ффи прочь, и она не могла понять, почему амулет ее подвел.

45

УСТРАНЕНИЕ НЕПОЛАДОК

     Горожанка недовольно ерзала в своем тесном мешке под новым шерстяным плащом Кропа. Кроп надел мешок через грудь, и Горожанка помещалась ниже его левой подмышки. Он осторожно прижимал ее рукой, чтобы успокоить ее и при этом не раздавить.
     Он и сам-то был не очень спокоен. Слова Квила кружили у него в голове, как черные вороны. ?Беспокойство губит вора?. Значит, надо притворяться спокойным, как лицедеи притворяются девушками.
     Новая одежда помогала ему. Ткань и покрой Квил выбирал сам. Кроп всегда любил оранжевый цвет, но Квил сказал - не годится. ?Тебя надо сделать неприметным и безобидным, а это не так-то просто?.
     Квил привел портного, маленького и злющего. Стоило только посмотреть на него, пока он тебя обмерял, и он сразу втыкал в тебя булавку. Они с Квилом долго совещались, поднося к свету разные материи тусклой расцветки. Портной, получив сколько-то монет, извлек еще одну ткань, получил прибавку и ушел, довольный. Пять дней спустя он принес в ?Слепую сороку? плащ, штаны, камзол и рубашку. Сапоги шить времени не было: портной заявил, что ни у одного сапожника в городе не найдется заготовок Кропова размера, а раскрой по особому заказу потребует много времени и денег.
     Перед тем как переодеться в новое, Кроп помылся - уже второй раз за неделю. Мыться ему нравилось, и он сидел в чане, пока вода не остывала и мыло не прилипало к ободу. Увидев, как Кроп отмывает за собой ванну, Квил засмеялся и сказал, что на это есть слуги, но Кроп все-таки отмыл до конца.
     Новая одежда пришлась ему в самую пору, только шею немного кусало. Квил принес зеркало, но Кроп не стал глядеться в него. Он не любил видеть себя в зеркале. Квил сказал ему, что вид у него приличный, вот и ладно.
     С тех пор Квил каждый день заставлял его надевать новое платье, ?чтобы оно малость помялось и замаралось?. Кропу совсем не хотелось пачкать такую красоту, но Квил ему объяснил: ?Все слишком старое или слишком новое притягивает глаз. Если не хочешь, чтобы тебя замечали, надо быть где-нибудь посередке?.
     Тут было над чем подумать - и что запомнить. Плащ, сшитый по-особому, можно было выворачивать наизнанку. ?Днем серый, - все время втолковывал Кропу Квил, - на закате бурый?.
     Сейчас, стоя в очереди к воротам крепости, Кроп повторял это про себя. Очередь состояла человек из двухсот, и он помещался примерно посередине. Было раннее утро, яркое и холодное, и ветер колыхал красные с серебром знамена на крепостной стене.
     Квил хотел, чтобы Кроп спрятал нож в сапоге, однако Кроп ответил на это спокойным, но твердым отказом. Никаких клинков - ему и посоха хватит. Квил, как ни странно, спорить не стал. ?Выбор оружия - дело не простое. Когда человек подбирает себе подходящее, меняться ему, как правило, уже поздно?. Сам Квил предпочитал надеваемую на пальцы железку с длинным шипом между средним и безымянным пальцами. Кроп видел, как он пользовался этой штукой на задах ?Слепой сороки?. Кровь проливать не понадобилось - деньги сами перешли из рук в руки. У Горького Боба в руднике тоже была такая, и он с ее помощью отнимал у других еду.
     Вспомнив о руднике, Кроп запечалился. Он скучал по Мэнни Дуну. Будь Мэнни здесь, он вздремнул бы - он единственный из знакомых Кропу людей умел спать стоя.
     Потом Кроп стал вспоминать песни, которые Мэнни пел, и успокоился. Даже Горожанка немного утихомирилась, и когда решетка ворот наконец-то со скрежетом поползла вверх, оба даже вздрогнули.
     - Все пришедшие с просьбами к правителю скажите ?я?! - крикнул здоровенный стражник, загораживая ворота собой.
     - Я! - дружно ответили все собравшиеся. Кроп, как велел ему Квил, только кивнул.
     Красный плащ окинул очередь безразличным взглядом. К нему подошел другой человек, в длинной, обшитой блестящими кольцами мантии. Они поговорили, и блестящий ушел, а красный плащ объявил:
     - Правитель примет сегодня сто человек.
