р-нацари  и
промахнулся. Я вжалась в тень, которую отбрасывала скала. Злобно  блеснула
сталь.
     Он сделал выпад, а я стала проводить приемы, с помощью которых  можно
было обезоружить нападающего, но при этом  чувствовала  себя  скованной  и
беспомощной в  холодном  воздухе.  Он,  однако,  приближался,  и  тогда  я
выстрелила в него.
     Тишину утра нарушил звонкий визг.  Я  услышала  крик  Марика,  вскоре
скатившегося вниз по склону. Он держал в руках  мечи  Телук  и  неподвижно
стоял на месте.
     Дикарка безучастно смотрела на происходящее со склона низины.
     Я убрала палец с кнопки,  и  медленно  наступила  угрожающая  тишина.
Парализатор, приятно грея, лежал у меня в руке.
     - Он мертв? - спросил Марик.
     - Не думаю.
     Я опустилась на колени и перевернула тело на спину. Он был тяжел. Его
руки бессильно свисали. Я еще не использовала парализатор против ортеанца.
Если у них была чувствительная нервная система...
     Из его ушей и носа  текла  тонкая  струйка  крови.  Но  сердце  мощно
колотилось под моей рукой.
     "Что же мне с тобой делать?" Я говорила сама с собой. Потом я  отошла
от него - спина его туники пропиталась ледяной водой -  и  стала  собирать
ножи. Узкое лезвие, лежавшее в нескольких футах  от  его  вытянутой  руки,
было харур-нилгри римонской работы.
     Марик осторожно оглядел лежавшего и подошел  ближе,  чтобы  сесть  на
один из обломков скалы. Я  тоже  села,  протерла  себе  кулаками  глаза  и
попыталась снять с себя напряжение. Было тихо.  Так  мы  сидели  некоторое
время. Тени становились короче, по мере того как солнце двигалось в  небе.
Внизу, над Топями, жалобно завывали рашаку-наи.
     - Что будем делать?  -  безрадостно  спросил  Марик.  -  Вы...  мы...
вынуждены будем убить его. Прежде чем он убьет нас.
     Это было совершенно верно, но я просто не могла в этом признаться.
     - Или оставим его здесь. И... только лишь уйдем.  Пусть  земля  убьет
его вместо нас.
     - Нет, так не пойдет. Он - хороший следопыт.  Я  не  могу  все  время
следить, что происходит у меня за спиной, - возразила я.
     - Вы говорите как истинная жительница Южной  земли.  -  Голос  Блейза
прозвучал как хрип. Он наблюдал за нами, опершись на локти.
     - Черт возьми, что же вы опять принялись за старое?
     - Меня наняли с определенной целью, - сказал он.
     - В Топях вы взяли на себя обязанность быть моим телохранителем.
     - В Корбеке я взял на себя обязанность быть вашим арикей,  разве  это
неправда?
     Это сильно разозлило меня. Он  ухмыльнулся,  сел  и  потряс  головой,
чтобы прийти в себя. При этом он потирал  свои  уши,  потому  что,  как  я
предположила, наполовину оглох.
     - От всех проклятых... и мы во многих милях от Мелкати.
     - Я называл имя СуБаннасен?
     Его голова была склонена набок, а лоб наморщен. Я  заметила,  что  он
следил за моими губами, и нарочно повернула голову  в  сторону,  говоря  с
Мариком.
     - Собери наши вещи. Думаю, она не станет ждать нас вечно.
     - Хорошо. А что с ним?
     - Предоставь это мне. - Я взяла  харуры,  оценила  их  вес  и  решила
оставить у себя нож для метания.
     - Можете не упоминать СуБаннасен, - заверила я Блейза,  -  я,  как  и
любой другой, умею суммировать  факты.  Но  какое  это  имеет  значение  в
настоящей ситуации?
     Мне пришлось повторить вопрос. Он сказал:
     - Я наемник. Я зарабатываю  на  жизнь  тем,  что  держу  свое  слово.
Ненадежным наемникам никто не платит.
     - Это то, что погнало вас в Топи - деньги?
     Он медленно поднялся. Я протянула ему харуры. Не имело смысла,  чтобы
один из нас был безоружен в этой дикой местности.
     - Вы легкомысленны, - упрекнул он меня.
     - Нет, я буду защищаться, если на меня нападут.
     - О, в этом я не сомневаюсь. - В его словах частично звучала  прежняя
резкость.
