одернулась льдом.
   Усилия, с которыми конь старался втянуть воздух через ледяную пробку,
доконали его, и через  четверть  часа  он  издох.  Увидев,  как  угас  и
остекленел его большой темный глаз, Райф встал и пошел за ножом.
   Уже нащупав в котомке его липовую рукоятку, он услышал,  как  хрустят
по снегу сапожки Аш.
   - Нет, Райф. Не надо его резать. Не этим тупым ножом. Райф повернулся
к ней.
   - Ты отвернись. Я уже три дня  не  убивал  никакой  дичи.  У  нас  не
осталось еды, кроме горсточки ягод и кусочка копченого мяса.
   - Пожалуйста. - Свет в глазах Аш  колебался,  и  она  вдруг  до  боли
напомнила Райфу умирающего кони.
   Разжав пальцы, он выпустил нож. Он не собирался  разделывать  коня  -
нож для этого не годился, - он хотел  просто  пустить  животному  кровь,
пока она еще теплая, и собрать ее в кожаный мех. Лошадиная кровь густа и
питательна.
   - Давай оставим его здесь и не будем трогать. Он был  хорошим  конем.
Нехорошо было бы вскрывать ему жилы.
   Ладно, подумал Райф. Оставим это на долю волков. Вслух он сказал:
   - Надо двигаться дальше. Скоро стемнеет. Сегодня я хочу заночевать  у
реки.
   Аш пристально посмотрела на него, стараясь разгадать, нет  ли  в  его
голосе гнева, и кивнула.
   - Я сниму с него одеяла.
   Райфу было все равно, считает она его  жестоким  или  нет.  Холод  не
давал размышлять об этом. Любой другой кланник на его  месте  непременно
разделал бы коня. Съесть собственную лошадь - горе, но не позор.
   Он натянул рукавицы на покрытые шрамами,  помороженные  руки  и  стал
смотреть, как Аш хлопочет около мерина.  Голоса  могли  завладеть  ею  в
любое время. Дважды за ночь ему пришлось трясти ее до  хруста  в  шейных
позвонках. Будить ее становилось все труднее, и Райф жил в страхе  перед
тем днем, когда никакая тряска не вернет ее назад. Пригнувшись от ветра,
он пошел снять с коня свой  ремень.  Аш  сидела  на  снегу.  Она  начала
отвязывать одеяла, но не  закончила  своей  работы  и  теперь  улыбалась
сонно, как малый  ребенок.  Райф  осторожно  помог  ей  встать  и  велел
потопать ногами, чтобы согреться. Он ничем не выдал своего беспокойства,
но  первые  признаки  замерзания  были  налицо.  В  ее  улыбке  сквозило
блаженство. Предоставленная самой  себе,  она  свернулась  бы  клубочком
около крупа коня и уснула.
   Прислушиваясь к ее топанью, Райф снова надел пояс и повесил на  место
тавлинку из оленьего рога.
   От холода человек умирает так же верно, как если  бы  провалился  под
лед, но при этом он улыбается. "Усни, - шепчет холод, - отдохни  немного
на этом мягком снегу, и я обещаю, что все твои  боли  пройдут".  Уступая
этому голосу, человек может поклясться Каменным Богам, что ему тепло,  и
сам так верит в это, что развязывает воротник и откидывает капюшон Между
тем его сердце бьется все медленнее, как останавливающиеся часы, и  кожа
желтеет, обмороженная. "Холод - он как шлюха  с  ножом,  -  говорил  Кот
Мэрдок. - Одурманивает тебя сладкими словами и ласками, а потом  втыкает
свой нож".
   Райф держался рядом с Аш, пока они  спускались  с  горного  луга.  Он
расспрашивал ее о жизни в Крепости Масок,  о  самом  городе,  о  Пентеро
Иссе. Она  слишком  устала,  чтобы  много  говорить,  но  он  настаивал,
принуждая ее вспоминать и думать. Ему хотелось накинуть на нее для тепла
конскую попону, но он боялся отяготить ее. Много раз она замедляла шаг и
просилась отдохнуть, но он качал головой и говорил:
   - Еще немного.