     В очереди недовольно заворчали, и стоящий за Кропом мужчина высказал стражнику все, что он думал о правителе. После этого двое красных плащей увели его куда-то, и остальные сразу умолкли. Главный красный плащ между тем двинулся вдоль очереди, чтобы отобрать нужную сотню.
     ?Это называется справедливым судом, - объяснял Кропу Квил. - Каждые десять дней ворота крепости открываются для всех, кто хочет подать жалобу. Это ведется издавна, когда весь Венис был маленькой крепостью и людей в нем по пальцам можно было пересчитать. И правители тогда были попроще. Они сами принимали законы и сами проводили их в жизнь. Они жаловали и землей, и деньгами, и титулами. Теперь они слушают, как рыбные торговки жалуются на своих товарок, а пекари - на мельников за помол мякины. Но обычай есть обычай, и они обязаны его выполнять. После приема они целый час отмываются, но к народу все-таки выходят. Венис злой город, и ни один правитель не хочет для себя злой смерти?.
     Кроп не то чтобы не поверил - Квилу он верил во всем, - но подивился, как это правитель не боится пускать в крепость столько чужих.
     ?Красные плащи всех обыскивают на входе, - ответил ему на это Квил. - А за теми, кто прошел, следят, будто коршуны?.
     - Проходи, - сказал тем временем красный плащ старухе, стоявшей шагах в десяти перед Кропом. - Доложись брату у караульной и делай все, как он скажет.
     Женщина кивнула и тут же шмыгнула в ворота, пока стражник не успел передумать.
     Кроп извлек из-за пояса монету. ?Дашь серебряную, - решил Квил. - Золото слишком приметно?. Кроп очень надеялся, что красный плащ его не запомнит. Ему хотелось съежиться, и он боролся с желанием согнуть колени и сгорбить спину. ?Беспокойство губит вора, - твердил он про себя. - Беспокойство губит вора?.
     Когда красный плащ поравнялся с ним, Кроп растопырил пальцы, как Квил велел, и показал монету. Красный плащ ее как будто не заметил, и Кроп ощутил первые признаки паники. Квил сказал, что стражник монету непременно возьмет. Кроп уже хотел выставить ладонь подальше, но тут стражник, проходя, коснулся ее своими жесткими пальцами, и монета перешла к нему.
     - Проходи давай, - сказал красный плащ.
     Кроп так обрадовался, что забыл о наставлениях Квила, учившего его сохранять спокойствие, и ринулся в ворота, как та старушка до него. С сердцем, бьющим как молот в голову Горожанки, он вошел в Крепость Масок.
     Хозяин был здесь, он чувствовал это. Каменные плиты под ногами звенели, указывая на пустоту внизу. Просители ждали, сгрудившись у караульной, где помещался механизм для подъема и опускания решетки. Их стерегли четверо красных плащей.
     - Ох и здоров же, ублюдок, - сказал один из них, прищурившись на Кропа, и стал водить острием копья ему по ребрам, ища оружие. Он ткнул в Горожанку, но собачонка стойко промолчала. Стражник, не нащупав ничего твердого, опустил копье и посмотрел на посох. - Это я заберу.
     - Я без него ходить не смогу.
     Стражник взглянул на выпирающую из-под плаща Горожанку.
     - Калека, что ли?
     Кроп кивнул. Этого они с Квилом не предусмотрели, но он полагал, что это подпадает под общее правило: ?Не зли красных плащей?.
     Стражник, удовлетворившись этим, перешел к следующему, а Кроп постарался запомнить, что он калека.
     Решетку в воротах снова опустили, и красные плащи вывели просителей на открытое место, широкое, как турнирное поле.
     - Станьте в ряд у Смерти Изменникам, - приказал один из стражников, - и соблюдайте порядок.
     Кроп шел со всеми, стараясь не отставать. Здесь было холоднее, чем за стеной, хотя ветра почти не чувствовалось. Квил рассказывал, что Смерть Изменникам - это каменная глыба, на которой людям рубят головы. Кропа это тревожило. Люди, не успев еще построиться, начали ворчать.
     - Теперь нам тут несколько часов торчать придется, - сказала Кропу старушка, которую впустили перед ним. - Его милость не скоро выйдет.
     Кроп кивнул важно, как наказывал Квил.
