ртком
провизии, прижатым к груди.
   - Что ты делаешь?
   - Черчу заветный круг. А потом мы подожжем лагерь. -  Райф  с  трудом
узнал собственный голос, холодный и вызывающий  -  в  его  намерения  не
входило говорить так.
   Дрей посмотрел на брата долгим взглядом.  Его  обычно  светлые  карие
глаза потемнели. Он понимал,  что  движет  Райaом  -  они  были  слишком
близки, чтобы не  понимать  друг  друга,  -  но  Райф  видел,  что  брат
недоволен. У него были свои планы относительно убитых.
   Дрей сделал усилие и твердо произнес:
   - Заканчивай свой круг. Я сложу припасы у загона, а потом поищу масло
и смолу - что осталось.
   Тугое кольцо мышц в груди Райфа разжалось. Во рту было сухо - слишком
сухо, чтобы говорить. Он только кивнул, не прекращая своего занятия.  Он
чувствовал взгляд Дрея у себя на спине, пока не  закончил  круг.  Сделав
это, он понял, что отнял у брата что-то очень дорогое.  Дрей  старший  -
это ему полагалось распоряжаться похоронами.
   Зато Дрей Севранс сделал все, что требовалось для разжигания хорошего
костра. Работая без устали, он  наколол  дров,  содрал  хвою  с  ближних
деревьев и усыпал ею голую землю между чумами и кострищем, обложил  тела
мхом, который смешал с топленым лосиным салом, маслом и смолой. Чумы  он
полил крепким спиртом, запас  которого  всегда  имелся  в  котомке  Мета
Ганло.
   Во время этих приготовлений Райф делал только то, о  чем  просил  его
Дрей, и держал язык за зубами, предоставляя Дрею внести свою долю.
   Пока они работали,  вороны  приблизились;  их  длинные  черные  клювы
отбрасывали острые тени на снег, и пронзительные крики напоминали  Райфу
о том, что он носил на шее. Свидетели Смерти.
   Когда все было готово, братья вышли за  пределы  заветного  круга,  и
Дрей достал кремень и огниво. Очерченный Райфом круг был невидим. Тонкая
пыль затерялась в густой копытной траве, и ветер уносил ее прочь.  Но  и
Райф, и Дрей знали, что она есть.  Заветный  круг  хранил  в  себе  силу
священного  камня,  от  которого  происходил.  Это  было  Сердце   Клана
перенесенное в стылую тундру Пустых Земель. И  те,  что  лежали  внутри,
покоились на священной земле.
   Тем как-то сказал Райфу, что далеко на юге, в теплых краях, где стоят
города с плоскими  крышами,  на  равнинах  колышется  трава  и  море  не
замерзает, тоже есть люди, верящие в силу священных колец.  Они  зовутся
рыцарями и выжигают эти кольца у себя на теле.
   О них Райф не знал ничего, зато знал, что кланник скорее покинет свой
круглый дом без меча, чем без  фляжки,  кошелька,  тавлинки  или  рожка,
содержащих частицу священного камня. Мечом можно только  сражаться  -  в
священном кругу можно воззвать к Каменным Богам, прося их  об  отпущении
грехов или о быстрой милосердной смерти.
   Вдалеке завыл волк, и Дрей,  словно  пробудившись  от  грез,  откинул
капюшон и снял рукавицы. Райф сделал то же самое. Все было тихо  вокруг.
Ветер улегся, вороны опустились на землю,  волк  замолчал,  учуяв,  быть
может, добычу. Братья тоже молчали. Севрансы никогда не были  сильны  по
части слов.
   Дрей ударил огнивом по кремню, и трут у него в руке занялся. Став  на
одно колено, он поджег выложенную им дорожку из смоченного спиртом мха.
   Райф заставил себя смотреть. Это трудно, но там лежат его вождь и его
отец; он не отведет глаз. Пламя рванулось к Тему Севрансу: жадные желтые
пальцы, острые красные когти. Адский огонь. Сейчас он пожрет  отца,  как
дикий зверь.
