ны. Та хотела  было  ответить,  но
Райвис предостерегающе вонзил ногти ей в плечо.
   Издалека послышался крик. Потом еще и еще. По-видимому, нашли  трупы,
предположил Райвис. Медлить было некогда.
   - Ты раньше вроде бы упоминал, что знаешь место, где я могу дождаться
следующего корабля на юг. Отведи-ка меня туда.
   Докер подбородком указал в направлении, откуда раздавались крики:
   - Дело-то, похоже, срочное?
   У Райвиса лопнуло терпение. Он рывком ухватил  докера  за  веревочный
пояс и притянул к себе:
   - Веди меня туда - сейчас же, а то  я  вспорю  тебе  брюхо,  а  кишки
скормлю чайкам.
   Женщина охнула.
   Докер невозмутимо кивнул:
   - Вот оно что. В таком случае, господин, ступайте за мной.
 
3 
 
   Кэмрон закончил письмо и обессилено откинулся на спинку стула. Голова
болела, мысли путались, и принятое решение  уже  не  казалось  таким  уж
ясным и очевидным. Он сжал кулак и ударил по лежавшему на столе  письму.
Ему придется причинить отцу боль - без этого не обойтись.
   Берик  Торнский  был  великим  и  благородным  человеком.  Любой   бы
подтвердил это. И все же порой Кэмрону казалось, что отец  его  чересчур
велик, чересчур благороден. Трудно  спорить  с  живой  легендой.  Кэмрон
перевел дух,  разжал  кулак.  Так  не  пойдет.  Он  должен  верить,  что
поступает правильно.
   Можно было уйти прямо сейчас - без предупреждения, как контрабандист,
который гребет изо всех сил, борясь с волнами. Но такой путь  он  отверг
сразу же. Одно дело разногласия, другое  -  обман.  Кэмрон  улыбнулся  -
нежно, но не без горечи. Возможно, он сам не понимает, как много у них с
отцом общего.
   От этой мысли ему стало совсем тошно. Кэмрон поднялся и прошел  через
комнату к окну. Он откинул ставни и  высунулся  наружу  -  просто  чтобы
немного  отвлечься  и  развеяться.  Почти  с   болезненным   напряжением
всматривался он в огни Бей'Зелла, мерцающие вдали, к западу от поместья.
Перо по-прежнему было зажато в руке, но  Кэмрон  даже  не  заметил,  как
острый кончик впился в ногу.
   Все готово - осталось лишь  подписаться.  Кэмрон  точно  видел  перед
собой отца, читающего это  письмо.  Пергамент  Берик  поднес  поближе  к
близоруким глазам - настолько близко, насколько позволяет его непомерная
гордыня. А как напряжены сухожилия на запястьях! Это  чтобы  не  уронить
письмо. Только Кэмрон знал, каких усилий стоит старику  скрыть  дрожь  в
руках.
   И, подумав о стойкости старика, о его железной воле,  которая  теперь
была направлена лишь на борьбу с дряхлеющим телом, Кэмрон решил, что сам
отнесет письмо. Это его долг перед отцом.
   Он вернулся к дубовому столу и потянулся к чернильнице. И только  тут
Кэмрон заметил, что на кончике пера сверкает  капелька  его  собственной
крови. Он передернул плечами и обмакнул перо в  серебряную  чернильницу,
смешав красную влагу с черной. Решительной рукой он вывел свою подпись -
Кэмрон Торнский. Очень официально, впрочем, и письмо ведь официальное  -
он ставит отца в известность, что покидает замок, и уведомляет  о  своих
дальнейших намерениях.
   Горькие слова сказаны раньше. Даже теперь, через несколько часов, при
воспоминании об этой сцене краска заливала щеки Кэмрона. Он любил  отца,
но что сказано, то сказано, ультиматумы выдвинуты, и пути назад нет.
