ми словно ночь.
   - Есть одно заклинание, - шепот ее был тих. - Но злое и черное,  госпожа.
Некоторые скажут, что  смерть  чище.  Я  научилась  ему  в  Асшае  и  дорого
заплатила за урок. Учил меня заклинатель крови из Края Теней.
   Дени похолодела.
   - Значит, ты в самом деле мейега?
   - В самом деле! - Мирри Маз Дуур улыбнулась. - Только мейега может спасти
твоего всадника, серебряная госпожа.
   - Есть ли другой способ?
   - Никакого.
   Кхал Дрого, задрожав, охнул.
   - Тогда делай, - выпалила Дени. Она не должна бояться, ведь она от  крови
дракона. - Спаси его!
   - Но это дорого стоит, - предупредила ее божья жена.
   - У тебя будет золото, кони; все что захочешь.
   - Я говорю не о золоте или конях.  Там,  где  заклинают  кровь,  госпожа,
жизнь можно купить лишь смертью.
   - Смертью? - Дени обняла себя, защищая, раскачиваясь  взад  и  вперед  на
пятках. - Моей?
   Она сказала себе, что умрет  ради  него,  если  придется.  Она  от  крови
дракона и ничего не боится. Ее брат Рейегар умер ради любимой.
   - Нет, - обещала Мирри Маз Дуур. - Не твоей смертью, кхалиси.
   Дени вздрогнула от облегчения. - Тогда делай!
   Мейега торжественно кивнула:
   - Как ты говоришь, так и будет.  Созови  своих  слуг.  Кхал  Дрого  слабо
поежился, когда Ракхаро, Куаро и Агго опустили его в ванну.
   - Нет, - пробормотал Дрого. - Нет, надо ехать. - Здесь, в воде, все  силы
наконец оставили его.
   - Приведите его коня, - приказала Мирри Маз Дуур,  и  это  было  сделано.
Чхого ввел в шатер огромного  рыжего  жеребца.  Уловив  запах  смерти,  конь
заржал и попятился, закрывая глаза. Лишь втроем мужчины сумели удержать его.
   - Что ты намереваешься делать? - спросила Дени.
   - Нам нужна кровь, иначе ничего  не  сделаешь.  Чхого  отступил  назад  с
аракхом  в  руке.  Молодой,  еще   шестнадцатилетний,   тонкий   как   кнут,
бесстрашный, быстрый как смех, с еле заметной тенью усов на верхней губе, он
упал перед ней на колени.
   - Кхалиси, - молил он, - ты не должна этого делать. Позволь мне убить эту
мейегу.
   - Убей ее, и ты убьешь своего кхала, - проговорила Дени.
   - Она совершает волшебство над кровью, - сказал он, - это запрещено.
   - А я, кхалиси, говорю тебе, что это не так: в Вейес  Дотрак  кхал  Дрого
убил жеребца, и я съела его сердце, чтобы сын наш приобрел  отвагу  и  силу.
Здесь то же самое.
   Конь забился и попятился, когда Ракхаро и Агго потащили его  к  ванне,  в
которой словно покойник плавал кхал;
   Гной и кровь сочились  из  его  раны,  загрязняя  купальную  воду.  Мирри
произнесла несколько слов на языке, которого Дени не  знала,  и  в  ее  руке
появился нож. Дени и  не  заметила,  откуда  он  взялся.  Нож  показался  ей
старинным - из кованой красной бронзы, в форме листка. Клинок его  покрывали
древние иероглифы. Мейега провела им по горлу жеребца прямо под  благородной
головой: конь закричал и забился, кровь хлынула из него красным потоком.  Он
бы рухнул, но люди кхаса поддерживали его.
   - Сила коня, перейди во всадника, - пела Мирри, проливая конскую кровь на
кхала Дрого. - Сила животного, войди в человека.