     Солнце поднялось, скрылось за горой и снова вышло, а они все ждали. У Кропа разболелись ноги, и он пожалел, что для него не нашлось заготовок. Он не совсем понимал, что это такое, но знал, что они нужны для новых сапог. Иногда по двору проходили знатные господа или дамы, и просители пялили на них глаза. В дальнем конце, ближе к острой башне, конные красные плащи играли в военные игры. Большая каменная конюшня занимала почти всю сторону двора. Конюхи, раскрыв ее большие двойные двери, выводили лошадей на прогулку. После проминки лошадей расчесывали, а затем поили из свинцового желоба, куда накачивали воду насосом.
     Часа через три, по прикидке Кропа, во двор вышли ливрейные слуги со скатанными коврами и большим креслом. Еще четверо несли красный шелковый балдахин на золоченых шестах. Кресло поставили на разостланные ковры и водрузили над ним балдахин.
     Просители, воспряв духом, подались вперед, но прошел еще час, и ничего не случилось. Кроп снова заволновался и поднял капюшон своего плаща. Разве то, что предусмотрено планом Квила, не должно уже начаться? Он смотрел на конюшню, но и там ничего не происходило.
     Внезапно в толстой башне, похожей на пивную бочку, затрубили рога. Красные плащи стали навытяжку. Просители снова колыхнулись вперед, а Кроп потихоньку попятился. Ему нельзя подходить близко к креслу, нельзя бросаться в глаза.
     Из толстой башни вышел бледноглазый, забравший у Кропа хозяина, в сопровождении двоих рослых мужчин, темного и светлого. Одет он был проще других знатных господ, но на груди у него лежала тяжелая цепь, и шагал он мерно, не торопясь, как человек, уверенный в своей власти. Кроп опустил глаза. Беспокойство губит вора.
     Правитель уже приблизился к своему креслу, когда все началось. Конюшенный насос заскрипел, рукоять его дернулась вверх, и из затвора хлынула вода. Желоб тут же переполнился, и двор стало заливать. Все, и правитель в том числе, повернулись в ту сторону. Конюх, бывший ближе всех к насосу, попытался силой опустить рукоять, но от его усилий вода забила еще выше. Испуганные лошади брыкались. На шум выбежал конюшенный мастер в кожаном переднике. Вода подступала к Смерти Изменникам и разостланным близ нее коврам.
     Мастер растерянно поглядел на правителя и крикнул, обращаясь к народу:
     - Кто-нибудь здесь понимает в насосах?
     Кроп понял, что его час настал. Выйдя из строя, он тихо откликнулся:
     - Я понимаю, мастер.
     Тот смерил его взглядом. Кроп знал, что мастеру не нравится то, что он видит, но насос сломался на глазах у правителя, и выбирать мастеру было не из чего.
     - Тогда иди и займись им, - рявкнул он.
     Кроп так и сделал - и в этот миг, отделившись от других просителей, ощутил спиной взгляд правителя. Взгляд проникал сквозь новую одежду и жег ему кожу.
     Около насоса Кропу стало лучше. В насосах он и правда знал толк. Он ухватился за ствол и дернул, вытащив весь механизм из земли. Напор сразу ослаб, и когда Кроп извлек из скважины весь семифутовый ствол, бурный поток превратился в тихо струящийся ручеек.
     Мастер вздохнул с облегчением, лошади успокоились, один из конюхов (человек Квила) подмигнул Кропу и ушел.
     Кроп весь промок, но не замечал этого, повторяя в уме свои следующие слова:
     - Нужна пакля и глина, чинить затвор.
     - Ступайте и принесите то, что он говорит, - велел мастер конюхам. - Да захватите для него полотенце.
     Те, кого это распоряжение не касалось, заводили лошадей в стойла и выходили обратно с метлами, чтобы согнать воду. Суд правителя начался, и первый жалобщик уже преклонил колени на слегка подмокшем ковре.
     Кроп, просунув руку за пазуху, почесал Горожанку. Конюх принес ему паклю и завернутый в мокрую тряпку кусок глины. Правитель к этому времени успел разобрать две дюжины жалоб. Бледноглазый скор на решения, этого у него не отнимешь.
     Кроп придирчиво, как советовал ему Квил, осмотрел глину. ?Если принесут красную глину, проси серую, - внушал ему Квил. - Если принесут серую, проси красную. Это займет их на время?.