   Тем...
   Райф ощутил вдруг неудержимое желание  затоптать  огонь.  Он  подался
вперед, но огонь уже добрался до  первого  чума,  и  тот  вспыхнул,  как
факел. Столб дыма с искрами взвился вверх, и разрушительный  гул  сотряс
тундру до самых недр. Горячее белое пламя заплясало на  окрепшем  ветру.
Лед на земле таял, шипя, как живой, и от  погребального  костра  повалил
запах горящей плоти. Дрожащий  воздух  коснулся  щеки  Райфа.  В  глазах
защипало, и соленая влага полилась из них. Он продолжал  смотреть  прямо
перед собой. Тот участок земли, где лежал Тем, впечатался в его душу,  и
его долг перед Каменными Богами состоял в том, чтобы смотреть, пока  все
не сгорит дотла.
   Наконец настало время, когда он смог отвести глаза. Он  посмотрел  на
брата - тот избегал его взгляда. Дрей сжал руку в кулак так крепко,  что
по груди прошла дрожь, и сказал:
   - Пошли.
   Все так же не глядя на брата, Дрей зашагал к загону, взял  свою  долю
припасов и взвалил груз на спину. По виду котомок Райф догадывался,  что
Дрей предназначил себе более тяжелую ношу.
   Старший брат подождал у загона. Он не хотел смотреть на Райфа, однако
ждал его.
   Райф подошел. Как он  и  подозревал,  оставленная  ему  котомка  была
легкой, и  он  запросто  вскинул  ее  на  спину.  Ему  хотелось  сказать
что-нибудь Дрею, но верных слов не нашлось, и он не нарушил молчания.
   Огонь ревел у них за спиной, когда они вышли из лагеря и двинулись на
юг. Дым тянулся следом, от запаха  гари  тошнило,  и  пепел  ложился  на
плечи, как ранние сумерки. Братья пересекли заросший осокой луг и  вышли
на степную равнину, ведущую к дому. Солнце  стало  клониться  к  закату,
охватив небо за ними кровавым заревом.
   Дрей не заикался больше о поисках Мейса Черного  Града,  и  Райф  был
этому рад. Это означало, что брат на пути  заметил  то  же,  что  и  он:
проломленный  лед  водомоины,  четко  оттиснутый   на   лишайнике   след
лошадиного  копыта,  подпаленную  на  костре   и   обглоданную   дочиста
куропаточью кость.
   Окончательно выбившись  из  сил,  они  наконец  остановились.  Рощица
чернокаменных сосен приютила их на ночь. Вековые деревья, обступившие их
хранительным кольцом, все произошли от одной сосны  в  середине,  теперь
уже засохшей. Райфу здесь было хорошо, словно в заветном кругу.
   Дрей развел костер и накинул на плечи лосиную шкуру. Райф  последовал
его примеру. Они сидели у огня и ели  вяленую  баранину  и  крутые,  уже
почерневшие яйца. Еду они запивали темным, почти непригодным  для  питья
пивом Тема, чей кислый вкус и дегтярный запах так  сильно  напоминал  об
отце, что Райф улыбнулся. Пиво Тема Севранса единодушно считалось  самым
скверным в клане; никто не хотел его пить,  и  ходили  слухи,  что  одна
собака, отведав его, издохла. Но Тем не менял способа варки  и,  подобно
героям легенд, каждый день принимавшим немного яда, чтобы оградить  себя
от злодейских покушений, сделался нечувствительным к своему пойлу.
   Дрей тоже улыбнулся. Невозможно было удержаться,  подвергаясь  вполне
реальной опасности умереть от пива. У Райфа защипало в горле. Теперь  их
только трое: он, Дрей и Эффи."