   Когда они выходили  на  открытое  место,  Райф  пробовал  снег  своим
посохом. Стоит кому-то упасть, и конец придет им обоим.
   ...К перевалу они пока  поднимались  легко.  Волчья  река  намыла  по
берегам широкие полосы гальки, но потом  из  воды  поднялась  стофутовая
гранитная стена. Полдня им пришлось карабкаться на вершину  этой  скалы,
где и был перевал. На западной стороне  их  встретили  осыпи,  замерзшие
водопады и сыпучий снег. Камни обросли инеем, и ветер сгладил все острые
углы.
   ...Райф заставлял себя думать о настоящем, Аш была слабее его, и  яд,
отравляющий  ее  кровь  и  лишающий  красок   кожу,   делал   ее   более
восприимчивой к высоте и холоду. Но это не значило, что с ним самим  все
обстояло благополучно. Несколько раз он ловил себя на том, что  уносится
от действительности на волнах непрошеных  мыслей.  Пока  что  он  всегда
возвращался вовремя, но страх впасть в летаргию не оставлял его.  Он  не
мог позволить, чтобы его мысли где-то блуждали.
   Аш - вот что главное. Сберечь Аш.
   Что-то вроде  тропы,  стежка,  проложенная  летом  горными  баранами,
вилась по утесу к реке и Буревому Рубежу. Сквозь просветы в облаках Райф
видел порой далеко на юге темную громаду  леса  кровавых  деревьев.  Эти
гиганты с кровавой корой, самые высокие деревья на Севере, росли  только
здесь, на влажных туманных склонах южного хребта. Каждое  лето  кланники
отправлялись на запад, а потом на юг, чтобы купить красную  древесину  у
Золотых Топоров, живущих  в  высоких  бревенчатых  теремах  среди  леса.
Крозер единственный из всех кланов  имел  лодки,  в  которых  срубленные
стволы отправляли вверх по реке. Остальные платили за перевозку  Мастеру
Иль-Глэйва.
   Обращая взгляд на север, Райф не видел ничего,  кроме  снеговых  туч.
Поточная гора и Полая река лежали где-то там, но он не знал, где именно.
Все клановые познания кончались здесь.
   - Я скучаю по Ангусу, - сказала Аш.  -  Так  хочется,  чтобы  он  был
сейчас с нами.
   Ее слова отняли у Райфа частицу силы.
   - Раз мы дошли без него до этого места, то и до конца доберемся.
   - Ведь правда, с ним ничего не случится?
   Райф заставил себя  ответить  утвердительно.  Откуда  ей  знать,  что
каждое упоминание об Ангусе ранит  его,  -  ей,  не  имеющей  ни  одного
родного человека?
   Последний час их спуска освещал  долгий  кровавый  закат,  окрасивший
розовым окружающий туман и превративший западные  снега  в  поле  битвы.
Волчья река текла, темная и тихая, не отражая  меркнущего  света.  Ветер
улегся, похолодало, и сквозь  скрежет  льда  пробивались  первые  волчьи
голоса. Много ли времени понадобится стае, чтобы отыскать коня?
   После слов об Ангусе они с Аш  почти  не  разговаривали.  Теперь  они
спустились на добрых двести футов  ниже  горного  луга,  и  страх  перед
холодом  и  высотной  болезнью  немного  отступил.  Кроме  того,   склон
изобиловал водяными ямами и мокрым льдом, и дорога отнимала все мысли.
   Райф ни на мгновение не спускал глаз с Аш. Ее плащ заиндевел, мех  на
шапке стал совсем белым. От ветра  ее  покачивало,  и  Райф  то  и  дело
поддерживал ее, делая вид, будто просто помогает ей не сбиться с  тропы.
