особен надрезать кожу  носителя  под
бугорком  величиной  с  миндальный  орех,  подцепить  муху  щипчиками  и
вытащить. Беда в том, что  она  зачастую  оказывается  бесполезной.  Как
только скальпель касается кожи, с мухой делаются судороги. Она  начинает
сучить  ногами,  а  крылья,  сложенные  до  времени  в  защитную  броню,
расправляются и ломаются. Крепкими роговыми челюстями  она  впивается  в
тело носителя.
   Хлопотное это дело и неприятное. Муха всегда  теряет  какие-то  части
тела, и как их ни выковыривай, все равно что-нибудь да упустишь. А потом
эти кусочки.загнивают, и у носителя начинается гангрена.
   Исс хмуро оглядел железную камеру и Скованного,  заточенного  в  ней.
Свет здесь, в самой глубине Перевернутого Шпиля, горел как-то  иначе,  а
воздух был гуще и труднее  для  дыхания.  Скованный  хрипел  при  каждом
вздохе, и кожа у него на голове натянулась так, что Исс мог  пересчитать
жилы. Исс приблизился к нему с густо закопченными щипцами, которые целый
час держал над огнем, и с ювелирным ножом, припасенным на всякий случай.
   Тонкий, как проволока, мускул  натянулся  на  предплечье  Скованного,
когда  тот  попытался  шевельнуть  рукой.   Один   глаз   был   у   него
молочно-белый,  совершенно  мертвый;  другой  белизна   тронула   только
местами, и им Скованный мог видеть - так по крайней мере полагал Исс.
   Став коленями на  железный  пол,  Исс  раздвинул  складки  просторной
одежды Скованного. В верхней части спины виднелась нашлепка  вроде  тех,
которые ставят на глаза. Чтобы извлечь муху целиком,  ее  надо  усыпить:
запечатать ее дыхательное отверстие каплей рыбьего клея, затянуть надрез
кусочком пузыря и его  по  краям  тоже  заклеить.  Восьми  часов  обычно
хватает, чтобы муха уснула.
   Исс приподнял щипчиками пленку, заклеивающую  рану.  Желтая  обвисшая
кожа Скованного прилегала к телу лишь  в  очень  немногих  местах.  Исс,
работая, старался не порвать ее.
   Сняв пленку и соскоблив  клей,  Исс  зажал  надрез  между  большим  и
указательным пальцами. Чувствуя, как твердое тулово мухи скользит вверх,
он испытал легкий жар волнения.  Она  уже  полностью  окуклилась  -  еще
несколько дней, и  она  прогрызла  бы  выход  наружу,  тяжелая,  налитая
кровью.  Превосходный   образчик   -   вся,   до   последней   реснички,
сформировавшаяся в теле носителя.
   Вот почему ее требовалось извлечь непременно целиком. Ничто не должно
пропасть - ни одна капля пищеварительной жидкости,  ни  одна  ножка,  ни
один полый зуб. Кровное заклятие может подействовать и когда образец  не
полон, но никогда оно не будет столь сильным, как в  случае,  если  муха
цела. Она вся - создание Скованного, его колдовское дитя. Во время своей
восьминедельной инкубации она кормилась его телом, собирала в  себя  его
силу и копила его кровь. Исс читал, что  некоторые  чародеи  в  подобных
случаях пользовались другими паразитами: пиявками, вшами и  червями,  но
его больше устраивали мясные мухи. Они сидят под самой кожей,  их  легко
вводить и убирать, и они проводят в носителе два из трех своих жизненных
циклов.
   Муха уже показалась из разреза, устремив на Исса свой темный граненый
глаз. Хорошо. Она уже близка к  смерти,  но  реснички  на  ее  теле  еще
трепещут под напором сочащейся из  отверстия  прозрачной  жидкости.  Исс
пощелкал щипчиками, пробуя их гибкость. Когда он сунул их в отверстие, с
губ Скованного сорвался легкий вздох.
   Исса это не обеспокоило. Скованный порой издавал какие-то звуки. Слов
у него не было. Речи, памяти и знаний его лишили пятнадцать  лет  назад,
во время тридцатиоднодневной ломки.  На  тридцать  первый  день  у  него
остались только животные  нужды,  и  он  издавал  животные  звуки  вроде
ворчания, когда боялся или испытывал боль. Тихого слова было достаточно,
чтобы его успокоить.
   Муха  вышла  наружу  с  влажным  чмоканьем.  Она  уже   потемнела   и
увеличилась, готовясь к брачной поре. Красноватые  прозрачные  крылышки,
пронизанные сеткой прожилок,  красиво  переливались.  Исс  поднес  ее  к
свету.