   Эффи. Улыбка исчезла с его лица. Как они скажут Эффи, что отца больше
нет? Матери она совсем не знала. Мег умерла на родильном  столе  в  луже
собственной крови, и Тем вырастил Эффи  сам.  Многие  мужчины  и  немало
женщин говорили Тему, что он должен жениться снова, чтобы у  детей  была
мать, но он отказывался наотрез. "Я уже любил однажды, - говорил он, - и
мне этого довольно".
   Дрей внезапно протянул руку и коснулся щеки Райфа.
   - Не тревожься. Все будет хорошо.
   Райф кивнул, радуясь, что Дрей заговорил и что они с братом думают об
одном и том же.
   Дрей поворошил огонь, и красно-синий язык пламени  устремился  к  его
рукавице.
   - Бладд заплатит нам за то, что совершил. Клянусь тебе, Райф.
   Ледяная рука сжала внутренности Райфа. Бладд? Но у Дрея  нет  никаких
доказательств. Набег на лагерь мог совершить  кто  угодно:  кланы  Дхун,
Крозер, Гнаш, банда Увечных, суллы. И эти раны,  этот  запах  беды,  это
чувство, что здесь произошло что-то еще, помимо смерти...  Воины  Бладда
славятся своей свирепостью. Их шипастые молоты начинены  свинцом,  копья
оснащены закаленной сталью,  головы  наполовину  выбриты,  большие  мечи
снабжены желобками для стока вражеской крови, но Райф ни разу не  слышал
ни от отца, ни от Дагро Черного Града, чтобы в Бладде занимались...
   Райф потряс головой. У него не было слов для того,  что  случилось  в
лагере. Он просто знал, что любой кланник, достойный своего покровителя,
отвернулся бы от такого с омерзением.
   Райф взглянул на Дрея, собираясь что-то сказать. Но видя, как яростно
брат шурует в костре, едва не  переламывая  жердину,  решил  промолчать.
Через пять дней они будут дома - тогда правда и выйдет наружу.
 
4 
ВОРОН 
 
   Ангус Лок принимал поцелуи.  Четырнадцать,  если  быть  точным  -  по
одному за каждую полушку, которую он потратит на Бет и Крошку  My.  Это,
конечно, Бет придумала: ей понадобились новые ленты  для  волос,  и  она
готова была на все - в том числе и поцелуи, - чтобы их получить.  Крошка
My была еще слишком мала и ленты ценила в основном за то, что  их  можно
жевать, но тоже вносила свою  долю,  заливаясь  смехом  и  наделяя  отца
липкими, пахнущими овсяным печеньем лобзаниями.
   - Ну пожалуйста, папа, - пищала Бет. - Пожалуйста. Ты обещал.
   - Позаюста, - вторила Крошка My.
   Ангус застонал, признавая свое  поражение,  ударил  себя  в  грудь  и
крикнул:
   - Хорошо! Хорошо! Вы разрываете отцу сердце заодно с кошельком! Ленты
так ленты! Следует, вероятно, спросить, какой цвет вы предпочитаете?
   - Розовые, - сказала Бет.
   - Любые, - сказала Крошка My.
   Ангус снял Крошку My с колен и посадил на лисий коврик.
   - Розовые и любые, значит. Хорошо.
   Бет, хихикнув, запечатлела на отцовской щеке последний поцелуй.
   - Крошка My хочет голубые, папа.
   - Любые, - радостно подтвердила Крошка My.
   - Ангус.
   Он обернулся на звук жениного голоса. Всего два слога,  но  он  сразу
почуял неладное.
   - Что случилось, милая?
   Дарра Лок задержалась на  пороге,  словно  не  решаясь  войти,  потом
вздохнула, смирившись с чем-то, и прошла в кухню. По дороге к сидящему у
огня Ангусу она отвела прядку соломенных волос с лица  Бет  и  отняла  у
Крошки My облепленный шерстью кусок лепешки, который  девчушка  выкопала
из лисьей шкуры.
   Сев на дубовую скамью, которую управитель  ее  отца  смастерил  ей  к
свадьбе восемнадцать лет назад, Дарра взяла мужа  за  руку.  Убедившись,
что двух ее младших дочек не заботит ничего, кроме лент и  лепешек,  она
подалась к Ангусу и сказала:
   - Ворон прилетел.
