должны пожениться.
   -  Верно,  -  откликнулся  Баллик  Красный,  охлопывая  свой  кожаный
нагрудник в поисках кисета с жевательной травой. -  Положим  конец  этой
истории, пока она не запятнала клан.
   - А если я не захочу выходить за него? -  спросила  Рейна,  глядя  на
Мейса.
   Кот Мэрдок мрачно покачал головой, со свистом выпуская  воздух  через
беззубые десны, Орвин  Шенк  выжал  пот  из  замшевого  лоскута,  Баллик
Красный сплющил в лепешку пригоршню черной травы.
   Мейс взглянул на них, как бы спрашивая: "Что прикажете Делать с  этой
женщиной?"
   - Рейна, - сказал он со вздохом, - ты десять лет  была  самой  первой
женщиной этого клана. Тебе ли не знать, что бывает с  женщиной,  которая
позволяет мужчине попользоваться  ею,  а  потом  бросить?  Она  лишается
всякого уважения.  Ее  сторонятся,  ее  оскорбляют,  и  порой  она  сама
покидает клан, чтобы избавиться от худой славы, которой себя покрыла.  -
Мейс помолчал немного. - Кроме того, остается имущественный вопрос. Всем
здесь известны случаи, когда ее  же  родные  отбирали  у  такой  женщины
красивые меха и дорогие камни.
   Кланники угрюмо кивали. Райф и сам слышал такие истории -  истории  о
женщинах, которых прогоняли из круглого дома в грубой одежде  из  свиной
кожи, дав им недельный запас хлеба и баранины на дорогу.
   - Я, конечно, постараюсь сделать, что могу... - протянул Мейс.  -  Но
даже я должен склониться перед обычаями клана.
   Рейна улыбнулась так, что в груди у Райфа заныло.
   - Ты скарпиец до мозга костей. Ты можешь взять правду и  вылепить  из
нее все, что тебе заблагорассудится. Если бы  ты  сейчас,  вот  на  этом
месте, уложил меня Клановым Мечом, через час все бы уже кивали,  хлопали
тебя по плечу и говорили, что так мне и надо. Хорошо, я выйду  за  тебя,
Мейс  Черный  Град  из  Скарпа.  Я  не  откажусь  от  уважения,  которым
пользуюсь, и от моего положения в клане. И если даже ты  рассчитывал  на
это с самого начала, нельзя поручиться, что  ты  не  пожалеешь  об  этом
впоследствии.
   Дрожа от гнева, Рейна обвела взглядом  зал.  Никто  из  кланников  не
смотрел ей в глаза.
   - Вы за одну ночь выбрали себе и вождя, и его жену. Я  оставляю  вас,
чтобы вы могли всласть похлопать друг  друга  по  спине  и  напиться  до
бесчувствия. - С этими словами  она  повернулась  и  пошла  прочь.  Дрей
подскочил, чтобы открыть перед ней дверь.
   Райф вместе с десятками других уставился на место, где она только что
стояла. Тишина, которую Рейна оставила за собой, давила его.  Никому  не
хотелось говорить первым. Долгое время спустя Шор Гормалин застегнул  на
груди свой лосиный плащ и вышел вон. Когда он проходил мимо Мейса,  Райф
заметил, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих рукоять меча.
   Худощавое лицо Мейса побледнело. Волк уже не прислонялся  небрежно  к
столбу и в кои-то веки не находил слов. Посмотрев на него с минуту, Райф
решил, что пора уходить.
   Он был прав с самого начала: что бы  он  ни  сделал,  ничего  уже  не
изменишь. Мейс всех прибрал к рукам.
   Когда Райф уже прошел через зал и Дрей  собрался  открыть  перед  ним
тяжелую,  окованную  железом  дверь,  Мейс  прочистил  горло,  собираясь
говорить. Райф вышел и не слышал, что он сказал, но на лестнице до  него
донеслись голоса  сорока  или  пятидесяти  человек.  Райф  не  удивился,
разобрав, что они кричат "Верно!".
