ть. Райф быстро надергал пригоршню шерсти из плаща Аш и скатал
ее в комок.  Он  старался  действовать  поосторожнее,  но  руки  у  него
тряслись, а темная материя на языке Аш наводила на него такой страх, что
он затолкал кляп далеко в глотку. Живот Аш вздулся, когда он это сделал,
и Райф надавил ей на ребра, чтобы остановить рвоту. Его  лицо,  несмотря
на холод, покрылось каплями пота.
   Ноги Аш дернулись, и мышцы на шее  напряглись,  борясь  с  преградой.
Райф держал ее крепко, пока мышцы не обмякли, да и потом не отпускал. Он
дышал хрипло, и сердце колотилось о  ребра.  Оставив  ее  ненадолго,  он
разорвал лисьи шкуры на полоски и связал ее. Во рту стоял скверный  вкус
- должно быть, от страха. Он все еще видел перед собой черноту на  языке
у Аш - она струилась и колыхалась, как жидкий металл.
   Райф вязал узлы туго, без жалости.
   Потом он сидел у костра, вороша его своим ивовым  посохом,  и  думал,
что было бы, не приди он вовремя. Аш затихла, ее связанные  руки  больше
не напрягались. Кант назвал ее Простирающей Руки, но  Райф  не  понимал,
что это значит. Слова  Канта  были  как  тени,  скрывающие  больше,  чем
показывают.
   Райф отложил посох и стал греть руки над огнем. Он старался направить
свои мысли на куропатку и  зайца,  брошенных  на  снегу,  на  недостаток
топлива, на одежду, которую следовало просушить, но так и не двинулся  с
места, чтобы заняться каким-нибудь из этих дел. Он должен был остаться и
присмотреть за Аш.
   Время шло, и костер догорал - красные  вспышки  едва  переливались  в
обгоревших  поленьях.  Уснуть  Райф  не  опасался.  Ребра  донимали  его
сильнее, чем прежде, руки болели и  сочились  сукровицей.  Но  его  веки
смежились, мысли спутались, и он погрузился  в  глубокий,  без  видений,
сон. Проснулся он в темноте несколько часов спустя, одолеваемый теми  же
болями, но до странности хорошо отдохнувший. Прежде чем выйти  по  нужде
или за дровами, он перерезал путы Аш. Кляп пропитался  слюной,  и  Райфу
пришлось силой разжать девушке зубы, чтобы его вытащить.
   Как только он это сделал, она открыла глаза. Райф  поспешил  спрятать
кляп за спиной. Аш потерла правую руку, где отпечатался след от веревки.
   - Как долго?
   - Ночь. Только ночь.
   Она отвернулась. Ему показалось, что у нее дрожат губы, но это тут же
прошло.
   Райф помог ей сесть. Он уже считал  дни.  Еще  два,  чтобы  дойти  до
Буревого Рубежа, и неделя, чтобы добраться до Поточной горы.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Устала. Руки болят. И во рту очень скверно, - сделала гримасу Аш.
   - Сейчас принесу воды.
   - Райф!
   Он обернулся к ней.
   - Думаешь, нам удастся? На этот раз мне повезло - я проснулась. -  Ее
глаза стали темными от воспоминаний. - Бороться очень тяжело. Теперь они
стали сильнее. В тот день у перевала что-то изменилось в  них.  Они  уже
предвкушают миг своего освобождения.
   Райф не знал, что ответить.
   Следовало бы сказать Аш, что она доберется  до  Пещеры  Черного  Льда
живой и здоровой, но Тем не учил его лгать. В конце концов Райф сказал:
   - Я забью коня на мясо, буду тащить тебя на  себе  и  идти,  пока  не
отморожу ноги, но не сдамся и назад не поверну.
   С этими словами он вылез наружу. Мороз стоял такой,  что  воздух  жег
горло, как кислота.