     - Красную надо, - сказал Кроп.
     - Какая разница-то? - хмыкнул конюх, совсем мальчишка, толстогубый и толстоносый.
     - Красную надо, - повторил Кроп. Конюх закатил глаза.
     - Раз надо красную, принеси красную, - распорядился мастер.
     Конюх вздохнул и пошел за красной глиной. Мастер постоял немного, глядя на Кропа, с чувством покачал головой и тоже ушел.
     Кроп снова стал ждать. Очередь просителей таяла: красные плащи следили за тем, чтобы те высказывали свои жалобы покороче. Правитель то и дело обращался к казначею, приказывая выдать просителю определенную сумму. Во дворе между тем стало темнеть. У Смерти Изменникам расставили жаровни с углями, в конюшне зажигались фонари.
     Конюх все не возвращался. В животе у Крона урчало. Правитель выслушивал последнего из жалобщиков. Видя, что ни на него, ни на насос никто больше не смотрит, Кроп быстро вывернул плащ наизнанку, нахлобучил капюшон и отошел в полумрак за желобом. Днем серый, на закате бурый. Эта сторона плаща была какая-то странная, мерцающая, как вода - другая нравилась Кропу куда больше.
     Правитель, завершив свой суд, встал и пошел обратно в толстую башню. Пока слуги разбирали балдахин и скатывали ковры, конюх наконец принес требуемую красную глину. Он не сразу разглядел Кропа, а разглядев, сказал недовольно:
     - Мне аж в самый гончарный ряд пришлось за ней бегать. - Он кинул свою ношу под ноги Кропу. - Давай пошевеливайся, не то тебя на ночь здесь запрут.
     Кроп взял глину и начал месить. Это успокаивало его и помогало скоротать время. В конюшне закрыли двери, а он все месил. Вышел мастер, вгляделся во мрак у насоса и сказал самому себе: ?Никак ушел?. Кроп продолжал месить. Беспокойство губит вора.
     В крепости стало совсем темно и тихо. Рассудив, что теперь можно, Кроп встал. Ноги у него затекли, и он оперся на посох.
     Приди ко мне, сказал ему хозяин - и он наконец-то пришел.
     Кроп перешел через двор к заколоченной галерее, которая располагалась напротив конюшни и вела к острой башне. Квил предупреждал его, что с наступлением темноты он будет предоставлен сам себе. ?Один вор может помочь другому, но воровать каждый должен в одиночку?. Кроп это понимал, есть черта, за которой человек может полагаться только на себя самого.
     Он двинул сапогом по заколоченному подвальному окну, и доски провалились внутрь. Упав на пол, они произвели довольно сильный стук, но Кропу стало уже все равно. Хозяин близко, он очень слаб, а он, Кроп, и без того уже ждал слишком долго.
     Он соскочил вниз без всякого вреда для себя, выпустил из мешка Горожанку и пошел искать лестницу.
     Его глаза уже привыкли к темноте двора, и он без труда находил дорогу. Он дошел до лестницы на стороне башни и поднялся по ней. Сердце билось сильно, вызывая в груди странную боль. Он чувствовал, что надо спешить, и, увидев перед собой дверь в башню, бросился к ней что есть духу.
     Крак! Дверь дернулась, но не уступила. Кроп бил в нее раз за разом то одним плечом, то другим. На четвертом ударе она сдалась и распахнулась с оглушительным треском.
     Кроп и Горожанка вступили в холодный мрак Кости. Леденящий туман заклубился вокруг них, и Кроп впервые за восемнадцать лет ощутил живое присутствие хозяина. Оно сводило его с ума.
     Когда он двинулся к лестнице, раздался легкий щелчок, и часть стены ушла внутрь.
     Приди ко мне.
     С дрожью в спине Кроп стал спускаться в подземелье. Он ничего не видел, Горожанка тоже, но что-то словно вело их. В пропасти под ними ревел ветер, наверху, похоже, поднялась тревога.
     Добравшись до первой камеры, Кроп стал перескакивать через четыре ступеньки разом. Вертя головой во все стороны, он искал хозяина.
     Еще ниже.
     Кроп спешил. Дверь, запертая снаружи, преградила ему дорогу. От этой последней подлости человека, забравшего его хозяина, у Кропа в голове полыхнула белая ярость. Подцепив пальцами засов, он сорвал его вместе с дверью. Он знал, каково это, когда тебя заперли и не выпускают.
