он в Форменосе, его сила помогла бы  чему-нибудь.
Но он был бы тоже убит, как и намеревался Мелькор.
     Затем Феанор покинул круг судьбы и бежал в отчаянии  в  ночь,  потому
что его отец был дороже ему, чем свет Валинора или  несравненные  создания
его рук. Да и кто из сыновей Эльфов или людей имел более великого отца?
     Многих опечалило горе Феанора, но  утрата  постигла  не  только  его.
Яванна плакала возле холма в страхе, что тьма навсегда поглотит  последние
лучи Света Валинора. Потому что, хотя Валар еще не  совсем  осознали,  что
произошло, они понимали: Мелькору помогло нечто, пришедшее извне Арда.
     Сильмарили исчезли, и могло показаться безразлично, сказал бы  Феанор
Яванне "да" или "нет". И все же, сказал бы "да" до того, как пришли  вести
из Форменоса, может быть его  последующие  действия  стали  бы  иными.  Но
теперь судьба Нольдора была решена.
     Тем временем Моргот, избегая преследования Валар, пришел в бесплодные
земли Арамана. Эта страна лежала на севере, между горами Пелори и  Великим
Морем, подобно  Аватару  на  юге.  Но  Араман  был  обширнее:  там,  между
побережьем и горами, находились обширные равнины, более  холодные,  потому
что льды здесь подходили ближе.
     Моргот и Унголиант поспешно пересекли эту местность и,  пройдя  через
густые туманы Ойомуре, добрались до Хелкараксе,  где  узкий  пролив  между
Араманом и Средиземьем был заполнен битым льдом.
     И Моргот переправился  через  него  и  вернулся,  наконец,  на  север
Внешних земель.
     Они пришли вместе, потому что Моргот не мог ускользнуть от Унголиант,
и ее облако все еще окружало его, а все ее глаза следили за ним.
     Так они оказались в той местности, которая лежала к северу от  залива
Дренгист. Теперь Моргот приблизился к руинам Ангбанда, где находилась  эта
огромная западная крепость. И Унголиант понимала, на что  он  надеется,  и
знала, что здесь он попытается ускользнуть от нее.
     И она остановила Мелькора, требуя, чтобы он исполнил свое обещание.
     - Черное сердце! - сказала она. - Я сделала то, что ты потребовал. Но
я все же голодна!
     - Чего же тебе еще? - ответил Моргот. - Или ты хочешь  упрятать  весь
мир в свое брюхо? Этого я тебе не обещал! Я его повелитель!
     - Столько мне не  нужно,  -  сказала  Унголиант.  -  Но  ты  унес  из
Форменоса огромное сокровище, и я желаю получить его. Да, и ты отдашь  его
из своих рук!
     Тогда Мелькор был вынужден уступить ей драгоценные камни, захваченные
им, один за другим, неохотно. И она сожрала их, и их красота  погибла  для
мира. Еще огромнее и чернее стала Унголиант, но голод ее был ненасытен.
     - Только из одной руки давал ты, - сказала она. -  Только  из  левой.
Разожми свою правую руку!
     Но в правой руке Моргот крепко сжимал Сильмарили,  и  хотя  они  были
заключены в хрустальной шкатулке, огонь их начал жечь руку Моргота, и  она
скрючилась от боли. Но Моргот не разжал ее.
     -  Ты  получила,  что  тебе  причиталось.  Потому   что   лишь   моим
могуществом, что я вложил в тебя, твоя работа была завершена. Ты не  нужна
мне больше. Эти вещи ты не получишь и не увидишь.  Я  объявляю  их  своими
навсегда!
     Но Унголиант стала еще больше, а он - меньше, ибо его  сила  ушла  от
него. И Унголиант нависла над Морготом,  и  ее  облако  сомкнулось  вокруг
него. И она опутала Моргота сетью из крепчайших нитей и стала душить его.
     Тогда Моргот издал ужасный крик, эхом отозвавшийся в горах, и  потому
та местность была названа Ламмот, так как эхо его голоса оставалось там  и
впоследствии. И если кто-нибудь, крикнув там громко,  пробуждал  его,  вся
местность между холмами и морем  наполнялась  звуками  воплей  мучительной
боли.
     Никто в северном мире не слыхал крика более громкого и ужасного,  чем
крик Моргота в тот  час.  Горы  содрогнулись  и  земля  затряслась,  утесы
раскалывались на части. Глубоко в закрытых пещерах был слышен этот крик, и
далеко отсюда, под разрушенными  залами  Ангбанда,  в  подземельях,  куда,
разгоряченные атакой, не спускались Валар, все еще таились Балроги, ожидая
возвращения их повелителя.  И  теперь  они  тут  же  сорвались  с  мест  и
перебрались через Хитлум, как огненная буря ринулись к Ламмоту.
