и  получивший  нагрудную  цепь  в   прославленной   Староместской
Цитадели. И все это ради того, чтобы теперь  предаваться  суевериям,  словно
невежественный крестьянин?
   И  все  же,  все  же...  Комета  последнее  время  пылала  даже  днем,  и
бледно-серый дым поднимался над Драконьей горой позади замка, а вчера  белый
ворон  принес  из  самой  Цитадели  давно  ожидаемую,  но  оттого  не  менее
устрашающую весть о  конце  лета.  Предзнаменования  слишком  многочисленны,
чтобы закрывать на них глаза. Знать бы только, что они означают.
   - Мейстер Крессен, к нам пришли, - произнес Пилос мягко, словно не  желая
вторгаться в мрачные думы старика. Знай он, какая чепуха у старца в  голове,
он заорал бы в голос. - Принцесса хочет посмотреть белого ворона.  -  Пилос,
всегда точный в словах,  называет  ее  принцессой,  поскольку  ее  лорд-отец
теперь король. Король дымящейся скалы посреди соленого моря, но тем не менее
король. - С нею ее дурак.
   Старик повернулся спиной к рассвету, придерживаясь за дракона,  чтобы  не
упасть.
   - Проводи меня до стула и пригласи их сюда. Пилос, взяв Крессена за руку,
ввел его в комнату. В молодости Крессен был скор на ногу, но к  восьмидесяти
годам ноги стали подкашиваться под ним. Два года назад он упал и сломал себе
бедро, которое так и не срослось как следует. В прошлом же  году,  когда  он
занемог, Цитадель прислала сюда Пилоса - всего за несколько  дней  до  того,
как лорд Станнис закрыл остров... чтобы помогать Крессену в его трудах,  так
было сказано, но Крессен-то знал, в чем дело.  Пилос  должен  заменить  его,
когда он умрет. Крессен не возражал. Надо же кому-нибудь занять его место  -
и случится это скорее, чем ему бы хотелось.
   Младший мейстер усадил его за стол, заваленный книгами и бумагами.
   - Приведи ее. Негоже заставлять леди ждать.  -  Он  махнул  рукой,  чтобы
поспешали, - слабый жест человека, не способного  более  спешить.  Кожа  его
сморщилась, покрылась пятнами и так истончилась, что под ней виднелись  жилы
и кости. И как  они  дрожали  теперь,  эти  руки,  некогда  столь  ловкие  и
уверенные...
   Пилос вернулся с девочкой, робеющей,  как  всегда.  За  ней,  подскакивая
боком, как это у него водилось, тащился  ее  дурак  в  потешном  колпаке  из
старого жестяного ведра, увенчанном оленьими рогами  и  увешанном  коровьими
колокольцами. При каждом его прыжке колокольчики  звенели  на  разные  лады:
динь-дон, клинь-клон, бим-бом.
   - Кто это жалует к нам в такую рань, Пилос? - спросил Крессен.
   - Это мы с Пестряком, мейстер. - Невинные голубые глаза смотрели на  него
с некрасивого, увы, лица. Дитя унаследовало квадратную отцовскую  челюсть  и
злосчастные материнские уши, а тут еще  последствия  серой  хвори,  едва  не
уморившей ее в колыбели. Одна щека и сторона шеи у нее омертвела,  кожа  там
растрескалась и лупится, на ощупь словно каменная и вся  в  черных  и  серых
пятнах. - Пилос сказал, что нам можно посмотреть белого ворона.
   - Ну конечно, можно. - Разве он мог в чем-нибудь ей отказать?  Ей  и  так
слишком  во  многом  отказано.  Ее  зовут  Ширен,  в  следующие  именины  ей
исполнится десять лет, и она самый печальный ребенок из всех детей,  которых
знал мейстер Крессен. "Ее печаль - это мой позор, - думал старик, - еще одна
моя неудача". - Мейстер Пилос, сделайте мне  одолжение,  принесите  птицу  с
вышки для леди Ширен.
