столкнулись без звука  и  рычания,
покатились, врезались в кресло, повалили  заваленный  бумагами  стол.  Ворон
Мормонта летал с криком  над  его  головой:  "Зерна,  зерна,  зерна,  зерна,
зерна!" Джон казался себе столь же слепым, как  мейстер  Эйемон.  Держась  к
стене спиной, он скользнул к окну и рассек занавеси. Лунный  свет  хлынул  в
солярии, осветив черные руки, погрузившиеся в белый мех. Раздувшиеся  черные
пальцы впивались в горло его любимого волка; зверь дергался и огрызался, бил
ногами по воздуху, но не мог вырваться на свободу.
   У Джона не было времени на испуг. Он бросился вперед и с  криком  обрушил
на врага длинный меч, вложив в удар весь свой  вес.  Сталь  рассекла  рукав,
кожу и кость, но тем не менее звук показался юноше каким-то  не  таким.  Его
немедленно окутала вонь, столь  странная  и  холодная,  что  Джона  едва  не
вырвало. Отсеченная рука упала на пол, черные  пальцы  извивались  в  лужице
лунного света. Призрак высвободился из другой руки и  отпрыгнул  в  сторону,
вывалив красный язык изо рта.
   Облаченный в капюшон человек повернул освещенное бледной  луной  лицо,  и
Джон без колебаний нанес новый удар. Срезав половину носа, открывая глубокий
порез от щеки до щеки  под  этими  глазами,  глазами,  горевшими  как  синие
звезды. Джон помнил это лицо. Отор, подумал он, отступая назад. "Боги, он же
мертв, он мертв! Я же видел его мертвое тело..."
   Джон ощутил, как что-то цепляется за его лодыжку. Черные пальцы обхватили
ногу. Рука поползла по его  ноге,  цепляясь  за  кожу,  за  ткань  и  плоть.
Вскрикнув от отвращения, Джон оторвал пальцы от своей ноги  и  острием  меча
отбросил мерзкую  штуковину  прочь.  Ладонь  осталась  лежать,  извиваясь  и
дергаясь, стискивая и открывая пальцы.
   Труп шагнул вперед, крови не было. Однорукий,  с  рассеченным  лицом,  он
словно бы ничего не ощущал. Джон выставил перед собой длинный меч.
   - Убирайся! - завопил он пронзительным голосом.
   - Зерна, - вскрикнул ворон,  -  зерна,  зерна,  зерна!  Отрубленная  рука
выползала из порванного рукава,  белая  змея  с  пятипалой  черной  головой.
Призрак метнулся и схватил ее зубами, хрустнула кость. Джон рубанул  по  шее
трупа, и ощутил, как сталь впилась глубоко и твердо.
   Мертвый Отор повалился на него, сбив с ног. Дыхание оставило Джона, когда
он угодил спиной на упавший стул.
   Меч, где меч? Он потерял проклятый меч. Джон открыл рот, чтобы закричать,
но труп тянулся своими черными  мертвячьими  пальцами  к  его  рту;  Джон  с
отвращением попытался отбросить руку, но мертвец был слишком  тяжел.  Пальцы
лезли к горлу Джона, душа его ледяным холодом. Лицо  мертвеца  приближалось,
закрывая мир, мороз покрыл глаза покойника искристой голубизной. Джон впился
в холодную плоть ногтями, ударил ногами. Он пытался кусать, бить, дышать...
   И вдруг вес трупа исчез, пальцы оторвались  от  его  горла.  Обессилевший
Джон едва сумел перевалиться на живот,  сотрясаясь  и  икая.  Призрак  вновь
взялся за дело.
   Лютоволк впился зубами в нутро мертвяка и начал рвать и терзать его. Джон
лежал, почти не осознавая, что происходит, и не сразу  сообразил,  что  пора
поискать меч...  Тут  он  увидел  лорда  Мормонта,  голого  и  не  до  конца
проснувшегося, появившегося в дверях с масляной лампой в  руке.  Изжеванная,
лишенная пальцев рука билась о порог, пытаясь перебраться к нему.