   Они вышли в путь еще затемно.  Луны  не  было,  но  снег  переливался
голубовато-стальными искрами, словно  от  какого-то  дальнего  источника
света. Аш по настоянию Райфа  пустила  коня  рысцой,  а  он  продвигался
короткими перебежками, чтобы не отставать от нее. Зачастую  он  все-таки
отставал, поскольку незажившие раны затрудняли дыхание. Когда  на  ясном
небе взошло солнце, Прибрежный  Кряж  стал  так  близок,  что  до  него,
казалось, можно было достать рукой. От  яркого  солнца  в  разгаре  зимы
Райфу стало не по себе, и Аш оттягивала  ворот  плаща,  словно  ей  было
душно и не хватало воздуха. Между тем холод стоял такой,  что  слезы  на
глазах замерзали. В клане Черный Град многие могли  бы  рассказать,  как
это опасно - поверить, будто зимнее солнце несет с собой тепло. Кланники
потеряли не меньше ушей под голубым небом, чем в самую глухую  и  темную
ночь.
   Райф и за собой следил неусыпно. Руки, хоть и болели, по крайней мере
не коченели. "Пока ты их чувствуешь, это еще не беда, - говорил  Тем,  -
худо, когда перестаешь чувствовать".
   Местность  постепенно  стала  меняться.  Плотный  темный  пояс  тайги
тянулся до самого Прибрежного Кряжа, но деревья  здесь  росли  другие  -
низкорослые,  пораженные  поздними  весенними   заморозками   и   черной
плесенью. Лиственницы и ели уступали место карликовым березам и  соснам.
Почва стала тверже, и долину усеивали громадные валуны,  растрескавшиеся
от мороза. В трещинах камня росла пузырчатая трава  и  желтый  мох,  ивы
стлались по самой земле. Снег был тверд и сух, как белый песок.
   Все  это  напоминало  Райфу  Пустые  Земли,  такие  же   холодные   и
засушливые.  Когда   солнце   достигло   зенита,   он   потерял   всякое
представление о том, в каком клане они теперь  находятся.  Скорее  всего
это был Орль, самый западный из  пограничных  кланов,  но  где-то  здесь
протекала маленькая речка Красная, за которой вся земля до самого  Кряжа
принадлежала Черному Граду.
   Волчья река здесь текла на юг, и Райф несколько  раз  в  течение  дня
видел ее черные маслянистые воды.  Почти  все  ее  притоки  высохли  или
замерзли, и река  не  стала  полноводнее  на  своем  пути  к  морю.  Она
пробивала Прибрежный Кряж  насквозь  -  это  была  бы  самая  быстрая  и
безопасная дорога до Буревого Рубежа.
   В середине дня они сделали короткий привал и доели жареную куропатку.
Райф внимательно наблюдал за Аш. Ее кожа заметно пожелтела,  и  с  лицом
происходило что-то неладное. Перемена была едва заметна, но  Райф  сразу
понял, в чем дело. Крохотные морщинки у глаз и рта исчезли  -  подкожная
жидкость разгладила их и сделала щеки одутловатыми.  Он  уже  видел  эти
признаки у Брайды Танны, старшей сестры Ланса и Хейли, которую  положили
в липовую колоду в тот  самый  месяц,  когда  Дрей  принес  свою  первую
клятву.  Инигар  Сутулый   сказал,   что   девушка   отравилась   соками
собственного тела.
   Райф велел, чтобы Аш время от времени пускала  коня  галопом,  а  сам
бежал за ней, топоча по морозной земле, и уши у него горели.  На  закате
она внезапно остановилась. Райф как раз отстал  и  старался  отдышаться,
прислонившись к глыбе известняка, когда она позвала его по имени.  Когда
он догнал ее, она, спешившись, шла в сторону каменной россыпи  к  северу
от тропы.
