с Дреем добрались до круглого дома, все
уже поверили, что набег совершил клан Бладд. Но это ложь. Мейс не  знал,
где лежали убитые и какие раны они получили. Он  уехал  еще  до  набега,
взяв отцовского коня.
   - Но ведь вы с Дреем должны были рассказать, как все  было  на  самом
деле.
   - Ты не знаешь Градского Волка, - с  горечью  улыбнулся  Райф.  -  По
рождению он скарпиец и языком работает проворнее, чем мечом.
   - Если Бладд не совершал  набега,  почему  Собачий  Вождь  ничего  не
отрицал?
   - А как по-твоему? Ты ведь с ним говорила. Аш задумчиво провела рукой
по волосам.
   - Из гордости. Его устраивало, что такое дело приписывают ему.
   У Райфа во рту стало горько.
   - Я точно его самого слышу.
   - Он тебе сказал об этом?
   - Да. - Райф выпрямился. - Что  он  говорил  тебе  обо  мне?  Она  не
сморгнула, но серебро в ее глазах стало ярче.
   - Говорил, что ты убивал женщин и детей на Дороге Бладдов. И  называл
тебя душегубом.
   Райф промолчал, не желая чернить своего брата и свой клан.
   Убедившись, что он не намерен  опровергать  обвинение,  Аш  подобрала
полы плаща и зашагала по лесу на запад.
   Райф посмотрел ей вслед. Пошел снег, и ветер  кружил  тяжелые  хлопья
между стволами. Через несколько мгновений Аш затерялась в метели, а Райф
сел на коня и поехал вдогонку.
   Буря следовала за ним в гущу тайги - она стряхивала  снег  с  ветвей,
гнула молодые деревья и ревела, как бегущая по камням река. Езда  верхом
требовала большего внимания, чем ходьба, - ямы и  рытвины,  скрытые  под
снегом, представляли постоянную опасность для коня.  Аш  все  время  шла
впереди и ощупывала снег веточкой. В конце концов и Райф  спешился.  Они
брели, низко пригнув головы от ветра.
   Вечер настал быстро, наполнив тайгу  синим  сумраком.  Тавлинка  Дрея
билась Райфу о бедро на каждом шагу. Ему казалось, что она весит больше,
чем полагается, и он уже не мог больше думать ни о чем, кроме этого рога
с порошком камня внутри. О боги, пусть у Дрея будет все хорошо,  молился
он про себя. Пусть его рана заживет быстро и без боли.
   Его мысли никак не желали обращаться к пристанищу, которое  следовало
найти на ночь. Какой-то частью души ему все хотелось  идти  и  идти,  не
останавливаясь. Лишь картина желтого пламени, греющего руки  и  дышащего
теплом в лицо, искушала его.
   Зимой в тайге никто не живет. Звероловы и лесорубы, проводящие  здесь
весну и лето, с приходом холодов уходят жить в каменные дома. Они строят
себе летние хижины, но Райф не надеялся найти одну из них в такую вьюгу.
Он остановил свой выбор на рощице  из  золотых  сосен,  росшей  в  узкой
водомоине, и стал обламывать нижние  ветки,  чтобы  сделать  шалаш.  Аш,
обиходив Вислоухого, принялась помогать ему. Ветер набрасывался на  них,
вырывая из рук ветки, и у Райфа перехватывало дыхание от боли в руках.
   Когда они наконец соорудили  шалаш,  буря  начала  утихать.  Рукавицы
Райфа промокли от смолы, и пальцы  в  перчатках  кровоточили.  Шапка  Аш
сползла на затылок, и в нее набился снег. Девушка совсем  запыхалась,  и
Райф велел ей отдыхать, пока он будет  разводить  костер.  То,  как  она
молча, не споря, села на хвою, встревожило его. Под глазами у нее лежали
синие тени.