     И тут же, внезапно, он увидел хозяина. Со слезами упав на колени перед жуткой железной люлькой, Кроп коснулся человека, в котором заключалась вся его жизнь. Он бережно взял хозяина на руки, стараясь не замечать страшной легкости его тела. Натянувшиеся цепи мешали ему, и Кроп разорвал их, как нитки. Этого ему показалось мало - желание крушить и ломать переполняло его.
     Он нес хозяина легко, как ребенка, и мысли о том, что хозяину пришлось вытерпеть, терзали его. Он вышел с Баралисом на руках из первой камеры, и тут Горожанка зарычала.
     На середине лестничного витка застыла чья-то фигура с фонарем. Правитель. Бледноглазый.
     Вот кого можно сломать пополам.
     - Приди ко мне! - взревел Кроп, устремившись к нему. - ПРИДИ КО МНЕ!
     Правитель повернулся и побежал обратно наверх. Белая ярость била из Кропа ключом, как вода из сломанного насоса. Зрение у него обострилось, а силы хватило бы на десятерых. Прижимая к себе хозяина одной рукой, он высоко занес посох и метнул его.
     Посох, вонзившись в спину правителя, пробуравил его насквозь, как меч, и тот упал. Кроп, не потрудившись проверить, жив бледноглазый или мертв, швырнул трепещущее, окровавленное тело в бездну.
     Тогда снизу впервые послышался рокочущий гул, а следом - пронзительный скрежет. Башня содрогнулась, из стен выпятились камни. Кроп вместе с хозяином поспешил наверх.
     По стене побежала, разветвляясь, черная трещина. Раздался треск раскалывающегося камня, и башня пошатнулась. Камни свистели у Кропа над головой. Протерев глаза от густой, едкой пыли, он увидел впереди две фигуры, преграждающие ему путь.
     Красные плащи, сопровождавшие правителя, светлый и темный.
     Лишившись посоха, Кроп стал безоружен, а они были дюжие парни и ждали его с мечами наголо.
     Лестница рушилась, подбрасывая в воздух ступени. Кроп согнул плечи, оберегая хозяина, и подставил руку под удары красных клинков. Одуревшие стражники тыкали в него мечами, но он почти не чувствовал боли. Он теперь был спокоен, белая ярость прошла. Кровь из ран струилась медленно и казалась неестественно горячей.
     Башня накренилась вбок. Один из красных плащей оступился и с воплем полетел в бездну. Кроп, пройдя мимо другого, темного, получил уколы в печень и ягодицы. Потом стражник перестал колоть - решил, видимо, что пора спасаться. Кроп поднимался, чувствуя первые дуновения ночного ветра, и хозяин тоже чувствовал их.
     Они вышли наверх, и тогда самая высокая на всем Севере башня рухнула, завалив обломками четверть города.

46

КРЕПОСТЬ СЕРОГО ЛЬДА

     За час до рассвета в сухом русле стали слышаться странные звуки. Закутанному в одеяло Райфу чудились со сна плеск воды и крик большой голубой цапли. Когда он открыл глаза, все утихло, и легко было поверить, что он вообще ничего не слышал. Наполнивший русло туман струился с упругой силой воды. Когда это случилось впервые, Райф и пони спали посередине русла, и туманная река прокатилась прямо над ними. В тот раз, первый и последний, лошадка сплоховала: прижала уши, выпучила глаза и пустилась наутек.
     С тех пор они на ночь каждый раз выбирались из русла и устраивались спать на берегу. Глушь полна призраков. Райф, глядя на незнакомые звезды, иной раз думал: может быть, он видит их такими, какими они были когда-то, давным-давно?
     Несколько дней он думал, что Глушь водит его по кругу: каждый поворот русла и даже срезы пород в его берегах казались ему знакомыми. Как-то утром он нацарапал свой знак на плоской глыбе гранита, чтобы проверить, вернется он сюда или нет. Теперь он только усмехался, вспоминая об этом. В Глуши ничего не бывает просто. В тот день ему уже через час встретилась вторая глыба, до того похожая на первую, что он всерьез задумался, не стер ли кто-нибудь, человек или призрак, его пометку. Через два часа он стал сомневаться, оставил ли он вообще эту пометку или, может быть, - только собирался нацарапать на камне ворона.
     Секрет Глуши, открыл он, заключается в том, что она заставляет тебя