   - С величайшим удовольствием. - Пилос -  учтивый  юноша.  Ему  не  больше
двадцати пяти, но  держится  он  степенно,  как  шестидесятилетний.  Ему  бы
чуточку больше юмора, больше жизни - вот то, чего здесь  недостает.  Мрачные
места нуждаются в свете, а не в серьезности, Драконий же Камень  мрачен  как
нельзя более: одинокая  цитадель,  окруженная  бурными  солеными  водами,  с
дымящейся горой на заднем плане. Мейстер должен ехать,  куда  его  посылают,
поэтому Крессен прибыл сюда со своим лордом двенадцать лет  назад  и  служил
ему усердно. Но он никогда, не любил Драконий Камень, никогда не  чувствовал
здесь себя по-настоящему дома. В последнее время, пробуждаясь от беспокойных
снов, в которых ему являлась красная женщина, он часто  не  мог  сообразить,
где находится.
   Дурак  повернул  свою  пятнистую  плешивую  голову,  глядя,   как   Пилос
поднимается по  крутой  железной  лестнице  на  вышку,  и  его  колокольчики
зазвенели.
   - На дне морском птицы носят чешую, а не перья, - сказал он.  -  Я  знаю,
я-то знаю.
   Даже для дурака Пестряк являл собой жалкое зрелище. Может быть,  когда-то
над его шутками и смеялись, но море отняло у него этот дар вместе  с  доброй
половиной рассудка и всей  его  памятью.  Тучный  и  дряблый,  он  постоянно
дергался, трясся и нес всякий вздор. Теперь  он  смешил  только  девочку,  и
только ей было дело до того, жив он или умер.
   Безобразная девочка, печальный шут и  старый  мейстер  в  придачу  -  вот
история, способная исторгнуть слезы у любого.
   - Посиди со мной, дитя. - Крессен поманил Ширен к себе. -  Сейчас  совсем
еще рано, едва рассвело. Тебе следовало бы сладко спать в своей постельке.
   - Мне приснился страшный сон про драконов. Они хотели меня съесть.
   Девочка мучилась кошмарами, сколько мейстер ее помнил.
   - Мы ведь с тобой уже говорили об этом, - сказал он  ласково.  -  Драконы
ожить не могут. Они высечены из  камня,  дитя.  В  старину  наш  остров  был
крайней западной оконечностью владений великой  Валирии.  Валирийцы  возвели
эту крепость и создали каменные изваяния  с  искусством,  которое  мы  давно
утратили. Замок, чтобы обороняться, должен иметь башни повсюду, где сходятся
под углом две стены. Валирийцы придали башням форму драконов, чтобы  сделать
крепость более устрашающей, и с той же целью увенчали  их  тысячью  горгулий
вместо простых зубцов.  -  Он  взял  ее  розовую  ладошку  в  свои  покрытые
старческими пятнами руки и. легонько пожал.  -  Ты  сама  видишь  -  бояться
нечего.
   Но Ширен это не убедило.
   - А эта штука на небе? Далла и Матрис разговаривали у  колодца,  и  Далла
сказала, что слышала, как красная женщина говорила матушке, что  это  дракон
выдыхает огонь. А если драконы дышат, разве они не могут ожить?
   "Уж эта красная женщина, - уныло подумал  мейстер.  -  Мало  ей  забивать
своими бреднями голову матери, она еще и сны дочери должна  отравлять.  Надо
будет поговорить с Даллой построже, внушить ей, чтобы не повторяла  подобных
историй".
   - Огонь на небе - это комета,  дитя  мое,  хвостатая  звезда.  Скоро  она
уйдет, и мы больше никогда в жизни ее не увидим. Вот посмотришь.
   Ширен храбро кивнула:
   - Матушка сказала, что белый ворон извещает о конце лета.