   В спешке он сооружал огонь кое-как. Правильно сложенный долгий костер
может гореть всю ночь - дрова в нем кладутся  на  столбики  и  падают  в
огонь, когда столбики прогорают. Но  Райфа  больше  беспокоила  Аш,  чем
обеспечение тепла на всю ночь, и он раздул костер очень быстро.
   Нарезав вяленое мясо своим ржавым ножом, Райф набрал в котелок  снега
и стал варить похлебку. При этом он занимал  Аш  разговором,  чтобы  она
поела и попила, прежде чем уснуть. В эту зимнюю стужу он  говорил  ей  о
весне, рассказывал о Черном Граде после первой оттепели, о ковре  белого
вереска, расцветающего за одну ночь, и о кольцах фиалок  на  проталинах.
Рассказывал о голубых цаплях в рост человека, о рогатых  совах,  которые
могут взлететь с взрослым кроликом в клюве, и о сереньких  стрижах,  что
висят на ветках вниз головой, как летучие мыши.
   Он не знал, долго ли говорит так, ему все время  вспоминалось  что-то
новое, требующее упоминания. Аш слушала его молча. Через некоторое время
ее глаза закрылись. Райф снял похлебку с огня и тронул Аш за руку.
   - Вот, попей перед сном.
   Она взяла у него миску и прижала к груди,  вдыхая  пар.  Через  очень
долгий, как показалось Райфу, промежуток она сказала:
   - Я не верю в рассказ Собачьего Вождя о том, что случилось на  Дороге
Бладдов. Не верю, что ты способен хладнокровно убить кого-то.
   Райф кивнул и попытался внушить себе, что от ее слов ему ни жарко, ни
холодно, но это ему не совсем удалось.
   Не заговаривая больше об этом, они поели в  молчании.  Костер  плясал
перед ними, и хвост уходящей бури колыхал шалаш. Аш заснула, когда  Райф
еще грел свои израненные руки о миску. Он укутал ее как  мог,  чтобы  ни
один кусочек ее кожи не соприкасался со снегом, и сам улегся у костра.
   Сон не шел. Райф устал до смерти,  но  сквозь  пламя  ему  все  время
виделось ночное небо. Безлунная, безветренная ночь середины зимы - не то
время, когда человек в здравом рассудке захочет ночевать в лесу.  Может,
он и правда был не в своем уме,  потому  что  встал,  натянул  сапоги  и
перчатки и вылез наружу из теплого сухого логова. Не  прошло  и  минуты,
как он отыскал подходящий камень,  тяжелый  и  острый.  Очистив  его  от
снега, Райф вступил в темный храм  леса.  Буря  миновала,  ночные  звери
вышли кормиться, а он был Свидетелем Смерти.
 
*** 
 
   Слышащий проснулся от шороха полозьев. Сердце  трепыхалось  в  груди,
как белый гусь, старый рот высох, как дубленая шкура, и глаза,  когда-то
темные, а теперь подернувшиеся молоком снежной слепоты, долго не  хотели
ему показывать даже самую смутную картину мира. Небо над  нартами  сияло
звездами - настала долгая зимняя ночь.
   Ему снова приснился старый сон, где Хараннака  привел  его  в  темное
место к древним сулльским королям. Там  были  Лиан  Летний,  Тай  Черный
Дракон, Ланн Сломанный Меч и королева Изана Руна. Он напоминал  себе  во
сне, что это не его владыки, но все равно  страшился  их.  Они  были  не
совсем мертвые, ибо плоть еще  держалась  кое-где  у  них  на  костях  и
двигались они как люди, а не как призраки. Улыбка Изаны была  прекрасна,
пока она не обнажила своих окровавленных  зубов.  Лиан  Летний,  некогда
самый прославленный из всех королей, положил руку на плечо  Слышащему  и
шепнул ему на ухо одно только слово: "Скоро".
   Садалак содрогнулся.
   - Ноло, - сказал он погонщику нарт, - надо поворачивать назад.  Нынче
не та ночь, чтобы испрашивать благословения бога, живущего  под  морским
дном.