   Это для тебя, названая дочка. Она покажет мне, что ты совершила вчера
на рассвете.
   Скованный застонал, когда Исс закончил свою процедуру. Его рука снова
шевельнулась, и на миг Иссу померещился  в  его  зрячем  глазу  проблеск
ненависти. Исс был не из тех, кто легко вздрагивает, однако мышцы на его
груди сократились. Да нет же, ему показалось.  Скованный  видит,  но  не
воспринимает, существует, но не чувствует.
   Со скованным чародеем так и должно  быть.  Его  тело  и  дух  следует
сломать одновременно. Исс знал, как опасно ломать тело, оставив  дух  на
потом. Вывернуть бедренные кости  из  таза,  искорежить  позвоночник  на
колесе и ввести во внутреннее ухо иглы для смещения крохотных барабанных
косточек еще недостаточно, чтобы уничтожить разум. Усваивая  этот  урок,
Исс потерял двух человек, а отброшенные назад чары сожгли ему всю  эмаль
на зубах.
   Он дернул  головой,  отгоняя  от  себя  это  воспоминание,  и  впился
бледными  заячьими  глазами  в  лицо  Скованного,  ища  в  нем  признаки
сознания. Зрячий глаз был мутным и бессмысленным -  из  этого  отверстия
ничего не проступало наружу.
   - Ты знаешь, кто я? - спросил Исс. - Знаешь, что я сделал с тобой?
   Скованный снова дернул рукой - на этот раз в сторону бобов, обернутых
в вощеное полотно и висящих  у  Исса  на  поясе.  Исс  кивнул,  чувствуя
странную смесь умиления с облегчением.
   - Проголодался, да? Ну конечно, милый мой зверь, конечно.
   Повернувшись  спиной  к  Скованному  и  его  железному  логову,   Исс
сосредоточился перед тем,  как  начать.  Круглые  стены  железной  кельи
напоминали  ему  сухой  колодец.  Каменотесы  даже  на   такой   глубине
позаботились, чтобы шпиль  сужался  постепенно.  Стоило  закрыть  глаза,
чтобы представить себе этот кол, всаженный  в  сердце  горы,  безупречно
закругленный кол.
   Ходили слухи, что Робб Кло,  Властелин  Четвертого  Шпиля,  строитель
Крепости  Масок  и  правнук  Гламиса  Кло,  начал  какие-то  раскопки  в
Перевернутом Шпиле через пять лет после постройки Кости. Город Венис был
тогда вдесятеро меньше нынешнего. Сто лет назад четверо лордов-бастардов
перешли через Кряж и отняли  Смертельную  гору  у  суллов,  а  Робб  Кло
воздвиг город вокруг бревенчатого форта Четырех. Венис был его  детищем,
он сам чертил планы города, и говорили, что стены Вениса были  бы  вдвое
выше, если бы Робб Кло дожил до окончания работ.
   Исс полагал, что Робб Кло чего-то боялся. Не станет человек  тридцать
пять лет из своих пятидесяти строить крепость, которой мир еще не видел,
не будучи убежденным в грозящей ему опасности. Терон и Рангор Пенгароны,
Торни Файф и Гламис Кло подобных страхов не знали. Они просто  двинулись
на север и одержали победу. И вопреки героическим сказаниям о насаженных
на колья чудищах, дымящихся от крови полях и битвах, длящихся  девяносто
дней и ночей, Исс подозревал,  что  Смертельная  гора  и  Долина  Шпилей
достались им легко. Они  поставили  здесь  первую  свою  крепость  через
каких-нибудь семьдесят дней  после  того,  как  перевалили  через  горы.
Семьдесят дней!
   Это настораживало. Суллы, известные на весь мир тем,  что  никому  не
уступали свою землю и  яростно  обороняли  свои  рубежи,  едва  обагрили
клинки, защищая Смертельную гору. Историки, разумеется, твердили другое:
Исс мог бы назвать с дюжину страшных кровавых битв, когда небо будто  бы
застилалось мраком от сулльских стрел, и луна гасла,  сведенная  с  неба
злыми сулльскими чарами, и на поле выходили чудища с дыханием  холодным,
как смерть, одним своим прикосновением  лишавшие  бойцов  рассудка.  Исс
читал обо всех этих чудесах.., но не слишком в них верил.
   Две тысячи лет назад суллы сдали  Четверым  Смертельную  гору,  а  за
тысячу лет до того сдали земли за Горькими холмами  свирепым,  одетым  в
шкуры кланникам, которых Иргар  Раскованный  прогнал  с  Мягких  Земель.