   Чхого боролся с весом коня, опасаясь прикоснуться к  его  мертвой  плоти,
опасаясь и выпустить ее. Это всего лишь  конь,  подумала  Дени.  Если  жизнь
Дрого можно выкупить смертью коня, такую плату она охотно  внесет  и  тысячу
раз.
   Когда они позволили коню упасть, ванна наполнилась красной жидкостью,  из
которой выступало одно только лицо Дрого.  Мирри  Маз  Дуур  не  нужно  было
конское мясо.
   - Сожгите жеребца, - сказала Дени своим людям.  Так  было  положено,  она
знала это. Когда умирал мужчина, коня его  убивали  и  клали  на  похоронный
костер, чтобы он унес хозяина  в  ночные  земли.  Люди  ее  кхаса  поволокли
конский труп из шатра. Кровь была всюду. Даже стены  шатра  были  забрызганы
красными каплями, а ковры почернели и хлюпали под ногами.
   Зажгли жаровню. Мирри Маз Дуур бросила щепотку красного порошка на  угли.
Пряный дымок показался Дени приятным, но Ероих, взрыдав,  бежала,  и  теперь
даже ее собственное сердце наполнилось страхом.  Однако  она  зашла  слишком
далеко и не могла отступать. Дени отослала служанок.
   - Ступай вместе с ними, серебряная госпожа, - сказала ей Мирри Маз Дуур.
   - Я останусь. Этот человек взял меня  под  звездами  и  дал  жизнь  моему
ребенку. Я не оставлю его!
   - Ты должна это сделать. Когда я запою, никто не должен входить в  шатер.
Моя песня пробудит древние и  темные  силы.  Мертвецы  будут  плясать  здесь
сегодня ночью. Никто из живых не должен видеть их.
   Дени беспомощно склонила голову. Никто не должен  входить  в  шатер.  Она
согнулась над ванной, над  Дрого,  утопавшим  в  кровавой  купели,  и  легко
поцеловала его в чело.
   - Верни его мне, - прошептала она Мирри Маз Дуур, прежде чем выбежать.
   Снаружи солнце опустилось к самому горизонту, небо побагровело.  Кхаласар
разбивал стоянку. Шатры и спальные циновки виднелись повсюду, насколько  мог
видеть глаз. Дул жаркий ветер, Чхого и Агго рыли яму, чтобы  сжечь  мертвого
жеребца. Собравшаяся толпа глядела на Дени жесткими  черными  глазами,  лица
дотракийцев напоминали ей маски  из  кованой  меди.  Сир  Джорах  Мормонт  в
панцире и коже проталкивался сквозь толпу, капельки пота усыпали его широкий
лысеющий лоб.
   Увидав алые отпечатки, которые оставили на земле сапоги, он побледнел как
полотно.
   - Что ты натворила, дурочка? - спросил сир Джорах хриплым голосом.
   - Мне надо спасти его.
   - Мы могли бы бежать, -  сказал  он.  -  Я  бы  доставил  тебя  в  Асшай,
принцесса. Не было необходимости...
   - А я действительно твоя принцесса? - спросила она.
   - Ты знаешь, что это так, боги да спасут нас обоих!
   - Тогда помоги мне теперь. Сир Джорах скривился.
   - Если бы я знал как!
   Голос Мирри Маз Дуур превратился в высокий  дрожащий  стон,  от  которого
дрожь пробежала по спине Дени. Кое-кто из  дотракийцев  забормотал  и  начал
пятиться.  Шатер  изнутри  освещали  жаровни.  Позади  забрызганного  кровью
песчаного шелка двигались тени.
   Мирри Маз Дуур танцевала не одна...
   Дени видела животный страх на лицах дотракийцев.
   - Этого не должно быть, - прогрохотал Квото. Она не видела,  как  кровник
вернулся. Хагго и Кохолло были с ним. Они привели безволосых людей, евнухов,
исцелявших иглой, ножом и иглой.
   - Так будет, - проговорила Дени.
   - Мейега, - проворчал Агго. И старый Кохолло -  Кохолло,  который  связал
свою жизнь с Дрого в день его рождения, Кохолло, всегда бывший с ней добрым,
- плюнул ей прямо в лицо.