К концу спуска ноги под ней начали подгибаться, и Райф, обняв за  плечи,
почти нес ее на себе.
   Когда они добрались до реки, из-за морозной  дымки  ничего  не  стало
видно на несколько футов вперед. Воздух был холоднее черной  маслянистой
воды, и река всю ночь дымилась.  Райф  не  нашел  в  себе  сил  поискать
настоящее убежище и остановился на первом же утесе, как-то укрывавшем от
ветра. Пока он  рубил  сухую,  убитую  морозом  иву,  Аш  то  впадала  в
беспамятство, то приходила в себя. Единственным,  что  не  давало  Райфу
бросить работу и заняться ею, была железная уверенность,  что  огонь  ей
нужнее, чем какие бы то ни было слова утешения.
   Костер разгорался целую вечность. Райф, сложив ковшом дрожащие  руки,
дул на сосновые иглы. Когда  яркие  пальцы  света  побежали  наконец  по
веткам,  он  поставил  таять  снег  и  посмотрел  на  Аш.   Она   спала,
завернувшись в толстую лошадиную  попону,  положив  голову  в  шапке  на
гладкий базальтовый валун. Надо было  ее  разбудить,  чтобы  она  поела,
сняла сапоги, выбила лед из чулок, воротника и шапки. Но Райф  почему-то
ее не разбудил. Она спала так сладко, и ее лицо впервые  за  день  стало
спокойным. Райф стал  устраиваться  на  ночь,  зная,  что  костер  скоро
согреет Аш.
   Через некоторое время он закутался во второе одеяло и лег спать.
   Когда он разбудил Аш утром, она не  узнала  его.  Глаза  у  нее  были
тусклыми,  как  серая  глина,  кожа  вокруг  рта  шелушилась,   желтизна
перекинулась на язык и десны.
   Райф, охваченный страхом, потряс ее.
   - Аш!
   Ее глаза слабо блеснули. Райф, поборов желание потрясти ее посильнее,
взял ее за плечи и сказал твердо:
   - Собирайся, нам пора. Мы должны идти на север, к Поточной горе.
   Пересохшие губы сложились в слово "Поточная".
   Райф  испустил  тихий  вздох.  Аш  держалась  на  ногах  -   придется
довольствоваться этим. Поддерживая ее одной  рукой,  он  нашарил  теплую
миску с натаянным снегом.
   - Попей.
   Она взяла миску и выпила все до дна. Вода текла у нее по  подбородку,
но Аш не замечала этого, а потом не стала утираться.
   - Постой тут, пока я сверну одеяла и уложу котомку. - Райф  прислонил
ее к валуну, у которого она спала, чувствуя жар ее тела  сквозь  двойной
слой шерсти. - Если захочешь облегчиться, сделай это тут, где  тепло.  -
Его щеки тоже залил жар, только иного рода. - Я не буду смотреть.
   Он не знал,  понимает  ли  она  его.  Ее  глаза  смотрели  куда-то  в
пространство. Собрав вещи и закидав снегом костер, он  снова  подошел  к
ней. Она сидела, уронив подбородок на грудь, бессильно опустив  руки  со
скрюченными в варежках пальцами. Райф взял ее за руку.
   - Аш, нам надо идти, ты помнишь?
   Это было все равно что вызывать призрак из могилы.
   День начался так же, как кончился предыдущий, - с реки полз  морозный
туман, окрашенный солнцем в багровый цвет. Ветер, резкий,  но  терпимый,
колыхал шугу на реке и гонял туман  между  деревьями.  В  воздухе  пахло
снегом. Райф поглядывал на хмурые тучи - буря была им совсем не с руки.
   То, что делала Аш, лишь отдаленно напоминало ходьбу. Ее трясло, и она
больше не могла бороться с непроизвольными  движениями,  но  как-то  еще
передвигала ноги. Райф обнимал ее за талию и принимал на себя как  можно
больше ее веса, но только собственная воля удерживала его на ногах.