   - Это правда, миледи. Белые вороны прилетают только из Цитадели. - Пальцы
мейстера легли на его цепь - все ее звенья были выкованы из разных металлов,
и каждое символизировало его мастерство в особой отрасли знания. В дни своей
гордой юности он носил ее с легкостью, но теперь она тяготила его, и  металл
холодил кожу. - Они больше и умнее  других  воронов  и  носят  только  самые
важные письма. В этом сказано, что  Конклав  собрался,  обсудил  наблюдения,
сделанные мейстерами по  всему  государству,  и  объявил,  что  долгое  лето
наконец завершилось. Десять лет, два месяца и шестнадцать дней длилось оно -
самое длинное на памяти живущих.
   - Значит, теперь станет холодно? - Ширен,  летнее  дитя,  не  знала,  что
такое настоящий холод.
   - Да, со временем. Быть может, боги по милости своей  пошлют  нам  теплую
осень и обильные урожаи, чтобы мы могли подготовиться к  зиме.  -  В  народе
говорили, что долгое лето предвещает еще более долгую зиму,  но  мейстер  не
видел нужды пугать ребенка этими россказнями.
   Пестряк звякнул своими колокольцами:
   - На дне морском всегда стоит лето. Русалки вплетают водяные цветы в свои
косы и носят платья из серебристых водорослей. Я знаю, я-то знаю!
   - Я тоже хочу платье из серебристых водорослей, - хихикнула Ширен.
   - На дне морском снег идет снизу вверх, а  дождь  сух,  словно  кость.  Я
знаю, уж я-то знаю!
   - А у нас тоже будет снег? - спросила девочка.
   - Да, будет. - (Хорошо бы он не  выпадал  еще  несколько  лет  и  недолго
лежал.) - А вот и Пилос с птицей.
   Ширен восторженно вскрикнула. Даже Крессен не мог не признать, что  птица
имеет внушительный вид: белая как снег, крупнее  любого  ястреба,  с  яркими
черными глазами  -  последнее  означало,  что  она  не  просто  альбинос,  а
настоящий белый ворон, выведенный в Цитадели.
   - Ко мне, - позвал мейстер. Ворон расправил крылья, шумно пролетел  через
комнату и сел на стол перед Крессеном.
   - А теперь я займусь вашим завтраком, - сказал  Пилос.  Крессен,  кивнув,
сказал ворону:
   - Это леди Ширен.
   Ворон мотнул головой, будто кланяясь, и каркнул:
   - Леди. Леди. Девочка раскрыла рот:
   - Он умеет говорить?
   - Всего несколько слов. Я говорил тебе - они умны, эти птицы.
   - Умная  птица,  умный  человек,  умный-разумный  дурак,  -  сказал  шут,
побрякивая колокольчиками, и запел:
   - Тени собрались и пляшут, да, милорд; да, милорд. Не уйдут  они  отсюда,
нет, милорд, нет, милорд. -  Он  перескакивал  с  ноги  на  ногу,  бренча  и
трезвоня вовсю.
   Белый ворон закричал, захлопал крыльями  и  взлетел  на  железные  перила
лестницы, ведущей на вышку. Ширен как будто стала еще меньше.
   - Он все время это  поет.  Я  говорила,  чтобы  он  перестал,  но  он  не
слушается. Я боюсь. Велите ему замолчать.
   "Вряд ли у меня получится, - подумал старик. - В былое время  я  заставил
бы его замолчать навеки, но теперь..."
   Пестряк попал к ним еще мальчишкой. Светлой памяти лорд Стеффон нашел его
в Волантисе, за Узким морем. Король - старый король,  Эйерис  II  Таргариен,
который в то время не  совсем  еще  лишился  рассудка,  послал  его  милость
подыскать невесту для принца Рейегара, не имевшего сестер, на которых он мог
бы жениться. "Мы нашли великолепного шута, - написал лорд  Крессену  за  две
недели до возвращения из своей безуспешной поездки. - Он совсем еще  юн,  но
проворен, как обезьяна, и  остер,  как  дюжина  придворных.  Он  жонглирует,
загадывает загадки, показывает фокусы и чудесно поет на четырех  языках.  Мы
выкупили его на свободу и надеемся привезти домой. Роберт будет  от  него  в
восторге - быть может, он даже Станниса научит смеяться".