   - Ты умрешь, мейега, - посулил Квото. - Но другая умрет первой!
   Он извлек свой аракх и направился к шатру.
   - Нет, - выкрикнула Дени. - Ты не должен этого делать!
   Она поймала его за плечо, но Квото оттолкнул ее в сторону. Дени упала  на
колени, скрестив руки на животе, чтобы защитить дитя.
   - Остановите его, - приказала она кхасу. - Убейте его.
   Ракхаро  и  Куаро  стояли  возле  полога  шатра.  Куаро  шагнул   вперед,
потянувшись к рукояти кнута, но Квото повернулся изящным движением  танцора;
взлетевший аракх угодил Куаро прямо под руку, острая  яркая  сталь  рассекла
одежду, кожу, мышцы и  ребра.  Хлынула  кровь,  и  молодой  всадник,  охнув,
повалился назад. Квото вырвал клинок.
   - Табунщик, - окликнул его сир Джорах Мормонт. - Попробуй-ка меня. -  Меч
его выпрыгнул из ножен.
   Квото обернулся ругаясь. Аракх  метнулся  так  быстро,  что  кровь  Куаро
полетела с него тонкой пылью, как  дождь  под  жарким  ветром.  Длинный  меч
перехватил его в футе от лица сира Джораха,  аракх  замер  на  мгновение,  и
Квото взвыл от ярости. Рыцарь был одет в  кольчугу,  на  нем  были  стальные
перчатки, поножи, тяжелый воротник  защищал  горло,  однако  он  не  подумал
надеть шлем.
   Квото, пританцовывая, отступал, аракх вился  вокруг  его  головы  сияющим
кругом, молнией выскакивая из него. Сир Джорах как только мог отбивал удары,
следовавшие настолько быстро, что Дени казалось, что  он  вот-вот  пропустит
аракх.
   Изогнутый меч хрустнул о кольчугу, просыпались искры, когда кривой клинок
соскользнул по перчатке. Вдруг оказалось, что Мормонт неловко  отступает,  а
Квото продвигается вперед. Левая сторона лица рыцаря  покраснела  от  крови,
рана в бедре  заставила  его  прихрамывать.  Квото  выкрикивал  оскорбления,
называл его трусом, молокососом и евнухом в железной рубахе.
   - А теперь ты умрешь, - посулил он, и аракх вспорол красные сумерки.  Сын
отчаянно брыкнул в чреве Дени.  Кривой  клинок  скользнул  вдоль  прямого  и
глубоко рассек бедро рыцаря там, где кольчуга раскрылась.
   Мормонт охнул и пошатнулся. Дени ощутила  острую  боль  в  животе,  влага
хлынула на бедра. Квото победно вскрикнул, но аракх его наткнулся на кость и
на мгновение остановился.
   Этого было довольно. Сир Джорах обрушил на Квото свой меч, вложив в  удар
последние силы, прорезав плоть, мышцы и кость; и предплечье Квото повисло на
тонкой полоске кожи и  сухожилий.  Следующий  удар  рыцаря  пришелся  в  ухо
дотракийца, и лицо Квото как будто бы взорвалось.
   Дотракийцы кричали, Мирри Маз Дуур нечеловеческим голосом вопила в шатре,
Куаро просил воды, умирая. Дени попросила помощи, но  никто  не  слыхал  ее.
Ракхаро бился с Хагго, аракх плясал  с  аракхом,  но  наконец  щелкнул  кнут
Чхого, обвиваясь вокруг горла Хагго. Движение - и кровный сделал шаг  назад,
оступившись и выронив меч. Взвыв, Ракхаро прыгнул вперед и, перехватив аракх
обеими руками, обрушил удар на макушку головы Хагго...  острие  вышло  между
глазами, красное и дрожащее.  Кто-то  бросил  камень,  и  обернувшись,  Дени
заметила на своем плече кровавую рану.
