то хотел бы  услышать,  и
мы могли бы долго ходить вокруг да около, но ты уж потерпи  и  послушай,
что скажет твой старый дядька.  -  Медные  глаза  Ангуса  блестели,  как
только что отчеканенные монеты, - как видно, он уже оправился от  удара,
нанесенного ему пустой фляжкой. -  Вот  главное,  что  ты  должен  знать
насчет колдовства: нет для чародея дела опаснее, чем проникать в  чье-то
тело с целью причинить ему вред. Наше естество защищает  нас  на  тысячу
разных ладов. Дитя, коснувшись горячих углей,  отдергивает  руку;  страх
побуждает человека двигаться быстрее и  драться  ожесточеннее,  а  холод
вызывает у него дрожь, разгоняющую кровь. Если  мы  заболеваем  легочной
горячкой, что-то внутри нас борется с ней; если мы  съедаем  отравленную
пищу, наша печень старается вывести  из  нас  яд.  Для  нас  естественно
бороться со всяким вмешательством, угрожающим нашей жизни. И колдовство,
проникая в наши тела, встречает такой же отпор.
   Ангус, нагнувшись к Аш, укутал ее потеплее.
   - Колдовство - самое худшее из вторжений.  Оно  противоречит  всякому
естеству, и наша натура сопротивляется ему зубами и ногтями. Чародей  не
может знать, сколь сильна будет воля его жертвы. Эта воля способна разом
разорвать колдовскую нить и отшвырнуть ее огненный бич назад.
   - Я видел, как чародей, мнивший себя умнее многих, сжег себе лицо. Мы
шли с ним по Шлюзу, старому кварталу Транс-Вора, и с глупым высокомерием
полагали себя в безопасности, несмотря на все слухи,  ходившие  об  этом
месте, но тут один проворный  малый  стянул  у  меня  кошелек.  Я  хотел
броситься за ним в погоню, но Бренн опередил меня и стал  колдовать.  Не
знаю уж, чего он хотел: убить того парня, замедлить его бег  или  просто
заставить его бросить  кошелек.  Как  бы  там  ни  было,  он  действовал
недостаточно быстро. Воля воришки  пресекла  колдовство  и  вернула  его
Бренну усиленным десятикратно. - Ангус прикрыл глаза.  -  Та  ночь  была
долгой. Грудь и лицо Бренна обгорели дочерна. Я не давал  ему  выйти  из
беспамятства - только так я мог заглушить его  боль.  -  Ангус  с  тихим
вздохом открыл глаза и посмотрел на Райфа. -  Это  одна  из  причин,  по
которым я не позволил тебе стрелять в гвардейцев.
   - Но я и раньше стрелял в людей, и ничего со мной не случалось.
   - Это часть твоего дара. Ты делаешь свое дело за долю мгновения. Твой
ум проникает в чужое тело, соединяется с сердцем и тут же  выходит  вон.
Ты не наносишь сердцу вреда и не вмешиваешься  в  его  работу  -  просто
отмечаешь его.  Это  происходит  так  быстро,  что  жертва  не  успевает
ответить, а если и успевает, твоя стрела пресекает ее жизнь миг  спустя.
Ты пользуешься магией как сообщницей, не как оружием. Это  очень  тонкое
различие,  но  именно  оно  да  еще  твое  проворство  спасают  тебя  от
последствий.
   Райф,  запрокинув  голову,  смотрел  на  звезды.  Сказанное   Ангусом
встревожило его; дядя в точности описал то, что происходило, когда  Райф
целил кому-то в сердце.
   - Откуда ты все это знаешь? - спросил он.
   - Я знаю человека, чей дар очень похож на твой...
   - Морса Буревестника. Сулла.
   Если Ангус и удивился догадке Райфа, то не подал виду и молча почесал
щетину у себя на подбородке.
   - Да, его. Он может убить любого зверя, в которого целится.
   - То, что ты сказал, и к нему относится?