   Крессен с грустью вспоминал  об  этом  письме.  Никто  так  и  не  научил
Станниса смеяться, а уж юный Пестряк и подавно. Откуда ни возьмись  сорвался
шторм,  и  залив  Губительные  Валы  оправдал  свое  имя.   "Горделивая"   -
двухмачтовая галея лорда Стеффона - разбилась в виду его замка. Двое старших
сыновей видели со стены, как море поглотило отцовский корабль. Сто гребцов и
матросов потонули вместе с лордом Стеффоном и его леди-женой, и прибой долго
еще выносил тела на берег близ Штормового Предела.
   Шута выбросило на третий день. Мейстер Крессен был при этом - он  помогал
опознавать мертвых. Шут был гол, вывалян в мокром песке, кожа  на  его  теле
побелела и сморщилась. Крессен счел его мертвым, как и всех  остальных,  но,
когда Джомми взял парня за лодыжки и поволок к повозке, тот  вдруг  выкашлял
воду и сел. Джомми до конца своих дней клялся, что Пестряк был холодным, как
медуза.
   Никто так и не узнал, как провел Пестряк эти два дня. Рыбаки уверяли, что
какая-то русалка научила его дышать под водой  в  обмен  на  его  семя.  Сам
Пестряк ничего не рассказывал. Шустрый остряк-парнишка, о котором писал лорд
Стеффон, так и не добрался до Штормового Предела; вместо него нашли  другого
человека, сломленного духом и телом, - он и говорил-то с трудом,  какие  уже
там остроты! Но по его лицу сразу было  видно,  кто  он.  В  вольном  городе
Волантисе принято татуировать лица  рабов  и  слуг,  и  парень  ото  лба  до
подбородка был разукрашен в красную и зеленую клетку.
   "Бедняга рехнулся, весь изранен и не нужен никому, а меньше всего  самому
себе, - сказал старый сир Харберт, тогдашний кастелян Штормового Предела.  -
Милосерднее всего было бы дать ему чашу макового молока. Он уснет, и все его
страдания кончатся. Он поблагодарил бы вас за это, останься у  него  разум".
Но Крессен отказался и в конце концов одержал победу. Впрочем, он  не  знал,
доставила ли его победа  хоть  сколько-нибудь  радости  Пестряку  -  даже  и
теперь, много лет спустя.
   - Тени собрались и пляшут, да, милорд, да, милорд,  -  пел  дурак,  мотая
головой и вызванивая: динь-дон, клинь-клон, бим-бом.
   - Милорд, - прокричал белый ворон. - Милорд, милорд, милорд.
   - Дурак  поет,  что  ему  в  голову  взбредет,  -  сказал  мейстер  своей
напуганной принцессе, - Не надо принимать его слова близко к сердцу.  Завтра
он, глядишь, вспомнит другую песню, а  эту  мы  больше  не  услышим.  -  "Он
чудесно поет на четырех языках", - писал лорд Стеффон...
   - Прошу прощения, мейстер, - сказал вошедший Пилос.
   - Ты забыл про овсянку, - усмехнулся Крессен -  это  было  не  похоже  на
Пилоса.
   - Мейстер, ночью вернулся сир  Давос.  Я  услышал  об  этом  на  кухне  и
подумал, что надо тотчас же оповестить вас.
   - Давос... ночью, говоришь ты? Где он сейчас?
   - У короля. Он почти всю ночь там пробыл. В  прежние  годы  лорд  Станнис
велел бы разбудить мейстера в любое время, чтобы испросить его совета.