   Что-то в ее осанке заставило Райфа похолодеть.  Она  прижала  руки  к
бокам и закрыла рот. Райф посмотрел на камни  повнимательнее.  Красивого
голубовато-серого цвета, покрытые инеем, они оказались вовсе не камнями,
а трупами. На снегу лежало шесть мертвых тел - орлийцы,  судя  по  белой
ивовой коре, вплетенной  в  косы,  и  бледной  мерцающей  ткани  плащей.
Состояние снега указывало, что они пролежали здесь меньше  двух  недель,
но холодный сухой воздух высушил тела.
   Райф  взял  Аш  за  руку.  Под  слоем   инея   виднелся   превосходно
сохранившийся голубой глаз, раскрытый рот с  розовым  бугром  замерзшего
языка, зажавший пустоту кулак.
   - Что будем делать? - прошептала Аш.
   Райф заметил  колпачок  кованого  серебра,  валявшийся  на  некотором
расстоянии от мертвых.
   - Ничего.
   - Но ведь надо же их как-то похоронить?
   Он видел, что она расстроена, но все же потряс головой.
   - В их смерти повинен мой клан.  Не  мое  дело  возиться  с  трупами,
которые черноградцы оставляют за собой.
   - Почему ты знаешь, что это сделал Черный Град?
   - Вон То серебро принадлежит ему, и никому другому.  Они  убили  этих
людей, а потом один из тех, кто  это  сделал,  открыл  свою  тавлинку  и
очертил священный круг.
   - Чтобы почтить павших?
   - Нет. Тем, кого убил, не воздают  почестей.  Круг  был  очерчен  для
привлечения Каменных Богов, чтобы те взяли к себе души умерших.
   Аш высвободила руку у Райфа.
   - Но зачем было убивать их здесь, где никто не живет?
   - Потому что мы на земле Черного Града, и между кланами идет война, и
что-то здесь прогневало или встревожило Градского Волка.
   Райф провел руками по лицу. Орль присягнул Черному Граду.  Эти  кланы
граничат уже две тысячи лет, и все это время, насколько Райф помнил, все
споры между ними улаживались мирным путем. Все,  кроме  этого.  Что  еще
сотворил Мейс? Что могло толкнуть его на это? Вождь  Орля,  Спини  Орль,
отнюдь не дурак. Самый  старый  из  всех  клановых  вождей,  он  пережил
четырех жен, двух сыновей и дочь.  Дагро  Черный  Град  привечал  его  и
приглашал на обе свои свадьбы, а когда пять лет назад у  Спини  родилась
первая правнучка, он на радостях прислал Дагро  десять  черношеих  овец.
Райф не мог себе вообразить, чтобы Спини  Орль  напал  на  Черный  Град.
Человек, проживший на свете столько лет, не выкинул бы такой фортель.
   Скарп! Вспомнив о дыме над скарпийскими деревнями, Рай похолодел так,
словно ему за шиворот засунули лед. Если эти два клана что-то  поссорило
и Орль скрестил мечи со Скарпом, Мейс должен  был  позаботиться  о  том,
чтобы Орль поплатился дороже. Сколько бы он  ни  называл  себя  Градским
Волком, на деле он скарпиец чистой воды.
   Райф закрыл глаза. Он так устал,  что  с  радостью  уснул  бы  здесь,
вместе с мертвецами.
   Он не мог знать, связан ли поджог скарпийского дома с этими высохшими
трупами на взгорье: Скарп притягивал к себе врагов, как плоская крыша  -
дождь. Но даже если эти события никак не связаны,  одна  суровая  истина
налицо: клановые  войны  становятся  неуправляемыми.  Мейс  Черный  Град
приказал убить орлийцев. Круглый дом  Скарпа  подожжен.  Ганмиддиш  взят
сначала Бладдом, потом черноградцами. Уцелевшие  дхуниты  скрываются  от
клана к клану, но недалеко  то  время,  когда  они  соберутся  вместе  и
нанесут удар по Бладду. Когда же все это кончится? Когда  все  священные
камни разобьют на куски и не останется в живых ни одного кланника?