   Райф спускался вниз вслед за Рейной Черный Град и  Шором  Гормалином.
Издольщики и их семьи умолкали, когда он проходил. Родители прижимали  к
себе детей, и Райф мог только догадываться, что их так напугало  в  лице
Шора Гормалина.
   Быстрыми шагами Райф вернулся на конюшню. Грудь ему  теснило,  сердце
часто колотилось, и какая-то кислота жгла горло. Ему нужно было  уехать.
Он не смог бы уснуть в эту ночь: память о лице  Рейны  не  позволила  бы
ему. Что же такое сделал с ней Мейс?
   Вороний клюв лежал на груди, как лед, когда Райф взял свою котомку  и
лук из стойла, где их оставил. Конь Орвина Шенка тихонько заржал,  когда
Райф стал седлать его, и обнюхал его  руки  в  поисках  лакомства.  Райф
нашел в котомке пару мороженых  яблок  и  скормил  их  мерину.  Это  был
хороший конь, с крепкими ногами и  широкой  спиной.  Орвин  сказал,  что
зовут его Лось, потому что он уверенно ступает по снегу и льду.
   Райф вывел заемного коня на глиняный двор, приторочил к  нему  взятый
взаймы лук. Бледная луна низко стояла  на  небе.  С  севера  дул  ветер,
пахнущий Пустыми Землями. Замерзшие лужи хрустели  под  ногами.  Сев  на
коня, Райф увидел на дворе свежие следы  другой  лошади.  Шор  Гормалин,
подумал он, тронув Лося с места.
   Земля  вокруг  круглого   дома   предназначалась   для   пастьбы,   и
Длинноголовый со своими помощниками не позволял никакой дичи селиться на
ней. Если кому-то хотелось поохотиться, нужно было ехать на северо-запад
до Клина или на юг, к лиственничным лесам за  холмами.  Старый  лес  был
ближе, но в нем ставили ловушки, а не охотились. Ловушки - дело женское,
а не мужское.
   Райф поехал на юг. Лось не отличался быстротой, зато шел ровно. Луна,
отражаясь от снега, освещала дорогу, и  было  хорошо  видно.  Выехав  из
долины и оказавшись среди лесистых  пригорков  и  травянистых  распадков
южной тайги, Райф стал искать дичь. Проломленный лед на  прудах,  клочья
шерсти на карликовой березе, лиственница, обглоданная дикими кабанами  и
козами, свежие следы на снегу служили ему приметами. Ему было все равно,
на кого охотиться. Лишь бы отвлечься от круглого дома и  живущих  в  нем
людей.
   Над ним пролетела сова с трепещущей в когтях мышью и скрылась в дупле
на верхушке сломанного дерева.  У  подножия  того  же  дерева  вспыхнули
золотым огнем чьи-то глаза и тут же погасли.  Лиса.  Райф,  одной  рукой
придерживая Лося, другой достал из-за спины лук. Его взгляд был прикован
к месту, где показался зверь. Тетива застыла, но у Райфа не было времени
прогревать воск, водя по ней пальцем. Он больше не видел лису, но  знал,
что она там и теперь медленно отступает в заросли дрока и кизила.  Райф,
как большинство кланников, держал стрелы  в  оленьем  колчане  на  боку,
чтобы не делать лишних движений, могущих вспугнуть дичь. Вот и теперь он
достал стрелу и наложил ее на лук за один прием. Натянутый лук щелкнул.
   Райф "позвал" лису к себе. Пространство, разделяющее их,  сжалось,  и
Райф почти сразу же ощутил щекой жар лисьей крови. Он чувствовал вкус ее
страха. Все ушло  -  остались  только  он,  лиса  и  неподвижная  линия,
соединяющая их. Вороний амулет жалил кожу. Этого Райф и хотел. Здесь  он
по крайней мере обладал какой-то властью.