   - Надо было мне сказать, - расстроенно  произнес  Крессен.  -  Надо  было
разбудить меня. - Он выпустил руку Ширен. - Простите, миледи,  но  я  должен
поговорить с вашим лордом-отцом. Проводи меня, Пилос. В этом замке  чересчур
много ступенек, и мне сдается, что они назло мне прибавляются каждую ночь.
   Ширен  и  Пестряк  вышли  вместе  с  ними,  но  девочке   скоро   надоело
приноравливаться к шаркающей походке старика, и она убежала вперед, а  дурак
с отчаянным трезвоном поскакал за ней.
   "Замки немилостивы к немощным",  -  сказал  себе  Крессен,  спускаясь  по
винтовой лестнице башни Морского Дракона. Лорд Станнис  находился  в  Палате
Расписного Стола, в верхней части Каменного Барабана, центрального  строения
Драконьего Камня, - так его прозвали за гул, издаваемый его древними стенами
во время шторма. Чтобы добраться  до  Барабана,  нужно  пройти  по  галерее,
миновать несколько внутренних стен с их  сторожевыми  горгульями  и  черными
железными воротами и подняться на столько ступенек, что даже думать об  этом
не хочется. Молодежь перескакивает через две ступеньки зараз, но для старика
с поврежденным бедром каждая из них - сущее  мучение.  Ну  что  ж,  придется
потерпеть, раз лорд Станнис не идет  к  нему  сам.  Хорошо  еще,  что  можно
опереться на Пилоса.
   Ковыляя по галерее, они  прошли  мимо  ряда  высоких  закругленных  окон,
выходящих на внешний двор, крепостную стену и рыбачью  деревню  за  ней.  На
дворе лучники практиковались в стрельбе по  мишеням,  и  слышались  команды:
"Наложи - натяни - пускай". Стрелы производили шум стаи взлетающих птиц.  По
стенам расхаживали часовые, поглядывая между горгульями на  войско,  стоящее
лагерем внизу. В утреннем воздухе плыл дым от костров - три  тысячи  человек
стряпали себе завтрак под знаменами своих лордов. За лагерем стояли на якоре
многочисленные корабли. Ни одному судну, прошедшему в виду Драконьего  Камня
за  последние  полгода,  не  позволялось  уйти  с  острова.  "Ярость"  лорда
Станниса, трехпалубная боевая галея  на  триста  весел,  казалась  маленькой
рядом с окружавшими ее пузатыми карраками и барками.
   Часовые  у  Каменного  Барабана  знали  мейстеров  в  лицо  и  пропустили
беспрепятственно.
   - Подожди меня здесь, - сказал Крессен  Пилосу,  войдя  внутрь.  -  Будет
лучше, если я пойду к нему один.
   - Уж очень высоко подниматься, мейстер.
   - Думаешь, я сам не помню? - улыбнулся Крессен. - Я так  часто  взбирался
по этим ступенькам, что знаю каждую по имени.
   На половине  пути  он  пожалел  о  своем  решении.  Остановившись,  чтобы
перевести дыхание и успокоить боль в ноге, он услышал стук сапог по камню  и
оказался лицом к лицу с сиром Давосом Сивортом, сходящим навстречу.
   Давос был худощав, а его лицо  сразу  выдавало  простолюдина.  Поношенный
зеленый плащ, выцветший от солнца и соли, покрывал его  тощие  плечи  поверх
коричневых, в тон глазам  и  волосам,  дублета  и  бриджей.  На  шее  висела
потертая  кожаная  ладанка,  в  бородке  густо  сквозила  седина,   перчатка
скрывала' искалеченную левую руку. Увидев Крессена, он приостановился.
   - Когда изволили вернуться, сир Давос? - спросил мейстер.
   - Еще затемно. В мое излюбленное время.
   Говорили,  что  никто  не  может  провести  корабль  в  темноте  хотя  бы
наполовину так искусно,  как  Давос  Беспалый.  До  того  как  лорд  Станнис
посвятил его в рыцари, он был самым отпетым и неуловимым контрабандистом  во
всех Семи Королевствах.