   Райф не знал, насколько она сознает окружающее. Он говорил с ней,  но
она  не  отвечала,  заглядывал  ей  в  глаза,  но  движущиеся  там  тени
заставляли его отвернуться.
   Час после снятия лагеря они провели в  обществе  реки,  своей  верной
спутницы. Черные воды текли на запад, к морю, где ледяные  дамбы  каждую
весну образовывали дельту. Райфу жаль было уходить  от  Волчьей,  но  их
дорога вела на  север,  и  время  не  оставляло  места  для  грусти  при
расставании с рекой, известной в кланах как Мать Всех Потоков.
   Туман  понемногу   уходил,   открывая   черные   базальтовые   скалы,
заснеженные долины, забитые льдом  протоки  и  высохшие  сосны,  ушедшие
наполовину в землю, как выброшенные на берег киты. Кровавое  дерево  так
далеко на севере не росло, а если и росло, то ничем  не  напоминало  тех
гордых великанов, что  ценились  в  кланах  дороже,  чем  скот.  Здешние
деревья  ветер   поставил   на   колени,   их   стволы   блестели,   как
отполированные, и омела опутывала их  ветви,  бледно  мерцая  опаловыми,
ядовитыми для человека плодами.
   На восточном и северном горизонте вставали гранитные горы,  и  взгляд
Райфа переходил от вершины к вершине, ища сдавленную ледником  Поточную.
Ветер вышибал слезы из глаз, и руки в перчатках  нестерпимо  болели.  По
словам  Ангуса  и  Геритаса  Канта,  Полая  река  протекает  у  подножия
Поточной. По весне она так раздувается от тающих  снегов  и  льдов,  что
ломает горы, но неизвестно, в  каком  состоянии  она  находится  сейчас.
Реки, питаемые единственным  источником,  зимой  часто  перемерзают  или
пересыхают, но так далеко на севере ни в чем нельзя быть уверенным. Река
может не замерзнуть и до весны из-за внезапных перемен  погоды,  горячих
ключей или быстрого течения.
   Райф  снял  перчатки  и  растер  руки.  От  холода  ему  было  трудно
переводить взгляд от дальних гор на пальцы. Он совсем измотался. Прилечь
бы хоть ненадолго.., поспать...
   Он пришел в себя внезапно, осознав, что не чувствует  больше  тяжести
Аш. Она соскользнула вниз и теперь  стояла  на  коленях  в  снегу.  Райф
проклял себя за слабость. Как он мог быть так глуп, чтобы закрыть  глаза
хотя бы на миг? Злясь на себя, он  яростно  натянул  перчатки  на  руки,
ставшие серовато-желтыми от ранней стадии обморожения.
   - Аш, - произнес он пересохшим горлом.
   Она была холодной и жесткой,  как  чум  во  время  бури.  Райфа  тоже
проняло холодом. Он присел и прижал ее голову к  своей.  Глаза  Аш  были
закрыты, мышцы на горле  содрогались,  и  от  нее,  как  спиртом,  пахло
колдовством.
   Холодность ее кожи медленно сменялась чем-то другим. Райф слышал  гул
голосов: "Протяни руки, госпожа. Здесь так темно, так холодно. Протяни".
   Он непроизвольно отшатнулся. В клановом языке не было слова для звука
этих голосов. Они шипели, как безумные. Что  же  это  за  люди,  что  за
существа обитают в Провале?  Геритас  Кант  говорил  о  тенях  и  прочих
неопределенных вещах, но  Райфу  казалось,  что  тот  слишком  о  многом
умолчал. Тень не может взять меч и  убить  человека  -  почему  же  Кант
думает, что они могут?
   Но Райф не мог думать об этом сейчас.  Роясь  закоченелыми  руками  в
котомке,  он  искал  какой-нибудь  кляп.  Ветер  выл,  и  плащ  девушки,
вздуваясь, хлестал ее по спине. От скал и деревьев по снегу, как  живые,
протянулись тени. Аш  приоткрыла  рот,  и  субстанция  у  нее  на  языке
превращала день в ночь.
