"Шестьсот миль, - подумала я. - А я
могла бы преодолеть это расстояние со всеми удобствами за три дня".
     В долинах  росло  дерево  лапуур  с  похожими  на  пружины  листьями,
заполнявшее их, как озеро. В тишине усеянного  дневными  звездами  полудня
они находились в слабом, но непрерывном  движении.  Когда  мы  ехали  вниз
между  серыми,  развевающимися,  лентообразными  метелками  листьев,   они
сжимались, обнаруживая свою чувствительность к теплу.
     Я  подняла  руку,  чтобы   отвести   их   в   сторону,   и   метелки,
соскальзывавшие с прохладных боков мархаца, извивались и цеплялись за кожу
моей руки. Это была их естественная реакция на температуру моего тела,  но
я содрогнулась. Он  поджидает  неглубоко  под  поверхностью,  этот  страх,
который возбуждает жизнь на чужой земле.
     Я видела поляны, над которыми поднимался дым, указывавший на  наличие
поселений, а далее тянулись нивы. В некоторых местах уже  сжигали  стерню,
но когда  мы  съехали  с  горы,  по  сторонам  от  дороги  стояли  тучные,
золотисто-желтые хлеба.
     Рурик склонилась со своего мархаца, сорвала один стебель и предложила
мне один из двух росших  на  нем  колосьев.  Продолжая  ехать,  мы  жевали
горькие зерна и выплевывали мякину.
     После  полуденного  отдыха  мы  отстали  и  нам   пришлось   догонять
кавалькаду. Они двигались сильно растянутой линией, болтали друг с  другом
и пели.
     - Традиционные визиты являются  приятной  обязанностью,  -  объясняла
Рурик, - даже если они требуют того, чтобы ехать верхом до такого забытого
Богиней наружного поста, как Черепная крепость. Но они  достаточно  чутки,
если это необходимо.
     Тот, кто составлял гипноленты ксеногруппы по языкам, пожалуй, никогда
не мог появляться поблизости от казарм Дамари-На-Холме. Диалект этих людей
не был мне понятен, хотя из того немногого, что я улавливала,  было  ясно,
что говорили об инопланетянке. Я мысленно отметила для себя,  что  позднее
нужно спросить об этом Марика.
     В середине  второй  половины  дня  небо  стало  затягивать  облаками,
поднялся западный ветер. Вскоре пошел дождь.  Несколько  капель  упало  на
землю сквозь листья деревьев лапуур, лес зашумел под ливневым  шквалом,  и
видимость сузилась до серого, тесного круга. Я  поспешно  освободила  свой
плащ из ремней, надела его и накинула на голову капюшон.
     Дождь промочил бедра и плечи. Я чувствовала,  как  у  меня  по  спине
текла вода, и видела, как лилась с края капюшона.  Вся  группа  сбилась  в
круг вокруг повозок, все накинули капюшоны и наклонили  вперед  головы,  а
дождь барабанил по спинам.
     Рурик подъехала к ротмистру, чтобы посовещаться с ним.
     Жители Южной земли пользуются одним и тем же словом  для  обозначения
дороги  и  границы.  Мы  ехали  главным   образом   тропами,   являвшимися
одновременно и границами телестре. Я  высматривала  пограничный  камень  с
символом Ханатры. Вечер прошел в странном желтом свете ливня.
     У меня болели ноги,  ломило  спину  и  я  настолько  промокла,  будто
искупалась в реке. Гер уныло брел за мархацем Рурик. Я молчала, потому что
знала о своей  чувствительности  и  уязвимости.  Я  даже  не  осмеливалась
представить себе, как буду себя чувствовать,  когда  закончится  эта  езда
верхом и я встану на ноги. Однако сейчас-то и не стоило мечтать о чудесных
условиях жизни  в  примитивных  обществах  и  требовать  себе  джип,  если
приходится под дождем ехать верхом на мархаце.
     Дул ураганный ветер. Мы продолжали  двигаться  рысью.  Где-то  позади
меня ругался и отплевывался всадник.  Я  думала  о  теплой  пище,  горячих
напитках и ванне.
     - Далеко еще?
     Рурик характерным для нее жестом опустила плечи  и  сразу  же  пожала
ими.
     - Два или три зери. Не далеко.
     - Там будет Герен?
     - Он еще в городе. Садри там является  с'ан  телестре,  с  нею  вы  и
познакомитесь.