   Райф посмотрел на северо-восток, в  сторону  Черного  Града.  Складки
вокруг его рта стали жесткими, и он принялся раздевать мертвецов.
   В эту ночь он не нашел дичи. Мысль о том, что Аш сидит одна, пока  он
охотится, не давала  ему  удаляться  от  лагеря.  Луна  не  выходила,  и
казалось, что до неба можно достать рукой. Ветер с гор замораживал слюну
на зубах и вышибал слезу.  Дыхание  оседало  толстым  инеем  на  меховой
шапке.
   Райф вернулся в лагерь, волоча окоченевшие ноги. Они недалеко ушли от
убитых  орлийцев  -  ровно  настолько,  чтобы  их  не  видеть.  Ночевать
устроились в сухой дождевой канаве, покрыв ее ивовыми ветками и  выложив
листьями и мхом. Из одежды, снятой  Райфом  с  орлийцев,  выбили  лед  и
положили ее на спину мерина, чтобы к утру она согрелась  и  высохла.  Аш
предлагала свою помощь, но Райф велел ей вместо этого разжечь  костер  и
приготовить ужин из лисы. Вместе с одеждой снималась и кожа,  и  хотя  в
ней не было уже ничего живого, он не хотел, чтобы Аш это видела.
   Когда он вошел в шалаш, она уже  спала  -  сидя,  подтянув  колени  к
груди. В землянке стоял дым, не успевающий выходить наружу, а по силе  и
ярости пламени Райф понял, что Аш недавно подложила туда дров.
   Он снял перчатки и опустился на колени рядом с ней.  Аш  трясло  так,
будто ее только что вытащили из реки. Он укутал ее плечи одеялом.
   - Вот так. Надо укрыться как следует. Она слабо улыбнулась в ответ.
   - Ничего не убил сегодня?
   - Нет. - Он посмотрел на кучу ивовых веток, которую запас для костра,
- теперь их осталось слишком мало, чтобы хватило на всю ночь. Аш  сожгла
больше половины. - Ты не слышала голосов?
   - Слышала, - понурила  голову  Аш.  -  Теперь  они  меня  никогда  не
оставляют. Иногда они слабеют, и  я  могу  отогнать  их,  иногда  звучат
где-то здесь, рядом, и я чувствую их запах.., они холодны, и глаза у них
черные и мертвые. "Это так легко, - говорят они. - Так легко.  Только  и
нужно, что протянуть руки".
   - Ты знаешь, кто они?
   - Люди. Во всяком случае, были когда-то людьми.., все равно как  если
бы тени снаружи вторглись внутрь. Они ненавидят нас, Райф. Они так долго
сидели взаперти и все время воображают себе, каково это - быть сводными.
Там холодно, и свет не  проникает  к  ним..,  и  они  закованы  в  цепи,
созданные из крови. Они зовут меня своей госпожой и говорят,  что  любят
меня, только это ложь. Их там тысячи, и каждый из  них  только  и  ждет,
чтобы я протянула руки.
   Райф подложил в огонь  еще  немного  веток  -  он  понимал,  как  она
нуждается сейчас в тепле.
   Когда желтое пламя охватило прутья, бросая блики на мертвые  глиняные
стены землянки, Аш сказала:
   - Зачем я существую, Райф? Если то, что  я  способна  сделать,  столь
ужасно, зачем я тогда родилась на свет?
   Ее глаза ярко  блестели,  и  на  прокушенной  нижней  губе  виднелось
красное пятнышко. Райфу хотелось прижать ее к себе крепко-крепко,  чтобы
она согрелась и перестала  бояться.  "Мне  все  равно,  на  что  ты  там
способна, - звучало у него в уме. - Если  бы  ты  этой  ночью  проломила
стену Провала и освободила все эти орды, я остался бы с тобой и  защищал
бы тебя. Мой клан теперь - ты". Вместо этого он сказал:
   - Все мы рождаемся  способными  нести  кому-то  смерть  и  страдания.