   - В основном, - кивнул Ангус. - Животные наделены такой  же  волей  к
жизни, как и мы с тобой. И тоже не терпят вмешательства. Морс  знает  об
этом и никогда не тратит на выстрел больше времени, чем это нужно.
   - Но в людей он не стреляет?
   - Нет, - ответил Ангус и быстро отвел глаза.
   Райф ждал, но молчание становилось только глубже,  и  он  понял,  что
затронул еще один предмет, который Ангус обсуждать не желает. Райф и сам
к этому не стремился и потому не настаивал. Может,  дядя  и  прав:  есть
вещи, которых лучше не знать.
   Пристроив Аш поудобнее, Райф сказал:
   - Я так и не понял, при чем тут Сарга Вейс. Если я  могу  попадать  в
людей так быстро, как ты говоришь, то в чем же опасность?
   Ангус, казалось, обрадовался вопросу,  отвлекшему  его  от  горестных
размышлений над пустой фляжкой.
   - Очень просто. В чародеев целиться нельзя - никогда и ни в кого. Они
чувствуют тебя в тот же миг, когда ты в них входишь. Если такой  человек
будет действовать достаточно быстро и умно, он отшвырнет твое колдовство
обратно. Казалось бы, ты просто целишься, как это делает всякий  лучник,
но прерывание рождает силу само  по  себе.  Разрывая  нить  между  вами,
чародей затрачивает  очень  мало  собственной  силы,  но  обратный  удар
получается мощным.
   Это был еще не конец - Ангус,  решившись  заговорить,  собрался,  как
видно, высказать все самое худшее и свалить это дело с плеч долой.
   - Я знал, что нас преследует  чародей,  с  той  самой  ночи,  как  мы
покинули Венис, но не знал, кто он, пока не увидел Саргу Вейса. Будь это
кто-то другой, я, может, и не стал бы отбирать у тебя лук. Возможно,  ты
мог бы без опаски стрелять в остальных из  семерки.  Но  Сарга  Вейс  не
такой, как большинство чародеев.  Магия  живет  в  нем,  как  будущее  в
пророке и ад в умалишенном. Он может делать то,  что  другие  не  могут,
вещи умные и тонкие, которые люди считают неосуществимыми. Почувствовав,
что ты взял на прицел чье-то сердце, он мог бы поставить между вами  щит
и отбросить назад твою силу, как адский огонь.  И  после  такого  малого
усилия, - оскалил зубы Ангус, - ему даже призрачное питье не пришлось бы
принимать.
   Райф сидел тихо, твердо решив не  показывать  Ангусу  своего  страха.
Внезапно сердце его сжалось от тоски по Дрею, по Эффи - по всему клану.
   - Если Вейс так силен, почему бы ему не  нанести  удар  первому,  еще
издали?
   - Он знает свои пределы. Скорее всего он  приберегает  силу  до  того
момента, когда догонит нас, на случай, если ты начнешь  показывать  свои
фокусы с луком или Аш сделает что-нибудь, что обратит  всех  в  бегство.
Смертоубийство и взятие  в  плен  он  в  любом  случае  оставляет  своей
семерке. Магия бывает полезна во многом - ты же слышал, как он  разогнал
туман на озере, чтобы Нож мог без помех преследовать Аш, - но если  тебе
надо кого-то убить, безопаснее прибегнуть к стреле или мечу.
   Кое-что из сказанного Ангусом поразило Райфа, и он задумался. "Или Аш
сделает что-нибудь, что обратит всех в бегство". Ангус произнес это  как
бы между прочим, но трудно было понять, что он имеет в виду.  Чем  таким
может она обратить в бегство полную семерку, в которую входит чародей, и
полдюжины собак в придачу? Райф покрепче прижал Аш к  себе.  Она  дышала
ровно и не  дрожала  больше,  забывшись  глубоким  сном.  Приемная  дочь
Пентеро Исса. Когда она это сказала, Райф подумал, что правитель  Вениса
хочет вернуть свою дочь назад и потому снарядил за ними  погоню.  Теперь
ему казалось, что дело не только в этом.