   Отпустить тетиву было делом второстепенным. Райф не  видел  лису,  но
держал ее сердце на прицеле и, пуская стрелу, знал  без  тени  сомнения,
что выстрел попадет в цель.
   Лиса упала на твердый снег почти  беззвучно,  чуть  потревожив  палую
листву. Райф продолжал вглядываться во мрак у разбитого молнией  дерева.
Одного зверя ему было мало.
   С бьющимся сердцем он соскочил с Лося, держа лук в  руке.  Ступив  на
плотный наст и дохнув паром, он тут же ощутил присутствие другого живого
существа - оно пряталось по ту сторону дерева, под молодой лиственницей.
Райф вскинул лук и прицелился, не задумываясь  о  том,  чем  дичь  могла
выдать себя - вспышкой глаз, проступившим во тьме  силуэтом  или  просто
шорохом. Это не имело значения. Он чувствовал ее, вот и все.
   Оперение стрелы поцелуем коснулось его щеки, когда он позвал зверя  к
себе. Это была ласка,  хилая,  заеденная  клещами,  с  окостеневшими  от
старости суставами. Ее сердце билось в груди слишком часто. Райф,  держа
лук твердой рукой, отпустил тетиву и  тут  же  стал  высматривать  новую
добычу. Амулет гудел у него на груди, и лук пел в руке.  Ночь  полнилась
жизнью, все его чувства были обострены, и каждая пара глаз во мраке была
глазами Мейса Черного Града.
 
11 
КЛЯТВЫ И СНЫ 
 
   Свидетель Смерти не спал в эту ночь. Об этом  Слышащему  сказали  его
сны. Свидетель был далеко - Слышащий не знал где. Сны говорят  человеку,
у которого нет ушей, далеко не все.
   - Садалак! Садалак!  Проснись  и  войди  в  дом.  Ноло  говорит,  что
близится снежная буря.
   Слышащий остался недоволен тем, что его разбудили. Сны  ушли,  но  он
продолжал слышать эхо, оставленное  ими.  Он  открыл  один  глаз,  потом
другой. Перед ним стояла Бала, незамужняя сестра Селы, в тугих  тюленьих
штанах и выдровой парке. Капюшон ее был отделан  подшерстком  мускусного
быка, теплым и золотистым, как  заходящее  солнце,  очень  редким.  Бала
всегда одевалась хорошо. Юноши выстраивались в очередь от  коптильни  до
псарни, чтобы поднести ей в подарок меха.
   - Садалак, Ноло говорит, чтобы ты пришел к нам домой.  Ты  так  долго
сидел с открытой дверью, что твоя землянка совсем выстудилась, и  ты  не
сможешь переждать бурю в ней. -  Бала,  говоря  это,  заглядывала  через
плечо Садалака в его жилище.
   Он знал, что ей нужно.
   - Ты принесла мне горячее питье? - спросил он, хотя хорошо видел, что
ее руки пусты. - Медвежий отвар? Похлебку из гагарок, которых наловила и
заквасила Села?
   Бала потупилась.
   - Нет, Садалак. Прости. Я  не  подумала  об  этом.  Садалак  пощелкал
языком.
   - Твоя сестра, Села, не забыла бы. Она всегда приносит  мне  горячее,
когда приходит.
   - Да, Садалак.
   Бала была такой красивой с опущенными глазами, что Садалак  склонялся
к прощению. Губы у нее не такие пухлые,  как  у  Селы,  зато  нос  самый
плоский во всем племени. Можно провести рукой от щеки к щеке,  почти  не
заметив выступа посередине. А руки у Балы маленькие, как  у  ребенка,  -
они проберутся к мужчине в штаны так, что и развязывать не  понадобится.
Слышащий вздохнул. Поистине счастлив будет тот, кто женится на Бале.
   - Пойдем, Садалак. - Бала потянула его за руку. - Буря разразится еще
до того, как мы успеем законопатить дверь.