   Джон попытался вскрикнуть, но голос оставил его. Поднявшись на  ноги,  он
отбросил отсеченную кисть и выхватил лампу из пальцев Старого Медведя.
   Пламя, затрепетав, едва не скончалось.
   - Жги, - каркнул ворон. -  Жги.  Жги,  жги!  Повернувшись,  Джон  заметил
шторы, которые сорвал с  окна.  Он  бросил  лампу  на  кучу  обеими  руками.
Хрустнул металл, стекло разбилось, потекло масло,  и  шторы  разом  занялись
пламенем. Прикосновение тепла к лицу  было  слаще  любого  поцелуя,  который
приводилось знать Джону.
   - Призрак! - вскрикнул он.
   Лютоволк отпрыгнул и приблизился к хозяину,  мертвяк  поднимался,  темные
змеи вываливались из огромной раны в его чреве. Джон запустил руки в  огонь,
схватил горящие занавески и бросил их в мертвеца.
   - Боги, прошу вас, пусть он сгорит!

БРАН

   Холодным ветреным утром прибыли Карстарки во главе трех сотен всадников и
почти двух сотен пеших из своего замка в  Карлхолле.  Колонна  приближалась,
поблескивая стальными остриями пик. Перед ней шел  человек,  выбивая  гулкий
неторопливый походный ритм на барабане, который был больше его самого.  Бум,
бум, бум.
   Бран следил за их приближением со сторожевой башенки на внешней  стене  с
помощью бронзовой подзорной трубы мейстера Лювина, сидя  на  плечах  Ходора.
Прибывших возглавлял сам лорд Рикард, сыновья его Харрион, Эддард и  Торрхен
ехали возле отца под черными как ночь знаменами с вышитой  колючей  звездой.
Старуха Нэн утверждала, что в жилах рода текла  кровь  Старков,  от  которых
ветвь эта  отделилась  несколько  веков  назад.  Однако,  на  взгляд  Брана,
прибывшие не напоминали Старков: высокие могучие люди, густобородые,  волосы
до плеч. Плечи их покрывали медвежьи, тюленьи и волчьи шкуры.
   Пришли  последние,  он  знал  это.  Остальные  лорды  уже   собрались   в
Винтерфелле со своими дружинами. Брану хотелось посмотреть, как  наполняются
зимние дома, на оживленную толпу,  каждый  день  собиравшуюся  по  утрам  на
рыночной площади, увидеть  улицы,  изрытые  колесами  и  копытами.  Но  Робб
запретил ему оставлять замок.
   - Мы не можем выделить людей, которые будут тебя охранять, - объяснил  он
брату.
   - Я возьму Лето, - возразил Бран.
   - Не принимай меня за ребенка, - сказал Робб. - Ты знаешь,  в  чем  дело.
Только два дня назад человек лорда Болтона зарезал человека лорда Сервина  в
"Курящемся бревне". Наша леди-мать сдерет с меня шкуру, если я позволю  себе
рисковать твоей жизнью, - окончил он голосом лорда Робба, и Бран понял,  что
возражений не может быть.
   Так было из-за того, что произошло в Волчьем лесу, Бран знал это. Ему  до
сих пор снился тот день. Он  оказался  беспомощен  как  младенец,  способный
защитить себя не более, чем, скажем, Рикон. Даже менее... Рикон хотя бы стал
отбиваться. Бран ощутил стыд. Он ведь всего лишь  на  несколько  лет  младше
Робба, но если брат уже почти стал взрослым, значит, и он  тоже.  Он  должен
научиться защищать себя!
