лые дома, бросив завоеванные  земли,
и предоставили своим  вассальным  кланам  воевать  между  собой.  Гуллит
Бладд, Рой Ганмиддиш и Адалин Крозер воспользовались этим, захватив  все
земли и воды, на которые зарились.
   За пять лет вассальные кланы продвинулись далеко на север, к границам
Черного Града и Дхуна. Дагро к этому времени подрос и  дал  свою  первую
годовую клятву, а Вайло Бладд пронзил кинжалом сердце своего отца и стал
вождем клана. Тогда-то Эван и Айри начали понимать, что Бладд в  будущем
может подчинить все кланы себе. Они поняли, что за человек Вайло  Бладд,
еще до того, как он стал  называть  себя  Собачьим  Вождем  и  заплетать
волосы на манер королей Дхуна.
   Вайло положил конец трауру, соблюдавшемуся Айри и Званом.  Оба  вождя
вновь приняли командование над своими вассальными кланами и  встретились
на берегу бурой от  ила  Быстрой,  чтобы  заключить  мировой  договор  и
окончательно покончить с войной. Это была их единственная встреча, но до
конца их дней оба клана постоянно обменивались новиками, что  продолжают
делать и по сей день.
   Райф кивнул. Насчет обмена он знал и  раньше.  Две  зимы  назад  Дрея
собирались отправить на год в Дхун, а  Манни,  племянник  вождя  Маггиса
Дхуна, должен был приехать в Черный Град на его место. Но Манни  упал  с
коня во время охоты на голубых колючих лугах к югу от Дхуна, сломал  обе
ноги, и обмен так и не состоялся.
   Встав, чтобы стряхнуть лед с тулупа, Райф спросил:
   - Наверно, теперь Дхун объединится с Черным Градом против Бладда?
   Ангус кинул полено на снег и полез за пазуху, чтобы достать  кроличью
фляжку. Держа ее в руке, но не торопясь откупоривать, он сказал:
   - Кто знает, Райф. Дхун разбит и раздроблен,  Маггис  и  его  сыновья
мертвы, и никто не может сказать, когда будет выбран  новый  вождь.  Они
потеряли триста кланников и  новиков  во  время  того  набега,  лишились
кузницы, чугуна и скота. Дхун так же близок к гибели, как был клан Морро
накануне свадьбы Барни Дхуна.
   Райф дотронулся до тавлинки с порошком священного камня,  как  делали
все кланники при упоминании Погибшего Клана. Клан Морро некогда стоял  к
востоку от Дхуна, соперничая своей обширностью с Бладдом. Темный  король
Барни Дхун поставил своей целью уничтожить его и делал это на протяжении
тридцати лет, потому что его молодая жена Майда ушла  от  него  к  Шанну
Морро, старшему сыну тамошнего вождя. Только чужаки вроде  Ангуса  могли
назвать клан Морро по имени. Для кланников он был Погибшим  Кланом.  Тем
рассказывал однажды, как они с Дагро побывали на месте,  где  стоял  дом
Морро. "От него ничего не осталось, Райф, даже надгробного камня,  и  на
том месте ничего не растет, кроме белого вереска".
   Ангус отхлебнул из чашки.
   - Черный Град будет драться в одиночку. У Дхуна  свои  битвы  и  свои
демоны. Вассальные кланы могут помочь, но у меня такое чувство,  что  им
будет не до Черного Града и Дхуна, когда речь пойдет об  их  собственной
шкуре.
   Райф тяжело посмотрел на  Ангуса.  Ветер  утих,  и  облачка  дядиного
дыхания льдисто переливались при свете месяца.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Только то, что во всякой войне каждый сам за себя. - Ангус  спрятал
фляжку за пазуху и наклонился  за  ободранными  поленьями.  -  Дай-ка  я
разведу костер, не то нам придется ужинать холодными почками.  Не  знаю,
как ты, а я такого мнения, что ежели почка пролежит ночь  в  холоде,  то
оружие из нее получится лучше, чем пища.  Если  стрелять  ею  из  пращи,
можно птицу сбить на лету. Большую, вроде гуся.
   Райф стал смотреть, как Ангус разводит костер у входа. Возвращаться к
прерванному разговору было  бесполезно.  Ангус  Лок  не  говорил  ничего
такого, чего не хотел бы сказать. Ясно, что он знает  о  грядущей  войне
кое-что другое, но скажет это, лишь когда сочтет нужным. Райф  подул  на
замерзшие, ноющие пальцы. Ночь настала еще несколько часов назад, но  он
все еще старался не смотреть на север. Клан остался там,  и  возврата  к
нему не было.