   - Нет! Райф метнулся к ней с такой силой, что они  оба  повалились  в
снег. Он зажал в руке целое одеяло и затолкал его угол в рот Аш,  загнав
черноту обратно. Видя, что ткань дальше не идет,  он  навалился  на  Аш,
пригвоздив к земле ее руки и ноги.
   Он не знал, сколько времени  они  пролежали  крестом  на  снегу.  Его
дыхание стало медленным, тело остыло, а когда ему на веки  упали  первые
снежинки, он очутился в мире, где день и ночь  слились  в  серый  ложный
рассвет. При падении шапка свалилась у Аш с головы, и серебристые волосы
развевались вокруг лица. Райф позвал ее по имени - он знал, что  она  не
ответит, но не смог удержаться. Скатившись с нее,  он  стряхнул  иней  с
плеч и локтей. Потом размял мышцы, вскинул  котомку  на  спину,  заткнул
ивовый посох за пояс и надел на себя плащ мертвеца. Где-то за горизонтом
завыл одинокий волк.
   Собравшись в дорогу, Райф поднял Аш на руки и двинулся на север.
 
*** 
 
   Магдалена Тихая ждала, укрывшись в грифельно-серой тени.  Турло  Пайк
назначил ей свидание внутри "Овечьего копытца", а не на темной ненастной
улице, но  у  нее  были  причины  не  входить  в  таверну.  Кроме  того,
Крадущаяся Дева никогда не действовала по чужой указке.
   Она узнала его по шагам. Мужчина тратит деньги на  одежду,  а  не  на
обувь, и неровная поступь плохо залатанных  подметок  выдала  Пайка,  не
успел он еще и свернуть за угол.
   - Турло, - тихим и приятным голосом окликнула его девица.
   Все мужчины любят звук своего имени, а  некоторые  любят  его  больше
прочих. Турло Пайк, относящийся к последним, повернул голову так быстро,
что его шея на миг обнажилась - в самый раз для удара  ножом.  Магдалена
причмокнула  губами  почти  беззвучно,  как  при  поцелуе,  выждала  еще
мгновение, зная, что сильнее всего мужчину завораживает тайна,  и  вышла
на свет.
   - Поди сюда, - поманила она его пальчиком, туго обтянутым  блестящей,
как будто мокрой, кожей.
   Турло Пайк,  кровельщик,  столяр  и  мошенник,  узнал  Магги  Море  и
нахмурился.
   - Пошли в  дом,  Магги.  Тут  такая  холодина,  что  волосы  на  заду
леденеют.
   Магдалена сделала ему шаг навстречу, но лишь потому, что это  входило
в ее намерения.
   - Я не могу войти туда, Турло. Гуль меня выгонит, если я это  сделаю,
- ты же знаешь, какой он.
   Турло Пайк видел  только,  что  Гуль  Молер  слегка  обиделся,  когда
затронули доброе имя его  таверны,  но  охотно  кивнул.  Мужчина  всегда
склонен превращать своего недруга в чудовище,  и  Магдалена  часто  этим
пользовалась.
   - Ладно, - буркнул Турло, - только давай покороче. Если б у тебя  под
юбкой болтались яйца, ты бы не торчала в такую погоду на улице.
   Губ  Магдалены  коснулась  улыбка,  не  тронувшая  глаз.   Вместе   с
кровельщиком она вновь отошла  в  темный  закуток  между  двумя  домами.
Умелец, строивший "Овечье копытце", без всякой известки или песка  вывел
из сухого кремня на  диво  ровные,  не  поддающиеся  обледенению  стены.
Магдалена ценила хорошую работу в любом ремесле. Она пятилась, пока руки
Турло в бобровых рукавицах не удержали ее.
   - Что за игры такие? Я дальше не пойду.