   Год назад он бы убежал в Зимний городок, даже если бы для этого  пришлось
лезть вниз по стене. Тогда он мог  бегать  по  лестнице,  сам  поднимался  и
спускался со своего пони и  научился  владеть  деревянным  мечом  достаточно
хорошо, чтобы сбить принца Томмена с  ног.  А  теперь  ему  оставалось  лишь
наблюдать за происходящим через трубку с линзами. Мейстер Лювин показал  ему
все знамена: кольчужный кулак Гловеров, серебряный  на  алом  фоне;  черного
медведя  леди  Мормонт;  жуткого,  лишенного  кожи  человека   Болтонов   из
Дредфорта; лося Хорнвудов, боевой топор Сервинов, три страж-дерева Толхартов
и устрашающий герб дома Амберов - ревущего гиганта в разорванных цепях.
   Вскоре он узнал и лица гостей, когда лорды с сыновьями и рыцарями  начали
съезжаться в Винтерфелл на пиры. Даже великий чертог не вмещал  сразу  всех,
поэтому Робб принимал своих основных знаменосцев по  очереди.  Брану  всегда
предоставлялось почетное  место  по  правую  руку  от  брата.  Некоторые  из
знаменосцев посматривали на него с жестким недоумением, словно бы  удивляясь
тому, что над ними восседает зеленый мальчишка и - более того - калека.
   - Сколько же их собралось? - спросил Бран у мейстера Лювина,  когда  лорд
Карстарк и его сыновья въехали в ворота.
   - Двенадцать тысяч людей или около того.
   - А сколько среди них рыцарей?
   - Не слишком много, - ответил мейстер с легким нетерпением. - Чтобы стать
рыцарем, нужно выстоять стражу в септе и  принять  помазание  семью  елеями,
освящающее обет. На севере мало почитателей Семерых. Наши люди  чтут  старых
богов и не вступают в рыцари...  но  эти  лорды,  их  сыновья  и  дружинники
обладают не меньшей доблестью,  отвагой  и  честью.  Человек  не  становится
достойнее, когда к его имени приставляют словечко "сир". Я говорил это  тебе
уже сотню раз.
   - И все же, - спросил Бран, - сколько среди них рыцарей?
   Мейстер Лювин вздохнул:
   - Три сотни, быть может, четыре... кроме того,  у  нас  есть  три  тысячи
тяжеловооруженных всадников, не являющихся рыцарями.
   - Лорд Карстарк  последний,  -  задумчиво  заметил  Бран.  -  Робб  будет
пировать с ним сегодня вечером.
   - Вне сомнения.
   - А сколько осталось... дней до начала похода?
   - Робб должен выступить вскоре или  же  не  выступать  вовсе,  -  ответил
мейстер Лювин. - Зимний городок набит до отказа, и  это  войско  объест  всю
страну, если простоит здесь достаточно долго. Остальные -  рыцари  курганов,
озерный люд, лорды Мандерли и Флинт - присоединятся к  нему  на  Королевском
тракте. В Приречье началась война, и брату твоему придется пройти много лиг.
   - Я знаю. - В голосе Брана прозвучало  горе.  Передавая  бронзовую  трубу
мейстеру, он заметил, насколько редкими сделались волосы Лювина на  макушке.
Бран видел сквозь них розовую кожу; странно  смотреть  на  мейстера  сверху,
когда всю свою жизнь ты глядел на него снизу вверх. Но  тот,  кто  сидит  на
спине Ходора, глядит на всякого сверху вниз. - Я не  хочу  больше  смотреть.
Ходор, отнеси меня назад в замок.
   - Ходор, - пробормотал Ходор. Мейстер Лювин убрал трубку в рукав.
   - Бран, твой  лорд-брат  сегодня  не  сможет  зайти  к  тебе.  Он  должен
поприветствовать  лорда  Карстарка  и  его  сыновей  и  выказать   им   свое
расположение.
   - Я не обеспокою Робба. Я хочу посетить богорощу.  -  Бран  опустил  свою
руку на плечо Ходора.
   - Ходор...