Историки утверждали, что суллы допустили  это  переселение  потому,  что
кланы не представляли для  них  угрозы:  те  держались  обособленно,  не
стремились обратить суллов в свою веру и не преследовали их,  а  занятые
ими негостеприимные земли суллам были не нужны.
   Эти рассуждения резали Иссу слух, как фальшивая мелодия. Он  вырос  в
Транс-Воре и знал о суллах все. Он видел, как  сулльские  воины  всадили
его отцу дюжину стрел в спину: четверо суллов, по три стрелы каждый. Это
произошло в один миг. Дыхание вырвалось из груди Исса, как слиток белого
льда. Отец вел себя как дурак! Потихоньку расширял  свой  надел,  каждый
год прирезал на ладонь чужой земли. С суллами это  не  проходит.  У  них
шестое  чувство  на  такие  дела  -  они  всегда  знают,  когда  человек
вторгается на Облачные Земли, в  них  заложена  глубокая  наследственная
память обо  всех  ручьях,  полянах,  утесах  и  рощах,  обозначающих  их
священные границы.
   Эдия  Исс  действовал  точно  так   же,   как   тысячи   трансворских
землевладельцев до него.  Оглядывая  свой  болотистый,  плохо  осушенный
надел, он обращал затем взгляд на лежащие по соседству плодородные земли
суллов. "Они ее все равно не обрабатывают, - жаловался он теми же  точно
словами, что и его предшественники. - Хорошая земля пропадает попусту, а
я бьюсь как проклятый на своей дерьмовой полоске".
   Его, само собой, предупреждали. Суллы всегда предупреждают. Те  самые
четверо воинов, что после убили  его,  приехали  как-то  на  рассвете  в
усадьбу Исса. Исс младший помнил, как разбудила  его  стрела,  ударившая
железным наконечником в обмазанный глиной очаг. Ему тогда было восемь, и
он спал в  ногах  родительской  кровати  на  собачьем,  набитом  соломой
тюфячке. Стрела влетела через щель в стене, не шире  детского  ротика  -
Эдия Исс никак не мог собраться ее заделать.
   Когда отец открыл дверь, маленький Исс стоял рядом с матерью. Четверо
конных воинов, одетые в рысий мех, росомашьи шкуры и темно-синюю  замшу,
стояли полукругом  около  дома.  Увидев  их  черные  лакированные  луки,
украшенные полумесяцами и воронами, их  серебряные  металлические  ножи,
что позвякивали, как колокольчики,  свисая  с  седел  на  серебряных  же
цепях, их стрелы с белоснежными зимними перьями  ястребов,  Пентеро  Исс
понял, что такое мужской страх, - до сих пор он знал только детские.
   Суллы ничего не сказали - говорить у них было не в обычае. Они просто
выждали некоторое время, а потом повернулись и уехали  на  восток.  Мать
Исса пришла в себя первая и так толкнула мужа, что он треснулся  лбом  о
деревянный косяк.
   "Дурак этакий! - кричала она. - Недоносок! Говорила  же  я,  что  они
узнают о твоих проделках, как только ты посадишь свой лук на уворованной
земле. Беги туда скорей, пока они твои луковицы с корнем не выдрали".
   На самом деле она ничего такого ему не говорила. Она сама подбила его
посадить лук на сулльской земле десять дней назад и стояла над ним, пока
он обрабатывал заросший травами луг.
   В итоге Эдия Исс все-таки оставил нетронутыми два ряда своих  посадок
- то ли  из  гнева  на  жену,  то  ли  надеясь,  что  этих  двух  рядов,
расположенных ближе  всего  к  его  владениям  и  скрытых  густой  тенью
столетнего молочного дерева, суллы не заметят. Так или иначе,  но  сорок
восемь луковиц остались в земле. Исс младший знал в точности, сколько их
было, поскольку сам дергал их из рыхлой черной  почвы  через  час  после
гибели отца.
   Не прошло и двух дней, как суллы вернулись. Пентеро Исс  до  сих  пор
помнил, как кричала мать, когда они,  срезав  использованные  тетивы  со
своих луков, швырнули их наземь,  будто  оскверненные.  Он  до  сих  пор
видел, стоило ему только прикрыть глаза, как отец лежит  ничком,  а  над
спиной у него колышутся стрелы, золотистые, как пшеничные колосья.
   Исс втянул губы внутрь, и они прилипли к  его  обезображенным  зубам.