   Коричневое лицо Ноло не выражало никакого удивления: возможно,  он  и
сам почувствовал, что ночь не хороша. Он  прикрикнул  на  свою  упряжку,
налег на  поворотный  шест,  и  нарты  описали  широкий  круг  на  сером
прибрежном льду. Садалак, сидя впереди в  медвежьих  шкурах  и  беличьей
шапке, смотрел на собак. Они зажирели. Ноло их перекармливал - но теперь
Садалак был менее склонен к придиркам, чем когда они с Ноло пустились  в
путь. Толстые собаки - признак доброго сердца,  а  Слышащий  после  тьмы
своего непрошеного сна вполне оценил человека, любящего своих собак, как
родичей.
   Нарты из плавника и рога, связанные тюленьими  жилами,  остановились,
завершив  поворот.  Собаки,  запряженные  гуськом,  сбились  в  кучу   и
принялись грызть сбрую, уже порядком обтрепанную по краям.
   Ноло  снял  тяжелые  ездовые  рукавицы  и  прошел  к  Слышащему.   Он
запыхался, и его грудь быстро вздымалась.
   - Здоров ли ты, Садалак? Ты молчишь уже очень долго.
   - Я видел сон.
   Они помолчали. Ноло смотрел виновато, словно это  его  нарты  укачали
Слышащего и погрузили в сон, а Садалак не видел причины его разубеждать.
Может, он и не уснул бы, если б нарты не скользили так гладко.
   - Когда-то, много жизней назад, - сказал он,  -  когда  зима  длилась
много лет подряд и  Огни  Богов  пылали  красным  огнем,  нашему  народу
пришлось съесть все шкуры и чумы, чтобы выжить. Собак перебили, и матери
убивали своих детей, чтобы избавить их  от  голода,  гложущего  изнутри.
Старики вроде меня уходили по льду в море  и  не  возвращались.  Молодые
супруги заделывали входы в свои снежные хижины и умирали в объятиях друг
друга.
   Когда начали дуть теплые ветры и море  вскрылось,  из  всего  племени
остались  в  живых  двенадцать  человек,  и  один  из  них,   Хараннака,
потерявший жену и троих детей, прогневался на богов за  то,  что  те  не
послали нам предупреждения. "Мы запасли бы побольше еды, если б знали, -
сетовал он, - и поменьше бы ели в конце лета".
   Боги услышали его и признали его правду, хотя они терпеть  не  могут,
когда смертные указывают им на их упущения.
   "Отныне предупреждать будешь  ты  сам,  Хараннака  Четыре  Утраты,  -
сказали они. - Мы заберем у тебя тело, а душу  возьмем  себе,  и  всякий
раз, когда Ледовых Ловцов будут ждать тяжелые времена,  мы  пошлем  тебя
предупредить их во сне". И боги взяли его и сделали своим посланником.
   Слышащий пронзительно посмотрел на Ноло. Пар от дыхания  стоял  между
ними, как некто третий.
   - Да, Ноло Тихий Полоз, нынче  мне  снился  Хараннака,  он  и  четыре
короля.
   Ноло медленно кивнул, подумал и спросил:
   - Что же нам  теперь  делать,  Садалак?  Слышащий  нетерпеливо  повел
рукой.
   - Следить за собой. Быть бдительными. Не перекармливать наших  собак.
- От этих слов Ноло вспыхнул, но смущение его молодого  друга  почти  не
принесло Садалаку удовлетворения. Он боялся, и сон  тревожил  его  -  он
сказал это только лишь из страха и злости. - Поехали.
   Собак пришлось долго стегать и ругать на все корки,  прежде  чем  они
построились в ряд. Ноло даже впрягся сам и протащил немного нарты, чтобы
напомнить зверюгам, что надо  делать.  Садалак  поплотнее  запахнулся  в
медвежий мех.
