Вайло выждал, пока не
захлопнулась дверь. Он не думал, что  она  станет  его  благодарить,  но
отсутствие всякого ответа тронуло сердце холодом.  Он  был  уверен,  что
нынче она больше не будет колдовать, но знал, что помешать ей не  может.
Преимущество было на ее стороне, как на стороне  суллов  в  тот  день  у
Кедрового Утеса.
   Лучше всего поскорее сбыть ее с рук.
   Через некоторое время он отлепился от стены и снял с собак их  сбрую.
Частью души ему хотелось подняться на три  пролета,  отделяющих  его  от
комнаты Нан, и затеряться в ее пахнущих сеном объятиях. Нан  хорошо  его
знает и даст ему всегдашнее, такое привычное и милое утешение. Но другая
его часть просилась с собаками на волю, в пропахший рекой Ганмиддиш.
   Никого не встретив, он пересек сени и вышел наружу. Сырой, с высокими
потолками круглый дом освещали фонари,  заправленные  рыбьим  жиром,  от
которых на стенах оседала сальная пленка. Вайло рад был уйти отсюда. Как
только входная дверь закрылась за ним, он отпустил собак. В  другой  раз
они бросились бы врассыпную, втягивая в свои мощные легкие  запахи  лис,
зайцев и крыс, но в эту ночь держались поближе к хозяину. Вайло  обругал
их и велел поискать себе пропитание, поскольку он их кормить не намерен,
но они все равно остались, и он махнул на них рукой.
   Человек и собаки вышли на берег  и  весь  остаток  ночи  смотрели  на
Ганмиддишскую башню.
 
*** 
 
   Наемница сидела на стуле, хорошо  освещенная  настольной  лампой,  но
Пентеро Исс видел ее как-то нечетко. Сначала  он  приписал  это  изъянам
света из-за каких-то примесей в янтаре, но лампа чадила не  больше,  чем
прежде, и он пришел к выводу, что  Магдалена  Тихая  относится  к  числу
невидных женщин.
   Магдалена Тихая, или Крадущаяся Дева (известная под этим именем очень
немногим людям на Севере, способным платить по  сто  золотых  за  голову
жертвы), ждала, когда Исс заговорит. Лет ей было не то двадцать,  не  то
тридцать, не то сорок, а волосы могли быть то каштановыми, то рыжими, то
золотистыми в зависимости от игры света. О глазах Исс и вовсе не  думал.
Заглянув в них, когда открывал дверь, он не  увидел  там  ничего,  кроме
своего отражения. Магдалена была стройна, но в теле, и невелика  ростом,
но с длинными ногами и осанкой высокой женщины. Или она  и  правда  была
высокой?
   Она не была привлекательной, но Исса влекло к  ней.  В  ней  не  было
ничего отталкивающего, но что-то отталкивало его.
   - Хорошо ли ты доехала из... -  Правитель  умолк,  вспомнив,  что  не
знает, откуда она приехала. Ходили слухи, что она живет здесь, в городе,
но все слухи о Крадущейся Деве на поверку оказывались ложными.
   - В эту пору года всякое путешествие, будь то короткое  или  длинное,
утомительно, - не моргнув глазом, ответила девица.
   Только  голос  в  ней  и  поддавался  какому-то  определению,  будучи
красивым и мелодичным. Исс  благосклонно  улыбнулся,  удовлетворенный  и
ответом, и тем, что нашел хоть какую-то зацепку.
   Он и раньше, разумеется, имел дело с Крадущейся Девой, но  не  лично.
Подробностями всегда занимался Кайдис Зарбина, имевший через сеть  своих
влажноглазых собратьев - жрецов, писцов,  слуг,  банщиков,  посыльных  и
музыкантов - множество сведений о множестве жителей города. Встречаясь с
Магдаленой в условленных местах, Кайдис передавал  ей  указания  Исса  и
вручал плату - золотом, всегда золотом.