   Немного погодя Райф залез в палатку. При этом швы  у  него  на  груди
натянулись, и он не сразу справился с болью. Скинув тулуп, он  улегся  в
одеялах и лосиных шкурах. Еды ему не хотелось, ни горячей, ни холодной -
он постарался устроиться так, чтобы было не очень больно, и стал  ждать,
когда придет сон.
   "Черный Град будет драться в одиночку".
   Сон, хоть и неохотно, все-таки пришел.
   Наутро, проснувшись и вылезши из палатки, он увидел далеко над южными
взгорьями нечто новое. Большое, частично  замерзшее  озеро  простиралось
там насколько хватал глаз.  У  берега  озера  схватило  морозом,  но  на
середине дымилась черная маслянистая вода.
   - Черная Лохань, - пояснил Ангус, становясь рядом с Райфом.  -  Самое
глубокое  озеро  на  Территориях.  Восточный   его   берег   принадлежит
Иль-Глэйву, мы же поедем вдоль западного, в сторону Южного Кряжа.
   Райф вдруг осознал, как далеко уехал от дома. Он никогда еще не бывал
так далеко на юге, никогда не ступал на землю, которая  не  принадлежала
бы какому-нибудь клану.
   Эффи, Дрей...
   Райф повернулся и пошел задавать Лосю корм. Вскоре  после  этого  они
свернули лагерь и поехали сперва на юго-запад, а после - строго на юг, к
высоким шпилям города Вениса. Потеплело, и на севере собирались снеговые
тучи.
 
23 
ТУПИКОВЫЕ ВОРОТА 
 
   Аш почесала голову. Эти клещи всюду забираются, подумала  она,  глядя
на Тупиковые ворота вдали, - и все-то им нипочем, что мороз, что  ветер.
Ей следовало бы ужаснуться  при  одной  мысли,  что  на  ее  теле  кишат
насекомые, но она уже три дня ничего не ела и начинала всерьез  смотреть
на них, как на пищу.
   Аш угрюмо усмехнулась, и от этого ее потрескавшаяся  на  морозе  губа
снова лопнула. Кровь по вкусу напоминала теплую соленую  воду.  Не  надо
было есть снег - жаль, что никто не сказал ей об этом еще до  того,  как
губы потрескались. Впрочем, все к лучшему. Вряд ли кто-то  узнал  бы  ее
теперь, даже Пентеро Исс. Ее волосы слиплись и потемнели, одежда  вся  в
грязи, а кожей впору ошкуривать дерево. Одному небу известно, на что она
похожа. Аш давно уже не видела себя в зеркале и  теперь  уже  не  питала
уверенности, что ей этого хочется.
   Громкое урчание в животе вернуло ее мысли к Тупиковым  воротам.  Было
раннее утро, и восходящее солнце обратило их трехэтажный свод в  золотой
мост. Игра солнца на косых  песчаниковых  плитах  заставила  Аш  напрочь
позабыть о голоде.
   Протяни руку, госпожа.
   Здесь так холодно, там тепло. Протяни.
   Голоса вторглись в ее ум, как стая черных птиц. Аш сопротивлялась им,
как всегда, но силы ее с  каждым  днем  таяли.  Бритвенное  лезвие  тьмы
рассекло ее мысли и кромсало их, пока не оставило одну лишь тонкую линию
света.
   Аш очнулась. Солнце слепило глаза, вызывая тошноту,  и  боль  сжимала
лоб. Аш перекатилась на бок, и ее вырвало  на  снег.  Вытирая  рот,  она
забыла о трещине и поморщилась, задев свежий рубец.  Солнце  стояло  уже
высоко на юге. Полдень. Она потеряла целых четыре часа.
   Аш в испуге села. "Ничего, - сказала она себе, - здесь меня никто  не
мог заметить".
   Она сидела на плоской крыше  полуразрушенной,  заброшенной  дубильни.
Этот дом она обнаружила неделю назад, и с тех пор он стал ее излюбленным
пристанищем. Около Тупиковых ворот было полно таких вот брошенных домов,
но все они были заперты, чтобы перекрыть доступ бездомным. Окна дубильни
тоже были забиты наглухо, а двери перегораживало столько цепей,  что  на
целую тюрьму хватило бы, но часть крыши под тяжестью снега  провалилась,
а морозы и оттепели потрудились над стенами так, что войти не составляло
труда.
   Почти на всех городских домах крыши строились покатыми из-за обильных
снегов, но кровлю дубильни сделали плоской  -  должно  быть,  в  прежние
времена  здесь  растягивали  кожи  для  просушки.  Колышки  еще  торчали
кое-где, словно каменные сорняки.