   Он взглянул на дядю. С Ангусом всегда надо ожидать чего-то большего.
   И еще одно поразило Райфа. Ангус уже  дважды  сказал,  что  лучше  не
прибегать  к  колдовству,  когда  убиваешь.  А  вот  он,  Райф  Севранс,
прибегает. Ангус сказал бы, правда, что убивает стрела, а не колдовство,
но это неверно. Бой у Тупиковых  ворот  это  доказал.  В  какой-то  миг,
стреляя через решетку, Райф убедился, что всякий человек, чье сердце  он
берет на прицел, - все равно что уже мертв. Стрела всего лишь  средство,
как вино, в котором растворяют яд; убийство совершается раньше.
   Так кто же он такой после этого? Райф потряс головой, отгоняя от себя
ответ. Инигар Сутулый это знает, и Ангус, возможно, тоже - этим лучше  и
ограничиться.
   - Ты отдохнул бы, - тронул его за плечо Ангус. - Я  разбужу  тебя  на
рассвете.
   Райф кивнул. Ему вдруг очень захотелось спать.
   - Я не могу сказать тебе, какое дело  привело  меня  в  Венис.  Ангус
поплотнее закутал Аш с Райфом в тулуп. - Этот город напичкан тайнами, он
стоит на них - так что не обессудь, если твой дядька оставит пару из них
про себя.
   - А Иль-Глэйв? - Райф с трудом разлепил отяжелевшие веки.
   - Город Слез? Там живет  человек,  которого  я  должен  повидать.  Он
ученый муж и здорово скуп, зато имеет  талант  докапываться  до  правды.
Помню, охотился я на серых лис около Чедда...
   Но Райф уже уплывал  в  сон.  Мрак  окутал  его  плотным  покрывалом,
защищая от мыслей и сновидений. По прошествии времени сквозь этот покров
начали пробиваться какие-то звуки,  которые  он  не  желал  слышать.  Но
голоса не уступали - они все громче молили о том, чего у него не было  и
чего он не мог им дать. Райф в  раздражении  отворачивался  от  них.  Не
видят они разве, что он спит? Наконец они ушли, оставив его  в  глубоком
забытьи, продлившемся всю ночь.
   На рассвете он проснулся не от  голосов,  а  от  боли.  Он  лежал  на
животе, прижимаясь к  чему-то  твердому  и  холодному.  Думая,  что  это
камень, Райф хотел убрать его и тут понял, что это амулет. Аш...
   Он распахнул глаза и  протянул  руку,  зная  уже,  что  опоздал.  Аш,
холодная и неподвижная, ушла в мир голосов.
   Райф позвал Ангуса, и они вместе стали будить  Аш.  Но  ее  глаза  не
открылись, а тело осталось тяжелым и безответным. Наконец Ангус  взвалил
ее на гнедого, и они в мрачном настроении двинулись к Иль-Глэйву.
 
30 
ЗУБЫ МОРОЗА 
 
   Сарга Вейс открыл глаза. В отличие от  других  людей,  которым  нужно
время, чтобы оставить позади мир грез и осознать, где они находятся,  он
возвращался к действительности сразу, как только  приходил  в  себя.  Он
никогда не видел снов - это  была  единственная  человеческая  слабость,
чуждая ему.
   Черный бревенчатый потолок над ним оброс плесенью  и  прогибался  под
тяжестью снега. В рыбачью хижину никто не заглядывал по меньшей мере два
года, но запахи рыбы и тлена все еще держались в ней. На  стенах  висели
старые рассохшиеся тулупы вперемежку со снегоступами, гнилыми неводами и
жердями для сушки рыбы. На дубовых половицах проступала соль. В  дальнем
углу за сырой поленницей прятался маленький липовый алтарь,  посвященный
Создателю. Сарга Вейс скривил губы при виде него. Все  рыбаки  суеверны,
выходят они в Погибельное море или закидывают невод на берегу озера.