   В бурях Слышащий разбирался еще лучше, чем в  снах.  Одна  из  них  и
правда приближалась, но должна была разразиться только перед рассветом.
   - Я не сойду с места, - сказал он. - Сны призывают меня  назад.  Беги
домой и не забудь сказать Ноло, что ты ничего мне не принесла.
   - Да, Садалак. - Бала, прикусив губу, снова заглянула в  землянку.  -
Ноло еще спрашивал, не вернешь ли ты его затычку. Тюлень,  должно  быть,
уже замерз.
   Слышащий цокнул языком. Черные рубцы на месте ушей  болели  так,  как
болят только утраченные  уши.  Тюленья  затычка  Ноло  очень  стара.  Ее
сделали люди Старой Крови далеко на востоке, и  красота  ее  превосходит
воображение. Ноло очень гордится ею и каждый раз не  знает,  как  с  ней
быть: использовать по прямому назначению, то  есть  для  затычки  ран  в
тюленьей туше, чтобы кровь не вытекла по дороге к стойбищу, или  держать
у себя просто так, напоказ. И  когда  он  все-таки  пользуется  ею,  ему
всегда не терпится получить ее назад.
   Садалак встал. Его кости при этом хрустнули, и  ожерелье  из  совиных
клювов звякнуло, как ледовая бахрома. Унты его  нуждались  в  починке  и
засохли от недостатка ворвани и слюны. На  каждом  шагу  они  трещали  и
отслаивались, как древесная кора. Землянку грели и  освещали  две  лампы
мыльного камня, но дверь простояла открытой несколько  часов,  и  внутри
было так же холодно, как и снаружи. На шкурах карибу, покрывающих  стены
и пол, поблескивал иней.
   Молодой тюлень, которого Ноло принес ему  утром  в  благодарность  за
удачную охоту, в самом деле замерз,  и  его  кошачья  мордочка  утратила
маслянистый блеск. В  затычке,  торчащей  над  самым  задним  плавником,
больше не было нужды. Руками, которые не разгибались уже двадцать лет  и
стали такими корявыми и черными от трудов и укусов мороза, что  казались
деревянными, Садалак вынул ее. Сделанная из кости животного, которого он
не мог опознать, гладкая и твердая, как  алмаз,  она  принадлежала  иным
временам и странам. Слышащий вздохнул, отдавая ее Бале. Из нее вышел  бы
хороший талисман, чтобы держать его в руке, когда слушаешь сны.
   - Ступай теперь к Ноло. Скажи ему, что я постучусь в его дверь  перед
тем, как буря грянет, - не раньше.
   Бала, открыв было  рот,  промолчала  и  ограничилась  кивком.  Своими
маленькими  руками  она  спрятала  затычку  за  пазуху  выдровой  парки,
поплотнее зажала капюшон от ветра и побежала через открытое место к дому
Ноло и Селы.
   Слышащий снова опустился на свое сиденье. Снег  крутился  перед  ним,
как мутный водоворот, но настоящего холода  не  было.  Зима  еще  только
началась. Медвежья шуба хорошо грела, и мохнатый воротник  не  пропускал
сквозняков. Голову Садалак оставил непокрытой. Ледяной Бог съел его  уши
тридцать лет назад, и если ему нужны нос и щеки Садалака, пусть их  тоже
забирает себе.
   Порывшись в  щучьем  кисете,  Слышащий  достал  свои  талисманы:  рог
нарвала, серебряный нож и обломок корабля. Море, земля и то, что достает
до небес. На чем это он остановился? Садалак перебирал амулеты у себя на
коленях, стараясь восстановить образы последнего сна. Похожие  на  почки
черные дыры по обе стороны головы горели  под  затычками  из  медвежьего
сала. Садалаку снова вспомнилась тюленья затычка Ноло - сейчас бы  он  с
радостью подержал ее в руках. Старая Кровь знала  толк  в  снах  -  и  о
Свидетеле Смерти тоже знала.