   Высеченные в граните опоры для рук складывались в лестницу, расположенную
во внутренней стене  башни.  Напевая  что-то  непонятное,  Ходор  спускался,
перемещая руку за рукой. Бран раскачивался на его спине в плетеной  корзине,
которую соорудил для него  мейстер  Лювин,  позаимствовав  идею  от  женщин,
которые в корзинах на спине переносили хворост; прорезать отверстия для  ног
и приспособить ремни, способные выдержать вес Брана, было не так уж  трудно.
В корзине он ощущал себя, как на спине Плясуньи, однако  кобыла  пройдет  не
всюду, и Бран не ощущал стыда, как бывало,  когда  Ходор  переносил  его  на
руках, подобно ребенку. Ходору, похоже, тоже  было  удобнее,  однако  трудно
сказать, что ему нравится.
   Сложности возникали только в дверях. Иногда Ходор забывал, что Бран сидит
на его спине, и тогда проникновение в дверь оказывалось болезненным.
   Почти две недели в замке было столько гостей, что Робб  приказал  держать
открытыми обе решетки и не поднимать мост  между  ними  даже  глухой  ночью.
Когда Бран появился из башни, длинная колонна латников пересекала ров  между
стенами; это люди Карстарка следовали за своими лордами в замок. На них были
черные железные шишаки и черные шерстяные плащи, украшенные  белой  звездой.
Ходор шел возле них, улыбаясь чему-то своему, сапоги его стучали  по  доскам
подъемного моста. Стражники странно поглядывали на них, и Бран даже  услышал
чей-то хохоток, но отказал себе в праве смутиться.
   - Люди будут смотреть на тебя,  -  предупредил  его  мейстер  Лювин,  как
только они впервые пристроили плетеную корзину к плечам Ходора. - Они  будут
смотреть, они будут говорить, и некоторые даже будут смеяться.
   Пусть смеются, решил Бран. В спальне над ним смеяться некому,  но  нельзя
же всю жизнь провести в постели!
   Когда они прошли под решетками башни, Бран вложил  два  пальца  в  рот  и
свистнул.  Лето  выскочил  откуда-то  с  другой  стороны   двора.   Внезапно
копьеносцы Карстарка взялись за уздечки; кони  заметались  и  заржали.  Один
жеребец с криком встал на дыбы,  наездник,  ругаясь,  осаживал  коня.  Запах
лютоволка всегда повергал лошадей в бешеный страх, если только они  не  были
привычны к нему, но как только Лето исчезал, животные быстро успокаивались.
   - В богорощу, - напомнил Бран Ходору.
   Даже сам Винтерфелл был полон народу. Во дворе  звенели  мечи  и  топоры,
грохотали фургоны, лаяли псы. Ворота арсенала были открыты,  и  Бран  увидел
Миккена у наковальни; молот звенел, и пот катился по голой  груди.  Стольких
незнакомцев здесь не собиралось, даже когда к отцу приезжал король Роберт.
   Он попытался не дернуться, когда Ходор нырнул в низкую дверь.  Потом  они
шли длинным сумрачным коридором, Лето непринужденно топал  возле  них.  Волк
время от времени поднимал голову, и в глазах его  светилось  жидкое  золото.
Брану хотелось прикоснуться к нему, но он  ехал  слишком  высоко  и  не  мог
дотянуться до зверя.
   Богороща являла  собой  островок  мира  посреди  моря  хаоса,  в  который
превратился Винтерфелл.
   Ходор  прошел  через  чистые  заросли  дуба,  железоствола  и  стража,  к
спокойному пруду возле сердце-дерева, и  остановился  под  корявыми  ветвями
чардрева, бормоча что-то себе под  нос.  Бран  поднял  руки  над  головой  и
выбрался из седла,  выволакивая  бессильные  ноги  сквозь  дыры  в  плетеной
корзине. Он повисел мгновение, темно-красные листья прикасались к его  лицу,
наконец Ходор опустил его на гладкий камень возле воды.