   Он приподнялся на локтях, собираясь с силами. Он был наг под тулупом,
который нашел около засолочной ямы, и все его  тело  сопротивлялось,  не
желая шевелиться. К горлу подступила кислота, которую он отогнал  назад,
стиснув зубы. Он не  позволит,  чтобы  его  стошнило,  не  допустит  эту
мерзость в свой рот.
   Тошнота вскоре улеглась, но нельзя сказать, чтобы ему стало от  этого
лучше. Голова раскалывалась, а ноги точно  водой  налились.  Собственный
запах был противен Вейсу - от него, как от  утопленника,  разило  рыбой,
водорослями и страхом.
   Он тихо выпустил из себя воздух. Он и правда чуть не  утонул  там,  в
этом гнусном водоеме, не напрасно названном Черной Лоханью. Поначалу  он
едва не лишился чувств от холода. Он помнил ледяные  обручи,  стиснувшие
ему горло и низ живота, помнил подступившую тьму. Это было как в  аду  -
холодном аду. Крики, треск льда,  лошади...  Вейс  содрогнулся.  Ледяная
купель превратила четверых взрослых мужчин в обезумевших животных.
   Но он выдержал. Он прошел испытание льдом и тьмой, и теперь его  сила
должна возрасти. Он,  Сарга  Вейс,  сын  неизвестного  отца  и  женщины,
которая  покончила  с  собой,  искромсав  себе  живот  ювелирным  ножом,
окунулся зимой в Черную Лохань и выжил.
   Выжил, хотя должен был умереть.  За  пару  минут  до  того,  как  лед
треснул, он истратил все свои силы,  чтобы  пробить  коридор  в  тумане.
Такие усилия даром не проходят. То ли  дело  разные  фокусы  с  огнем  и
дымом, вселяющие страх в детей и кумушек. А  вот  разогнать  туман,  чем
никого, особенно Ножа, не удивишь, стоит дорого. Пять долгих мучительных
минут Сарга Вейс противопоставлял свою волю природе.
   После этого он только и мог, что дышать и мыслить, да и то с  трудом.
Когда лед треснул и черная вода поглотила его, он был слаб и беспомощен,
как соломенная кукла. Но  страх  смерти  зажег  в  нем  крохотную  искру
потаенной силы. Совсем крохотную, но он,  Сарга  Вейс,  самый  блестящий
чародей, родившийся за последние полвека, сумел раздуть из нее пламя.
   Конь, которым он воспользовался, был близок к  гибели,  и  ослабевшая
воля животного не могла сопротивляться магии. Дымящаяся,  со  спекшимися
внутренностями туша всплыла на поверхность. Вейс вызвал ее  наверх,  как
вызывают призрак из ада. Конское тепло согрело его, а наполненное газами
тело  позволило  без  труда  удержаться  на  воде.  Держась  за  черный,
зловонный лошадиный труп, Вейс доплыл до кромки ледяного поля.
   Обессиленный, он выполз на крепкий лед. Он охотно предал бы  забвению
муки, с которыми добирался до берега.  Локти  и  колени  заживут  скоро,
легкие обморожения тоже пройдут. Ожоги на руках - иное дело, но он читал
в тайной истории, что все великие чародеи носили на себе  такие  метины.
Судьба отмечает всех, кто рожден для высшей доли.
   Только найдя рыбачью хижину и стащив с себя обледеневшую  одежду,  он
дал волю изнеможению. Судя по свету,  пробивавшемуся  из-под  двери,  он
проспал почти сутки.
   Мучимый жаждой и потребностью облегчиться,  Вейс  шевельнул  ногой  и
захныкал от слабости, как ребенок. Его  наполнила  ненависть  к  Пентеро
Иссу. Как посмел этот человек снова отправить его на Север!  Он  попусту
тратит свой дар здесь, на восточном берегу  Черной  Лохани,  гоняясь  за
беглой дочерью правителя и верным пастушьим псом фагов Ангусом Локом.