   Магдалена Тихая убивала много раз,  но  только  раз  сделала  это  из
гнева, чего больше не желала повторять. Быстрым, почти не требующим силы
движением она вскинула руки вверх, так вывернув Турло запястье,  что  он
был вынужден отпустить ее. Добившись этого, она снова  взмахнула  рукой,
как бы не понимая, что делает.
   - Хорошо. Можешь рассказать свои секреты здесь.  Произнеся  это,  она
оглядела улицу. Все было спокойно.
   Ненастье перед бурей в некотором роде даже лучше, чем настоящая тьма.
Воры, продажные девки, неверные мужья и сводники - все  они  разгуливают
по ночам, а в бурю сидят дома.
   - А плата при тебе?
   Магдалена хлопнула по выпуклости под своим суконным плащом.
   - Рассказывай, что удалось узнать.
   Взгляд Турло перешел с выпуклости на темные тучи и на лицо Магдалены.
На нем был бурый  шерстяной  плащ  с  бобровым  воротником  и  оловянной
пряжкой. Мех от пота и грязи слипся и больше походил на драную кошку.
   - Их точно четверо. Мать, старшая дочка лет шестнадцати -  пухленькая
такая, в самый раз поспела. Еще девчонка, маленькая, без титек, и дите.
   Единственная капля слюны оросила темную пустыню рта Магдалены.
   - Ты знаешь, как кого зовут?
   - Вроде да. Мать загнала девок в заднюю комнату, как увидела,  что  я
иду. Ну, малые дети - известное  дело.  Младшая  стала  звать  мамку,  а
старшая - унимать ее. Потом и средняя вмешалась.  Я,  значит,  толкую  с
матерью о дымоходах, какой лучше, а сам слушаю их краем уха. Тут средняя
как завопит: "Мне больно, Касси, пусти!" Видела бы ты лицо  матери.  Она
уже не чаяла от меня отделаться. Так спешила, что на два ряда обожженных
кирпичей согласилась. Два ряда! Это ей  недешево  станет.  -  Кровельщик
осклабился. - А кто ж знает, что там, за первым рядом?
   - Да, - шепотом произнесла Дева. Она не любила мелких преступлений  и
людей, совершавших их. Она  не  принадлежала  к  женщинам,  ищущим  себе
оправданий. Она была убийцей и знала, что место в аду ей обеепечено,  но
знала также, что убить человека честнее, чем дурачить его, улыбаясь  ему
в лицо.
   В этом мире полно Турло Пайков, и Магдалена всегда полагалась на них.
Жадность делала их легкой добычей. Глядя кровельщику прямо в глаза,  она
спросила:
   - Где в точности стоит этот дом?
   Турло потер один большой палец о другой, не снимая рукавиц.
   - Плата вперед, Магги.
   Она достала замшевый мешочек с солью, которую сама смолола  в  мелкий
порошок, развязала тесемки и показала,  что  внутри.  Турло  полез  туда
рукой, но Магдалена отдернула мешочек.
   - Так где же?
   Глаза Турло потемнели.
   - Почем мне знать, что все будет, как ты говоришь?
   - Почем мне знать, что ты говоришь правду?
   На это у Турло ответа не было. Пожав плечами,  он  нехотя  рассказал,
как найти усадьбу. Магдалена следила за его глазами, пока он говорил.
   Выслушав его, она взвесила в руке мешочек с солью:
   - Иди за мной. Уговор есть уговор, - и двинулась в глубину закоулка.
   - Эй, ты что это? Отдавай прямо здесь. - Турло хотел схватить  ее  за
руку, но поймал только воздух.
   Магдалена уходила все дальше, ускоряя шаг. В этот  миг  любая  другая
убийца женского пола прибегла бы к  любовной  игре.  Потупленные  глаза,
язычок, облизнувший губы... "Уйдем куда-нибудь с глаз долой. Отец побьет
меня, если увидит". Магдалена прове