Глупая смерть, которую отец сам навлек на  себя,  но  бесследно  она  не
прошла. Благодаря ей Иссу повезло дважды. Во-первых, семья  его  матери,
спеша избавиться  от  него,  послала  его  к  дальнему  родственнику,  у
которого под Венисом было поместье; во-вторых, он на  всю  жизнь  усвоил
урок относительно суллов.
   - Бедняга отец, - сказал он, поворачивая муху под  лампой.  -  Нельзя
отбирать землю у суллов маленькими  кусочками.  Надо  дождаться  нужного
времени и тогда забрать ее всю.
   Он встряхнул муху так, чтобы через нее прошел воздух, и разбудил  ее.
Муха вытянула задние лапки, и в ее красноватом панцире  дрогнули  четыре
полностью развитых крыла. Муха знала, что уже вышла из тела носителя,  и
стремилась улететь на поиски самца.  Исс  остался  доволен  этим.  Столь
сильная тяга пойдет только на пользу его чарам.
   Он занял  чародейское  сиденье,  вырубленное  две  тысячи  лет  назад
каменотесами, которых затем перед смертью лишили  глаз  и  языка,  чтобы
даже их призраки не могли раскрыть секретов. Сиденье представляло  собой
неприметное  углубление  в  стене  камеры,  состоящей   из   такого   же
складчатого гранита, что и весь  Перевернутый  Шпиль,  и  обитый  сверху
листовым железом. На металле не было  оттиснуто  ничего  -  ни  рун,  ни
символов. Само присутствие этой ниши в нижней камере  было  символичным.
Иссу нравилось представлять, что это был  последний  штрих,  выполненный
каменщиками по приказу Робба Кло.  "Сделайте  мне  чародейское  сиденье,
чтобы я вершил на нем работу богов".
   Потрогав языком нёбо, Исс  приготовился  к  ворожбе.  Беспокойство  и
теперь не оставляло его. Он  полагался  на  Перевернутый  Шпиль  и  знал
возможности Скованного, как свои, но каждый  раз,  прежде  чем  положить
муху в рот, чувствовал спазмы в желудке.
   Здесь, правда, не было опасности обратного удара. Перевернутый  Шпиль
строился как защитный футляр. Окружающая его гора, облицовка  из  камней
разрушенной чародейской башни в Линне  и  сама  сужающаяся  к  железному
наконечнику конфигурация надежно отделяли его от внешнего мира.  Никакие
чары извне не могли проникнуть в него,  никакой  обратный  удар  не  мог
сокрушить его, и никто не мог обнаружить источник творящихся внутри него
чар. Всякий человек, вороживший здесь,  мог  поистине  чувствовать  себя
богом.
   Когда он поднес руку ко рту, его желудок и  легкие  уже  сократились,
готовясь извергнуть чары.  Держа  щипчики  легко,  без  напряжения,  Исс
положил муху на язык. Она дернулась, и в тот  же  миг  он  перекусил  ее
надвое.
   Скованный закричал.  Его  тонкий  переливчатый  крик  бился  о  стены
камеры, как птица, попавшая в колодец. Горький сок  наполнил  рот  Исса,
ножки проехали по зубам, крылья хрустнули, как вафля, и вся мощь  мясной
мухи, накопленная ею за восемь недель жизни в  теле  носителя,  затопила
его естество, вытесняя наружу  колдовскую  силу.  Расставаясь  со  своей
плотью,  Исс  пережил  миг  божественного   экстаза.   Это   и   значило
прогуливаться об руку с богами.
   Пентеро Исс, правитель города  Вениса,  командующий  гвардией  Рубак,
хранитель Крепости Масок и властелин Черных Ворот, взмыл  туда,  где  не
слышал больше воплей Скованного. Мощь била из тела мухи,  как  кровь  из
взрезанной жилы. Исс посмотрел вниз и увидел под  собой  свои  волосы  и
одежду. Он дохнул последний раз телом, из которого  вышел,  и  ощутил  в
воздухе запах своих нечистот.
   Все выше и  выше  поднимался  он,  и  гул  его  чародейства  стоял  в
оставленных им ушах. Чернота небосвода  выгнулась  ему  навстречу,  маня
бесконечностью, зазывая его в холодный край по ту  сторону  смерти.  Исс
шарахнулся прочь от его мерцающей тверди  -  и  с  этого  пути  не  было
возврата назад.
   Он углубился в себя, ища темную тропу в пограничье, но цвет небосвода
запомнился ему. Он уже видел эту полночную синеву когда-то..,  так  были
одеты суллы, пославшие двенадцать стрел в спину Эдди Исса.
   Его тело, в полутора мирах под ним, содрогалось на сиденье из камня и
железа. Исс,  не  думая  больше  о  нем,  направил  свое  нематериальное
естество навстречу клубящимся серым теням пограничья.