   - Нет, - зарыдала она. - Нет, не надо. Цена слишком высока.
   Опять полетели камни, она попыталась ползти к шатру,  но  Кохолло  поймал
ее. Запустив пальцы в волосы, он запрокинул назад голову Дени, и она ощутила
горлом холодное прикосновение ножа.
   - Мой ребенок, - завизжала она, и боги, наверное, услыхали ее, потому что
Кохолло умер на месте. Стрела Агго вонзилась у  него  под  рукой,  пробив  и
сердце и легкие.
   Когда наконец Дейенерис нашла в себе силы поднять  голову,  она  увидела,
что толпа рассеивается: дотракийцы безмолвно пробирались к  своим  шатрам  и
спальным циновкам. Некоторые  уже  седлали  коней,  отъезжая.  Солнце  село.
Костры  пылали  по  кхаласару,  огромные  оранжевые  языки,  яростно  треща,
выплевывали угольки к небу. Дени попыталась подняться, но боль охватила  ее,
стиснув, как кулак гиганта. Дыхание оставило ее, она сумела  только  охнуть.
Голос Мирри Маз Дуур уже казался погребальным напевом. Внутри шатра  кружили
тени.
   Твердая рука подняла ее и поставила на ноги. Лицо сира Джораха  увлажнила
кровь. Дени заметила, что половина уха его  исчезла.  Она  дернулась  в  его
руках, когда боль вновь овладела ею, и услышала, как рыцарь  крикнул,  чтобы
служанки помогли ей. Почему они так испугались? Она знала ответ. Боль  вновь
пронзила ее, и Дени прикусила губу: похоже было, что сын пробивается наружу,
ножами в обеих руках кромсая ее тело.
   - Дореа, проклятая! - взревел сир Джорах. - Иди сюда. Приведи повивальных
бабок.
   - Они не придут, они сказали, что кхалиси проклята.
   - Они придут, или я снесу им головы.
   Дореа зарыдала.
   - Они ушли, милорд.
   - А мейега? - сказал кто-то. Кажется, Агто. - Отведите ее к мейеге.
   "Нет, - хотела сказать Дени, - нет, только не это. Нельзя". Но когда  она
открыла рот, из него вырвался лишь долгий стон боли, и пот выступил на коже.
Что случилось с ними, почему они ничего не видят? Внутри шатра плясали тени,
они кружили вокруг жаровни и  кровавой  купели,  вырисовываясь  на  песчаном
шелке, и не все из них казались людьми; она заметила тень громадного  волка,
другая напоминала охваченного пламенем человека.
   - Женщина из овечьего народа знает секреты  родильного  ложа,  -  сказала
Ирри. - Так она говорила, и я слыхала ее.
   - Да, - согласилась Дореа, - я тоже слыхала ее.
   - Нет, - закричала Дени или, быть может, только хотела закричать,  потому
что ни звука, ни шепота не сошло с ее  губ.  Глаза  ее  обратились  к  небу,
черному, мутному и беззвездному. - Прошу вас, не надо.  -  Голос  Мирри  Маз
Дуур становился громче и наконец наполнил весь мир.
   - Тени, - завизжала она. - Плясуны! Сир Джорах внес Дени в шатер.

АРЬЯ

   Запах горячего хлеба, вытекавший из  лавок  Мучной  улицы,  казался  Арье
слаще любых духов, которые ей приходилось нюхать.  Она  глубоко  вдохнула  и
подобралась поближе к  голубку.  Упитанная,  в  коричневых  пятнышках  птица
деловито клевала корку, застрявшую между двумя камнями, но когда  тень  Арьи
упала на нее, немедленно взмыла в воздух.
   Деревянный меч со свистом зацепил беглянку футах в двух над землей. Птица
упала,  разбросав  коричневые  перышки.  Арья  бросилась  вперед,  мгновенно
ухватив трепещущее крыло. Голубь клюнул руку. Арья схватила его за голову  и
повернула, почувствовав, как хрустнула косточка.
