однако клан Бладд тридцать  шесть  лет  назад  уволок-таки  священный
камень Дхуна,  вынудив  Дхун,  самый  могущественный,  из  всех  кланов,
послать своего ведуна на каменные поля близ  Транс-Вора  искать  замену.
Райф в своем клане слышал много историй об этом случае - их рассказывали
теми же приглушенными голосами, какими повествовали  обычно  о  кровавых
битвах. И все как один уверяли, что Дхун с тех пор стал уже не тот.
   Бладд разбил камень Дхуна на куски и построил из них нужник. Все  это
дело - набег, перевозку камня и  его  последующее  дробление  -  задумал
Собачий Вождь Вайло Бладд. В то время он был новиком  и  побочным  сыном
тогдашнего вождя Гуллита Бладда. В тот же  год  Вайло  убил  двух  своих
кровных братьев, женился на кровной сестре и  сел  на  отцовское  место.
Говорили, что он и по сей день каждый  раз  перед  сном  заходит  в  тот
каменный нужник.
   Райф нахмурился. Он не знал, как  относиться  к  слухам,  ходившим  о
Собачьем Вожде, а Мейс Черный Град что ни день изобретал новые.
   Ощутив в груди горячий укол гнева,  Райф  отогнал  от  себя  мысли  о
Мейсе. Не время сейчас думать о нем.
   Эффи сидела  перед  Райфом,  подвернув  ноги.  Ее  бледное  личико  в
полумраке казалось старым, красивые  золотистые  волосы  раскосматились,
юбка отсырела от сидения под каменной скамьей, где Райф ее и  нашел.  На
коленях Эффи  разложила  все  свои  камешки  и  все  время  играла  ими,
перекладывая туда-сюда.  Райфу  почему-то  очень  хотелось  смахнуть  их
прочь.
   - Почему ты была так уверена, что мы с Дреем вернемся, Эффи?  -  тихо
спросил он. - Ты чувствовала что-то плохое, - он потер свой живот, - вот
здесь, внутри?
   Эффи, поразмыслив, выпятила нижнюю губу и медленно покачала головой.
   - Нет, Райф.
   Райф, пристально посмотрев на нее, вздохнул с  облегчением.  Эффи  не
почувствовала ничего похожего на то, что испытал он сам в  день  набега.
Это хорошо. Довольно и одного урода в семье. Он уже несколько дней думал
о том, что сказала Эффи при встрече, и все время собирался поговорить  с
ней. Но в первую ночь у него ничего не вышло, поскольку весь клан  хотел
послушать его и Дрея рассказ о погребении умерших.  Следующий  день  был
посвящен трауру.  Инигар  Сутулый  отколол  от  священного  камня  кусок
величиной с сердце, разбил его на двенадцать частей, по числу  погибших,
и разложил их на земле вместо тел.
   Этот обряд тяжело сказался на всех. Корби Миз и Шор Гормалин  пропели
своими красивыми низкими голосами погребальные песни,  потерявшие  мужей
женщины, Меррит Ганло и Рейна Черный Град в том  числе,  сделали  вдовьи
надрезы у себя на запястьях, и Райф не мог думать ни о чем, кроме  Тема.
Единственным, кто нарушил молчание в тот вечер, был  Мейс  Черный  Град,
поклявшийся отомстить Бладду.
   На другой день Райф долго искал Эффи, но когда  нашел  ее,  уже  пора
было спать. Теперь она наконец-то была в его распоряжении. Шор  Гормалин
сказал ему, что Эффи часто играет в молельне, когда там  никого  нет.  И
Эффи на самом деле оказалась там - она пряталась в почти полной  темноте
под скамьей, на  которой  обычно  сидел  Инигар  Сутулый,  размалывая  в
порошок кусочки гранита, и играла со своими камешками.
   Она ужасно исхудала, пока братьев не было дома. Ее  огромные  глазищи
были голубыми, как у матери. Очень серьезная, она никогда не  улыбалась,
никогда не играла с другими детьми. Легко  было  забыть,  что  ей  всего
восемь лет от роду. Райф протянул к ней руки.
   - Поди-ка сюда, обними своего старого брата.
   - Но целовать ты меня не будешь? - подумав, спросила Эффи.
   Это был серьезный вопрос, и Райф отнесся к нему соответственно.
   - Нет. Мы просто обнимемся, и все.
   - Хорошо. - Эффи заботливо сложила свои камешки  на  земляной  пол  и
придвинулась к Райфу. - Смотри же, не целуй.
   Райф ухмыльнулся,  принимая  ее  в  объятия.  В  свои  годы  Эффи  не
позволяла себя целовать ни одному мужчине, даже  братьям.  Зато  она  не
делала попыток освободиться и охотно прильнула к  груди  Райфа,  положив
голову ему на плечо.
   - А вот батюшка никогда уже не  вернется.  Я  и  это  знала.  Ухмылка
исчезла с лица Райфа. Спокойная уверенность в голосе Эффи  пробрала  его
холодом. Он невольно прижал к себе сестру еще крепче и почувствовал, что
в его ребра вдавилось  что-то  твердое.  Осторожно  отстранив  Эффи,  он
спросил:
   - Что это за штука у тебя на шее?
   - Мой амулет. - Эффи извлекла из-за ворота камень величиной со сливу,
серый, ничем не примечательный, самый некрасивый во всем ее собрании.  В
нем была просверлена дырочка с протянутой сквозь нее грубой бечевкой.  -
Инигар продырявил его прошлой весной, и теперь  я  могу  носить  его  на
теле, как все остальные.
   Райф взял его в руку. Не особенно тяжелый,  не  особенно  холодный  -
обыкновенный камень. Райф выпустил его, снял Эффи с колен и встал.
   - Пойдем-ка поищем что-нибудь на ужин. Анвин Птаха весь  день  варила
ветчину, и если ее никто не остановит, мы никогда уже  не  избавимся  от
этого запаха.
   Эффи принялась  собирать  свои  камни.  Под  кожей  у  нее  на  руках
просвечивали косточки. Райфу  было  больно  это  видеть.  Он  непременно
позаботится, чтобы она теперь ела как следует.
   Спрятав камни в кроличью сумочку, Эффи взяла Райфа  за  руку,  и  они
вместе вышли из  молельни.  Хорошо  было  наконец  избавиться  от  дыма.
Короткий подземный коридор, ведущий к  круглому  дому,  освещали  высоко
пробитые щели. На дворе уже смеркалось. Всего  два  часа  пополудни,  но
зимой это почти ничего не значит.  Через  месяц  дневного  света,  можно
сказать, вовсе не увидишь, и все, кто живет  на  землях  клана  в  своих
усадьбах, поселках и лесных хижинах,  придут  зимовать  в  круглый  дом.
Народ уже начал прибывать, но Райф не думал, что причина этому - зима.
   Когда они с Эффи вошли в большие сени, Анвин Птаха как раз  встречала
там новоприбывших издольщиков. Не  тратя  лишних  слов,  она  велела  им
скинуть верхнюю одежду. Райф заметил, что плечи и капюшоны у них в снегу
и что  луки  у  всех  троих  натянуты  и  готовы  к  стрельбе.  Старший,
рыжеволосый гигант, которого, как припомнил  Райф,  звали  Пайл  Тротер,
тащил на спине ослиную  корзину,  битком  набитую  стрелами  и  древками
копий, а на шее у него висела манерка с говяжьим клеем. Делом чести  для
всех подданных клана было не являться в