   "Покажите мне того, кто  принесет  Потерю,  -  попросил  Слышащий  во
второй раз за эту ночь. - Того, которого зовут Свидетелем Смерти".
   Время шло, и амулеты в его руках стали  теплыми.  Потом  земля  вдруг
ушла из-под ног, и Садалак упал в сновидения. Лутавек говорил, что сны -
это туннель, через который надо пройти; для Садалака они были  ямой.  Он
всегда падал, точно проглоченный исполинским  медведем.  Пока  он  летел
сквозь эту глотку, к нему взывали  голоса,  и  он  делал  то,  чему  был
обучен: слушал.
   В снах стояла тьма, и в ней жили вещи, которые  знали  и  не  боялись
его, и если он не слушал  внимательно,  то  мог  бы  сбиться  с  дороги.
Лутавек сбился с пути только однажды, но и этого  было  довольно,  чтобы
выманить его из дома на морской лед,  на  тонкий  его  край,  где  белая
кромка встречается с черной водой. Этого было довольно, чтобы он  ступил
за край в плавучее ледяное сало.
   Слышащий  сжал  в  кулаке  рог  нарвала.  Каждый,  кто  слушает  сны,
когда-нибудь придет к своей  смерти.  Каждый  раз,  слушая  их,  Садалак
спрашивал себя: не теперь ли?
   Вдавив мякоть большого пальца в гладкую кость,  он  увидел  Свидетеля
Смерти. Тот, как и прежде, охотился на землях, богатых дичью,  и  Смерть
бежала, как гончая, за ним по пятам. Но в тот миг, когда Слышащий увидел
их, Смерть ушла. Там поблизости был еще один, кого ей надо было посетить
этой ночью.
 
*** 
 
   Круп Лося стал мокрым от  крови.  За  седлом  болтались  пара  лисиц,
ласка, сурок, связка зайцев, три норки и лесной кот.  Конское  тепло  не
давало тушкам застыть. Райф почесал мерину шею. Лось  исправно  трудился
всю ночь, спускаясь по заснеженным склонам и переходя  замерзшие  пруды,
он ни разу не заржал, когда дичь была близко, и каждый раз стоял  смирно
в те решающие мгновения, когда над ним натягивался лук.
   - Орвин назвал тебя правильно, - сказал Райф, шагом едучи через выгон
к круглому дому. - Когда-нибудь я приду на конюшню и увижу, что  у  тебя
за ушами выросли рога.
   Лось повернул к Райфу голову и неодобрительно фыркнул.
   Райф ухмыльнулся. Ему очень нравился этот конь, полученный им взаймы.
Ночь благодаря ему и охоте пролетела быстро - Райфу больше ничего  и  не
требовалось. Последние дни он засыпал  с  трудом.  Ему  приходилось  все
больше и больше изнурять  себя,  прежде  чем  повалиться  на  лавку  или
залезть в спальник. Порой лучше было бы совсем не ложиться. Ему  никогда
не снились хорошие сны. В них Райфу часто являлся Тем, бьющийся в  своем
чуме с каким-то невидимым врагом и зовущий сына на помощь. Тем был  весь
черный, и волки отъели у него пальцы. Райф вздрогнул и посмотрел  сквозь
выдыхаемый пар в предрассветное небо. Это была как раз такая ночь, когда
охотиться лучше, чем спать.
   В  круглом  доме  светилось  несколько  огоньков.  Большинство   окон
завалили камнями или забили досками. Многие кланники думали,  что  Вайло
Бладд может появиться со дня на день  и  попытается  взять  дом  Черного
Града так же, как взял Дхунский дом. Райф не питал уверенности  на  этот
счет. Судя по тому, что он видел  и  слышал  в  Гнаше,  Собачьему  Вождю
придется крепко попотеть, чтобы один только Дхун удержать за собой.  Это
большой клан, и вдоль его границ расположено  больше  дюжины  маленьких,
присягнувших ему. Добрая половина дхунитов бежала в Гнаш  и  в  Молочный
Камень, и все они распалены, как лоси в брачную пору. Райф  не  понимал,
как возможно  даже  для  Собачьего  Вождя  осаждать  один  круглый  дом,
обороняя в то же время другой.