   На сей раз Исс решил увидеться с ней сам. Это было нелегко, поскольку
Крадущаяся Дева отзывалась  на  вызовы  с  неохотой,  высоко  ценя  свою
знаменитую неизвестность. Однако она все же явилась - через неделю после
переданного ей приглашения.
   Исс мог только догадываться, почему она  решила  прийти.  Сначала  он
видел причину в том, что он правитель города и что  таким,  как  он,  не
отказывают. Но теперь, в ее переменчивом как дым присутствии, он  понял,
что ошибался. Крадущаяся Дева пришла потому, что сама захотела.
   - Не хочешь ли вина? Розовой наливки с гвоздикой?
   - Нет, - ответила  Дева  с  кажущейся  беззаботностью,  но  ее  мышцы
напряглись, как у тундровой кошки перед прыжком.
   Ну что ж. Исс уважал деловых людей, особенно женщин.
   - У меня  затруднение,  Магдалена,  -  сказал  он,  вертя  в  пальцах
обточенную кость  собачника.  -  Есть  одна  семья,  которую  я  хочу..,
устранить, но я не знаю точного расположения деревни, где они  живут.  Я
имею об этом, скажем  так,  лишь  самое  общее  представление  благодаря
одному  из  моих  осведомителей.  -  Исс  помолчал,   ожидая   какого-то
подтверждения  со  стороны  девицы,  но  не  дождался  и  был   вынужден
продолжить:
   -  Эта  семья  живет  в  крестьянской  усадьбе  в  сутках   езды   на
северо-восток от Иль-Глэйва. Мой осведомитель назвал  мне  три  наиболее
подходящие деревни. - Исс перечислил их. - Мне  нужен  человек,  который
побывал бы там и осторожно, очень осторожно поразведал,  где  эта  семья
живет, а после сделал все необходимое для ее устранения.
   Наступило молчание. Исс, не привыкший долго ждать от кого-то  ответа,
начал чувствовать первые признаки гнева.  Пусть  Крадущаяся  Дева  самая
искусная убийца на Севере и те, кто пользуется ее  услугами,  произносят
ее имя почтительным шепотом, но он как-никак правитель  Вениса.  Он  уже
собрался отчитать ее, но тут она сказала:
   - До Иль-Глэйва девять дней езды. Это будет стоить дороже обычного.
   Исс почувствовал некоторое облегчение, но не подал виду.
   - Разумеется.
   - А сколько в этой семье человек?
   - Не знаю точно. Мать и дочь - это наверняка. Быть может, есть другие
дети.
   - Неопределенность тоже имеет цену. К этому Исс был готов.
   - Я заплачу, сколько бы это ни стоило.
   Крадущаяся Дева слегка шевельнула губами,  прикрыв  совершенно  сухие
зубы, и правитель чуть не попятился. Она начинала  его  раздражать.  Ему
стоило слишком большого труда смотреть на нее - все  равно  что  изучать
вид местности сквозь кривое стекло.
   Многие полагали, что секрет  ее  успеха  заключается  как  раз  в  ее
внешности. Она ничем не отличается от других женщин. Когда она, совершив
убийство, уходила из сельских усадеб, купеческих домов  и  дворцов,  все
принимали ее  за  служанку,  посыльную,  старую  прачку,  кормилицу  или
судомойку. В отличие от других убийц женского пола,  которых  на  Севере
можно было  нанять  за  горсть  золотых  или  рубин  величиной  с  муху,
Крадущаяся Дева на шлюху не походила. Она никогда не соблазняла  мужчин,
никогда не вонзала в них нож во  время  любовных  игр,  не  пользовалась
хитростью и красотой, чтобы проникнуть в запретные места, и  не  прятала
кинжал за кружевным корсажем. Ей  не  было  нужды  прибегать  к  женским
уловкам. Глядя на нее, все видели то, что ожидали увидеть: женщину,  чье
присутствие в этом месте вполне оправданно.