   Дом был не слишком высок, но  его  расположение  в  четверти  лиги  к
северу от городской стены позволяло хорошо видеть Тупиковые ворота. Один
их вид приносил Аш успокоение, но  теперь,  глядя  на  знакомые  дома  и
пустынные улицы внизу, она понимала, что не рискнет прийти  сюда  снова.
Голоса уже не впервые  повергали  ее  в  беспамятство,  и  это  явно  не
последний раз. Они постоянно крепли..,  и  научились  овладевать  ею  не
только во сне, но и наяву.
   Четыре часа. Аш вздрогнула. А что, если бы  она  не  очнулась  вовсе?
Если бы так и пролежала  здесь  целый  день?  Сколько  часов  на  холоде
способны уморить человека - а прошлой ночью стоял такой мороз, что слюна
на зубах стыла.
   Нечто среднее между рыданием и криком  сорвалось  с  губ.  Ее  мучила
жажда, но рот сводило от одной мысли о снеге. Она медленно поднялась  на
ноги и отряхнула плащ, стараясь  не  смотреть  на  себя,  но  выпирающие
отовсюду кости так и лезли в глаза. Как  ни  странно,  больше  всего  ее
удручали груди. Всего две недели назад они  были  тяжелыми,  круглыми  и
росли так быстро, что даже больно было, а теперь снова скукожились.  Как
будто ее тело возвращалось в детство, оставляя нетронутыми только лицо и
руки.
   Аш выпрямилась и повернулась лицом к ветру, втягивая ноздрями  запахи
города. От аромата дыма и жареного сала рот у нее наполнялся слюной.  Ей
ужасно хотелось есть. Деньги вышли еще пять дней назад, и она  не  могла
больше ничего выручить, не продав плащ и сапоги.  Ее  одолевало  желание
стянуть что-нибудь с  одной  из  жаровен  на  углу,  где  днем  и  ночью
поджаривалась ветчина и колбаса из гусиных шкварок. Но из наблюдений  за
детьми, бывшими гораздо шустрее ее, она знала, что попасться  будет  еще
хуже, чем терпеть голод. Поймав кого-то из ребятишек,  уличный  торговец
поджаривал ему руку над своей жаровней. Увидев это впервые, Аш не  могла
понять, почему дети подвергают себя такой опасности. Теперь  она  знала.
От запаха жареного сала и лука голодный ребенок просто лишался рассудка.
   Аш прошлась немного, чтобы испытать, крепко ли она держится на ногах,
и ее взор снова обратился к Тупиковым воротам. Там так спокойно -  всего
один стражник виден на башне, и решетка поднята. Через них  должно  быть
нетрудно прошмыгнуть. Никто ее  не  узнает  -  это  точно.  Наблюдая  за
воротами несколько последних дней, Аш знала,  что  стража  там  не  была
усилена: она всегда видела только  одного  гвардейца,  а  в  часы  смены
караула - двоих. Даже нищие и уличные торговцы всегда оставались одни  и
те же. Какая опасность может ждать ее там?
   Голодная Аш подошла к самому краю крыши. Низ  живота  сводили  легкие
судороги - опять месячные настают, что ли? Надо  идти  к  воротам  прямо
сейчас. Голоса могут вернуться в любое время, и она не знает,  долго  ли
еще сможет с ними бороться и переживет ли  новый  приступ  беспамятства.
Вчера она провалилась во мрак на два часа, сегодня - на четыре.
   Аш тряхнула головой. Теперь или никогда.
   Приняв решение, она ощутила прилив нестойких,  последних  сил.  Когда
она выйдет за ворота и увидит место, где ее нашли, все переменится.  Она
сможет покинуть город и пойти, куда пожелает. Она умеет читать и  писать
- это везде пригодится. Возможно, она  найдет  себе  место  горничной  у
знатной дамы, компаньонки или даже писца. Или отправится  на  восток,  в
Монастырскую Башню на Совином Утесе, и попросит зеленых сестер  дать  ей
убежище. Если бы только не зима.., не этот холод, когда дыхание леденеет
на лету.
   Аш, запахнувшись в плащ, спустилась по шаткой лестнице дубильни.  Она
Аш Марка, найденыш, брошенная за Тупиковыми воротами умирать.
 
*** 
 
   -  Нет,  парень,  нам  лучше  войти  через  заднюю  дверь.  -   Ангус
ухмыльнулся - как всегда, когда хотел сделать что-то, не имеющее смысла.
- Лошадям небольшой крюк вокруг  стены  только  на  пользу  -  не  будут
маяться коликами.