   - И что же?
   Моряк покачал головой:
   - Все так, как вы и предсказывали. Они не пойдут с ним, мейстер. Они  его
не любят.
   "И не полюбят, -  подумал  Крессен.  -  Он  сильный  человек,  одаренный,
даже... даже мудрый, можно  сказать,  но  этого  недостаточно.  Всегда  было
недостаточно.
   - Вы говорили со всеми из них?
   - Со всеми? Нет. Только с теми, что соизволили принять меня. Ко  мне  они
тоже не питают любви, эти благородные господа. Для них я всегда буду Луковым
Рыцарем. - Короткие пальцы левой руки Давоса сжались в кулак  Станнис  велел
обрубить их на один сустав, все, кроме большого.  -  Я  разделил  трапезу  с
Джулианом Сванном и старым Пенрозом, а Тарты встретились со  мной  ночью,  в
роще. Что до других, то Деряк Дондаррион то  ли  пропал  без  вести,  то  ли
погиб, а лорд Карон поступил на службу к Ренли. В Радужной Гвардии он теперь
зовется Брюсом Оранжевым.
   - В Радужной Гвардии?
   -  Ренли  учредил  собственную  королевскую  гвардию,  -  пояснил  бывший
контрабандист, - но его семеро носят не белое, а все  цвета  радуги,  каждый
свой цвет. Их лорд-командующий - Лорас Тирелл.
   Очень похоже на Ренли Баратеона: основать новый блестящий рыцарский орден
в великолепных ярких одеждах. Еще мальчишкой он любил яркие краски,  богатые
ткани и постоянно придумывал новые игры.  "Смотрите!  -  кричал  он  бывало,
бегая со смехом по залам Штормового Предела. - Я дракон", или:  "Я  колдун",
или: "Я бог дождя".
   Резвый мальчик с буйной гривой черных волос  и  веселыми  глазами  теперь
вырос - ему двадцать  один  год,  но  он  продолжает  играть  в  свои  игры.
Смотрите: я король. "Ох,  Ренли,  Ренли,  милое  дитя,  знаешь  ли  ты,  что
делаешь? А если бы и знал - есть ли  кому  до  тебя  дело,  кроме  меня?"  -
печально подумал Крессен.
   - Чем объясняли лорды свой отказ? - спросил он сира Давоса.
   - Это все делали по-разному - кто деликатно, кто напрямик, кто извинялся,
кто обещал, кто попросту врал. Да что такое слова, в конце концов?  -  пожал
плечами Давос.
   - Неутешительные же вести вы ему привезли.
   - Что поделаешь. Я не стал обманывать его ложными надеждами - сказал  все
начистоту.
   Мейстер Крессен. вспомнил, как посвятили Давоса  в  рыцари  после  снятия
осады Штормового Предела. Лорд Станнис с  небольшим  гарнизоном  около  года
удерживал замок, сражаясь против многочисленного  войска  лордов  Тирелла  и
Редвина. Защитники были отрезаны даже от моря - его днем  и  ночью  стерегли
галеи Редвина под винно-красными флагами Бора. Всех лошадей, собак и кошек в
Штормовом Пределе давно уже съели - настала  очередь  крыс  и  кореньев.  Но
однажды в ночь новолуния черные тучи затянули  небо;  и  Давос-контрабандист
под их покровом пробрался мимо кордонов Редвина и  скал  залива  Губительные
Валы. Трюм его черного суденышка с черными парусами и  черными  веслами  был
набит луком и соленой рыбой. Как ни мал был этот груз, он позволил гарнизону
продержаться до подхода к Штормовому  Пределу  Эддарда  Старка,  прорвавшего
осаду.
   Лорд Станнис пожаловал Давосу тучные земли на мысе Гнева, маленький замок
и рыцарское звание... но приказал отрубить суставы на пал