     Своими пламенными бичами они взорвали в клочья паутину  Унголиант,  и
она испугалась и обратилась в бегство, извергая черный  туман,  скрывавший
ее. Покинув север, Унголиант спустилась в Белерианд и поселилась под Эреди
Горгоротом, в  темной  долине,  что  впоследствии  получила  название  Нан
Дургонтеб - Долина Ужасной Смерти -  из-за  ужаса,  которым  наполнила  ее
Унголиант.
     Там во время  Ангбанда  жили  другие  мерзкие  твари,  имевшие  образ
пауков, и Унголиант сочеталась браком с ними и пожирала их. И  даже  после
того, как она покинула те места и ушла, когда ей захотелось, на забытый юг
мира, ее потомки жили в долине и  ткали  свою  отвратительную  паутину.  О
дальнейшей же судьбе Унголиант не рассказывает ни  одна  история.  Все  же
некоторые  утверждают,  что  ей  давным-давно  пришел  конец,   когда   от
ненасытного голода она сожрала, наконец, самое себя.
     Итак, страх Яванны, что Сильмарили будут поглощены и уйдут  в  ничто,
не оправдался, но они остались во власти Моргота. И он, теперь  свободный,
снова собрал всех своих слуг, кого смог найти, и привел к руинам Ангбанда.
Там он вырыл заново огромные залы и темницы и  над  входом  в  них  возвел
трехглавую гору Тангородрим, над которым всегда густо  клубился  зловонный
черный дым. И в Ангбанде собралось бесчисленное войско  зверей  и  демонов
Моргота, и раса выведенных им Орков росла и умножалась в недрах земли.
     Черная тень пала на Белерианд, и в Ангбанде Моргот  выковал  огромную
железную корону и провозгласил себя  королем  мира.  И  в  знак  этого  он
вправил  Сильмарили  в  свою  корону.  Его  руки  были   сожжены   дочерна
прикосновением  к  этим  священным  камням,  и  черными   они   оставались
впоследствии. Никогда уже не удалось  Морготу  избавится  от  боли  ожога,
державшей его в непроходящей ярости.
     Эту корону он никогда не снимал,  хотя  тяжесть  ее  стала  для  него
невыносимой. Всего лишь один раз  покинул  он,  тайно  и  ненадолго,  свои
владения на севере, и редко выходил из подземной крепости, управляя оттуда
своими армиями. И только раз за все время  существования  его  королевства
Моргот сам брал в свои руки оружие.
     Сейчас больше, чем в дни Утумис,  до  того,  как  гордость  его  была
унижена, ненависть Моргота сжигала его, и лишь  в  господстве  над  своими
слугами, в совращении их ко злу он успокаивал свой дух. И власть  Моргота,
как одного из Валар, сохранялась долго, хотя и обернулась  жестокостью.  И
перед его лицом все, кроме самых  сильных,  погружались  в  черную  бездну
страха.
     И вот, когда стало известно, что Моргот покинул Валинор, и погоня  за
ним оказалась тщетной - тогда Валар надолго задержались во  тьме  в  Круге
Судьбы, и Майяр, и Ваньяр стояли рядом и  плакали.  Нольдорцы  же  большей
частью вернулись в  Тирион  и  оплакивали  там  омрачение  их  прекрасного
города. Через сумрачный проход Калакирна в город медленно втекали туманы с
темных морей, окутывая башни, и светильник Миндона едва был виден во тьме.
     И тогда Феанор неожиданно появился в городе и призвал всех  прийти  к
дому короля на вершине Туны. Но приговор об изгнании, вынесенный ему,  еще
не был отменен, и Феанор тем самым восстал против  Валар.  Поэтому  быстро
собралась огромная толпа, желая узнать, чего он хочет. Нольдорцы  принесли
с  собой  множество  факелов,  так  что  холм  и  все  лестницы  и  улицы,
поднимающиеся из него, были залиты их светом.
     Феанор был искусным оратором, и слова его имели  большую  власть  над
сердцами, когда он  хотел  этого.  И  в  ту  ночь  Феанор  выступил  перед
Нольдорцами с речью, которую они запомнили навсегда.