   Ангус Лок затаил дыхание. Закрыв глаза, он вознес безмолвную  молитву
любому богу, который мог его услышать. Только не ворон. Только бы  Дарра
ошиблась и это оказался грач, галка или хохлатая ворона. Но он  понимал,
что молитва его напрасна. Дарра Лок способна  отличить  ворона  от  всех
прочих птиц.
   Ангус поднес руку жены к губам и  поцеловал.  Боги  не  любят,  когда
человек просит о нескольких вещах сразу, поэтому он не стал  молиться  о
том, чтобы Дарра не заметила, как ему страшно. Просто  он  спрятал  свой
страх как умел.
   Дарра  смотрела  ему  в  глаза  своими,  синими.  Ее  красивое   лицо
побледнело, и морщинки, которых Ангус раньше не замечал, прорезались  на
лбу.
   Касси утром увидела, как он кружит над домом. И только сейчас он сел.
   Отведи меня к нему.
   Дарра  медленно  и   неохотно   поднялась,   стряхнув   с   передника
несуществующую пыль.
   - Бет, присмотри за сестрой. Не подпускай ее слишком близко к огню. Я
вернусь через минуту.
   Кивок  Бет,  так  похожий  на  материнский,  заставил  сердце  Ангуса
налиться свинцом. В его дом прилетел ворон. Эти большие черные  птицы  с
острыми крыльями, мощными клювами  и  человеческим  голосом  для  разных
людей  означают  разное,  но  для  Ангуса  ворон  значил  только   одно:
необходимо покинуть дом.
   Дарра вышла из кухни впереди него. Ангус задержался и погладил Бет по
щеке.
   - Розовые и голубые, - произнес он одними губами, дав ей  знать,  что
он не забыл.
   На дворе моросил дождь, начавшийся еще до рассвета,  и  земля  вокруг
усадьбы раскисла. Дарра почти все утро убирала последние травы  в  своем
садике, спеша успеть до заморозков, и очистила  весь  клочок  земли  под
кухонным окном. В сарайчике, пристроенном к  кухонной  трубе,  кудахтали
всполошенные куры - они хорошо знали, что такое ворон.
   - Отец!
   Лицо старшей дочери Ангуса Касси было замызгано грязью, мокрые волосы
слиплись. Ее старый клеенчатый плащ когда-то  перешел  к  ним  вместе  с
усадьбой, маслобойкой и двумя ржавыми плугами. Но в глазах Ангуса  Касси
была красавицей. На щеках у нее горел румянец, ореховые глаза  сверкали,
как дождевые капли на янтаре. Ей шестнадцать - впору  выходить  замуж  и
заводить своих детей. Ангус  нахмурился.  Как  она  найдет  себе  жениха
здесь, в лесу, в двух днях к северо-востоку от Иль-Глэйва?  Вот  что  не
давало ему спать по ночам.
   - Ты пришел посмотреть на  ворона?  -  взволнованно  выпалила  Касси,
подбегая к отцу. -  Это  гонец,  как  и  те  грачи,  что  иногда  к  нам
прилетают. Только он больше. И к ноге у него что-то привязано.
   Дарра и Ангус переглянулись.
   Касси, ступай в дом и погрейся. Мы с отцом займемся птицей.
   - Но ведь...
   - Ступай, Касилин.
   Касси, поджав губы, фыркнула, повернулась и пошла к дому. Мать  редко
называла ее полным именем.
   Ангус провел рукой по лицу, стряхивая капли дождя с бровей и  бороды.
За Касси закрылась кухонная дверь. Она хорошая девочка. Он  поговорит  с
ней после, объяснит то, что можно объяснить.
   - Сюда. Он не залетел в грачевник, как другие птицы. Уселся вон  там,
на старом вязе. - Дарра направилась через  двор,  в  обход  дома.  Ангус
слишком долго прожил с женой, чтобы не понимать, что  скрывается  за  ее
поспешностью. Она волновалась и старалась этого не показывать.