     - Скажу вам еще кое-что. Ваше повреждение - это ненадолго, во  всяком
случае, я так думаю. До вечера сегодняшнего дня слух у вас  восстановится.
- В его глазах не угадывались ни страх, ни облегчение. - Но это  только  в
первый раз так... Не знаю, что будет  с  вами  во  второй  или  в  третий;
кажется, вы гораздо чувствительнее нас  к  звукам  высокой  частоты.  Если
такое случится еще раз, то вы можете надолго лишиться слуха.
     Он сунул мечи в ножны, взглянул на меня и казалось,  взвесил,  что  я
сказала. Появились Мари вместе с дикаркой и позвали меня.
     Дикарка уже шла в сторону Стены Мира.
     - Вы думаете, что перейдете на ту сторону?
     - Она же это сделала.
     - Ага, понимаю. Возвращению на юг вы  предпочитаете  тихую  смерть  в
горах.
     - Оставьте меня в покое со своей наемной моралью. Что же мне  теперь,
с этого момента постоянно следить, что делается у меня за спиной?
     - Трудное путешествие. - Его взгляд все еще  было  обращен  на  стену
гор. - И, как я уже раньше думал... Законы здесь недействительны.
     Я ему не верила. Но мы шли дальше вверх по  сужавшейся  долине  между
заснеженными вершинами, возвышавшимися в сияющем небе.


     Ходьба стоила адских усилий. Бурый мох был здесь цепким, выносливым и
вырастал по колени. Через него невозможно было пройти, на каждом шаге  его
приходилось притаптывать. К тому же он скрывал  ямы,  трещины,  в  которые
можно легко  угодить  и  переломать  себе  кости.  Через  первые  полчаса,
несмотря на ледяной ветер, я даже вспотела.
     Старые, высохшие побеги ломались, когда мы наступали  на  них,  а  их
семена вцеплялись во что только можно: в волосы, глаза, в одежду и сапоги.
     По молчаливой договоренности через каждую  пару  миль  мы  устраивали
отдых. Я обессиленно лежала на животе и думала, что дикарка могла бы  идти
и дальше, если бы ей не приходилось нас ждать, но, как я предположила, она
чувствовала наше дыхание и замедляла шаги.
     Во время вторых сумерек я подняла голову, после того  как  весь  день
при ходьбе смотрела только вниз, чтобы видеть, куда поставить  ногу.  Меня
поразило, насколько близко мы подошли к горам. Нет, не близко,  подумалось
мне, мы уже в них самих.
     В  нескольких  километрах  по  обе  стороны  возвышались   гигантские
вершины. Эта суровая, без каких-либо деревьев, полоса между вершинами была
обязана своим существованием тектоническому  сдвигу  во  время  одного  из
ранних периодов. Вот это-то и был упомянутый дикаркой  горный  проход.  Мы
находились уже гораздо выше уровня болот, а подъем все не кончался.
     Над холодной водой протекавшей речки клубился туман.
     Дикарка достала из трещины на склоне,  не  заслуживавший  даже  того,
чтобы называться пещерой, кожаные мешки с пищей и материалом для  палатки.
Мы расчистили участок поверхности, чтобы на нем можно  было  жечь  мох,  и
укрылись, как смогли, от ветра.
     Уснуть было нелегко. Мы надели на себя всю одежду, какая у нас до сих
пор сохранилась, и  все  равно  нас  пробирало  до  костей.  Я  много  раз
просыпалась  и  растирала  себе  руки   и   ноги,   чтобы   активизировать
кровообращение.
     Я думала, что если погода не изменится, тогда возможно,  у  нас  есть
шанс. Если же усилится ветер... или будет мороз... или пойдет дождь...
     Если мы за день-то  есть  завтра  -  не  осилим  этот  перевал  и  не
доберемся до лежащих за ним земель, шансы будут против нас.
     Я погрузилась в сон, не спрашивая себя, что могло  находиться  по  ту
сторону гор.
     В предрассветных сумерках на фоне неба,  усыпанного  звездами  словно
пылью, стали видны бледные скалы всех молочных оттенков - от  голубого  до
светло-серого, - казавшиеся мягкими, и все же один их вид создавал у  меня
впечатление острых, как лезвие ножа, кромок и  обжигающе-холодных  ветров.
