рил  заклинание,  и  перед  ним  в  воздухе  штрих   за   штрихом
вырисовывались картины, не относящиеся ни к прошлому, ни к настоящему, а
существующие лишь в его памяти.
   Стоит ей произнести хоть слово,  и  магия  заклинания  разрушится.  И
Тесса промолчала. Она просто ждала -  и  через  некоторое  время  Райвис
заговорил снова:
   - Мне было семнадцать. Мэлрею - двадцать один. День похорон отца стал
последним днем мира и покоя, которыми мы наслаждались  целых  семь  лет.
Каждый из нас старался крепиться, старался быть сильным, но вот  один  -
не помню, кто именно, - не выдержал, и мы тут же заплакали оба. Плакали,
обнявшись, прижавшись друг к другу. И - странно - горе  наше  ничего  не
меняло. Пока у Мэлрея был я, а у меня  он,  ничто  другое,  кроме  нашей
любви, не имело значения, ничто нам было не страшно.
   На следующий день  начались  баталии.  Тот  бастард,  Дженгус  Морго,
привел в поместье своих головорезов. У нас с Мэлреем не было выбора: нам
пришлось защищать родной дом. Больше благодаря удаче, чем нашему боевому
искусству, атаку удалось отбить. Единственным нашим  преимуществом  было
отличное знание местности. Это все случилось во время весенней оттепели.
Несколько  мелких  речушек  вышли  из  берегов,  и  низина  между   ними
превратилась в сплошное болото. Каким-то  образом  нам  удалось  загнать
туда Дженгуса и его парней. На прощанье он пригрозил, что  через  неделю
вернется и приведет с собой еще больше людей.
   Тесса заглянула Райвису в лицо и с удивлением увидела  на  губах  его
слабую улыбку.
   - Мы оба, Мэлрей и я, перепугались не на шутку, но оба  притворились,
что не боимся и самого черта. Дженгус был взрослым мужчиной  по  крайней
мере десятью годами старше, с изрядным боевым  опытом.  Кроме  того,  он
имел связи со всеми северными компаниями, поставляющими наемников. Мы же
были всего лишь  парой  молокососов,  которые  умели  лишь  обрабатывать
землю.
   Вдобавок к этим неприятностям начали поступать  и  другие  "законные"
требования. Поборники справедливости с  факелами  и  дубинками  осаждали
наши ворота, требуя  отдать  третью  часть  денег  и  вещей  Росимине  и
шестерым ее отпрыскам. А на утро  Саварикс,  герцог  соседней  с  Бурано
области, прислал своего управляющего  с  предупреждением,  что  если  на
территории, примыкающей к его владениям, начнутся скандалы и  драки,  он
будет вынужден захватить столько из  буранских  земель,  сколько  сочтет
нужным для безопасности своих границ.
   Тучи стервятников кружились над  нашими  головами.  Дженгус  вернется
через несколько дней; люди Росимины  скоро  ворвутся  в  ворота,  а  что
касается Саварикса - даже безусым мальчишкам вроде нас  было  ясно,  что
интересует его вовсе не безопасность собственных границ, а земли Бурано.
   На третьи сутки после того, как мы отразили первый  натиск  Дженгуса,
Мэлрей разбудил меня среди ночи. "Райвис,  -  сказал  он,  -  мы  должны
научиться драться. Эта земля наша по праву. Никто, кроме нас, не работал
на ней. Пятнадцать лет  мы  ее  возделывали,  любили  и  называли  своей
родиной. И никто не отнимет ее у нас, даже если мне придется каждое утро
надевать на себя кольчугу и спать с ножом под подушкой. Я не пойду ни на
какие сделки и не уступлю. И ты будешь рядом со мной, как друг и брат".
   У Тессы мурашки побежали по коже. Последние слова Райвиса  прозвучали
как молитва - молитва, произнесенная человеком,  который  утратил  веру.
Они проникли ей в душу и звучали где-то глубоко  внутри  -  так  некогда
начинались приступы ее болезни - звона  в  ушах.  Они  пробудили  в  ней
какую-то тоску, стремление к чему-то, ей самой  непонятному.  Стремление
обрести семью? Или любовь? А может, тоску по прошлому?
   Райвис больше не вглядывался  в  даль,  теперь  он  смотрел  на  свои
лежавшие на перилах руки. Тессе  захотелось  прикоснуться  к  нему,  она
потянулась было... Но в последний момент не решилась.
   Опустив голову,  размеренно,  глубоко  дыша,  Райвис  продолжал  свой
рассказ. И когда он заговорил о сражениях  бок  о  бок  с  братом,  боль
странным образом исчезла из его богатого  модуляциями  голоса.  Осталась
одна радость.