   За  домом  в  изобилии  росли  большие  старые  дубы,  вязы  и  липы.
Промежутки между ними заполняли палые  листья,  лишайник  и  папоротник,
густо покрывающий суглинистую почву. Весной Касси и Бет  собирали  здесь
голубые утиные яйца, древесных лягушек и дикую мяту,  летом  -  морошку,
ежевику, крыжовник и черные сливы, приходя домой с перепачканными щеками
и  полными  корзинками.  Ягоды  потом  заливали  водой,  чтобы   удалить
червячков. Осенью они ходили по грибы, а зимой, когда  Ангус  уезжал  по
своим делам, Дарра ставила ловушки на разную мелкую дичь.
   Карр! Карр!
   Ворон заявил о себе двумя короткими сердитыми нотами, и взгляд Ангуса
устремился к небу сквозь ветви большого белого вяза,  затенявшего  летом
весь дом. Даже среди сучьев в руку толщиной сразу было  видно,  что  это
именно ворон. Он расположился  на  дереве  вальяжно,  словно  отдыхающая
после удачной охоты пантера. Черный и неподвижный, он смотрел на  Ангуса
Лока своими золотыми глазами.
   Ангус перевел взгляд на его ноги. Над когтями  левой  ясно  виднелось
вздутие: пакетик из щучьей кожи, перевязанный сухожилием и  запечатанный
смолой.
   Карр, карр! Смотри - вот он я!
   В голосе птицы Ангусу слышался вызов. Только два человека на Северных
Территориях пользовались воронами как почтовыми  птицами,  и  все  нутро
Ангуса заявляло о том, что он не желает получать никаких известий ни  от
кого из них. В этом пакетике было запечатано прошлое,  он  это  знал,  и
ворон - тоже.
   - Позови его, - тихо сказала Дарра, комкая  передник.  Кивнув,  Ангус
свистнул так, как научили его почти двадцать  лет  назад:  две  короткие
ноты и одна длинная.
   Ворон наклонил голову  набок  и  расправил  крылья.  Смерив  взглядом
Ангуса Лока, он издал звук, похожий на человеческий смех,  и  слетел  со
своей ветки.
   Огромная птица опустилась наземь, и Дарра попятилась. Ангус с  трудом
удержался, чтобы не сделать то же самое. Клюв у ворона был  величиной  с
наконечник копья, острый и загнутый, как  лемех  плуга.  Явно  довольный
испугом Дарры, ворон скакнул к ней, мотая головой и тихо покрякивая.
   - Нет уж, стой, паршивец. - Ангус одной рукой взял ворона под  грудь,
другой за клюв и поднял на руки. Ворон затрепыхался, растопырив крылья и
когти, но Ангус держал крепко. - Дарра, возьми у  меня  нож  с  пояса  и
срежь письмо.
   Дарра сделала как он сказал, хотя ее рука с ножом  дрожала  так,  что
она  чуть  не  поранила  птицу.  Пакетик  не  больше  детского  мизинца,
освобожденный от смолы и обвязки, упал в ладонь Дарры.
   Ангус, отвернувшись в сторону, подбросил ворона ввысь. Тот  расправил
крылья и растаял в свинцовом небе.
   - Вот, держи. - Обертка, вся в смоле и птичьем  помете,  промокла  от
дождя, но сквозь грязь еще кое-где просвечивала серебристо-зеленая кожа.
Щучья кожа прочная, хоть и тонкая, не пропускает воду и легко повинуется
пальцам, будучи мокрой. Полезная штука - но Ангус уже не помнил, когда в
последний  раз  получал  письмо  в  такой  обертке.  Когда  его   пальцы
сомкнулись вокруг мягкого сырого пакета, Дарра отошла, и Ангус послал ей
взгляд, говорящий: останься.