   Кэмрон отломил от бруска воска для печатей небольшой кусочек, положил
в ложку и немного  подержал  над  пламенем  свечи.  Подцвеченный  особой
смесью растительных красок  воск  был  безупречно  ал.  Как  бегущая  по
кровеносным сосудам алая жидкость. Кроме Кэмрона и его отца,  лишь  один
человек запечатывал письма таким воском.
   Воск быстро задымился и превратился в расплавленный аметист, и  тогда
Кэмрон уронил несколько капель на письмо. Затем он придавил их  печатью,
которую держал в  специальном  ящичке,  и  -  пока  воск  затвердевал  и
приобретал нужный оттенок - процарапал на нем ногтем букву К. Получилось
грубо и неряшливо, Кэмрон недовольно нахмурился. Вот уже много лет он не
доставал из ящика эту печать. Но когда-то, еще мальчишкой,  которому  не
дозволялось пользоваться  фамильными  гербом  и  цветами,  он  неизменно
ставил на своих корреспонденциях заглавное К. Так настаивал отец - чтобы
быть уверенным, что первым читает сыновние письма.
   Кэмрон взъерошил волосы и на секунду закрыл  глаза,  пытаясь  обрести
хоть какое-то душевное равновесие.
   Ничего не вышло. Да, они с отцом зашли слишком далеко, слишком сильно
разошлись их взгляды. Берик отказывался  выступить  против  гэризонского
короля. Он хотел выждать, понаблюдать, посмотреть. Кэмрон  готов  был  с
уважением отнестись к мнению отца  по  любому  вопросу,  но  тут  старик
ошибался. За такими людьми, как Изгард Гэризонский, не наблюдают.  Таких
сметают с лица земли, разделываются с ними раз и навсегда - или  же  они
разделываются с вами.
   Вдали Кэмрону послышался какой-то звук. А, разбился горшок.  Один  из
слуг  уронил  поднос.  Но  этот  шум  заставил  его  очнуться  и  начать
действовать. Засунув письмо под тунику из бычьей кожи, Кэмрон поспешил к
покоям отца.
   Замок Бэсс стоял на побережье к юго-востоку от Бей'Зелла. Точно краб,
примостился он среди скал и приливно-отливных озер: темный,  укрытый  от
посторонних глаз, хорошо защищенный. Он не походил на изящные  поместья,
вроде дома в Ранзи. Тут не было ни садов  с  фонтанами,  ни  причудливых
фасадов, ни тенистых внутренних двориков и палисадников. Только каменные
стены в десять шагов толщиной и фундамент, заложенный  так  глубоко  под
землей, что казалось,  доходит  до  самого  ада.  Гэризонская  крепость,
расположившаяся в сердце Рейза, - и таких было немало по побережью.
   Гэризон дважды завоевывал Рейз. Первый раз пять столетий назад в годы
хаоса, последовавшие за падением Истанианской империи. Потом, через  три
столетия,  во  время  эпидемии  чумы.  А  пятьдесят  лет  назад  Гэризон
попытался сделать это снова.
   И Берик Торнский - отец Кэмрона  и  человек,  которого  он  собирался
покинуть, предоставив старику, чьи косточки стали похожи на  детские,  а
кожа - тонкой и сухой, словно муслин, одному доживать свой век, - именно
этот человек на горе Крид разбил гэризонские полчища. Тогда Берику  было
девятнадцать лет. Девятнадцатилетний  юнец  командовал  двадцатитысячной
армией. А гэризонцы не ожидали никакого сопротивления. Берику пришлось в
одиночку противостоять врагам. История  знает  немного  битв,  столь  же
кровавых, как бой на горе Крид. Сорок тысяч человек полегли там всего за
два дня и ночь. Победа нелегко досталась Берику. Из  его  войска  меньше
ста пятидесяти человек живыми спустились с той горы.