     Свирепыми и ужасными были его слова, полными ярости и гордыни. Слушая
их, Нольдорцы в возбуждении своем дошли до безумия. Его гнев  и  ненависть
были главным образом обращены к Морготу, хотя многое из того, что  говорил
Феанор, породила ложь самого Моргота. Но Феанор  обезумел  от  горя  из-за
убийства его отца и похищения Сильмарилей. Теперь он требовал  королевской
власти над всем Нольдором, потому что Финве был мертв.
     - Почему, о, народ Нольдора, - кричал он, - почему мы и впредь должны
служить завистливым Валар, которые  не  могут  даже  в  своем  собственном
королевстве уберечь нас от их врага? И пусть он сейчас враг им, разве  они
и он не одного рода? Мщение гонит меня отсюда, но будь даже  иначе,  я  не
остался бы дольше в одной стране с родичами убийцы моего  отца!  С  родней
вора, укравшего мое состояние! И все же не я один обладаю мужеством  среди
этого мужественного народа. Разве все вы  не  потеряли  вашего  короля?  И
разве вы больше ничего не потеряли, запертые здесь, в этой тесной  стране,
между горами и морем? Да, здесь был свет, которым Валар превозносились над
Средиземьем, но теперь тьма уравняла все. Должны ли  мы,  кому  не  грозит
смерть, вечно тосковать здесь, жители мрака,  окутанные  туманами,  тщетно
источающие слезы и не знающие сострадания моря? Или же мы вернемся  в  наш
собственный дом?  В  Куивиэнене  бегут  свежие  истоки  под  звездами,  не
затемненными облаками, а вокруг лежат обширные земли, где мог  бы  бродить
свободный народ. Они все еще там и ждут нас, тех, кто безрассудно  покинул
их. Уйдем отсюда! Пусть за этот город держатся трусы!
     Долго говорил  Феанор,  убеждая  Нольдор  последовать  за  ним,  дабы
собственными силами завоевать свободу  и  великие  королевства  в  странах
востока, пока не станет слишком поздно. И он повторил ложь Мелькора, будто
Валар держат их пленниками, чтобы люди смогли править Средиземьем.  Многие
из Эльд Aрамa услышали тогда впервые о Последующих.
     - Прекрасным будет завершение, - воскликнул Феанор, - хотя  предстоит
долгая и трудная дорога! Скажем рабству: "прощай"! Но также простимся и  с
покоем! Скажем: "прощай, слабость"! Скажем: "прощай, наши  сокровища"!  Мы
создадим еще большие! Отправляйтесь в путь налегке, но  возьмите  с  собой
ваши мечи, потому что нам идти дальше, чем ходил Ороме,  быть  выносливее,
чем Тулкас: мы никогда не откажемся от преследования. За Морготом хоть  на
край земли! Его ждет война и неумирающая ненависть! Но когда мы победим  и
снова завладеем Сильмарилями, тогда мы и  только  мы  станем  повелителями
неиссякаемого света и хозяевами блаженства и красоты Арда! Никакая  другая
раса не отстранит нас!
     И Феанор произнес ужасную клятву.
     Его семеро сыновей встали рядом с ним и принесли тот же самый обет, и
красными как кровь были их развернутые знамена в ярком свете факелов.  Они
принесли клятву, которую никто не мог нарушить,  от  которой  нельзя  было
отказаться, даже во имя Илюватара. Они призвали против себя  вечный  мрак,
если не сдержат ее. А свидетелями этого избрали Манве и Варду, и священную
гору Таникветиль. Они поклялись преследовать, пока существует  мир,  своей
местью и ненавистью всякого, кто завладеет Сильмарилями - будь  то  Валар,
демон, Эльф, или еще не рожденный  человек,  или  любое  другое  существо,
великое или малое, доброе или злое, которому еще  предстоит  появиться  до
конца дней.
     Так сказали Маэдрос, Маглор и Колегорм, Куруфин и Карантир,  Амрод  и
Амрас, князья Нольдора. Многие  испугались,  услышав  эти  ужасные  слова.
Потому что, поклявшись так,  к  добру  или  ко  злу,  клятву  нельзя  было
нарушить, и она  будет  преследовать  принесшего  обет,  но  преступившего
клятву, до конца мира. Поэтому Фингольфин и  Тургон,  его  сын,  выступили
против Феанора, и снова послышались гневные речи, и в ярости дело едва  не
дошло до мечей.