   При этом она, конечно, была хитра, как лисица.
   В ночь, когда Сарга Вейс ограничил жилище Лока окружностью нескольких
деревень, Исс первым делом подумал о Магдалене. Вейс для этой работы  не
годился. С Женомужем  никто  откровенничать  не  станет,  а  если  он  и
разнюхает что-то, у него недостанет  духу  пролить  кровь.  Нож  мог  бы
убить, но он  слишком  прост.  Расспрашивая,  он  начнет  ломать  кости,
распугает все окрестное население  и  насторожит  тех,  кого  собирается
убить.
   Исс положил костяную палочку обратно  на  стол.  Кроме  того,  Нож  и
Женомуж занимаются другим делом. Их задача - доставить Асарию  домой  из
Ганмиддиша. Нельзя допускать, чтобы она снова пропала.
   - Я  хотела  бы  услышать  подробности,  -  сказала  Магдалена  своим
шелковистым голосом.
   Исс подумал об Ангусе Локе, о фагах,  о  старой  ненависти  и  старых
тревогах, уже шестнадцать лет докучавших  ему.  Он  назвал  подробности,
после чего их встреча завершилась очень быстро.
 
39 
СВИДЕТЕЛЬ СМЕРТИ 
 
   Райф горел в лихорадке, мокрый и опухший. Собственные  руки  казались
ему на ощупь снятыми с огня кусками мяса. У него все болело, но он  едва
сознавал эту боль. Она часто погружала его в сон, и горячка пользовалась
этим, проводя багровые полосы по его коже так,  что  он  чувствовал  это
даже во сне. В его сновидениях не было больше знакомых ему мест и людей.
Незнакомцы говорили с ним, называя Свидетелем Смерти, серебристые  волки
гнались за ним по бледным лесам и замерзшим озерам, и отполированный  до
блеска лед отражал луну и звезды. Пара воронов, кружа над головой,  вела
его на север, всегда на север. Порой над  верхушками  деревьев  мелькали
стены и арки разрушенного города, а однажды он увидел, что идет по  льду
кровавого моря.
   Он просыпался, не в силах даже шевельнуть языком, и засыпал опять.
   Его больше не били. Кто-то пару  раз  в  день  приносил  ему  надутые
пузыри с водой и сваренный в пиве овес. Поворачивая  обратно,  пришельцы
плевались, словно уход за ним вызывал омерзение, которое они  не  хотели
занести домой, к женам и детям. Одни,  случайно  прикоснувшись  к  нему,
творили знамение Каменных Богов, другие вполголоса ругались, обзывая его
отродьем Градского Волка или бранными словами. Все они желали ему смерти
- Райф видел это по холодным черным точкам в их глазах.
   Она здесь, и с ней ничего не случилось. Он  не  понимал  больше  этих
слов, но они сохраняли свою власть над ним. Порой, погружаясь в глубокий
колодец горячечного блаженства, когда  его  легкие  шипели,  как  боевая
машина, а от жара на лбу выступали волдыри, он слышал собственный голос,
произносящий их.
   Они каждый раз возвращали его  назад,  и  он  просыпался,  моргая,  с
пересохшим ртом и пальцами, намертво приклеенными к амулету.
   Благодаря этим словам он сохранял рассудок.
   В самую тяжкую ночь, когда он,  мокрый,  как  утопленник,  трясся  на
каменной  скамье,  раздираемый  снами  и   горячечными   видениями,   он
почувствовал, что соскальзывает куда-то на  край  мира.  Бледная  смерть
явилась в его темницу. Райфу не нужно было видеть ее, чтобы  знать,  что
она здесь. Он узнал ее  сразу,  как  брат,  разлученный  с  сестрой  при
рождении.
   "Мы с тобой из одного теста".