   - Я хочу побыть один, - сказал Бран. -А ты  можешь  помокнуть,  ступай  к
прудам.
   - Ходор, - откликнулся Ходор и исчез  в  кустарнике.  За  богорощей,  под
окнами гостевого дома, подземный горячий источник питал три небольших пруда.
   Пар клубами валил от  воды  день  и  ночь,  и  стена,  поднимавшаяся  над
прудами, густо поросла мхом. Ходор ненавидел  холодную  воду  и  всякий  раз
сопротивлялся как дикий кот, когда ему принимались угрожать мылом. Но  он  с
радостью погружался в самый горячий пруд из трех и сидел там часами,  громко
булькая всякий раз, когда на поверхности  лопались  пузыри,  поднявшиеся  из
зеленых мутных глубин.
   Лето лакнул воды и уселся возле Брана. Мальчик почесал волку  шею,  и  на
мгновение оба они ощутили покой. Бран всегда любил богорощу - даже до  того,
- но в последнее время он обнаружил, что его  все  больше  и  больше  влечет
сюда. Даже сердце-дерево более не пугало его, как прежде.  Глубокие  красные
очи, врезанные в белый ствол, все еще следили за ним, но  их  взгляд  теперь
почему-то приносил утешение. Боги глядят на него,  сказал  он  себе,  старые
боги, боги Старков, Первых Людей  и  Детей  Леса,  боги  его  отца.  Под  их
взглядом он  ощущал  себя  в  безопасности,  а  глубокое  молчание  деревьев
помогало ему думать. Бран много размышлял после своего падения. Он  думал  и
мечтал, разговаривал с богами.
   - Пожалуйста, сделайте так, чтобы Робб не уехал, - негромко помолился он.
И шлепнул рукой по холодной воде, от руки его разбежались круги. - Пусть  он
останется. А если ему  придется  уехать,  пусть  вернется  домой  невредимым
вместе с матерью, отцом и девочками. И пусть все  будет  так...  будет  так,
чтобы Рикон понял!
   Узнав, что Робб уезжает на войну, самый младший из братьев взбесился  как
зимняя пурга. Рикон то плакал, то надувался. Он отказывался  есть,  ревел  и
кричал по  ночам,  даже  поколотил  старую  Нэн,  когда  старуха  попыталась
колыбельными песнями успокоить его. На  следующий  день  Рикон  исчез.  Робб
самолично обегал ползамка, разыскивая брата; наконец его отыскали - в  самой
глубине крипт. Рикон замахнулся на людей ржавым мечом, который он забрал  из
рук одного из мертвых королей, и Лохматый Песик вылетел из тьмы зеленоглазым
бесом. Волк взбесился почти как Рикон. Он укусил  Гейджа  в  руку  и  вырвал
кусок мяса из бедра Миккена. Только сам Робб и Серый Ветер сумели  угомонить
их обоих. Фарлен посадил черного волка на цепь в конуре, и Рикон залился еще
горшими слезами, расставшись с другом.
   Мейстер Лювин советовал Роббу оставаться в Винтерфелле,  и  Бран  тоже  -
ради себя самого и ради Рикона, - но брат  только  упрямо  качал  головой  и
говорил:
   - Поймите, я не хочу ехать, я должен!  Ложью  это  было  только  отчасти.
Кому-то следовало занять Перешеек и помочь Талли  против  Ланнистеров,  Бран
понимал это. Но зачем это делать Роббу? Брат  его  мог  отдать  приказ  Халу
Моллену, Грейджою или одному из своих знаменосцев. Мейстер  Лювин  предлагал
ему поступить именно так, но Робб не желал даже слышать об этом.
   - Мой лорд-отец никогда бы не послал людей навстречу .опасности, трусливо
спрятавшись за стенами Винтерфелла, - говорил он им.