   Кэмрон сжал губы. Эта победа целых пятьдесят лет  непосильным  грузом
давила на отцовские плечи. Всего несколько часов назад,  в  пылу  ссоры,
когда Кэмрон укорял его за нежелание противостоять гэризонскому владыке,
Берик воскликнул:
   - Что толку в победе, если ради нее должны сложить головы лучшие сыны
отечества?!
   В том-то и дело - в совести отца. Каждый день его жизни был  наполнен
раскаянием и сожалением. Каждую ночь ему снились сорок тысяч  трупов  на
северном склоне горы Крид.
   Девятнадцати лет от роду Берик Торнский стал полководцем. В  двадцать
- дипломатом, политиком, миротворцем.
   Кэмрон покачал головой. Теперь, когда Изгард взошел на престол, мир -
глупая политика.
   Вдалеке послышались шаги. Кэмрон  напрягся,  но  тут  же  расслабился
снова. Ночной караул заступает на посты. Немного позже  положенного,  но
все в замке знали,  что  всегда  пунктуальный  Хьюрин  теперь  бьется  в
тенетах страсти. Капитан стражи пытается уложить  в  постель  пышнотелую
красавицу Катилину Бенкуисскую, славившуюся своей неприступностью.
   Опять шаги внизу - тихие, точно идут на цыпочках.  Крошечный  пульсик
на щеке Кэмрона тревожно  забился.  Стражники  не  отличались  легкостью
походки. Хьюрин требовал, чтобы его люди носили тяжелые кожаные сапоги.
   Кэмрон остановился на минуту, прислушался. Ничего. И все же чутье  не
могло обмануть его: что-то не в порядке. Он кинулся по лестнице вниз.
   Кэмрон сначала увидел кровь и  лишь  потом  тело.  Сперва  он  принял
ярко-красное полотнище, закрывающее собой три нижние ступени, за обычный
плащ. Но затем в груде шелка он заметил и бледную руку, плечо  и  только
что освежеванный торс. Солдатик, молоденький племянник Хьюрина,  прошлой
зимой вступивший в число стражников, был разрезан от горла до паха рукой
опытного мясника. Убийца  нанес  несколько  ударов,  содрал  с  ребер  и
грудной клетки кожу и тонкую ткань под ней  и  аккуратно  сдвинул  их  в
сторону - чтобы обнажить сердце.
   Ритуальное убийство.
   Внутри у Кэмрона все оборвалось.
   Отец.
   Пульс на щеке отчаянно бился, причиняя резкую боль.  Мир  неузнаваемо
сузился. Теперь  только  одно  в  этой  ночи,  превратившейся  в  черный
бездонный  провал,  имело  значение  -  расстояние,  отделяющее  его  от
кабинета отца.
   Кэмрон  двигался  с  маниакальной  целеустремленностью  безумца.   Он
слышал, видел и осязал лишь то, что  попадалось  ему  прямо  на  дороге.
Жизнь превратилась в ряд коридоров и дверей. У него не было  ни  оружия,
ни плана действий, ни единой мысли о  себе:  все,  что  имело  значение,
находилось там, впереди.
   Расстояние измерялось  ударами  сердца.  Секунды,  как  острые  иглы,
вонзались в мозг. Он слышал лишь стук своих шагов по каменному полу. Вот
наконец главный зал, за ним солярий, а дальше - южное крыло - и  наверх,
в покои отца.
   У входа лежали трупы двух стражников. У Кэмрона комок стоял в  горле.
Он беспомощно переводил взгляд с одного на другого. На сей  раз  это  не
ритуальное убийство. На телах зияли крестообразные  раны,  нанесенные  с
близкого расстояния, по-видимому, коротким клинком. У Кэмрона  мелькнуло
соображение, что бы это могло значить, но  он  уже  поворачивал  дверную
ручку. Всем существом  он  стремился  к  отцу.  Больше  ничто  не  имело
значения.
   - Отец!