   Эти слова, неведомо откуда взявшиеся, скользнули у него по спине, как
ледяные шарики. Где-то по краям его зрения  плясали  изломанные  тени  -
такие бывают на закате. Райф облизнул  сухие,  как  бумага,  губы.  Ему,
наверно, следовало бы испугаться, но ни тело его, ни ум уже не  способны
были порождать страх. Он заморгал, потому что только это и мог делать.
   "Может, мне взять тебя к себе, Свидетель?"
   Голос звучал где-то ниже его подбородка, вызывая тихую, сладкую боль,
какая бывает от укуса любовницы или щипка сестры, и тени росли с  каждым
словом. Райф лежал тихо. Что-то коснулось его щеки, чье-то дыхание осело
на зубах  и  глазных  яблоках.  Вкус  только  что  свернувшегося  молока
наполнял рот - вкус новой смерти.
   Она здесь, и с ней ничего не случилось. Он не  знал,  откуда  берутся
эти слова. Но они были там, у него в голове, и тянули его,  как  ребенок
тянет отца за край кафтана. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Райф
напряг память. Кто "она"?
   Тени, целиком заполнив зрение, хватали его за руки и за ноги, пустыми
глазницами и ртами высасывая из него жизненное тепло. Холод  вливался  в
его поры, впитываясь все глубже сквозь жир, мышцы, мембраны  и  кости  к
тому единственному, чего желала Смерть: его душе.
   Райф ловил ртом воздух. То, что  он  видел  или  что  ему  мерещилось
посередине темноты, останавливало  его  сердце.  Смерть  показала  товар
лицом. Райфа обуял ужас, и он ощутил всем своим существом, что не  хочет
идти этой дорогой и не хочет отправляться в ад,  ожидающий  его  меж  ее
рук.
   Она здесь, и с ней ничего не случилось,  гремело  у  него  в  голове.
Здесь. Не случилось. Райф бился в судорогах на  скамье.  Он  должен  был
вспомнить, должен был найти причину бороться за жизнь.
   Тени, словно комары-кровососы, запускали в него свои алмазные  клыки.
Нити слюны, блестя, как паутина, прошивали кожу холодом.
   Райф понес руку  к  горлу.  К  ней  прикасалась  дюжина  приспешников
Смерти, тянущих ее вниз, но Райф перебарывал их, сцепив  зубы.  Он  Райф
Севранс, Ворон, Клятвопреступник, Свидетель Смерти, и ничто не  помешает
ему коснуться своего амулета.
   Гнев разгонял кровь по телу, уже  начавшему  цепенеть.  Все  новые  и
новые тени слетались на живое тело. Руку  Райфа  дробила  их  бесплотные
тела. Она здесь, и с ней ничего не случилось. Протыкая  пальцами  пустые
глазницы, Райф дотянулся до  амулета.  Как  только  его  палец  коснулся
холодного клюва, Смерть удвоила свои усилия, но он был слишком близок  к
цели, чтобы сдаться. Он сжал амулет в кулаке.
   Она здесь, и с ней ничего не случилось.
   Мгновение растянулось до бесконечности. Тени продолжали свою трапезу,
но он больше не обращал на них внимания. Амулет назвал имя,  только  для
него одного, и сердце Райфа ожило, стукнув один раз.
   Аш.
   Аш здесь, и с ней ничего  не  случилось.  Аш  -  вот  причина,  чтобы
бороться со Смертью зубами и ногтями.
   Уронив амулет на грудь, Райф приготовился воевать. Он дал Аш слово  и
не нарушит его, даже если ему ради этого придется  сражаться  с  той,  в
честь которой он назван.
   Он приподнялся над скамьей, и тени с шорохом разбежались.
   В темноте прозвенел тихий смех. Тени делались все темнее и плотнее  -
казалось, сама субстанция времени сгустилась в них.