   - И мы начали сражаться, Мэлрей и я. Вместе, всегда и повсюду вместе.
Мы делали много ошибок, и некоторые из них казались непоправимыми. Но мы
учились и на ошибках.
   Несколько раз Дженгус  чуть  не  захватил  имение.  Он  был  отличным
бойцом. Он не отступал, он пробовал снова и снова,  неутомимо  выискивал
слабые места и наносил удары.  Годы  шли.  За  одним  кризисом  следовал
другой. Дженгус уничтожал  наши  посевы,  отравлял  воду,  убивал  скот,
сжигал постройки. Он не знал жалости. Ведь он  не  любил  эту  землю.  В
какой-то момент он объединился с Росиминой и ее сыновьями. Нам с Мэлреем
пришлось шесть месяцев просидеть, забаррикадировавшись в доме. Теперь уж
не помню, не хотели мы выйти или просто не могли.
   Как-то раз весной Саварикс прислал к нам  своих  людей.  Он  требовал
отдать ему огромный  кусок  буранской  земли  вдоль  южной  границы  его
владений. Началось настоящее светопреставление. Дженгус не знал,  то  ли
драться с Савариксом, то ли  объединиться  с  ним,  то  ли  не  обращать
внимания и продолжать собственную кампанию. - Райвис криво усмехнулся. -
Надо отдать ему справедливость, он испробовал все три варианта.
   И среди этого безумия - кровопролитных битв, осад, засад, заключаемых
и распадающихся союзов, интриг - мы с Мэлреем неизменно  держались  друг
друга. Мы вместе вербовали людей  -  искали  и  среди  крестьян,  и  при
дворах. Вместе учились искусству воевать - воевать недели, месяцы, годы.
   Мы всецело полагались друг на друга. Полностью доверяли друг другу. Я
без слов понимал Мэлрея, а он меня. У каждого были свои сильные и слабые
стороны. Если я шел в битву во главе отряда, то мог не сомневаться,  что
Мэлрей прикрывает меня с тыла. Если падал, раненный,  на  поле  боя,  то
знал, что надо только подождать,  пока  Мэлрей  найдет  меня  и  отведет
домой. Когда Мэлрей заболевал,  я  выхаживал  его.  Если  его  одолевало
уныние и казалось, что весь мир ополчился на нас, я не ложился спать, не
успокоив его.
   А он, - Райвис покачал головой, - он делал не меньше для меня.
   Мы были молоды и мужали под звон  мечей  и  стоны  раненых.  Война  -
жестокая вещь,  и  порой  нам  приходилось  нелегко;  порой  приходилось
драться с теми, кого мы любили. Например, с нашей тетушкой  Росиминой  и
нашими сестрами. И все же, пока Мэлрей  был  рядом  со  мной,  я  ни  на
секунду не усомнился ни в своей, ни в его правоте. Мы  были  братьями  и
сражались за общее дело.
   Мы сражались семь лет. Семь лет ни дня не  проходило  без  очередного
выпада против нас. Росимина преследовала нас судебными  исками,  Дженгус
превратил наше поместье в военный лагерь, Саварикс слал в Джию письмо за
письмом, требовал отлучить нас от церкви и клялся,  что  видел,  как  мы
проливали кровь на освященной земле.
   Но каким-то  образом,  поддерживая  друг  друга  и  не  сдаваясь,  мы
ухитрялись практически невредимыми проходить через все испытания. И  вот
в один прекрасный день я убил Дженгуса, и кошмар закончился.
   Честно говоря, я  был  лучшим  бойцом,  чем  Мэлрей.  Я  разрабатывал
стратегию, я обучал солдат. Уже в  то  время  я  отличался  незаурядными
полководческими  способностями.  Мэлрей   же   брал   пылом,   натиском,
страстностью натуры. Он был сильнее меня, и если вспылит, никто, никакая
сила не могла принудить его вложить меч в ножны. Однажды утром он и  еще
несколько   человек   поскакали   на   окраину    поместья,    проверить
приготовленные для  Дженгуса  ловушки.  Дженгус  уже  поджидал  его.  По
численности его отряд в три раза  превосходил  отряд  Мэлрея.  На  месте
брата я поспешил бы унести ноги. Я не стал бы рисковать жизнью,  которая
могла пригодиться мне и в завтрашнем сражении.