   Ловить голубей легче, чем кошек. Мимохожий септон искоса поглядел на нее.
   - Голубей нужно  ловить  здесь,  -  объяснила  ему  Арья,  отряхиваясь  и
подбирая упавший деревянный меч. - Они прилетают за крошками. - Он  заспешил
прочь.
   Арья привязала голубя к поясу и направилась дальше. Торговец вез  пирожки
на двухколесной тележке, пахло черникой, лимоном и абрикосом. В желудке Арьи
заурчало.
   - Можно мне один? - услыхала она собственный голос. -  С  лимоном...  или
любой.
   Разносчик поглядел на нее сверху вниз, явно не удовлетворенный увиденным.
   - Три медяка.
   Арья постучала деревянным мечом о свой ботинок.
   - Меняю на жирного голубя, - сказала она.
   - А иди-ка ты со своим голубем к Иным, - усмехнулся разносчик.
   Пирожки были еще теплыми - из печи. Запахи эти наполняли рот Арьи слюной,
но у нее не было трех медяков... даже одного. Она поглядела  на  разносчика,
вспомнив наставления Сирио,  обучавшего  ее  видеть.  Коротышка  с  округлым
брюшком, он как будто бы приволакивал левую ногу. Она  подумала,  что,  если
схватить пирожок и броситься наутек, он не сумеет поймать  ее,  но  торговец
сказал:
   - Не смей тянуть  свои  грязные  руки!  Золотые  плащи  знают,  как  надо
обращаться с маленькими уличными воришками, так вот...
   Арья опасливо огляделась. Двое из городской  стражи  стояли  в  переулке.
Плащи их свисали почти  до  земли;  тяжелая,  явно  золотая  шерсть,  черные
сапоги, панцирь и перчатки. У одного на поясе был  длинный  меч,  у  другого
железная дубинка.  Бросив  короткий  завистливый  взгляд  на  пирожки,  Арья
отступила от тележки и заторопилась дальше. Золотые плащи не обратили на нее
никакого внимания, однако, проходя мимо, она ощутила,  как  кишки  стянулись
узлом.  Арья  держалась  от  замка  настолько  далеко,  насколько  это  было
возможно. Но даже издали  она  видела  головы,  разлагавшиеся  над  высокими
красными   стенами.   Над   ними   реяла   мушиным   облаком   стая   ворон,
перебранивавшихся из-за добычи. В Блошином конце поговаривали,  что  золотые
плащи приняли сторону Ланнистеров, их  начальника  произвели  в  лорды,  ему
пожаловали поместье у Трезубца и место в Королевском совете.
   Слыхала она и другие вещи - ужасные - и не верила им. Одни говорили,  что
ее отец убил короля Роберта и, в свой черед, принял  смерть  от  руки  лорда
Ренли. Другие настаивали на том, что Ренли убил короля, спьяну  поссорившись
с  братом.  Зачем  же  ему  понадобилось  бежать,  подобно  обычному   татю?
Поговаривали  также,  что  короля  убил  кабан  на  охоте;   другая   версия
утверждала, что он умер, переев свинины, причем настолько, что лопнул  прямо
за столом. Да, король умер за столом, уверяли другие, но только потому,  что
Варис-паук отравил его. Нет, его отравила королева! Нет, он  умер  от  язвы!
Нет, он подавился рыбной костью...
   Однако все истории сходились на одном: король Роберт умер. Колокола  семи
башен Великой септы Бейелора звонили целый день и  ночь.  Громовое  их  горе
бронзовым прибоем прокатывалось над городом.
   - Так звонят лишь по королю,. - объяснил Арье мальчишка красильщика.
   Она хотела только добраться домой, но оставить Королевскую Гавань было не
так легко, как ей  представлялось.  Все  говорили,  что  началась  война,  и
золотых плащей на стенах города было как блох на... как на ней  самой.  Арья
ночевала в Блошином конце, на крышах, в стойлах - там, где можно лечь,  -  и
быстро поняла, что имя свое этот квартал заслужил не случайно.