   - Нет, муженек, - покачала головой Дарра. - Я  уже  восемнадцать  лет
как замужем за тобой, но еще ни разу не заглядывала  в  письма,  которые
тебе присылали. Не думаю, что стоит начинать теперь. -  Дарра  потрепала
мужа по щеке и пошла прочь.
   Ангус приложил руку к щеке там, где коснулась ее  рука  жены,  глядя,
как Дарра поворачивает за угол дома. Он не заслужил такой жены.  Она  из
Россов с Лесистого Холма, отец ее  был  помещиком,  и  девятнадцать  лет
назад, когда они впервые встретились, она могла бы выбрать в мужья  кого
хотела. Ангус Лок никогда не забывал об этом. Вспомнил и  теперь,  когда
развернул кожу и достал смоченный слюной для мягкости кусочек бересты.
   Кора, такая тонкая, что Ангус видел сквозь нее  свой  большой  палец,
была обведена каймой из выжженных полумесяцев. Само письмо тоже  выжгли,
кропотливо выводя слова раскаленной иглой:
   Ангус тяжело привалился к стволу старого вяза. Дождь дрожал перед ним
бисерной завесой. Ангус ко многому был готов -  ко  многим  вещам,  одна
другой страшнее. Но это... Горькая улыбка прошла по  его  лицу.  Это  он
полагал давно прошедшим. Они все так думали.
   "Это твой выбор, Ангус Лок.  Поступай  теперь  как  хочешь".  Прошлое
ныло, как  надорванный  мускул,  у  него  в  груди,  затрудняя  дыхание.
Придется выехать сегодня же. В Иль-Глэйв, к тем, кому следует  знать  об
этом. Он ни на минуту не усомнился  в  правдивости  письма.  Садалак  из
племени Ледовых Ловцов никогда не написал бы  такое  просто  так.  Ангус
получил от него послание впервые за двадцать лет.
   Земля  под  деревом  раскисла,  среди  немногих  оставшихся   листьев
перекатывался эхом смех ворона. Ангус  посмотрел  на  свой  дом.  Касси,
должно быть, разводит огонь, чтобы  приготовить  ужин,  Бет  раскатывает
тесто для сладкого печенья, которое они с Крошкой My так любят. А Крошка
My, наверно, спит, прикорнув на коврике. Этот ребенок  может  спать  где
угодно.
   Боль, никогда не покидавшая Ангуса окончательно, окрепла в груди.  Не
грозит ли что-то в этот самый час его детям?
   Засунув письмо за пазуху, Ангус оторвался от ствола  и  пошел  домой.
Нет, не станет он уезжать на ночь глядя.  Пусть  все  отправители  писем
отправятся в преисподнюю. Он обещал Бет и  Крошке  My  купить  ленты,  и
видят боги, девочки их получат. Так говорил себе Ангус Лок, но страх  не
утихал в нем,  когда  он  бросал  свой  вызов.  Ворон  прилетел,  письмо
получено, и прошлое стучится кулаком в его дверь.
 
*** 
 
   Тихо, как оседающая пыль, сказала  себе  Аш  Марка,  выскальзывая  из
своей комнаты. Ей было холодно, и пришлось закусить губы, чтобы сдержать
дрожь. Почему в коридоре такой холод?  Она  оглянулась  на  свою  дверь.
Может, все-таки одеться потеплее? Мысль о прогулке по Крепости  Масок  в
одной  ночной  рубашке  и  шерстяном  камзольчике  показалась  ей  менее
разумной, чем раньше. Но если ее  поймают  в  таком  виде,  можно  будет
отговориться тем, что она  бродила  во  сне,  и  ей,  может  быть,  даже
поверят. А вот в плаще вывернуться будет труднее. Одеваются ли лунатики,
когда встают по ночам? Аш этого не знала.
   Оглядывая  видный  ей  отрезок  коридора,  Аш  прислушалась.  Нет  ли
поблизости Марафиса Глазастого? Нож ушел со  своего  поста  у  ее  двери
нес