   Мэлрей был не таков. Он остался и принял бой. Он устал от  войны.  Он
мечтал, чтобы она наконец кончилась. Мы оба мечтали.  Но  он  чувствовал
это острее, чем я. Мэлрею было уже под тридцать. Наверное, ему  хотелось
того, чего хочется любому мужчине в этом возрасте: жить мирной спокойной
жизнью, иметь жену, детей.
   Пробило полдень, а Мэлрей все не возвращался. Я отправился на  поиски
и довольно скоро выехал на поле битвы. Мэлрей лежал на  вспаханной  нами
земле, из раны на бедре текла кровь. Дженгус  стоял  рядом  и  готовился
перерезать ему горло. - Райвис беспомощно развел руками. - Сам не  знаю,
что произошло потом. Мне рассказывали, но я и верил, и не  верил.  Помню
только, что волна гнева накрыла меня с головой. Мэлрей был  моим  вторым
"я". Больше никого и ничего у меня не было. А Дженгус  собирался  отнять
его у меня.
   Говорят, я ринулся к нему через поле.  Четыре  человека  погибли  под
копытами моей лошади. Двоим я раскроил  череп,  двоим  переломал  ребра.
Одни говорят, что я истошно вопил. Другие - что был нем как рыба.  Я  же
чувствовал только тяжесть меча в руке и страх потерять Мэлрея в сердце.
   Дженгус не успел даже выпрямиться. Я обезглавил его одним ударом.
   Тесса зажмурилась и, чтобы не вскрикнуть, зажала рот рукой.
   - А потом я не мог остановиться, пока не перебил всех людей Дженгуса.
- Теперь Райвис говорил тихо, почти смущенно. - Мэлрею  пришлось  силком
оттаскивать меня от трупа последнего солдата. Бедняга был давно мертв, а
я все рубил и рубил его. Не  знаю,  что  нашло  на  меня,  что  со  мной
сталось. Но думаю, что, когда Мэлрею удалось прекратить  это,  было  уже
слишком поздно.
   С того момента события начали развиваться со стремительной скоростью.
Дженгус всегда был главным нашим врагом, и  с  его  смертью  практически
сразу отпали и  все  прочие  притязания  на  поместье  Бурано.  Саварикс
перестал беспокоиться о безопасности своих  границ;  Росимина  не  могла
найти новых ходатаев: все судьи в  округе  устали  от  нее.  Короче,  от
Бурано отступились все обладатели завидущих глаз и загребущих рук.
   Тесса заметила, что начинает темнеть. Сколько же  часов  он  говорил?
Она сказала:
   - Итак, вы победили?
   Райвис рассмеялся полным горечи смехом:
   - Только не я. Я не выиграл ничего. Победил один Мэлрей.
   Через месяц после окончания войны, когда юристы наконец  признали  за
нами право на поместье Бурано, он пошел против меня. Мой брат,  которого
я боготворил и за которого сражался семь  лет,  пошел  против  меня.  Он
заявил, что своим поведением тогда, в последней битве, я все  испоганил.
Заявил, что я весь пропах кровью,  как  хищный  зверь.  Заявил,  что  не
желает видеть меня в своем доме. В своем доме!
   Руки Райвиса тряслись, все тело его ходило ходуном.
   - Он сказал, что отцовское имение теперь его, а  дележка  приведет  к
разорению. Сказал, что вести хозяйство - не мое  дело.  Сказал,  что  я,
мол, создан для войны. И посоветовал отправляться на войну. - У  Райвиса
вдруг упал голос. Он точно сам не мог поверить в то, что рассказывал. Он
был похож на ребенка, который схватил что-то  красивое,  блестящее  -  и
обжегся. - Мэлрей предложил мне пятьсот золотых и указал на дверь.
   У Тессы защипало глаза. Она погладила Райвиса по руке:
   - Мне так жаль...
   Райвис дернулся, точно она на него кислотой плеснула, вырвал  руку  и
повернулся к Тессе спиной.
   - Не надо меня жалеть, - бросил он, - я еще отомщу.
 
*** 
 
   Эмит заметил на углу компанию пьянчуг и поспешил  перейти  на  другую
сторону улицы, чтобы избежать  встречи  с  ними.  Он  нес  пару  горячих
омаров, завернутых  в  промасленную  тряпку.  Если  выпивохи  учуют  их,
матушке сегодня не придется отведать своего любимого блюда.
   А матушка обожает омаров. В  тот  раз  она  нарочно  сказала  Марселю
Вейлингскому, что у нее от них живот болит. Ей  просто  не  понравилось,
как он выспрашивает о Тессе. Матушка мастерица на такие вещи - не то что
он. Ну и хорошо. В доме нужен человек, способный выпроводить нежеланного
гостя за дверь. Марсель, впрочем, неплохой человек. Но вопросы он задает
таким не терпящим  возражений  командным  тоном  настоящего  финансового
воротилы, что просто теряешься и волей-неволей  выкладываешь  ему  много
лишнего.