   Нахмурившись, Райф  потрепал  Лося  по  шее.  Под  копытами  хрустела
мерзлая грязь. Ночью снегопада больше не было, и к утру похолодало  так,
что пришлось намазать нос и щеки  жиром.  Каждые  несколько  минут  Райф
стряхивал с лисьего капюшона наросший от дыхания иней.
   Въехав на глиняный двор, он увидел какое-то движение рядом с  круглым
домом. Райф взял Лося под уздцы и  пошел  к  фигурам,  которые  одна  за
другой выскакивали из  ведущей  на  конюшню  двери.  В  тумане  скрипела
лосиная кожа, тарахтели стрелы в колчанах. Кто-то  зевнул.  Райф  увидел
бесформенную голову Корби Миза, широченную грудь Баллика Красного. Около
трех дюжин кланников шли из дома к конюшне.
   Райф припустил бегом, таща за собой Лося. Не успел он выйти на  свет,
падающий из двери, Баллик вскинул свой лук  и  прицелился.  Райф  бросил
поводья и поднял руки над головой.
   - Баллик, это я, Райф Севранс! Не стреляй!
   - Каменные яйца, парень! - рявкнул Баллик, опустив лук. - И придет же
в голову так мчаться! Я был на крысиный хвост от  того,  чтобы  вышибить
тебе зубы. - Лучник не улыбался, и голос его звучал  сурово.  -  Где  ты
был?
   Райф хлопнул Лося по боку. От наполовину застывшей крови спина мерина
стала багровой. Тушки свисали с крупа, как мешки с провизией.
   - В южной тайге. Охотился.
   В это время из круглого дома вышли еще несколько человек, одетые  как
для похода, в тулупах и мехах.  На  спинах  горбами  выпирали  оружие  и
припасы. Все они были обвешаны  мешочками  с  говяжьим  клеем,  порошком
священного камня, запасными тетивами и вяленым мясом. Дрей шел последним
в большом навощенном тулупе Тема.
   - Ты ничего там не видел, парень? - спросил Корби Миз, мигнув глазами
на юг от круглого дома.
   Райф мотнул головой. Выражение лица Корби ему не понравилось.
   - А что случилось? Куда вы собрались?
   Корби с Балликом переглянулись, и Корби махнул рукой, как  бы  обводя
ею тех, кто его опередил.
   - Мы едем  на  восток  от  Дхуна,  к  Дороге  Бладдов.  Мейс  получил
известие, что через три дня по ней из Бладда в Дхун поедут сорок воинов.
Мы собираемся устроить засаду и напасть на них.
   Райф оглядел кланников. Мейса среди них не было.
   - Откуда Мейс об этом узнал?
   Корби потрогал вмятину на своей открытой голове.
   Услыхал в печном доме Клуна. Две ночи назад, перед тем как  повернуть
домой, он от  нас  откололся.  Ему  захотелось  послушать,  что  говорят
путники и прочий люд о набеге на Дхун.
   - И хорошо, что он догадался, - вставил Баллик Красный, - иначе мы бы
ничегошеньки не знали.
   - Да, - согласился Корби.  -  Видно,  кое-какие  посетители  у  Клуна
развязали языки, и Мейс услышал, что Собачий  Вождь  хочет  сделать  дом
Дхуна своей главной твердыней. Все - оружие, мебель, скот, даже женщин и
ребят - переправят из Бладда в Дхун. А в Бладде вместо  Собачьего  Вождя
будет распоряжаться его старший сын Кварро.
   Райф кивнул. Это имело смысл. Круглый дом Дхуна укреплен  лучше  всех
на клановых землях,  стены  там  шестнадцать  футов  толщиной,  а  крыша
сложена из железняка. Как же Вайло его взял?  Райфу  п