     Вскоре после этого мы подъехали к развилке и увидели  на  пограничном
камне символ Ханатры. Когда мы ехали  по  телестре,  дождь  превратился  в
редко падавшие капли. Рурик ехала рядом с Кемом, а  я  -  немного  отстав,
рядом с Мариком и остальными.
     Мы перевалили через небольшую возвышенность, и я увидела на пурпурном
фоне дождевых туч поселение, освещенное низким, заходящим солнцем. Сначала
я приняла его за деревню к тому же  значительных  размеров,  -  потом  мне
бросилось в глаза то, что все здания были  соединены  друг  с  другом;  от
центрального многоугольника каменного здания отходили различные пристройки
и ответвления, занимавшие площадь, равную нескольким моргенам.
     Мы проехали мимо складов и помещений  для  животных  и  через  ворота
въехали во двор  величиной  с  поле.  Бледно-желтые  камни  блестели,  как
золотые, в свете заходившего на западе солнца. Колодец был окружен  стеной
со старинным замковым камнем в своде.
     Прибежала целая толпа аширен, они галдели  и  визжали,  приседали  на
корточки,  вслед  мархацам,  шлепавшим  по  развалившимся  лужам,   шипели
покрытые рыжей шерстью животные. Кем выкрикнул команду, всадники спешились
и сразу же принялись разводить своих животных по хлевам.  Тем  временем  к
аширен присоединились  взрослые,  некоторые  из  них  помогали  всадникам,
другие подходили, чтобы поприветствовать Рурик.
     Чувствовалось неподдельное уважение в том, как они к ней  обращались.
Она вела себя внешне непринужденно, но было очевидно, что она пользовалась
известностью и доброй славой.
     - Кристи, - крикнула она и подошла ко мне.
     Я перекинула ногу через круп Гера, сползла на землю и упала бы  прямо
в грязь, если бы ортеанка вовремя  не  протянула  руку,  чтобы  подхватить
меня.
     - О,  боже!  -  я  низко  наклонилась  и  стала  растирать  сведенные
судорогой мышцы на бедрах и икрах.
     - Первый день был легким. Подождите до завтра.
     Я произносила все имирианские  проклятья,  какие  только  знала.  Она
смеялась, подталкивая меня своей рукой к двери дома, где  мы  укрылись  от
дождя, попав в облицованное каменными плитами  помещение.  Из  моих  сапог
текла вода, образуя на полу лужу. Я попробовала потянуться и вздрогнула.
     - Потом нам  нужно  сделать  обход  и  проверить,  как  расположились
остальные, - сказала  Рурик,  обернулась  и  крикнула  какой-то  невысокой
женщине: - Садри! Садри, в этой телестре есть где-нибудь горячая вода?


     От небольшого железного котла исходил жар.  Горячая  вода  по  трубе,
проходившей от двери в ванную комнату, заполняла  емкость,  которая  имела
такой вид, как будто ее  вырубили  из  цельной  гранитной  глыбы.  Комнату
наполнял  вызывавший  головную  боль  запах  лапуура,  древесина  которого
превосходно горит.
     Я сидела на одном из находившихся под  водой  сидений  и  отдыхала  в
почти невыносимо горячей воде. Это  было  блаженство.  Напротив,  тоже  на
одном из подобных сидений,  сидела  Рурик,  ее  черная  укороченная  грива
лежала на воде,  как  водоросли.  Она  окунула  голову,  зажмурила  глаза,
промыла их и  стала  массировать  обрубок  своей  правой  руки.  Она  была
отделена на середине между локтем и плечом и представляла собой  обтянутую
гладкой кожей часть тела, выглядевшую не пугающе, но неестественно.
     - В сырую погоду он болит, - сказала она, снова окунулась с головой и
с фырканьем выпрямилась. - Этим я тоже обязана Мелкати и Алес-Кадарету.
     - А что это была за история  с  Мелкати?  -  спросила  я.  -  Мне  бы
хотелось послушать.
     - Всю историю? Да, вы правы. Может быть, она не началась бы так рано,
если бы дело было не в этом.
     Я мылась песочным мылом. Каждая часть  моего  тела  болела.  Когда  я
подняла голову, Рурик сказала:
     - Я не могу вам это  объяснить,  не  рассказав  вам  кое-что  о  моей
телестре, так что наберитесь терпения.
     - Вам не нужно этого рассказывать.
     Немного помолчав, она сказала:
     - Я говорила с представителями вашей расы. Это правда,  что  в  вашем
мире люди, принадлежащие к одному дому, живут отдельно, в разных странах и
это не считается позором?