   Старший брат теперь казался Брану каким-то незнакомым, Робб  преобразился
в истинного лорда, еще не встретив шестнадцатых именин. Даже знаменосцы отца
как будто бы поняли это. Многие пытались испытать его, каждый на собственный
манер. Русе Болтон и Роберт  Гловер  требовали  назначить  их  полководцами,
первый ворчливо, второй  с  улыбкой  и  шуткой.  Крепкая  седоволосая  Мейдж
Мормонт, облаченная в кольчугу подобно мужчине, открыто заявила  Роббу,  что
он годится ей во  внуки  и  она  не  позволит  командовать  собой...  однако
закончила разговор тем, что у нее есть дочь, которую она рада  будет  отдать
за него.  Мягкоречивый  лорд  Сервин  даже  прихватил  с  собой  свою  дочь,
пухленькую домашнюю девочку тринадцати лет, сидевшую у левой руки  отца,  не
отрывая глаз от тарелки. Веселый лорд Хорнвуд дочерей не имел, но являлся  с
подарками, сегодня с конем, завтра  с  олениной,  послезавтра  с  серебряным
охотничьим рогом и  ничего  не  просил...  ничего,  кроме  некоего  острога,
отобранного у его деда, восстановления охотничьих прав Хорнвудов к северу от
такого-то хребта... и чтоб ему разрешили перегородить  плотиной  Белый  Нож,
если это будет угодно его светлости.
   Робб отвечал каждому холодной любезностью, как всегда  поступал  отец,  и
каким-то образом сумел подчинить всех себе.
   Когда лорд Амбер, которого люди  прозвали  Большим  Джоном,  ибо  он  был
ростом с Ходора и, наверное, раза в два шире в плечах, пригрозил увести свое
войско домой, если Амберов поместят ниже Хорнвудов или Сервинов  в  походном
порядке, Робб сказал, что будет рад этому.
   - А когда мы покончим  с  Ланнистерами,  -  посулил  он  Большому  Джону,
почесывая за ухом своего лютоволка, - то направимся на  север  и,  взяв  ваш
замок, милорд, повесим вас как  клятвопреступника.  -  Тут  Большой  Джон  с
проклятиями бросил в огонь бутыль эля и объявил, что Робб еще настолько мал,
что должен писать молоком.
   Когда Халлис Моллен шагнул  вперед,  чтобы  осадить  его,  великан  одним
ударом поверг его на  пол,  перевернул  стол  и  извлек  самый  громадный  и
уродливый из всех великих мечей, которые Брану случалось видеть.
   Сыновья его, братья и дружинники повскакали с мест, хватаясь за сталь.
   Но Робб спокойно произнес одно лишь слово, раздался негромкий  рык,  и  в
мановение ока лорд Амбер оказался на спине; меч его отлетел фута на три,  из
руки его, там, где Серый Ветер откусил два пальца, хлынула кровь.
   - Мой лорд-отец всегда говаривал, что поднявшего  меч  на  сюзерена  ждет
смерть, - сказал Робб, - но вы, вне сомнения, просто захотели  нарезать  мне
мясо. - Внутренности Брана поднялись к горлу, когда Большой  Джон  встал  на
ноги, обсасывая оставшиеся от пальцев огрызки... но тут,  к  его  удивлению,
гигант расхохотался.
   - Твое мясо, - взревел он, - малость жестковато.
   И каким-то образом после этого Большой Джон сделался правой рукой  Робба,
его надежнейшим помощником, громко уверявшим всех и вся, что юный  милорд  -
самый настоящий Старк и тем, кто не хочет, чтобы  им  откусили  ногу,  лучше
преклонить колена.
   Потом, ночью, брат явился в опочивальню Брана бледный и потрясенный - уже
после того, как в Великом зале потушили огни.
   - Я думал, что он убьет меня, - признался Робб. - Ты видел, как он бросил
Хала? Прямо как Рикона! Боги, я так испугался.  Но  Большой  Джон  вовсе  не
самый худший из них, он только самый громкий. Лорд Русе никогда  не  говорит
ни слова, он только гл