   Каждый день после своего бегства Арья по очереди обходила семь  городских
ворот. Драконьи, Львиные и Старые были закрыты и заложены. Грязные  и  Божьи
оставались открытыми, но лишь для тех, кто ехал в  город;  за  стены  стража
никого не выпускала. Получившие разрешение  уезжали  через  Королевские  или
Железные, которые охраняли латники Ланнистеров в пурпурных плащах и  львиных
шлемах. С крыши постоялого двора возле Королевских ворот  Арья  видела,  как
они обыскивают фургоны и повозки, заставляют всадников  открывать  седельные
сумы, допрашивают всех уходящих пешком...
   Иногда она подумывала, не уплыть ли ей  по  реке,  но  Черноводная  текла
глубоко и широко, и все называли ее  течение  предательским  и  коварным.  А
чтобы заплатить перевозчику или попасть на корабль, надо было иметь деньги.
   Лорд-отец учил их никогда не красть, но  ей  становилось  все  труднее  и
труднее припоминать эти уроки. Если не убежать поскорее из города, рано  или
поздно она нарвется на  неприятную  встречу  с  золотыми  плащами.  Арья  не
голодала - с тех пор, как научилась сбивать птиц  деревянным  мечом,  однако
голубиное мясо уже надоело ей до тошноты.
   Парочку птиц она съела сырыми, ну а потом обнаружила Блошиный конец.
   Здесь в переулках находились харчевни, в которых годами  кипели  огромные
котлы похлебки, за половину птицы ей  давали  горбушку  вчерашнего  хлеба  и
"мису хлебова", даже позволяли поджарить другую половинку  голубя  на  огне,
если ты сама ощипала перья. Арья отдала бы все, что угодно, за чашку  молока
с лимонным пирогом, но и хлебово было не столь уж дурно. В  похлебке  обычно
обнаруживался ячмень, кусочки морковки, лука и репки, иногда даже яблоко,  а
сверху плавала пленочка жира. О мясе она старалась  не  думать.  Однажды  ей
досталась рыба.
   Плохо было то, что харчевни никогда не пустовали, и, заскакивая за  едой,
Арья ощущала на себе любопытные взгляды. Кое-кто поглядывал на ее  сапоги  и
плащ; она знала, что они думают. Другие словно бы пытались взглядом снять  с
нее одежду, и она не знала, что думают эти, что пугало ее еще  больше.  Пару
раз за ней увязывались по переулку и пытались поймать, но этого  еще  никому
не удавалось сделать.
   Серебряный браслет, который Арья собиралась продать, украли в  первую  же
проведенную ею в городе ночь - вместе со свертком одежды, - пока она спала в
сгоревшем доме возле Свиного переулка. Ей оставили  только  плащ  и  кожаный
костюм, что был на ней, деревянный меч... и Иглу. Арья положила меч под себя
- он стоил всего остального и, конечно, тут же исчез бы.
   После этого Арья начала ходить с плащом на правой руке, скрывая клинок  у
бедра. Деревянный меч она носила в левой, чтобы отпугивать грабителей, но  в
харчевнях попадались и такие люди, которые не  испугались  бы  даже  боевого
топора в ее  руках.  Этого  было  достаточно,  чтобы  она  потеряла  вкус  к
голубятине и черствому хлебу. Она нередко предпочитала уснуть голодной,  чем
попадаться под эти взгляды.
   Там, за городом, можно собирать ягоды, ей встретятся яблоневые и вишневые
сады. Арья помнила их у Королевского тракта. Еще можно нарыть корней в лесу,
даже поймать нескольких кроликов. А в городе  ловить  некого:  только  крыс,
кошек и ободранных псов. В  харчевне  за  нескольких  щенков  давали  горсть
медяков, она слыхала об этом, но сама идея ей почему-то не нравилась.
   Вниз от Мучной улицы располагался лабиринт