   Четверо сулльских королей. Это не мои владыки,  снова  повторил  себе
Садалак, будто от этого была какая-то польза. Да, у них общая кровь,  но
она стара, очень  стара.  За  тридцать  тысячелетий  кровь  может  стать
жидкой, как вода. Да, Ледовые Ловцы и суллы вместе пришли из-за  Ночного
моря, но это осталось  далеко  в  прошлом.  Великие  ледники  отступили,
пустыни спеклись, как стекло, из каменных семян выросли железные горы  с
тех пор, как суллы и Ледовые Ловцы могли назваться родней. Отчего же  их
судьбы до сих пор связаны?
   Слышащий хмурился  на  звезды,  на  снег,  на  сверкающий  голубизной
морской лед. Где же Землепроходцы? Ворон улетел две луны назад - им пора
уже быть здесь.
   Речь идет об их судьбе - не его.
   - Погоняй, Ноло. Погоняй!  -  Садалак  старался  не  думать  о  своем
видении. Элоко обещала ему открыть  третий  секрет  применения  ворвани,
когда он вернется, и поставила свой каменный горшок греться над  лампой,
как только он и Ноло уложили нарты. Первые два  секрета  Садалаку  очень
понравились, и он дождаться не мог,  когда  узнает  третий.  Но  как  ни
пытался он представить себе  широкое,  гладкое  лицо  Элоко,  перед  ним
вставало другое.
   Тай Черный Дракон,  Полночный  Король,  смотрел  на  него  сулльскими
глазами, темно-синими, как  вечернее  небо,  и  пронизанными  прожилками
льда. Его щеки висели клочьями, и под ними виднелись белые  кости.  Конь
под ним был из тени, из густого черного масла, которое переливалось  при
каждом движении всадника. Тай натянул поводья, и  конь  оскалил  острые,
как бритва, стальные зубы, а сам король улыбнулся  так  же,  как  прежде
Изана Руна.
   - Скоро, - прошептал он. - Наша тысяча лет почти истекла.
   И Слышащий впервые за свои сто  лет  не  мог  сказать,  спит  он  или
бодрствует.
 
47 
ОДЕЖДА МЕРТВЕЦОВ 
 
   Еще не рассвело, а они уже шагали  через  заросли  сосен,  окруженных
снегом, как свечи нагаром. Свет  прибывал  медленно,  тихий  и  холодный
ветер дул на юг. Где-то за горизонтом кричала белая куропатка.
   Райф нес за спиной двух убитых лис. Выпотрошенные, но не  ободранные,
они  быстро  леденели  на  морозе.  Можно  было  бы  приторочить  их   к
Вислоухому, но старый конь не любил запаха убоины.
   Аш вела коня под уздцы.  Из-за  неверного  снега  ехать  верхом  было
трудно. Райфу не нравились синяки у нее под глазами и желтизна  кожи,  и
он торопился выйти на юго-западный  край  тайги,  где  снег  должен  был
устояться.
   Он подозревал, что они уже на землях Скарпа,  но  все  вехи,  которые
могли бы это подтвердить, были похоронены под снегом.  Баннен  и  Скарп,
будучи соседями, любви друг к другу не питали. Скарп  присягнул  Черному
Граду, но присяга  не  мешала  ему  потихоньку  приворовывать  на  южной
черноградской границе. Вождем там была Йелма Скарп,  которая  за  десять
лет своего правления нахватала землицы у Баннена, у Дрегга  и  захватила
круглый холм, который Орль удерживал за собой восемьдесят лет  и  где  в
изобилии водились горные бараны. Эмблемой Скарпу служила черная ласка  с
мышью в зубах, а девиз гласил: "Наши слова разят  столь  же  остро,  как
мечи".
   Йелма Скарп и не думала воевать с Банненом, Дреггом  и  Орлем  -  она
просто заговаривала их до того, что они сами отдавали ей землю.
   А теперь человек из ее клана стал вождем Черного Града.