   Гнев дал Вейсу силы встать.  Завернувшись  в  заскорузлый  тулуп,  он
заковылял к двери. Разумеется,  то,  что  Исс  послал  его  на  Север  с
семеркой Марафиса Глазастого,  свидетельство  того,  как  важно  вернуть
назад Асарию Марку. Она опасна, эта девушка. Вейс почувствовал это в  ту
ночь, когда Исс вызвал его в Красную Кузницу и приказал отправляться  на
ее поиски. Той ночью кто-то прибег к магии. Сила, темная  и  незнакомая,
оседала на его коже, как дуновение из рудничного  шурфа  или  глубокого,
давно высохшего колодца. Чары исходили от приемной дочери  правителя,  и
это волновало Вейса смутно и тяжело.
   С тех самых пор он шел по следу этих чар. При мысли об этом его  язык
даже теперь увлажнился. Она снова движется на север. Он знал об этом без
всяких проб, такой сильный след она за собой оставляла.
   Вейс дошел до двери и ухватился за косяк,  собираясь  с  силами.  Его
поклажа утеряна - проклятие! Лекарства, вощеные бинты, гвоздичное масло,
маковое молоко,  настой  красавки,  ножи,  проволока,  гребенки,  свечи,
кремни, мед, подслащенные сливки,  смена  одежды,  чистое  белье  -  все
пропало. Он мог, конечно, обойтись без всего, кроме еды, но его  это  не
устраивало. Сказывалось нищенское детство, проведенное у Грязного озера.
   Оглянувшись на застывшую груду своей одежды, он  содрогнулся.  Сейчас
он отчаянно нуждался в призрачном питье, в  теплом  молоке  с  медом,  в
целительном соке красавки, который закапывают в глаза полой иглой. Глаза
пока не беспокоили его, но скоро начнут. Слабые, подверженные воспалению
и красноте, они были его проклятием. "Это из-за их цвета, -  сказал  ему
как-то один житель Иль-Глэйва. - Он такой необычный.., прямо жуть берет.
У женщины такие глаза восхваляли бы и изображали на полотне.., у мужчины
они считаются приносящими несчастье. Ты  еще  наживешь  с  ними  хлопот.
Пурпур - это цвет богов".
   В этом  воспоминании  не  было  ничего  неприятного.  Вейс  отодвинул
щеколду и вышел за порог.
   Холод ударил в лицо, свежий  аромат  снега  наполнил  ноздри  и  рот.
Слезящимся  глазам  предстала  сплошная  белизна.  Внизу  лежало  озеро,
покрытое туманом, ели и дубы сверкали инеем, на  снегу  отпечатался  его
собственный кровавый след. Вейс проделал не столь длинный путь, как  ему
представлялось. Хижина стояла в каких-нибудь сорока шагах от  берега,  в
рощице берез не  выше  человеческого  роста.  Вейс  передернул  плечами.
Расстояние не имеет значения: его подвига оно не умаляет.
   Уловив краем глаза  какое-то  движение,  он  невольно  попятился.  Он
перевел взгляд влево и убедился, что  внизу,  у  берега,  в  самом  деле
копошится что-то серое. Сарга Вейс облизнул сухие губы. Человек..,  нет,
двое людей. Один лежит на льду, другой стоит над ним на коленях. У Вейса
свело желудок. Плащ на втором не серый, а черный, кожаный, вывалянный  в
снегу. Плащ Рубаки. А он-то думал, что избавился от них.
   Вейс прикинул, крепок ли лед у берега и хватит  ли  там  воды,  чтобы
утопить двух человек. Но в тайнах льда он разбирался плохо и отвел мысль
об убийстве, не дав ей созреть до конца.
   - Эй, Женомуж! Сюда!