   "Пожалуй, я не стану тебя пока забирать, Свидетель. Ты действуешь  от
моего имени и живешь в моей тени - если  я  тебя  оставлю,  ты  добудешь
много свежего мяса для моих детей. - Смерть  улыбнулась  ему,  уходя.  -
Убей для меня целое войско, Райф Севранс. Если мне покажется мало, я еще
могу потребовать тебя назад".
   - Нет! - завопил Райф в пустоту. - НЕЕЕЕЕЕЕТ!
   Его разбудил упавший на лицо тонкий луч солнца. Еще не успев  открыть
глаз, он понял, что горячка прошла.  Лежа  без  движения  и  наслаждаясь
солнечным теплом, он составлял перечень своих недомоганий. Где-то  рядом
витали воспоминания, и он мог позвать их к себе, когда хотел, но сначала
надо было разобраться с телесным ущербом.
   Хотелось пить, и Райф пошарил по скамье, ища  пузырь  с  водой.  Язык
распух и с трудом умещался во рту. Найдя сосуд, Райф разлил больше,  чем
выпил, оросив водой подбородок и шею. В горле от глотания саднило, и  он
быстро утолил жажду. Вернуть пузырь на место не было сил, и Райф  просто
уронил его в воду, где тот поплавал немного, а потом затонул.
   Райф поспал, а  когда  проснулся  снова,  в  камере  было  темно.  Он
огорчился, скучая по солнцу и жалея, что поддался сну.
   В ногах у него снова оставили  миску  с  водой  и  овсом.  Отсутствие
перемен в его темном мире ободрило Райфа. На этот раз он выпил всю воду,
но еда в горло не пошла. Когда он отодвинул миску, руку прошила боль,  и
он вспомнил тени прошлой ночи с их холодными,  как  лед,  клыками.  Райф
тряхнул головой, отгоняя память о них, облегчился, отойдя в угол камеры,
и снова уснул.
   Ему ничего не снилось, а если и снилось, то не запомнилось.  Он  спал
долго и крепко, а когда проснулся, был рассвет.
   Ему стало легче слезать со скамьи, и в  голове  не  так  стучало.  Он
потянулся к пузырю с водой, и боль  оказалась  меньше,  чем  он  ожидал.
Напившись вволю, он ощупал свои синяки и ссадины. Ребро,  сломанное  при
первом избиении, уже начало  срастаться,  на  удивление  ровно,  хотя  и
отзывалось болью. Под левой почкой прощупывался кровоподтек, величиной и
очертаниями напоминавший баранье сердце. Райф поморщился,  исследуя  это
место. Разошедшиеся швы на груди зарастали  снова,  порезы  на  руках  и
ногах тоже находились в  разных  стадиях  заживления.  Все  мышцы  ныли.
Потрогав железки на шее, Райф наткнулся на шнурок от амулета.
   Аш. Она здесь, и с  ней  ничего  не  случилось.  Ему  не  нужно  было
дотрагиваться до амулета, чтобы это знать.
   Он перестал  обследовать  свои  болячки  и  лег,  чтобы  отдохнуть  и
подумать об Аш. Сознание того, что она жива и здорова, успокоило его,  и
он опять заснул.
   Его разбудило чувство, что он не один. Не открывая глаз  и  продолжая
дышать, как спящий, он оценил степень освещенности и состояния  воздуха.
В камере стоял полный мрак - это мог быть любой час долгой зимней  ночи,
но густота и плотность тьмы предполагала, что ночь настала уже давно. По
запаху собачьей шерсти и собачьего сала Райф понял, что  к  нему  пришел
Собачий Вождь.
   Он открыл глаза.
   Лунный свет  серебрил  камеру,  мерцая  на  воде  и  придавая  стенам
льдистый блеск. Собачий Вождь смотрел прямо на него с наполовину скрытым
тенью лицом и глазами, как чернильная яма. Его грудь поднялась,  вдохнув
пахнущий смертью воздух.
   - Мне сказали, что твоя горячка прошла.