   Райф даже улыбнулся от этой мысли, и кожа на руках, сжатых в  кулаки,
снова лопнула.
   - Смотри, дым. - Аш указала на северо-запад над верхушками  деревьев.
В самом деле - дым, жирный  и  черный  от  копоти,  поднимался  вверх  в
нескольких лигах к северу. Не иначе  как  скарпийский  дом  -  он  стоял
где-то здесь, рядом с банненской  границей,  на  утесе  зеленого  камня,
внутри рва, засаженного ядовитой сосной.
   Райфа проняло тревожным холодком. Кто мог  напасть  на  Скарп?  Бладд
продвинулся на запад  не  дальше  Ганмиддиша,  а  теперь  ему  и  оттуда
пришлось отступить. Черный Град не стал бы нападать на свой  вассальский
клан, тем более что это родной  клан  Градского  Волка.  Кто  же  тогда?
Баннен, Гнаш или разбитый Ганмиддиш? А может быть, разбитый Дхун?
   Все это казалось  не  слишком  правдоподобным,  и  любая  вероятность
означала расширение клановых войн. Тому, кто напал  на  вассальный  клан
Черного Града, должен был ответить сам Черный Град.
   - Райф, постой! Зачем ты идешь на север?
   Он оглянулся и увидел, что Ащ остановилась на много  шагов  ниже,  на
тропе, по которой они шли с самого рассвета. Райф недоуменно смотрел  на
цепочку собственных следов, оставленных к северу. Что это взбрело ему  в
голову? Какое ему дело до поджога скарпийского  дома?  Рассердившись  на
себя, Райф спустился обратно.
   После этого они шли без остановки. В полдень они  вышли  из  тайги  и
двинулись на запад вдоль снежных полей к северу от реки.  На  юге  голый
каменистый хвост Горьких холмов бросал на  воду  густую  дрожащую  тень.
Где-то под ними лежали  Железные  пещеры,  выкопанные  Мордрегом  Черным
Градом,  Кротовым  Вождем,  и  захваченные   Клятвопреступниками   через
несколько столетий после выработки железной руды. Тем говорил, что стены
в тех пещерах черные и сверкающие, а если войти туда с ножом, он вылетит
у тебя из руки. Клятвопреступники объявили пещеры священным местом.  Они
верили, что их Единый Бог ночевал там  после  пересоздания  мира.  Арану
Черному Граду, внуку Мордрега, понадобилось двадцать лет, чтобы  выгнать
их оттуда.
   Дальний запад маячил  за  бледно-голубыми  пиками  Прибрежного  Кряжа
фигурами ледяных кораблей. Райф не сводил с них глаз весь день -  вперед
смотреть было легче, чем назад. Время  от  времени  они  проходили  мимо
разрушенных стен и арок. Эти руины  стояли  на  клановых  землях  дольше
любого круглого дома. В Черном Граде Райф встречал такие  же,  сложенные
из того же голубовато-молочного камня, прохладного на ощупь даже в самый
жаркий день. Тем говорил, что в  великих  белых  лесах  Дхуна  и  Бладда
погребены под снегом целые города. И клан Молочный Камень  получил  свое
название от одного из таких мест.
   Райф  на  ходу  оглядывал  встречные  кустарники,  ища   замороженную
медвежью ягоду, шиповник, полевую мяту и древесные грибы, что растут  на
поваленных стволах. У лисьего мяса вкус не слишком  приятный  и  требует
приправы. Пару раз Райф замечал в снегу жирных белых  куропаток,  но  не
трогал их. Хотя Аш и знала, что он способен убить  дичь  камнем,  он  не
хотел это делать у нее на глазах.
   В старой ивовой роще Райф устроил привал и вырезал себе  посох.  Нож,
взятый в крестьянском  доме,  плохо  справлялся  с  твердым  волокнистым
деревом, и ветку пришлось долго перепиливать. Аш, ехавшая верхом  с  тех
пор, как они вышли из тайги, не стала спешиваться. Пока Райф обстругивал
палку, она сидела в седле сгорбившись, почти касаясь подбородком  груди.