   Вейс, вздрогнув, сосредоточил взгляд на коленопреклоненном  человеке.
Тот призывно махал рукой, и Вейс сразу заметил, что с ней что-то не так.
На месте двух пальцев торчали кровавые  обрубки.  Увидев,  что  гвардеец
тяжело ранен, Вейс немного успокоился и вышел из тени на свет.
   Бредя по снегу к берегу, он вспомнил имя этого человека: Ход. Грязный
редкозубый солдафон с черной каймой под ногтями, который хвастался своим
родством с владетелем Соломенных Земель  и  в  доказательство  носил  на
груди его эмблему - две руки, сложенные крестом.  Вейс  его  терпеть  не
мог. Все шестеро гвардейцев были прихлебателями Марафиса Глазастого,  но
этот и среди них выделялся своим рвением. И рта не мог  раскрыть,  чтобы
не изрыгнуть какую-нибудь пакость.
   - Помоги мне дотащить его до хижины. Он себе ногу отморозил.
   Вейс, почти не слушая Хода, пробирался через изрытый замерзший  ил  у
берега. Теперь тот, что лежал, стал ему лучше виден, и это снова вызвало
у   него   учащенное   сердцебиение.   Огромная    голова    с    шапкой
светло-каштановых волос и широченные  плечи:  Марафис  Глазастый.  Сарга
Вейс побледнел. Он думал, что Нож погиб в черных водах Лохани.
   - Да, Женомуж. Ты бросил меня в зубах у черта,  а  он  выплюнул  меня
назад. - Маленький ярко-голубой глаз смотрел на  Вейса  с  чем-то  вроде
удовлетворения. Нож лежал на боку - половина тела на берегу, половина на
льду. Его лицо приобрело восковую  желтизну,  сосуды  на  носу  и  щеках
полопались. С  маленького  рта  свисали  ошметки  кожи,  шевелящиеся  от
дыхания, один глаз заплыл. Рука, желтая, чешуйчатая  и  скрюченная,  как
птичья лапа, подергивалась. Обмороженная нога в сапоге лежала  на  льду,
как колода.
   Марафис ощерился в улыбке, жуткой на тронутом морозом лице.
   - Правильно боишься, Женомуж.  Я  видел,  что  ты  сотворил  с  конем
Стагро, я барахтался в воде позади тебя и видел, как ты вылез на лед.
   - Я искал тебя, но в той ледяной каше...
   - Прибереги вранье-то - пригодится. - Ход стал резать сапог  на  ноге
Марафиса, и тот сморщился. - Мне одно хотелось бы знать: из трусости  ты
так себя вел или по злобе. Смерти моей хотел, а?  Или  так  уж  старался
спасти собственную шкуру, что обо мне и моих людях и думать забыл?
   Ход медлил убирать нож, ожидая ответа Вейса, Марафис стиснул в  кулак
здоровую руку, превозмогая боль. Оба, хоть и покалеченные, были все  еще
опасны. Проглотив желчь, Вейс сказал:
   - Я не желал твоей смерти, Нож. Можешь в  этом  не  сомневаться.  Лед
треснул не по моей воле, а из-за девушки. Она завела нас слишком далеко,
ее конь был нагружен легче наших и умел танцевать на льду. Когда я  упал
в воду, у меня  осталась  только  одна  мысль:  выбраться.  Конь  Стагро
оказался близко, и я воспользовался им. А когда я вылез из воды, у  меня
уже не было сил ни на что другое.
   - Однако до хижины ты все-таки дополз, - заметил Нож.
   - И мокрую одежду скинул, - добавил Ход.
   - Все это я сделал безотчетно. Я...
   - Заткнись. Надоел пуще блох в мотне. Ты хочешь сказать, что ты трус,
а не убийца, - ну так докажи это с помощью своей паскудной магии.  Я  не
хочу потерять ногу и руку. Ты должен их спасти.
   - Но...
   Нож стукнул здоровой рукой по льду.