Просто некоторым приходится бороться с этим больше, чем другим.
   Аш явно ждала не такого ответа,  однако  задумалась,  разгоняя  рукой
дым.
   - Ты тоже с этим борешься?
   - Да.
   Она придвинулась  к  нему  так,  чтобы  их  плечи  соприкасались,  но
по-прежнему смотрела в огонь.
   - Зачем ты остаешься со мной, Райф? Тебе от меня ничего не  нужно,  и
ты не получишь никакой награды за то, что проводишь меня  в  пещеру.  Мы
оба замерзнем в снегу, а когда кто-нибудь наткнется на нас, мы будем как
эти орлийцы - синие и застывшие.
   Что мог Райф ей ответить? Она была всем, что осталось у него в жизни,
но ей он об этом сказать не мог - не хотел вызывать в  ней  жалость.  Он
нагнулся и поворошил огонь своим посохом.
   - Давай-ка лучше спать.
   Аш смотрела на него не мигая, но он, притворившись, что  не  замечает
этого, закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон.
   Вой ветра разбудил его еще  до  рассвета.  Огонь  давно  погас,  и  в
землянке стоял мороз. Ледяная дымка висела над Райфом,  словно  вышедшая
из тела душа. Он полежал еще немного, прислушиваясь к  ветру,  как  учил
его Тем. Тонкий вой  говорил  о  воздухе,  проталкиваемом  через  горные
перевалы и сквозь тонкие, с волосок,  трещины  в  камне.  А  белый  шум,
тихий, как шепот матери, баюкающей дитя, возвещал,  что  ветер  несет  с
собой лед.
   Райф встал, хотя ему и не  хотелось.  Руки  прошила  боль,  когда  он
попробовал согнуть онемевшие пальцы. Левый глаз не желал открываться,  а
когда Райф потер щетину на подбородке, в руке осталась  шелуха  отмершей
кожи и ледяные  кристаллики.  Надо  было  согреть  воды  и  использовать
последние капли лисьего жира, но при мысли о том, чтобы выйти  наружу  и
набрать дров, становилось совсем муторно. Райф тер глаз, пока перед  ним
не заплясали алые пятна, и заставил  его  открыться.  Вместе  со  льдом,
заклеившим веки, оторвалось несколько ресниц, и Райф выругался.
   Запахнувшись в одеяло, он подошел к Аш, спавшей у задней стены.  Едва
заметное дыхание едва выходило у нее изо рта с легким скребущим  звуком.
Райф громко позвал ее по имени, боясь, что она не проснется.
   Она заморгала и открыла глаза.
   Райф скрыл свое облегчение.
   - Уже утро. Через четверть  часа  надо  будет  выйти.  Закутайся  как
следует - ветер сегодня ледяной.
   Он оставил ее одну, как делал всегда, чтобы она могла заняться своими
женскими делами. Раздвинув ветки на крыше, он вылез из землянки прямо  в
ледяную бурю. Белый мир перемещался, гонимый ветром, который можно  было
видеть и осязать. Скрюченные сосны покрылись  ледяной  паутиной,  и  все
живое обросло инеем, точно коростой. Снег под ногами был  так  сух,  что
хрустел, как стекло.
   Нагнув голову, прижав скрещенные руки  к  груди,  Райф  направился  к
ивовой поросли, где оставил коня.
   Мерин, которого не кормили с вечера, был плох. Сосуды  у  его  рта  и
глаз полопались от холода, и он  дрожал,  несмотря  на  множество  слоев
укрывавшей его одежды. Заслышав Райфа, он тихо заржал и двинулся к  нему
на нестойких ногах. Райф погладил морду старого коня,  растроганный  его
желанием быть поближе к человеку.
   Аш вышла к нему чуть позже, намотав на себя все, что было в  наличии.
Резкий, без теней, свет подчеркивал желтизну ее кожи и бледность губ.