Здесь я вплотную могла  почувствовать  ледяную  реальность  скал:  темную,
влажную, массивную и твердую.
     Перед нами и всюду вокруг нас  в  северное  небо  взлетали  скалистые
стены. Три, пять, шесть тысяч метров высотой при поразительной крутизне. А
голубая даль смягчала их очертания серыми и белыми оттенками.
     Наступало утро, а у нас был впереди долгий день.


     Чем выше мы лезли, тем хуже рос мох - блаженством было идти вдруг без
прежних усилий, - а на крутом склоне валялись большие,  отколотые  обломки
скал. Холод, исходивший из камней,  мучил  наши  тела  сквозь  бекамиловые
пальто, а в воздухе висел пар от дыхания.
     К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.
     На  северных  сторонах  глыб,  неподвластных  погоде,  лежал  старый,
смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я  слышала  и
шум, мчавшейся в долину воды.
     Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил  горло  и
легкие.  Холод  в  сочетании  с   физической   усталостью   не   допускали
удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх,
замкнувшись в своем  внутреннем  мире.  Дикарка  всегда  шла  впереди,  то
исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.
     Для того, чтобы  поставить  одну  ногу  впереди  другой,  требовалась
концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал  на  меня  в
виде капель воды на волосах и промочил  их,  мои  губы  с  каждым  вздохом
становились холоднее.
     Дважды я мгновенно засыпала, когда  приседала,  чтобы  отдохнуть,  но
холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.
     Меня испугало то, что я так скоро и так сильно  устала.  Было  и  еще
одно чувство, которое я испытала, но не могла определить - это было скорее
опустошенность, чем усталость, - которое  напугало  меня  гораздо  больше,
если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.
     Туман клубился, шел волнами, он промочил  нас  насквозь,  как  мелкий
моросящий дождь, и прошло много времени, пока до меня  не  дошло  значение
этого обстоятельства - сейчас мы шли вниз по склону.
     Я увидела рядом с  собой  стекавшую  в  долину  ледяную  воду,  туман
рассеялся,  когда  мы  достигли  нижней  границы  облачности,  и  мы   все
остановились, чтобы приготовиться к длительному спуску.
     Холод уменьшился, когда подул ветер. Не было никакой радости от того,
что мы оставили перевал позади себя, не было и момента,  чтобы  посмотреть
назад; теперь мы могли лишь продолжать идти.
     - Нам повезло, - нехотя сказал Блейз, когда мы отдыхали, - чуть позже
этот перевал перекрывается  снегом.  Сейчас,  наверное,  идет  вторая  или
третья неделя риардха.
     Я вздрогнула от неожиданного движения.  Дикарка  опять  уже  была  на
ногах и начала спуск по длинному склону. Скалы  тянулись  вниз  множеством
разломов и поперечных холмистых структур. На тундре  лежал  ясный  свет  и
окрашивал ее в цвет светлого золота.
     Даже я понимала, что при более плохой погоде у нас не было бы  шансов
выжить и что даже при хорошей погоде, находясь на верху  более  длительное
время, мы не могли надеяться на благоприятный исход. Здесь ничто не росло,
а охотой мало что можно было добить. Здесь перед нами лежали ребра суши  и
кости всей Орте. Это была суровая земля; нам предстояло  приспособиться  к
ее условиям, или она погубила бы нас.
     Дикарка шла вперед - единственный наш проводник.


     Запас пищи был спрятан в ущелье,  проходившем  вниз  от  стены  Мира,
однако половина его испортилась.
     Узкие, белые ручейки, текшие с вершин, становились в долинах ревущими
потоками, стремившимися вниз с огромной силой. Они были так холодны, что в
них могла замерзнуть руки.
     Мы находились там весь следующий день, в этом воздухе, казавшемся нам
теплым после того, которым мы дышали на перевале. Мы  спустились  ниже  не
более чем на девятьсот или тысячу метров, а все  плоскогорье  лежало  выше
Топей.
     - Куда ты идешь? - спрашивала я дикарку в разных вариантах, какие мне
только приходили в голову.
     - Мы - люди Кирриах, - сказала она и протянула свою  смуглую  руку  в
северо-западном направлении. Это было все, чего я от нее добилась.
     Я подумала, что мы  приближаемся  к  своему  концу.  Так  или  иначе.