   Кэмрон с воплем ворвался в кабинет. Вонь ударила  в  нос.  В  комнате
стоял тяжелый звериный запах, точно от  разлагающейся  туши.  Необычайно
яркое пламя в огромном камине ослепило  его.  Темные  фигуры  шевелились
повсюду, точно ведьмы,  пляшущие  вокруг  котла  с  колдовским  варевом.
Слепой, животный ужас навалился на  Кэмрона,  железным  острием  пронзил
тело. Ему стало дурно от страха. Воздух в залитом светом  помещении  был
тяжел, словно ватное одеяло. Пробираясь  вперед,  Кэмрон  раздвигал  его
руками - как ныряльщик воду. В руке у  него  оказался  нож  -  непонятно
откуда взявшийся, - и Кэмрон прокладывал  себе  путь,  разрезая  лезвием
этот густой туман.
   Из левого угла раздался низкий, кудахтающий смешок.  Кэмрон  повернул
голову и различил в ослепляющем  свете  чье-то  лицо.  Оскаленные  зубы,
трепещущие ноздри - в этом существе было мало человеческого. Волна ужаса
снова накатила на Кэмрона, но вместе  с  ней  пробудился  и  гнев.  Черт
возьми, в конце концов, он у себя дома!
   Заслоняясь от света руками, он бросился к хихикающему монстру в углу.
Темные  фигуры  у  камина  не  пытались  помешать  ему.   Только   трупы
преграждали  путь.  Кэмрон  переступал  через  тела  людей,  которым  на
рассвете передал свой пост: Хьюрин, его помощник Маллех,  Бетни,  старый
слуга отца. Руки и ноги их были вывернуты,  кишки  вываливались  наружу.
Под подошвами Кэмрона хлюпала подсыхающая уже кровь.
   Наконец он добрался до своего смеющегося врага. Свет начал  тускнеть.
Комната менялась на глазах. Кэмрон заметил, что стоит  рядом  с  книжным
шкафом. Существо перед ним примолкло. Теперь, в тени оно больше походило
на человека. Может, это просто игра света превратила его в чудовище?
   Но в следующую секунду Кэмрон увидел распростертое у ног урода тело -
и все вопросы вылетели у него из головы. Он узнал зеленую мантию,  седые
волосы и кожаные сандалии отца.
   У Кэмрона перехватило дыхание. Ледяной обруч сжал грудь.
   Он упал на тело отца,  слезами  омочил  его  тунику,  пытался  зажать
открытую рану. Кровь просачивалась  между  пальцами,  кулак  все  глубже
погружался в покорную плоть. Кэмрон выдернул руку, изо всех сил  надавил
на грудь отца - так сильно, что старые кости не выдержали  и  затрещали.
Сдерживая крик, Кэмрон поднял бездыханное тело, прижал к себе,  обнимал,
покачивал, баюкал его - все, что угодно, лишь бы удержать отца, не  дать
ему уйти.
   Непонятные фигуры начали продвигаться от камина к  двери  -  наклонив
головы, отвернув лица, покачивая окровавленными мечами. Кэмрон знал, что
они не тронут его. Совершив ритуальное убийство стражника  на  лестнице,
они подали ему знак. Кто-то хотел, чтобы он стал свидетелем этой  бойни.
Некто очень хорошо рассчитал свою месть, послал предупреждение и  решил,
что  один  человек  в  замке  должен  выжить  и  поведать  об  увиденном
остальным.
   Убийцы покидали комнату. Теперь это  были  обычные  люди.  И  обычная
комната.
   Собрался уходить и их смешливый предводитель.  Подойдя  к  двери,  он
бросил что-то на ковер. И скрылся, прежде чем предмет коснулся пола.
   Кэмрон положил голову  отца  себе  на  колени.  Осторожным  движением
откинул волосы с  лица  старика.  Такие  красивые  седые  локоны.  Почти
серебряные. Странно, но он никогда не замечал,  какие  красивые  у  отца
волосы. В горле стоял комок. Кэмрон судорожно сглотнул. Закрыв глаза, он
потянулся к руке старика. На минуту он по-детски поверил,  что  все  это
лишь страшный сон и отец сейчас ответит на его пожатие.