   Райф  подтвердил  это,  слегка   пошевелив   головой.   Это   вызвало
раздражение вождя, и он ударил ногой по воде, плеснув в лицо Райфу.
   - Ты живуч, но те, кто попадается тебе на пути, умирают быстрее,  чем
младенцы в зубах у волка. Почему?
   Райф смахнул с лица воду и сел, не отвечая Бладду. Слышен был  только
плеск воды о стены камеры.
   Собачий Вождь провел большой красной рукой по лицу и  косам,  на  миг
показавшись Райфу очень старым, и вновь промолвил дрожащим голосом:
   - Какое же зло гнездится в вашем клане, если он рождает таких, как ты
и Градский Волк?
   Градский Волк. Вот, значит, как прозвали Мейса.
   - Не связывай его имя с моим, - сказал Райф.
   - Почему это? Ты убивал его именем и на Дороге Бладдов, и  у  печного
дома.
   Райф вспыхнул. Ему было нечего сказать.
   - Отвечай!!
   Райф сжался, но смолчал. Ответить значило  бы  предать  свой  клан..,
предать Дрея. Правда умерла в тот  день  на  Дороге  Бладдов,  и  он  не
собирался воскрешать ее.
   Собачий Вождь подошел, расплескивая воду, схватил Рай-фа за  горло  и
закричал, вдавливая большие пальцы ему в гортань:
   - Ты убивал моих малюток - там, на  холоде,  в  снегу.  Малых  ребят,
которые дрожали от страха и цеплялись за юбки матерей. - В голосе  вождя
заключалось столько горя, что каждое слово встряхивало его  всем  телом.
Рисуемая им картина была так близка к правде, что Райф не смог  смотреть
ему в глаза. - И звали на помощь деда, а дед их не слышал.
   Вождь внезапно разжал пальцы и отвернулся. Мышцы у него на шее ходили
ходуном, но он быстро унял их.
   Райф сплюнул кровью.  Гортань  жгло  огнем,  но  он  ответил  твердым
голосом:
   - Вы убили нашего вождя на Пустых Землях, его и еще  дюжину  человек.
Вы начали этот танец с мечами. Вы нанесли первый удар.
   Собачий Вождь отмахнулся.
   - Наш клан не нападал на Черный Град. Пусть Градский Волк говорит то,
что ему выгодно, - Дагро Черный Град умер не от моей руки.
   Райф встал. Ему, наверно, следовало  бы  удивиться  словам  Собачьего
Вождя, но он не  удивился.  С  нарастающим  в  нем  холодным  гневом  он
уставился в повернутую к нему спину Вайло Бладда.
   - Почему же ты не выступил с опровержением?
   - А зачем? Когда одна половина  кланов  восхваляет  тебя  за  удачный
набег, а у другой моча примерзает к ляжкам от страха, как бы с  ними  не
случилось того же, разве станет кто-то отрицать и говорить,  что  ничего
такого не делал? Я, во всяком разе, не стал.
   - Кто же тогда? Кто это сделал?
   Что-то в голосе Райфа заставило Бладда повернуться к нему. Его  глаза
были тверды, как сапфиры, но Райф ответил  не  менее  твердым  взглядом.
Этот человек знал то, что могло положить конец войне.
   Косы на груди Собачьего Вождя дрогнули от дыхания.
   - Меня не спрашивай. Не я  приехал  с  побоища  на  Пустых  Землях  и
объявил себя вождем.
   Гнев Райфа немного ослаб. Собачий Вождь  высказывал  его  собственные
мысли. Стремясь добраться до истины, Райф спросил:
   - Ну а раны? Брон Хок присутствовал при вашем набеге на  Дхун,  и  он
говорил, что ваши мечи не проливали крови. То же самое я видел в  лагере
на Пустых Землях. Моему отцу разнесли ребра  вдребезги,  но  крови  едва
хватило, чтобы ок