     - Да, это верно. - Я видела, что это еще не убедило ее. - Например, я
жила в различных частях Британских островов. На юге, когда еще  были  живы
мои родители - они умерли когда мне было тринадцать, - а потом в  Лондоне,
в семье де Лайл, которая является  ветвью  нашего  рода.  -  Я  машинально
добавила: - Они никогда не были чем-то обязаны семье Кристи, но  не  могли
отказаться принять меня к себе.
     - Но они были вашей телестре. -  Рурик  смотрела  на  меня,  прищурив
глаза.
     - Они были родственниками со стороны моей матери. Кристи  никогда  не
были  достаточно  хороши  для  де  Лайлов.  Я  предполагаю,   что   решила
воспользоваться  ими  для  своей  пользы  -  они  были  старинной   семьей
дипломатов, - но не уверена в том, не воспользовались ли они мной,  сделав
из меня еще одного профессионального дипломата. -  Я  перестала  говорить.
Усталость давал себя знать, но я заставила себя продолжить.
     - Что бы с нами было, если бы нас не  швыряла  жизнь?  -  риторически
спросила Рурик. - Я не стала бы солдатом, а вы - послом. То есть, это  был
род вашей матери или вашей кормилицы, няньки?
     - Она родила меня. - Родственные отношения на Орте сложны. - Но пусть
это не мешает вам рассказывать мне о Мелкати.
     Ее темное лицо,  которое  я  видела  сквозь  пар,  было  серьезным  и
искренним. Это был тот момент (хотя тогда я это вряд ли осознавала), когда
мое отношение к ней изменилось и она стала для меня личностью.
     - Значит, вы смотрите на это таким образом, - сказала она. - Я смотрю
на это также. Это то, что случилось с вами, обитателями другого мира. Вы -
амари, лишенные матери. И земли.
     - Могу понять, что это, пожалуй, так и выглядит.
     - А моя телестре... - Она кивнула, как бы сравнивая. - Если бы у  нас
был Говорящий с землей, который вел бы нас по правильному пути, то было бы
иначе, однако церковь в Мелкати всегда имела слабые позиции. А Орландис  -
это бедная телестре, она может  прокормить  только  тех,  кто  там  живет.
Думаю, что я была лишней, как и вы. И, к тому же, у меня желтые глаза.
     Как это было? Мой отец был путешественником, он отплыл однажды весной
на корабле из Алес-Кадарета, а спустя семь лет вернулся,  не  имея  ничего
кроме одежды, что было на нем, и ребенка. Этим ребенком была я.  Он  знал,
что будет обузой для телестре, если останется, и потому он и его  брат  со
своими сыновьями отправились в Алес-Кадарет, чтобы заработать  денег.  Это
было в лето Белой Эпидемии. Она убила его и пощадила остальных.
     Она села прямо - вода стекала у нее  с  плеч  -  и  стала  намыливать
покрытую шрамами верхнюю часть туловища.
     - Таким образом, половина моего рода осталась  в  Алес-Кадарете,  где
они  служили  л'ри-анами  у  т'Ан  Мелкати,  которая  в  то  время   также
принадлежала к телестре СуБаннасен. Я об этом не  знала,  и  это  меня  не
волновало. Как только я вышла из возраста аширен, я отправилась в  Таткаэр
и поступила на военную службу. Мне следовало  бы  вернуться.  Но  что  тут
будешь делать?
     - Ничего, - ответила я и задумалась о прошлом.
     - Карьера началась в Алес-Кадарете. Все карьеры начинаются  там.  Это
мятежный город. Телестре в Мелкати все без исключения очень бедны. Если бы
это зависело от меня, то я бы изменила границы, вывезла бы половину людей,
чтобы земля могла прокормить остальных... Но против церкви не  пойдешь.  -
Она вздохнула и продолжила: - Это было четыре года назад.  Я  выступила  с
войском, обеспечила пути подвоза и эвакуации и осадила город. Уверенные  в
победе, телестре начали отводить свои силы поддержки. Но кадарет держался.
Наше положение стало ухудшаться, и длилось  это  четыре  времени  года  до
снятия блокады. Под конец было не ясно, не перемрут ли все они от  голода,
прежде чем нас истребит эпидемия; стояло очень жаркое лето,  и  нас  стали
одолевать  все  мыслимые  болезни.  Я   использовала   катапульты,   чтобы
перебрасывать наших мертвых через городские стены.  Это  открыло  для  нас
город. Была жаркая битва, прежде чем СуБаннасен сдалась. Во время нее я  и
была ранена в руку, после  чего  началась  гангрена.  Потом  мне  пришлось
судить кадарет по закону Короны.