     Но Финарфин, как обычно, заговорил  спокойно  и  пытался  утихомирить
Нольдорцев, убеждая их остановиться и серьезно подумать, пока не произошло
непоправимое. И Ородрет, его сын, присоединился к этим словам. Финрод  был
на стороне Тургона, своего  друга,  но  Галадриэль,  единственная  женщина
Нольдора, державшаяся в этот  день  гордо  и  мужественно  среди  спорящих
князей, страстно убеждала Нольдорцев покинуть  Аман.  Она  не  произносила
никакой клятвы, но слова Феанора о Средиземье зажгли ее сердце, потому что
она  мечтала  увидеть  обширные,  неохраняемые   земли   и   править   там
королевством по собственной воле. Одного мнения с Галадриэль  был  Фингон,
сын Фингольфина, которого так же задели слова Феанора, хотя он мало  любил
его. А к Фингону, как обычно,  присоединились  Ангрод  и  Аэгнор,  сыновья
Финарфина. Однако эти трое держались спокойно и не выступали против  своих
отцов.
     Наконец, после долгих споров верх взял  Феанор,  зажегший  в  большей
части  собравшихся  там  Нольдорцев  стремление  к  новому,  к  незнакомым
странам.  Поэтому,  когда  Финарфин  снова  выступил  против  опрометчивых
поступков, призывая не торопиться,  поднялся  громкий  крик:  "Нет,  уйдем
отсюда!" - и Феанор с сыновьями тотчас начали подготовку к выступлению.
     Те, кто отважился избрать этот мрачный путь, плохо представляли  себе
его трудности. К тому же  все  делалось  сверхспешно,  потому  что  Феанор
торопил их, опасаясь, как бы его слова не остыли в сердцах Нольдорцев и не
возобладали другие советы, и при всех его горделивых речах он не забывал о
могуществе Валар. Но из Вальмара не появился  ни  один  вестник,  и  Манве
хранил молчание. Он не  запрещал  и  не  препятствовал  замыслам  Феанора,
потому что Валар были опечалены тем, что их  обвинили  в  злых  намерениях
против Эльдара, и в том, что они удерживают Эльфов у себя, против их воли,
в плену. Сейчас Валар лишь  наблюдали  и  выжидали,  так  как  им  еще  не
верилось, что Феанор сможет подчинить себе войско Нольдора.
     И действительно, когда Феанор  принялся  выстраивать  Нольдорцев  для
выступления, тотчас начались  раздоры.  Потому  что  он,  хотя  и  склонил
слушавших его  к  уходу,  однако,  никто  не  собирался  признать  Феанора
королем. Большой любовью пользовались  Фингольфин  и  его  сыновья,  и  их
домочадцы, как и основная часть  жителей  Тириона,  отказались  выступить,
если их поведет Феанор.
     Так, в конце концов,  разделившись  на  две  части,  войска  Нольдора
двинулись в свой горький путь.
     Феанор и его приверженцы шли в авангарде,  большая  же  часть  войска
следовала сзади под руководством Фингольфина.  И  он  вел  вопреки  своему
разуму - потому что Фингон - его сын, понуждал  его.  И  еще  потому,  что
Фингольфин не мог покинуть свой народ, страстно  желавший  уйти,  доверить
его опрометчивым решениям Феанора. К тому же он не забыл  своего  обещания
брату перед троном Манве.
     С Фингольфином шел и Финарфин - по тем  же  причинам,  но  он  больше
других не хотел уходить. И из всех Нольдорцев Валинора  -  а  они  выросли
теперь в многочисленный народ - едва одна десятая отказалась отправиться в
путь: некоторые из любви к Валар (и в немалой степени к Ауле),  другие  из
любви к Тириону и к прекрасным вещам, созданным ими, и никто -  из  страха
перед опасностями пути.
     Но лишь только запели трубы, и Феанор  вышел  из  ворот  Тириона,  от
Манве прибежал, наконец, посланец и сказал:
     - Только против безумия Феанора будет мой совет: не  уходите!  Потому
что час недобрый, и ваша дорога приведет к бедам, которых  вы  не  сможете
предвидеть. В ваших поисках Валар не окажут вам никакой помощи,  но  и  не
будут препятствовать  вам,  ибо  вы  должны  знать:  как  вы  пришли  сюда
свободно, так свободно и уйдете. Но ты,  Феанор,  сын  Финве,  изгоняешься
собственной клятвой. Дорого тебе обойдется то, что не  распознал  ты  ложь
Мелькора. Ты говоришь, что он -  Валар.  Тогда  тщетна  была  твоя  клятва
отомстить ему, ибо в пределах Эа никогда не сможешь ты никого  одолеть  из
Валар, пусть  даже  Эру,  чье  имя  ты  призывал,  сделал  бы  тебя  втрое
могущественнее, чем ты есть.