   Райф знал, что спорить с ним бесполезно. За две недели их совместного
путешествия он научился чуять дядюшкины увертки  за  версту.  Ангус  Лок
редко выбирал прямую дорогу. "Как слепая ворона летит, раненая ползет, а
дохлая гниет", - говорил он, объясняя этой поговоркой причудливые  пути,
которыми попадал из одного места в другое. Если  им  попадалась  дорога,
Ангус не ехал по ней. Если встречался мост, Ангус искал брод.  Если  они
видели вдали городские ворота, Ангус качал головой.
   - Трогай, юный Севранс. Если ты так и  будешь  пялиться  на  Морозные
ворота, стража примет нас за полоумного и его дурака.
   Райф не мог оторвать глаз  от  черного  обледенелого  свода  западных
ворот города Вениса.  Они  были  вытесаны  из  целого  ствола  кровавого
дерева, огромного, как собор. Очищенная от коры древесина блестела,  как
обсидиан. Резьба на своде густо обросла  инеем,  но  в  ней  можно  было
различить все, что связано с Западом: заходящее солнце,  леса  кровавого
дерева, Буревой Рубеж и Погибельное море. Райф за всю свою жизнь еще  не
видел такого дива - ничто в клановых землях не могло сравниться с ним.
   Как только два дня назад впереди  замаячила  городская  стена,  Райфа
пробрало холодком от  волнения.  Сливочно-белый  камень  Вениса  отражал
всякий падающий на него свет - солнечный, закатный, лунный и звездный  -
и каждый раз выглядел по-другому. Сейчас, при ярком свете позднего утра,
высокие стены сверкали, как кованая сталь, и казалось, что город  дышит,
как  живой.  Дым  стоял  над  ним,  как  дыхание,  и  земля  под  ногами
вздрагивала, точно где-то глубоко внизу ворочался во сне дракон.
   - Это Смертельная гора. - Ангус не слишком ласково взял Райфа за руку
и оттащил его от ворот. - Она круглый год не знает  покоя.  Скоро  ты  к
этому привыкнешь.
   Райф рассеянно кивнул. Ему до сих пор не верилось,  что  он  у  ворот
Вениса. Путь вокруг Черной Лохани занял у них неделю.  Горькие  холмы  к
северу  от  озера  отмечали  южную  границу  клановых  земель,  и  Райфу
казалось, что кланы с каждым днем отходят все дальше в туман.  Он  давно
уже не видел ни одного кланника  или  кланницы.  Печные  дома,  где  они
останавливались, были большими и  мрачными  -  не  убежищами,  а  просто
местами, где продавали пиво. Тех, кому нечем было  заплатить  за  еду  и
питье, хозяин выкидывал вон - на мороз! А когда завязывалась драка, речь
шла не о печных законах, а о стоимости поломанных столов и стульев. Сидя
в этих не клановых печных домах, Райф смотрел во все глаза  и  набирался
уму-разуму. Печи здесь не были священными, старые законы не соблюдались.
Единый Истинный Бог, сотканный из слепой  веры  и  пустого  воздуха,  не
питал любви к поклонявшимся ему людям.
   Ангус здесь чувствовал себя так же свободно, как и в клановых землях.
Он многих знал и со всеми  обходился  по-разному:  с  одними  смеялся  и
болтал у всех на виду, другим просто кивал  или  перебрасывался  с  ними
парой слов во дворе, надевая перчатки и капюшон. С некоторыми  он  делал
вид, будто вовсе их не знает, но Райф последние недели только  и  делал,
что наблюдал за дядей, и замечал  то,  чего  случайный  зритель  не  мог
заметить. Ангус умел привечать  людей,  даже  не  глядя  в  их  сторону,
передавать свои мысли легким пожатием плеч  и  назначать  встречи,  чуть
заметно прищурив глаза.
   Четыре ночи назад, когда они сидели у огня в богатом печном  доме  на
западном берегу Лохани, Райф  хватился  своего  ножика,  оставленного  в
седельной сумке. Выскочив на конюшню, чтобы взять его,  он  увидел,  как
какой-то человек сует  сложенный  пергамент  под  попону  гнедого.  Райф
притворился, что ничего  не  заметил.  Если  незнакомец  хотел  передать
какую-то весть Ангусу, ему до этого дела не было. Человек этот, беззубый
жеватель бересты, был одним  из  пяти  пастухов,  перегонявших  скот  на
верхние пастбища. Ангус за всю ночь на него ни разу не взглянул.