     В ее голосе не чувствовалось никакого сожаления. Я взглянула на нее и
поверила, что  все  было  так,  как  она  рассказывала:  она  планировала,
выполняла и убивала.
     - Трое из предводителей бунтовщиков были родом из телестре  Орландис.
Что я могла сделать? Если бы я пощадила их, то это было бы противозаконно.
Но я их ненавидела. О, Богиня, как же я  ненавидела  всю  мою  родню!  Как
можно было по справедливости  обращаться  с  кем-то,  кого  охотнее  всего
выпотрошила бы, как рыбу? Они принялись умолять меня, потом обвинили  меня
в злоупотреблении законом Короны, чтобы отомстить им.
     - И что вы сделали? - спросила я.
     - Что я могла сделать? Они были виновны, и я велела по-весить  их  на
стенах Алес-Кадарета. И я по сей день не знаю, правы ли они  были  в  том,
что говорили.
     - Иногда невозможно сделать то, что нужно.
     Она немного помолчала и затем сказала:
     - Но самое главное во всем этом деле то, что я  приказала  казнить  и
т'Ана Мелкати, брата Сулис. Она в то время была с'ан, а после  этого  сама
стала т'Ан Мелкати. Разумеется, она очень бы хотела моей смерти. Вот это и
есть та история, в которую вы попали.
     - Это произошло бы рано или поздно и без того. Я здесь чужая.
     - Но  она  отступится  от  этого,  если  вы  некоторое  время  будете
находиться вне пределов ее досягаемости. - Она смыла с себя мыло, встала и
непринужденно вылезла из ванны, чтобы взять полотенце. Рурик в отличие  от
того, как это было принято в  Имире,  так  разместила  пуговицы  на  своей
одежде, что одевалась с помощью одной руки.
     Я тоже вылезла из ванны, вытерла волосы и лицо и тут обнаружила,  что
рурик пристально меня  разглядывала.  Она  рассматривала  меня  с  ног  до
головы. Я чувствовала, как покраснела до ушей.
     - Ни одного, - сказала она. - Ни одного шрама, нигде.
     Я едва не лопнула от смеха.
     - Идемте и поищем Сандри, - сказал она, продолжая меня  разглядывать.
- Ваш мир, должно быть, поистине очень необычен. Я спрашиваю себя,  как  к
нему относиться?


     Главный   зал   телестре   ханатре   был   заполнен   людьми.   Кроме
представителей хозяйства, число которых, казалось, охватывало все  степени
родства  вплоть  до  шестого  кузена  и   далее,   л'ри-анов   и   аширен,
воспитывавшихся здесь, собрались еще и солдаты-кавалеристы Кема.
     Вокруг возле стен стояли на карнизах масляные лампы, которые вместе с
огнем, пылавшим в шести больших каминах, очень  ярко  освещали  помещение.
Потолок был низким,  зал  -  длинным,  а  своды  из  бледно-желтого  камня
отбрасывали мягкие тени. Между колоннами были расставлены столы и  длинные
скамьи.
     Большая толпа, собравшаяся в начале трапезы,  разделилась  на  группы
возле каминов. Одни беседовали друг с другом, другие пели - ортеанцы  поют
всюду, где для этого есть  хотя  бы  малейший  повод  -  или  обменивались
сплетнями и слушали солдат, рассказывавших им городские  новости.  Молодые
ортеанцы  сидели  на  мягких  шкурах  вирацу,  били  сторожевых  животных,
боролись друг с другом или спали.
     По различной окраске камня можно было видеть, что  стены  возводились
один или два раза заново с интервалом в столетия. Там, где  сидела  я,  на
скамье в углу возле камина, имевшем размеры небольшой комнаты, камень  был
серого цвета с голубыми прожилками, старый и потертый.
     Марик сидел на корточках на шкурах и сонно смотрел на огонь.  Он  был
смущен; он впервые выехал из своего города. Рурик и Садри сидели рядом  со
мной и разговаривали.
     Я откинулась назад; у меня все еще болело все тело, но я наслаждалась
ощущением чистой и сухой одежды, глядя поверх камина на звезды, блестевшие
в бездымном жаре пламени.