Существует  предел  выживания  человека  в  экстремальных  условиях.  Есть
предел, который решает, сколько ночей можно  обходиться  без  достаточного
количества  сна...  О,  боже,  как  я  жаждала   одной-единственной   ночи
ненарушенного сна! Существует предел перенесения голода. А рано или поздно
погода ухудшится.
     Дикарка сможет выжить. Она была очень выносливой даже  по  ортеанским
представлениям. Но мы, все остальные, лишались последних сил.
     Я проспала большую часть дня. Всякий  раз,  ненадолго  просыпаясь,  я
видела Марика и Блейза,  дремавших  возле  костра.  Как-то  вдруг  пропала
необходимость следить друг за другом.  Дикарка  иногда  находилась  рядом,
иногда ее не было. Казалось, она не знала усталости.
     Меня кто-то тормошил, и я открыла глаза. Начинало смеркаться.  Солнце
уже скрылось за вершинами и окрашивало снег в розовый и  желтоватый  тона.
Склонившись надо мной, рядом стоял Марик.
     - Я думаю, она хочет, чтобы  мы  продолжили  путь.  Что  нам  делать,
Кристи?
     Потребовалось некоторое время, пока я собралась с мыслями. Я подышала
на руки, чтобы согреть их, и поискала свой мешок.
     - Это имело бы смысл - идти ночью и спать  днем,  когда  теплее.  Это
лучше, чем замерзать. Да.
     - Имело бы смысл? - с недоверием спросил Блейз. Я ничего не ответила.
     Мы шли дальше в свете звезд, достаточно  ярком,  чтобы  видеть  путь.
Дикарка ускорила шаги и нетерпеливо ждала потом, когда мы ее догоним. Явно
нараставшая спешка в ее поведении заражала и нас. Я не знала, что  было  в
той земле, которой нам приходилось опасаться.
     В середине ночи мы устали. Бесконечные холодные часы  после  полуночи
стоили нам последних сил. Я тяжело шагала рядом  с  Мариком.  Мы  миновали
горную местность и достигли равнины. Если бы  я  задумалась,  то  ровность
пройденного нами пути удивила бы меня.
     Что-то угловатое закрыло звездный  свет.  Затем  дикарка  прошла  под
аркой. Какой-то вход. Я  с  удивлением  притронулась  к  стене.  Она  была
оштукатуренной, и это здесь, в пустынных землях!
     Мелькающий желтый свет не позволял разглядеть что-нибудь среди  ночи.
Костер осветил углы каменного зала с разрушенной крышей. Дикарка, держа  в
руках трут и кресало Телук, присела на полу. Ярко горел костер.
     Блейз протиснулся  внутрь  следом  за  мной,  бросил  свой  мешок  на
выложенный плиткой пол, сел и протянул руки к теплу.
     Вода из кожаных сосудов. Жирное мясо, плотно  упакованное  в  кожаные
мешки. Я увидела, как Марик вспарывал ножом швы, и с облегчением принялась
делать то же самое. Мы ели словно дикие животные, молча, и смачивали сухие
языки водой. С треском горело дерево. Дикарка положила сверху охапку  мха,
и горение замедлилось, давая больше тепла.
     Я видела в свете костра ее лицо и белые зубы. Она прислонилась спиной
к стене и наблюдала, как струя дыма уходила в  небо,  кусок  которого  был
виден через отверстие в крыше. Прежде я считала ее лицо совершенно  ничего
не выражающим. Сейчас же я видела, что  напряженное  выражение  исчезло  с
него. Она расслабилась.
     Я провалилась в сон, когда обманчивое утро осветило вход.
     В мою щеку уперлось что-то твердое. Будучи в тепле и еще в полусне, я
не хотела двигаться. Однако тягостная помеха заставила  меня  окончательно
проснуться. Я  открыла  глаза.  Это  был  каблук  сапога,  принадлежавшего
римонскому наемнику. Перевернувшись на другой бок, я ударилась  головой  о
ногу Марика. Оба продолжали спать.
     Костер потух. Дикарки не было.  Судя  по  свету,  проникавшему  через
вход, солнце взошло уже довольно давно.
     Я прошлась по залу между  одеялами,  мешками,  в  которых  находилась
пища, и хворостом для костра и подошла к сводчатому входу.