     Но Феанор засмеялся и ничего не  ответил  вестнику,  но  обратился  к
Нольдору:
     - Так! Значит, пусть этот доблестный  народ  отправит  наследника  их
короля в изгнание с одними лишь его сыновьями и вернется к своему рабству?
Но если кто-нибудь пойдет со мной, я скажу им: вам предвещают беды?  Но  в
Амане мы уже видели их. В Амане мы пришли от блаженства к  скорби.  Теперь
мы попробуем другое: через скорбь найти  радость  или,  по  крайней  мере,
свободу!
     Затем, обернувшись к вестнику, он воскликнул:
     - Скажи, Манве Сулимо, Верховному Королю Арда, вот что:  если  Феанор
не может свергнуть Моргота, он во всяком случае  не  замедлит  напасть  на
него и не станет праздно сидеть в печали. И, может быть, Эру вложит в меня
огонь больший, чем ты предполагаешь. По крайней мере, я нанесу такие  раны
Валар, что даже могущественные в Круге Судьбы удивятся, услышав это. Да, и
в конце концов, они последуют за мной. Прощай!
     В эту минуту голос Феанора звучал так повелительно  и  величественно,
что даже вестник Манве поклонился ему и, как будто узнав все,  что  хотел,
покинул их. А Нольдорцы были покорены. Поэтому они продолжали свой  поход,
и дом Феанора шел впереди их вдоль побережья Эленде,  и  ни  разу  они  не
оглянулись на Тирион на зеленом холме Туна. Медленно  и  не  так  уверенно
следовало за ними войско Фингольфина. Там первым был  Фингон,  а  замыкали
шествие Финарфин и  Финрод,  и  много  других  доблестнейших  и  мудрейших
Нольдорцев. Они часто оборачивались, чтобы взглянуть  на  свой  прекрасный
город, пока светильник Миндон Эльдалие не исчез в ночи.
     В большей мере, чем другие изгнанники, унесли они оттуда воспоминания
о покинутом ими блаженстве и даже некоторые из вещей, созданных там ими  -
утешение и бремя в пути.
     Теперь Феанор вел Нольдор на север, потому что главной его целью было
преследование Моргота. Кроме того, Туна у подножия Таникветиля  находилась
в таком месте, где разделявшее Аман Великое море было неизмеримо шире, чем
на севере, где сближались Араман и побережье Средиземья.
     Но по  мере  того,  как  разум  Феанора  остывал  и  рассудительность
возвращалась  к  нему,  Феанор   с   опозданием   сообразил,   что   столь
многочисленному войску никогда не  преодолеть  долгие  лиги  к  северу  и,
наконец, не пересечь море без помощи кораблей. Но  чтобы  построить  такой
большой флот, потребовалось бы много времени и тяжелого труда,  будь  даже
среди Нольдора мастера, искусные в  этом  ремесле.  Поэтому  Феанор  решил
убедить Телери, давнишних друзей Нольдорцев, присоединиться  к  ним,  и  в
своем озлоблении  он  подумал,  что  таким  образом  могущество  Валинора,
возможно, уменьшится, зато силы Феанора для войны с Морготом возрастут.
     Тогда он поспешил в Альквалонде и обратился  к  Телери  так,  как  он
говорил прежде, в Тирионе.
     Но Телери остались равнодушны к его  словам,  хотя  их  действительно
опечалил уход родичей и давних друзей, они предпочитали  отговаривать  их,
чем помогать им. И они не дали  им  ни  одного  корабля  и  не  помогли  в
строительстве против воли Валар. Что касается их самих, Телери  не  желали
другого дома, кроме берегов Эльдамара, и другого повелителя, кроме  Ольве,
князя Альквалонде.
     Ольве не обращал свой слух к Морготу, не приютил его в своей стране и
по-прежнему верил, что Ульмо и другие  великие  среди  Валар  еще  излечат
раны, нанесенные Морготом, и что ночь еще сменится новым рассветом.
     Тогда  Феанора  охватил  гнев,  потому  что  его   все   еще   пугало
промедление, и он в сердцах сказал Ольве:
     - Однако, вы-то были  рады  принять  нашу  помощь,  когда  малодушные
бездельники пришли, наконец, к этим берегам, почти  с  пустыми  руками!  В
лачугах на морском берегу жили вы до сих пор, если б Нольдорцы не выделили
вам гавань и не трудились на ваших стенах!
     Но Ольве ответил:
     - Мы не отказываем в дружбе, но может быть, в ее  обязанности  входит