     Это  был  тот  момент  поездки,  какой  приносит  с  собой   ощущение
меланхолии, когда оглядываешься назад и чувствуешь  каждый  отрезок  пути,
каждую долго тянущуюся милю, лежащую между знакомым  и  еще  неведомым.  Я
была самой первой представительницей  моего  вида,  которая  ехала  в  эту
неизвестную страну. Мечта об этом - которую я могла бы мысленно проследить
сквозь годы - побудила меня в идеалистическом  возрасте  четырнадцати  или
пятнадцати лет начать мою карьеру в ведомстве внеземных связей. Реальность
была одновременно более страшащей и удовлетворительной, чем я ожидала.
     Рурик повернулась рядом со мной и  протянула  обрубок  руки  к  теплу
камина.
     - Она у вас все еще болит? - спросила Садри.
     - Нет.
     - Вы были лучшей, - сказала она. Они обменялись взглядами, по которым
я поняла, что они говорили об этом уже ранее. Она обратилась ко мне: - Она
была лучшим бойцом на мечах "харур", какого когда-либо видела Южная земля.
     Ответом Рурик было ее пожатие плечами. Я подумала, что это должно  ее
ранить, когда кто-либо говорит, поскольку еще не была знакома с ортеанским
обычаем публично рыться в чьем-то грязном белье.
     - Я не имею об этом никакого понятия. Вы не можете  сравнить  меня  с
уже  ушедшими  мастерами  или  с  теми,  которые  еще  не  родились,   но,
действительно, уверяю вас, я была лучшей в моем поколении.
     В  ее  голосе  не  было  ни  гордости,   ни   сожаления.   Она   лишь
констатировала факт.
     - У меня все еще  есть  харур-нилгри,  -  добавила  она,  и  губы  ее
растянулись  в  улыбку,  предназначенную  для  Садри.  -  Утратила  ли   я
равновесие или нет,  вы  все  равно  не  отважились  бы  вызвать  меня  на
поединок.
     - Тут вы правы, - согласилась Садри.
     Уютно потрескивал огонь. Она носком ноги подбросила в него полено. Из
дальней части зала зазвучало пение.
     Катра Садри Ханатра была невысокой женщиной, не выше метра сорока,  у
нее была круглая, приземистая фигура. Ее кожа была бледного, как  у  рыбы,
цвета и слегка окрашена цветком прибрежных низменностей. Ее седеющая рыжая
грива была коротко подстрижена.  У  нее  были  морщинистое  круглое  лицо,
большой лоб и широко расставленные глаза, почти  спрятавшиеся  в  складках
кожи. Возраст ее было трудно определить; ей могло быть сколько  угодно  от
пятидесяти до семидесяти. Она была,  пожалуй,  очень  некрасива,  а  когда
мигательные перепонки прикрывали ее глаза, она иногда  напоминала  лежащее
при  смерти  пресмыкающееся.  Однако  у  нее  было  такое  же  добродушное
выражение лица, как и у Герена, и такой же дар - умение принимать гостей.
     - Как поживает Герен? - спросила она Рурик.
     - Он готовит корабли. - В  голосе  Рурик  слышалось  лукавство.  -  Я
предполагаю, что он опять вернулся к идее плавания на запад  и  убежден  в
том, что найдет землю, если будет плыть под парусами на "Ханатре" на запад
в течение пятидесяти дней.
     - Он опять пропадет на какое-то время, а потом вернется  без  всякого
результата, я его знаю. Вы, - сказала  Садри  и  положила  руку  на  плечо
Рурик, - вы - его арикей. Когда вы станете н'ри н'сут Ханатрой?
     - Даже если бы мы были в одной телестре, это не удержало  бы  меня  в
Имире, а его - на суше.
     - Я спрашиваю вас не по  этой  причине.  У  вас  здесь  есть  хорошие
друзья. Я бы  очень  хотела,  чтобы  вы  приезжали  сюда  домой,  а  не  в
солдатские квартиры в каком-то гарнизоне... Вы согласны в этом со мной?  -
неожиданно обратилась она ко мне.
     У меня было желание отговориться тем, что я ничего в этом не понимаю,
но тактичность подобного рода не была здесь принята. Как позднее  об  этом
выразилась Рурик, во всей Южной земле не наберется достаточно такта, чтобы
им можно было наполнить один чан.
     - В моем мире это бы не подействовало, во всяком случае,  в  той  его
части, где я родилась, - ответила я. - Может быть, это получится здесь. Вы
привыкли иметь кормилиц и приемных детей и - не знаю точно