   Ангус, хоть и любил заезжать в печные дома, редко задерживался там на
ночь - чаще случалось, что они с Райфом разбивали  лагерь  под  открытым
небом. Более мягкая зима, стоявшая в  городских  владениях,  делала  это
возможным, но на пахотных землях  и  голых  холмах  найти  укрытие  было
трудновато. Ангус же любил укромные места и мог проехать несколько часов
после заката в поисках густой липовой рощи, обрыва на склоне  холма  или
скопления скал.
   Ангус двигался скорым ходом, и Райфа это радовало. Изнурительные  дни
в  дороге  обеспечивали  крепкий  сон  по  ночам,  а  ветры,  метели   и
разнообразные, только начинающие заживать  болячки  почти  не  оставляли
места для мыслей. Райф ехал, ел, обдирал кору с деревьев  для  утреннего
костра, растапливал лед, свежевал зайцев,  ощипывал  птиц  и  обихаживал
Лося. Охотиться он больше не мог из-за кровавого волдыря на руке.
   С болью он уже свыкся. Швы на груди, зарастая, чесались и  жгли  его.
Ему страшно хотелось скинуть с себя одежду и разодрать тело ногтями - он
бы так и сделал, если бы не множество зимних одежд. Этот зуд сводил  его
с ума. Он проклинал тулуп, кожан, лосиную куртку и шерстяную  рубаху.  В
довершение всех бед Ангус чуть ли не насильно смазал его раны  кокосовым
маслом,  и  Райф  теперь  благоухал,  как  кусок  мяса,  слишком   долго
пролежавший на солнце. В сравнении с этим синяки и порезы на  лице  были
еще терпимы. На скуле под левым глазом  образовался  струп  величиной  с
пиявку, и рассеченная губа  каждый  раз  напоминала,  что  улыбаться  не
стоит.
   - Сюда. Мы быстрее доберемся до места, если будем ехать  подальше  от
стены.
   Вслед за Ангусом Райф направил  Лося  через  голую,  изрытую  колеями
землю вдоль западной стены. Сильный ветер, дующий с горы, свистал в ушах
и швырял в лицо ледяную крупу. Впереди северный склон  Смертельной  горы
вставал над городом, как грозный бог. На  утесах  и  плоскогорьях  синел
слежавшийся снег, у подножия чернели сосны. В воздухе  стоял  незнакомый
Райфу сернистый запах, идущий, казалось, откуда-то  из-под  земли  Город
дразнил Райфа, мельком показывая ему  свои  железные  шпили,  сторожевые
башни и каменные арки, гладкие и бледные, словно кости скелета.
   На их пути к югу вдоль стены Ангус помалкивал.  В  этот  день  он  не
намазался воском, однако восковая бледность не сходила с  его  лица.  Он
подгонял гнедого и проявлял нетерпение, когда лошади вязли в снегу.
   Райф взглянул на небо. Полдень.
   - Ты часто бывал в этом городе? Ангус метнул в него острый взгляд.
   - Я не питаю любви к этому месту.
   Явно не желая продолжать разговор, Ангус направил коня  сквозь  сухую
траву и замерзший ил встречной ливневой канавы.  Райф  знал,  что  лучше
будет промолчать, но грудь у него зудела, бес толкал в ребро, и ему  уже
надоели дядины отговорки.
   - Зачем же ты снова приехал сюда?
   Плечи Ангуса окаменели, и он дернул поводок так, что  гнедой  замотал
головой. Райф уже думал, что дядя так ничего и не ответит, но когда  они
доехали до первого из  гигантских  контрфорсов,  поддерживавших  главную
стену, Ангус повернулся к нему лицом.
   - Я приехал, чтобы кое-кого повидать и кое  о  ком  позаботиться.  Не
думай, Райф Севранс, что тебе одному трудно живется на свете. Ваши кланы
- это только начало. Есть люди, которые хотят натравить друг на друга не
одних только бладдийцев и черноградцев. Одни из  них  находятся  в  этом
городе, другие именуют себя кланниками, третьи скрываются в  подземельях
столь глубоких, что солнце не проникает туда. Мне здесь быть  опасно,  а
значит, и тебе тоже. Скоро ты наживешь себе собственных врагов,  а  пока
будь доволен тем, что бремя опасности и защиты от нее лежит  на  мне.  -
Ангус, протянув руку, обнял Райфа за плечи. - Я твой родич, и ты  должен
мне доверять. Прибереги свои  вопросы  до  времени,  когда  мы  окажемся
подальше от  этих  стен.  Меня  здесь  не  ждет  ничего,  кроме  тяжелых
воспоминаний.
   Райф видел, что дядя дрожит, и чувствовал жар его руки через  тюленью
перчатку. Сказанное Ангусом казалось ему недостаточным. Откуда дядя  так
много знает о клановых войнах? Не входит ли Мейс  Черный  Град  в