   То есть он, Эмит, выкладывает. С матушкой этот номер не пройдет.  Еще
никому не удавалось заставить ее проболтаться. Не родился  еще  на  свет
такой человек.
   Эмит с улыбкой прижал сверток с  омарами  к  груди.  А  то  еще  чего
доброго остынут, пока он доберется до дому. Матушке  нечасто  приходится
кушать омаров. Еще реже они являются к ней прямо  на  дом  очищенными  и
горячими - бери и подавай на стол. Это будет  приятный  сюрприз.  Может,
она даже развеселится немного.
   После отъезда Тессы матушка чувствует себя такой  одинокой.  Конечно,
она старается скрыть это. Только в то  утро  матушка  начистила  столько
рыбы и лука, что хватило бы на целую гору запеченной сельди. Но  его  не
так просто провести. Он заметил, каким взглядом смотрела  она  в  огонь,
как смахивала слезинки - впрочем, матушка ведь чистила лук, конечно, все
дело в луке.
   Матушке недостает Тессы. Они оба скучают по ней. Тесса полна жизни, и
она сильная, очень сильная. Без нее в доме стало пусто.
   Эмит все перепробовал, чтобы хоть самую малость развеселить  матушку.
Прошлым вечером он откупорил их вторую по качеству бутылку  арло,  зажег
восковые свечи вместо жировки и играл на скрипке ее любимые мелодии.  Он
не бог весть какой музыкант, но  для  матушки  это  не  имеет  значения.
Внутренним слухом она слышит не его  пиликанье,  а  пение  ангелов.  Это
матушка сказала ему много лет назад. А таких вещей Эмит не забывал.
   Однако на этот раз от  музыки  она  только  еще  сильней  загрустила.
Поэтому Эмит решил, что сегодня он устроит импровизированный праздничный
ужин: омары  и  парочка  глотков  берриака  из  заветного  бочонка,  что
хранился в погребе на случай болезни  или  приезда  почетных  гостей.  И
никакой музыки. Они просто поболтают. Еще матушка любит, когда ей читают
вслух. У Эмита еще остались кое-какие книги мастера Дэверика.
   Наконец он добрался до своей  улицы.  Уже  смеркалось.  Вдалеке  Эмит
заметил две темные фигуры, но не  обратил  на  них  внимания:  эти  люди
слишком торопятся и вряд ли будут покушаться на его омаров. Кроме  того,
их улочка считалась сравнительно безопасной, не  то  что  другие  районы
города. Если бы это было не так, он ни за что не согласился бы проводить
в Файле пять дней в неделю.
   Еще чуть-чуть - и он дома. Эмит принялся подсчитывать  в  уме,  через
сколько дней Тесса может вернуться из Мэйрибейна. Выходило - меньше, чем
через девять. Если память ему не изменяет, дорога займет лишь три дня, а
на Острове Посвященных женщинам разрешается провести всего одну ночь.  И
тамошний  настоятель  строго  следит,  чтобы  этот  порядок   соблюдался
неукоснительно.
   Эмит ускорил шаги:  его  воодушевляло  стремление  поскорее  сообщить
матушке, что Тесса, возможно, вернется раньше, чем они надеялись.
   Конечно, в их доме была парадная дверь. Но за тридцать  четыре  года,
что они  прожили  здесь,  Эмит  лишь  однажды  видел  ее  открытой.  Это
случилось в тот день, когда из  Мир'Лора  приехала  погостить  на  месяц
сестрица матушки, тетушка Пэлиш. К ее  прибытию  все  в  доме  мылось  и
чистилось, а напоследок приобрели роскошную  вещь  -  печь  из  красного
кирпича. И вот тут-то и оказалось, что эта штуковина чересчур огромная и
через двор ее не пронести.
   Стоило Эмиту открыть калитку, и  запах  щелока  и  негашеной  извести
ударил ему в нос. Аромат был чуть сладковатым. По-видимому, шкуры  почти
готовы, скоро можно будет скоблить. Теперь Эмиту не нужно  было  столько
пергамента, сколько при  жизни  мастера  Дэверика,  но  старые  привычки
живучи. Обработка  кожи  была  основным  занятием  Эмита,  стержнем  его
существования.  Отказаться  от  этого  дела  казалось   ему   столь   же
немыслимым, как прыгнуть в море посредине зимы. Он - помощник  писца.  И
пускай сейчас помогать  некому,  а  с  отъездом  Тессы  некого  стало  и
обучать, он должен выполнять свою работу. Иначе он перестанет быть самим
собой.