   Но перед ним лежало безжизненное тело. У Кэмрона разрывалось  сердце.
Свинцовой тяжестью  давило  на  грудь  спрятанное  под  туникой  письмо.
"Дорогой отец, - гласило оно, - сегодня ночью я покидаю Бей'Зелл.  Я  не
могу согласиться с твоим решением во что бы то ни стало сохранить мир. Я
считаю, что должен вступить в борьбу с гэризонским королем".
   Кэмрон открыл глаза, оглядел забрызганную кровью  комнату.  Посмотрел
на тела трех солдат, которых знал и уважал всю свою жизнь,  потом  опять
перевел взгляд на отца. И тут он  впервые  заметил  нож  в  правой  руке
старика. Окровавленные костлявые пальцы все еще сжимали лезвие.
   Кэмрон сжал кулаки так, что побелели суставы пальцев. Берик  Торнский
принял бой. Великий человек, который выигрывал войны в  молодости,  а  в
зрелые годы одерживал победы  в  сложнейших  дипломатических  поединках,
схватил нож и до последнего вздоха боролся с убийцами.  Ему  было  почти
семьдесят лет.
   Кэмрон прижался к отцу, пытаясь  согреть  его.  Ему  была  невыносима
мысль, что тело старика вскоре остынет  совсем.  Всего  несколько  часов
назад, в этой самой комнате, когда косые  лучи  послеполуденного  солнца
пробивались сквозь ставни розового дерева, Кэмрон Торнский назвал своего
отца трусом.
 
*** 
 
   - Так откуда же вы, мисс? - еще  раз  спросила  женщина,  назвавшаяся
вдовой Фербиш и сестрой приведшего их докера, который откликался на  имя
Свигг. Она подошла поближе и ощупала блузку Тессы. -  Ишь  какой  мягкий
ленок! Из интересной страны вы, должно быть, прибыли к нам, мисс.
   Вообще-то это был не лен, а хлопок. Тесса  открыла  было  рот,  чтобы
поправить хозяйку, но вовремя прикусила язык. Вполне возможно, та  знать
не знает, что это за штука - хлопок.
   -  Замерзли  небось  в  такой  легонькой  одежонке.  -  Вдова  Фербиш
распахнула ставни. - Может, хотите переодеться во что-нибудь потеплей?
   В комнату ворвался холодный ветер. Тесса вздрогнула. Пока ставни были
закрыты, она чувствовала себя сносно, но теперь...
   - Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь шаль?
   Вдова  Фербиш  выразительно  помотала  головой.  Она  была  старше  и
массивнее брата. Встретила она их с  замысловатой  вышитой  повязкой  на
левом глазу. Теперь повязка  была  сдвинута  на  лоб,  и  глаз  под  ней
оказался вполне здоровым, правда, малюсеньким, словно бусинка.
   - Шали у меня нет, мисс. Чего нет, того нет. Зато  я  могу  дать  вам
отличное теплое шерстяное платье. - Фербиш открыла и вторую створку.
   От реки шел запах гниющих овощей, тухлого мяса и мочи. Тессу чуть  не
стошнило. Как люди могут жить в такой вонище?
   - Конечно, даром я вам его не отдам. - Вдова Фербиш  многозначительно
подняла жирный палец. - Услуга за услугу, как говорится.
   Тесса нахмурилась. Она уже догадалась, что вдовице хочется заполучить
ее  блузку.  Впрочем,  эта  небесно-голубого  цвета  кофточка  с  белыми
пуговичками и кармашком на груди стоила совсем недорого.
   - Хорошо, - согласилась Тесса, - ваше платье в обмен на мою одежду.