Заметив, что Райф смотрит на  нее,  она  выпрямилась  и  заставила  себя
улыбнуться.
   Райф не улыбнулся в ответ. Он помнил, что говорил Геритас Кант  о  ее
силе: она будет давить Аш на внутренности, пока не порвет их.
   Аш, словно прочитав его мысли, сказала:
   - Все хорошо. Я просто устала немного.
   - А голоса?
   - Я борюсь с ними. - Она встретилась с Райфом своим ясным взглядом, и
он пожалел, что эти голоса принадлежат не людям, которых можно убить,  а
бесплотным и невидимым теням.
   - Тебе надо что-нибудь съесть. Вот возьми. -  Он  дал  ей  веточку  с
мороженой медвежьей ягодой и горсточку шиповника. Кланники,  отправляясь
охотиться на Пустые Земли,  всегда  кладут  в  свои  котомки  мешочки  с
сушеным шиповником: его жесткие ягоды предохраняют от трясучей  болезни,
даже когда нет свежей зелени.
   Аш скривилась, однако положила в рот одну ягоду.
   - К ним ты привыкнешь быстрее, чем к лисьему мясу, - заверил Райф. Ее
ответная улыбка  растопила  сгусток  холода  в  его  груди.  -  Давай-ка
трогаться. До заката еще около часу.
   На ночь они выкопали себе нору в старом  снежном  наносе  у  подножия
холма. Когда Аш уснула, Райф вышел  на  охоту  и  спугнул  из-под  снега
сперва зайца, потом куропатку. Довольный своей добычей,  он  вернулся  к
месту ночлега, собираясь зажарить ее.  Суп,  который  он  приготовил  из
багрового лисьего мяса, большого успеха не имел.
   Уже на вершине холма он почувствовал  что-то  неладное.  Ночь  вокруг
потемнела еще больше и как будто сжалась. Нора показалась ему такой  же,
как при уходе, и костер, оставленный без присмотра, горел  исправно,  но
что-то все-таки изменилось. Похолодало, и ветер щелкал осинами в ближней
роще, как деревянными палочками. Добыча навалилась  на  спину  свинцовой
тяжестью, и Райф сбросил ее на снег.
   - Аш.
   Зажав в кулаке холодный амулет, Райф бросился  к  норе.  На  снегу  у
входа виднелись только его  следы,  но  хотя  в  укрытие  не  входил  ни
человек, ни зверь, Райф знал, что Аш там больше нет.  Впрочем,  ее  тело
все так же лежало на подстилке из ивовых ветвей, содрогаясь  от  сильных
конвульсий. В открытом рту переливалось  что-то  густое  и  темное,  как
смола. О боги!
   Райф еще крепче стиснул свой амулет,  что-то  непонятное  ему  самому
побуждало его бежать. Он чуял  распирающую  Аш  силу,  как  собака  чует
хворь. Геритас Кант был прав. Происходило что-то очень нехорошее.
   "Убей для меня целое войско, Райф Севранс".
   Райф потряс головой, пораженный тем, как быстро ему в  голову  пришла
мысль об убийстве. "Это только милосердно, - шепнуло что-то внутри. -  В
конце концов мир тебе будет благодарен".
   - Нет, - произнес Райф вслух. У него не  было  больше  ни  брата,  ни
клана, ни памяти, заключенной в камне, зато была Аш, которую он поклялся
защитить. И кто он такой, чтобы судить о ценности чьей-то жизни?
   Представив себе, что сделал бы Ангус, будь он  сейчас  с  ними,  Райф
снял перчатки и опустился на колени рядом с Аш. Ангус всегда затыкал  ей
рот шерстью, когда она начинала источать магию, -  значит  это  самое  и
надо сдела