   - Это я, матушка, я вернулся! - крикнул Эмит и направился к двери.
   Дверь была приоткрыта. Из щели на булыжники двора падал свет.
   Эмит нахмурился. Неужели он оставил ее незапертой?
   Он настежь распахнул дверь и вступил в кухню.
   На него пахнуло холодом. Теперь пахло не щелоком, а чем-то еще. Может
быть,  отсыревшей  звериной  шерстью?  Эмит  почувствовал  под  подошвой
ботинка что-то липкое  и  нагнулся  посмотреть.  В  животе  у  него  все
перевернулось. Сверток с омарами вдруг показался ледяным и тяжелым,  как
заколотая жирная свинья, пролежавшая во дворе всю ночь.
   Эмит машинально покачал  головой.  Воображение  сыграло  с  ним  злую
шутку. Ну да, пятно красное, но ведь красного цвета не  только  кровь...
Это может быть краска - он их вечно разливает - или  матушкин  малиновый
сироп.
   - Матушка? - почему-то  спросил,  а  не  окликнул  он.  Комната  была
погружена в полумрак. Огонь в очаге почти потух, лампы не зажжены.  Ноги
у Эмита стали как ватные. Из-за спинки стула виднелась  голова  матушки.
Даже в темноте он разглядел, что волосы ее безобразно растрепаны.
   - Матушка?
   Никакого ответа.
   Она просто отдыхает, вот и все. Так похоже на матушку - расположиться
отдыхать именно в тот день, когда он вернулся домой с готовым омаром.
   Вымученно улыбаясь и покачивая головой, Эмит подошел  к  очагу.  Ноги
его скользили в красных лужах, но он делал вид, что ничего не  замечает.
Он подотрет их после,  но  сперва  разбудит  матушку.  На  ходу  он  так
размахивал свертком с омарами, что масло стекало между пальцами,  капало
на одежду.
   Он заглянул матушке в лицо.
   Он вскрикнул, словно уронил что-то хрупкое,  драгоценное,  и  выронил
омаров. Матушка была чем-то накрыта. Подумать только -  накрыта!  Неужто
она спит так крепко, что даже не чувствует этого?! Невероятно. Случилось
что-то ужасное. Эмит заставил себя отбросить эту мысль.
   Она просто отдыхает, вот и все.
   - Матушка... - прошептал  Эмит.  Он  хотел  смочить  слюной  рукав  и
стереть темную грязь, покрывавшую ее подбородок, но слюны  не  было:  во
рту пересохло.
   Эмит рухнул на пол рядом со стулом, обнял колени матушки,  умолял  ее
проснуться. Она не слышала. Он схватил ее руку, разжал  -  и  из  ладони
выпал обрывок пергамента.
   Эмит сразу же узнал его. Это был дубликат Тессиного билета на корабль
до Мэйрибейна. Матушка скатала его в тугой  комочек,  как  будто  хотела
спрятать. В билете содержались все сведения о "Бураве" - тоннаж  и  тому
подобные  вещи.  Матушка  считала,  что  его  надо  сохранить.   Случись
что-нибудь с  кораблем,  предъявитель  этого  документа  первым  получит
подробную информацию.
   Эмит расправил пергамент и засунул в ящик матушкиного стола. Там  она
хранила документы и прочие важные вещи. А потом он вернулся к матушке  и
стал ждать, пока она проснется. Он просидел так всю ночь, и  лишь  утром
молочник постучал в дверь и заставил его очнуться и подняться на ноги.
 
20 
 
   "Бурав" медленно приближался к Мэйрибейну.  Штормы,  подводные  рифы,
пираты и акулы  не  омрачали  это  спокойное  плавание.  Мирной  чередой
сменяли  друг  друга  долгие  жаркие  дни,  короткие  холодные  ночи   и
великолепные кроваво-красные закаты.
   Дни были так похожи друг на друга, что Тесса потеряла им счет.  Знала
только, что они в пути больше семи, но меньше десяти суток. Пробуждение,
завтрак, прогулка по палубе, полдник, посиделки на палубе, ужин - и сон.
   Единственным развлечением были беседы с  Райвисом.  Но  с  того  дня,
когда он рассказал о сражении за поместье своего отца,  Райвис  держался
замкнуто и отчужденно. Он ясно дал понять, что не желает обсуждать  свое
прошлое, и говорил исключительно на нейтральные темы. Он не  грубил,  но
все время был настороже. Он больше не упоминал о Дрохо,  а  героями  его
ра