   Вдова Фербиш сощурила глаза, и меньший, тот, что  был  под  повязкой,
стал и вовсе крошечным.
   - Всю одежду?
   - Всю. Но сперва я хочу взглянуть на платье.
   Вдова, казалось, обиделась - она  надулась,  опять  подняла  палец  и
сложила  губы  так,  точно  собиралась  презрительно  сплюнуть,   -   но
сдержалась, чуть заметно кивнула и выплыла из комнаты.
   Тесса облегченно перевела дух. Наконец-то одна.
   Она поднялась и прошла по устланному  тростниковой  циновкой  полу  к
окну. Руки ее находились  в  непрестанном  движении  -  точно  мельница.
Комары с отвратительным писком лезли за воротник и за манжеты блузки,  а
одна особо проворная блоха бегала вверх-вниз по руке. Это  место  просто
кишело паразитами. Полчища их карабкались по спине, заползали в штанины.
Потому-то Тессе и приходилось то и дело хлопать себя по ногам и плечам -
она не выносила насекомых.
   В очередной раз шлепнув по плечу  левой  рукой,  она  услышала  треск
рвущейся материи. Проклятие. Один из шипов кольца зацепился за шов.  Она
начисто  забыла,  что  носит  эту  штуку.  Тесса   осторожно   распутала
застрявший в волокнах ткани золотой зубчик и освободила руку. На  ладони
еще оставалось немного запекшейся крови,  но  боли  она  практически  не
чувствовала, разве что легкий зуд у основания среднего пальца.
   Комната была освещена только закоптелым медным фонарем. Тесса подошла
поближе и, чтобы рассмотреть кольцо, наклонилась над  ним.  От  горького
дыма сразу запершило в горле; блики пламени заиграли на золотом  ободке.
Что, если она снимет его? Сможет ли она тогда вернуться на лужайку?
   И хочет ли она этого?
   Запах сухой  травы  был  последним,  что  запомнила  Тесса  из  своей
прогулки по лесу. Она помнила его абсолютно ясно, потому что этот  запах
сопровождал ее все время путешествия - или как назвать то,  что  привело
ее сюда. Шум океана и запах сена.
   Боль, тьма, свет.  Как  жирные  точки  на  чистой  странице  -  боль,
ожидание, страх. Тесса отчетливо помнила,  как  проходила  через  каждое
состояние. Пустота в животе, грудная клетка словно  в  тиски  зажата,  и
невозможно поднять веки - точно на них положили тяжелые монеты.  Помнила
она и момент, когда запах сена сменился вонью  незнакомого  переулка.  А
потом оказалось, что изменилось даже солнце - оно теперь светило не  под
тем углом.
   Оно двигалось с запада на восток. И это не было мимолетным ощущением.
Она постепенно осознала, что солнечный луч с ее правой щеки  неторопливо
переползает на  левую.  В  жизни  ей  не  доводилось  испытывать  ничего
подобного. Тесса почувствовала это каждой клеточкой  кожи,  всем  телом,
всем душой. Солнце просто не может так двигаться. Не может. Никогда.
   К шуму моря прибавились еще какие-то звуки  -  и  тогда  она  открыла
глаза.
   Все изменилось. Над головой  кружили  чайки.  Лаяли  собаки,  хрюкали
свиньи, гоготали гуси. Воняло невыносимо.  Противный  сладковатый  запах
гниющих растений  смешивался  с  запахами  моря.  В  лицо  било  солнце,
порывистый ветер трепал тонкую блузку.  Под  ногами  прошмыгнула  крыса.
Жужжали синие мухи. От новых ощущений у Тессы голова пошла  кругом.  Она
поскользнулась на чем-то -  хотелось  надеяться,  что  это  была  просто
грязь, и, пытаясь удержаться на ногах, заметила  двух  приближающихся  к
ней мужчин. Ага, значит, не все изменилось. Мужчины остались  мужчинами.
И  встреча  с  незнакомцами  в