   - Теперь понятно, почему этот  край  называется  Буревым  Рубежом,  -
слабо улыбнулась она.
   Райф как-то умудрился улыбнуться ей в  ответ.  Ему  не  хватало  духу
сказать, что Буревой Рубеж начнется, лишь когда они перевалят через горы
и вступят на полосу земли вдоль побережья.
   - Ты должен что-нибудь надеть из этих вещей. - Аш  указала  на  груду
одежды под попоной мерина.
   "Из одежды мертвецов", - уточнил про себя Райф, и Аш вздрогнула,  как
будто он произнес это вслух. Райф сам едва удержался  от  дрожи  и  стал
разгружать коня.
   Она пришлась ему впору, одежда мертвецов, точно  была  сшита  по  его
мерке.  Орлийский  плащ,  голубовато-белый,  как  снег,  делал  человека
невидимым в бурю, и это принесло Райфу некоторое удовлетворение. Орлийцы
славились своим умением охотиться в пургу и лакомиться свежим мясом даже
среди зимы, когда все прочие кланы жевали вяленую лосятину. Их  эмблемой
был заяц-беляк, и Тем говорил, что никто не передвигается по снегу столь
быстро и тихо, как орлийцы. Райф потрогал свою тавлинку из уважения к их
мастерству. Орль - сильный клан, и вождь у  него  сильный,  и  они  были
верны Черному Граду тысячу лет.
   Он отогнал от себя эту мысль. Дела Черного Града, как и  всех  других
кланников, больше его не касаются. Заставив себя думать  о  настоящем  и
настроившись на борьбу с бурей, он оседлал коня.
   Одежда мертвецов грела ему спину.
 
48 
НОЧЬ В ТАВЕРНЕ "У ПОГОНЩИКА ДЖЕКА" 
 
   - Эта твоя новая девушка - ведьма, - заявил Клив Вит.
   - Ангел, - поправил Бурдал Рафф. - Умение понять, чего мужчина хочет,
когда он сам еще этого не понял, идет от неба, а не из преисподней,  где
ни единой овечки не водится. - Речь Бурдала несколько подпортило громкое
сытое рыгание. Большой косматый овчар,  порядком  захмелевший,  попросил
извинения и снова рыгнул.
   Гуль Молер мог оценить похвалу, содержащуюся в этих звуках,  не  хуже
кого другого, но предмет разговора представлял для него слишком  большой
интерес, чтобы отвлекаться. Упреждая насмешки белобрового Клива  Вита  и
маленького, с крысиной мордочкой Сайласа Кро, он вставил:
   - Вряд ли можно назвать Магги девушкой. Она давно оставила  за  собой
розовые ленточки и тесные башмаки. Вы же знаете, она вдова.
   Клив Вит, не такой пьяный, как Бурдал, однако и в таком виде умом  не
блещущий, пихнул Сайласа так, что  маленький  овчар  чуть  не  слетел  с
пивного бочонка, на котором сидел из-за нехватки стульев.
   - Нет, ты слыхал? Вдова! Тогда ее, видать, выдали замуж,  как  только
от титьки отняли. Говорю вам - она не старше моей сестры Белл.
   Сайлас, занявший прежнее место  с  юркостью  человека,  привыкшего  к
тычкам, согласно кивнул.
   - Белл! - промолвил он с чувством, но продолжения собеседники  так  и
не дождались.
   Гуль Молер хмуро смотрел то на одного, то на другого. Набрались  уже,
пьянчуги несчастные. Что они смыслят в  женщинах  и  в  их  возрасте?  С
надменным фырканьем, приличествующим владельцу заведения, он протиснулся
между Бурдалом и Кливом и стал собирать пустые кружки и плошки.
   Бурдал поймал его за локоть.
   - Что, Гуль, положил глаз на нашу Магги?
   Будучи полновластным владельцем "Погонщика Джека"  четырнадцать  лет,
Гуль привык и к пьяницам, и к их болтовне.  Опыт  подсказывал  ем