   Эта область имела много имен. Фаги называли ее Серыми Марками,  жрецы
Храма Костей - Порогом, а сулльское название было лучше не  произносить.
Слышащий племени Ледовых  Ловцов  не  пользовался  никаким  названием  и
говорил лишь, что это "место, где человек  крадет  сны".  Именно  так  и
чувствовал себя Исс, приближаясь к его бледным рубежам - воротам.
   Световая черта, розовая, как плоть  новорожденного,  обозначала  край
пограничья, словно ложная заря. Вдоль нее клубился дым,  то  поднимаясь,
то втягиваясь обратно. Здесь не было ни звуков, ни запахов, но в  тишине
не чувствовалось покоя. Не отвлекаемый  ни  слухом,  ни  обонянием,  Исс
казался себе еретиком Дальнего Юга, распятым и  оставленным  умирать  на
песках пустыни. Темнокожие жрецы пришивали этим еретикам веки, чтобы  те
не могли закрыть глаза; пришивали  к  надбровным  дугам  черным  шелком,
чтобы те, умирая, могли видеть лик Бога.  Исс  теперь  чувствовал  нечто
подобное. Моргнуть или отвести взгляд было невозможно: оставалось только
смотреть - и видеть.
   Перед ним простирались серые туманы, ледовые пики и наполненные тенью
лощины  пограничья,  уходящие  вдаль,  во  мрак.  Исс  многое   знал   о
пограничье: знал, что его окраины могут посещать лишь несколько  человек
в каждом поколении, каждый  по  своей  причине,  и  что  некоторые,  как
Слышащий племени  Ледовых  Ловцов,  способны  видеть  начертанное  здесь
будущее. Возможности самого Исса, даже движимого силой Скованного,  были
ограниченны. Он был незваным гостем, вором, не могущим ступить  даже  на
порог. Спелые плоды грядущего висели вокруг, но он не мог сорвать их.  И
если бы он  увидел  дорогу,  ведущую  вглубь,  ему  осталось  бы  только
повернуть назад.
   Асария Марка, найденыш,  родившаяся  на  склоне  горы  и  выросшая  в
городе, - вот единственная среди живых,  кто  мог  без  страха  войти  в
пограничье. Это ее стихия. Она создана для здешних мест. Ее разум  может
проложить через них дорогу. Ее руки могут коснуться  Стены  Провала,  не
опасаясь ожога.
   Она там, Стена Провала, на той стороне, где серость переходит в  тьму
и куда даже самый могущественный чародей и Слышащий  ступить  не  может.
Здесь кончаются все миры, здесь проходят все  души  на  пути  к  вечному
отдохновению или гибели. Исс слышал о людях, видевших эти места во  сне.
В отличие от Слышащего, для которого  сновидение  -  ремесло,  эти  люди
сразу сбивались с дороги. Их души, погруженные в сон,  плыли  сюда,  как
туман, гонимые тоской по своим утраченным любимым.  Скорбящие  не  имеют
здесь власти, только боги и Асария Марка наделены ею - и скорбь приводит
их на грань смерти.
   Исс плыл над порогом, пользуясь украденной у другого силой, и  озирал
то, что лежало внизу. Он знал пограничье не слишком хорошо,  но  посещал
его уже с полдюжины раз, и  острый  взгляд  правителя  сразу  же  уловил
произошедшие в нем перемены.
   Асария побывала здесь.
   В дыму открывались каналы. Их  холодные  токи  струились  по-прежнему
мощно, но поперечные течения пересекали их, создавая  водовороты.  Серая
масса  пограничья  вздувалась  и  перемещалась,  серые  клочья   материи
всплывали на поверхность и вновь уходили вниз, оставляя за собой дымовые
хвосты, как кометы.  Под  зыбью  в  сплошной  серости  виднелись  темные
области  спокойствия,  а  под  ними,  колеблясь,   как   тело   огромной
мускулистой змеи, текла река, чьи темные воды поглощали всякий свет.
   Исс,  содрогнувшись,  посмотрел  вдаль.  Каналы,  открытые   Асарией,
тянулись в глубину серой страны. Исс направил взгляд к горизонту, силясь
разглядеть Стену Провала. "Как далеко простерла ты руки, названая дочка?
Нет на Севере чародея, который бы не почувствовал твоей  силы  вчера  на
рассвете. Теперь я знаю, что против тебя никто не устоит - ни  фаги,  ни
суллы, ни сами Первые Боги. Шестнадцать лет держал  я  тебя  вдалеке  от
них, лелея и оберегая, а ты возомнила, что  мож