     Солнечный свет ослепил меня. Камень  был  серо-голубого  цвета  и  на
свету  казался  почти  прозрачным.  Я  вышла   наружу,   чтобы   отправить
естественную потребность. Затем сонным взглядом  я  оглядела  местность  и
постепенно поняла, что видела. Стены, в которых  мы  ночевали,  совсем  не
были отдельно стоящей хижиной. Лишь  в  поле  моего  зрения  были  десятки
зданий, а ветер гнал по мощеным улицам сухую листву.
     Тут находился разрушенный город.
     Разрушенный и покинутый, как стало понятно  с  первого  взгляда.  Все
здания были построены из того же самого  камня  и  по  единому  типу.  Они
создавали  впечатление  странной  незавершенности;  они,  как  будто,   не
представляли собой ничего иного кроме оболочек.
     Я вышла на один из перекрестков и увидела дорогу, которая вела назад,
к заснеженным вершинам. Видимо, это была та дорога, по которой мы  пришли.
Но во всех других направлениях раскинулся город, насколько видел глаз.
     Я прошла по нескольким улицам, которые зачастую встречались по три на
каждом таком перекрестке, а после того как обошла некоторые  целиком,  мне
стало ясно, что преобладавшей формой зданий был шестиугольник. Кроме того,
в зданиях не было того центрального двора, какой  я  считала  разумеющимся
для архитектуры Южной земли.
     - Кристи! - за мной вприпрыжку бежал Марик. - Ради Богини! Ведь этому
конца не будет!
     На нашем пути лежали резкие тени, причем это были тени, состоявшие из
прямых линий, какие бывают только в городах. Солнце здесь находилось низко
над южным горизонтом. Наши глаза ни встречали почти  ничего,  что  бы  еще
сохранилось неразрушенным. Из поросших мхом холмов руин поднимались стены.
Сквозь камни мостовых пробивался кустарник с бледными листьями.
     Атмосферные условия закруглили и гладко отполировали  кромки  камней.
Очевидно, стены были когда-то обработаны. Дальше, впереди, где  начиналась
открытая местность, на голой земле виднелись лишь линии,  говорившие,  где
когда-то находились стены. Вниз по  склону  находилась  широкая  лестница,
заросшая перьевидным, серебристо-зеленым бурьяном, нигде не начинавшаяся и
нигде ни кончавшаяся.
     Мы остановились перед  ступенями.  Они  были  так  отполированы,  что
казалось, будто сделало это море.
     - Они древние, - сказала я, - боже, какие же они древние!
     - Они огромные. - Марик осматривался по сторонам. Руины  тянулись  на
север, насколько видел глаз. В нескольких  километрах  виднелись  и  более
крупные постройки. Я поймала себя на том, что спрашивала  себя,  можно  ли
будет их обследовать.
     - Мне это не нравится, - тихо  сказал  Марик,  потому  что  не  хотел
нарушать тишину. - Это... это то, о чем нас предостерегали. Неудивительно,
что здешние племена - это варвары. Раз они здесь живут.
     - Мы о них ничего не знаем.
     Горизонт,  лишь  на  юге  ограниченный  заснеженными  горами,  словно
гигантской рукой охватывал разрушенный город.  Над  пустынной  землей  дул
ветер, посвистывая между возвышавшимися стенами.
     - Давайте вернемся, - сказал Марик. Я согласилась.
     Появилась дикарка, и Блейз о чем-то спорил с  ней.  Она  смотрела  на
него, совершенно ничего не понимая. Увидев меня, она показала на север.
     - Наша дорога.
     - Мы не можем идти далеко.
     Она немного развела руки в стороны.
     - Не далеко.
     - Несколько дней? - я показала рукой на солнце.
     Она помотала головой.
     Это было все, что я поняла. Она с нетерпением ждала, пока мы  собрали
все, что еще осталось от пищи и воды, и одеяла. У Блейза был вид человека,
которого втягивают во что-то против его воли.
     Пока дикарка вела нас на север, я подумала, что он и  Марик  в  одном
были едины. Пребывание в городе таких размеров,  хотя  он  и  опустел  уже
несколько тысячелетий назад, казалось им очень неуютным.
     В тех местах Южной земли, где  я  побывала,  не  было  ничего  такого
грандиозного, подобного этому.
     Незадолго до второй половины дня мы остановились.  Дикарка  вела  нас
мимо плоских впадин, о которых я знала, что  они  были  следствием  обвала
подземных помещений, в густой кустарник. Там она приостановилась, поискала
что-то вокруг