добычу  или  врагов:  оба  фланга  охраняли
специальные отряды.
   Они ничего не пропускали, ни здесь, в этой земле, ни в том месте,  откуда
пришли. Эти равнины были неотъемлемой частью всего народа... а теперь  и  ее
самой.
   - Я ударила его,  -  сказала  она,  удивляясь  себе.  Теперь,  когда  все
закончилось,  случившееся  казалось  странным  сном.  -  Сир   Джорах,   как
по-вашему...
   Визерис будет сердиться, когда вернется?.. - Она поежилась. - Наверное, я
разбудила дракона, правда?
   Сир Джорах фыркнул.
   - Мертвых  не  поднять,  девочка,  ваш  брат  Рейегар  был  последним  из
драконов, и он погиб у Трезубца. Визерис... это даже не змея - тень ее.
   Откровенные слова испугали ее. Дени показалось, будто все то, во что  она
всегда верила, вдруг сделалось сомнительным.
   - И вы... и вы присягнули ему мечом?
   - Так я и поступил, девочка, - ответил сир Джорах. - Раз  ваш  брат  тень
змеи, каковы тогда его слуги? - сказал он с горечью в голосе.
   - Но он все еще истинный король. Он...
   Джорах осадил коня и поглядел на нее.
   - Будем откровенны. Ты хочешь, чтобы Визерис сидел на троне?
   Дени уже думала об этом.
   - Из него ведь не получится хорошего короля, правда?
   - Бывали и хуже... но редко. - Рыцарь пятками ударил  в  бока  и  взял  с
места.
   Дени ехала рядом с ним.
   - И все же, - сказала она, - простой  народ  ждет  его.  Магистр  Иллирио
утверждает, что люди шьют  знамена  с  драконом  и  молятся,  чтобы  Визерис
возвратился к ним из-за Узкого моря и освободил их.
   - Простой народ вымаливает дождя, здоровых детей и лета, которое  никогда
бы не кончалось,  -  усмехнулся  сир  Джорах.  -Игры  высоких  лордов  возле
престолов их не волнуют, лишь бы знать оставила  народ  в  покое.  -  Джорах
пожал плечами. - Так было всегда.
   Дени какое-то время ехала тихо, обдумывая его слова, словно головоломку.
   Они противоречили всему, что твердил ей Визерис... Оказывается,  простому
народу все равно - истинный ты король  или  узурпатор.  Но  чем  больше  она
обдумывала слова Джораха, тем больше правды чувствовала в них.
   - А о чем молитесь вы, сир Джорах? - спросила она.
   - О доме, - ответил он скорбным голосом.
   - И я молюсь о доме, - сказала она, поверив себе.
   Сир Джорах усмехнулся.
   - - Тогда оглянись вокруг себя, кхалиси. - Но Дени видела вокруг себя  не
равнину. Ей  представлялась  Королевская  Гавань,  огромный  Красный  замок,
построенный Эйегоном-эавоевателем. И твердыня на Драконьем Камне.  В  памяти
ее крепость горела тысячью огней, светилось каждое окно.  В  памяти  ее  все
двери были красными.
   - Нет, мой брат никогда не вернет Семь  Королевств,  -  сказала  Дени.  И
вдруг поняла, что знала это давным-давно. А точнее - всю свою жизнь.  Просто
она никогда не позволяла себе произносить эти слова даже шепотом,  а  теперь
сказала их вслух - перед Джорахом Мормонтом и всем миром.
   Сир Джорах смерил ее взглядом:
   - И вы сомневаетесь в этом?
   - Визерис не способен возглавить войско,  даже  седьмой  благородный  муж
предоставит  ему  воинов,  -  сказала  Дени.  -  У  него  нет  ни  гроша,  а
единственный рыцарь, который следует за  ним,  ценит  его  не  дороже  змеи.
Дотракийцы смеются над его слабостью. Он никогда не приведет нас домой.
   - Мудрая девочка. - Рыцарь улыбнулся.
   - Я не девочка, - бросила она с яростью в голосе. Пятки  Дени  ударили  в
бока лошади, и Серебрянка понеслась галопом. Она мчалась быстрей и  быстрей,
оставляя позади Джораха,  Ирри  и  всех  остальных.  Теплый  ветер  развевал
волосы, а заходящее солнце слепило Дени глаза. Она достигла кхаласара, когда
уже стемнело.
   Рабы  поставили  ее  палатку  на  берегу  напоенного  ручьем  пруда.   От
сплетенного из  травы  дворца  на  холме  доносились  грубые  голоса.  Скоро
начнется хохот, когда мужчины ее кхаса расскажут  о  том,  что  приключилось
сегодня в траве. К тому времени Визерис уже  прихромает  обратно,  и  каждый
мужчина, женщина и дитя в стане узнают, что он пешеход. В кхаласаре не может
быть тайн.
   Дени передала Серебрянку рабам, чтобы они приглядели за лошадью, и  вошла
в шатер. Под шелками было прохладно и сумрачно. Опуская за собой полог, Дени
заметила, как далекий красный огонь ржавым пальцем прикоснулся  к  драконьим
яйцам, лежащим в шатре. На мгновение алое пламя вспыхнуло перед  ее  глазами
сотней языков. Дени заморгала, и они исчезли.
   Это камень, сказала она себе. Это всего лишь камень. Даже Иллирис говорил
так, ведь все драконы давно погибли. Она положила  ладонь  на  черное  яйцо,
пальцы ласково обняли скорлупу. Камень был теплым. Почти горячим.  "Солнце",
- прошептала Дени. Это солнце согрело яйца в пути...
   Она приказала служанкам приготовить  ванну.  Дореа  развела  огонь  возле
шатра, а Ирри и Чхику принесли большую медную ванну, тоже подарок к свадьбе.
   Они сняли ее с вьючных лошадей, а потом натаскали воды  из  пруда.  Когда
вода согрелась, Ирри помогла ей опуститься и присела рядом.
   - А вы видели когда-нибудь дракона? -  начала  расспрашивать  Дени,  пока
Ирри терла ей спину, а Чхику вычесывала песок из  волос.  Она  слышала,  что
первые драконы пришли с востока, из  Края  Теней  за  пределами  Асшая  и  с
островов Яшмового моря. Быть может,  в  этих  странных  и  диких  краях  еще
обитала их родня.
   - Драконы исчезли, кхалиси, - сказала Ирри.
   - Они мертвы, - согласилась Чхику. - Давным-давно.
   Визерис рассказывал ей, что последний дракон Таргариенов  умер  не  более
полутора  веков  назад  -  во  время  правления  Эйегона  III,   прозванного
Погубителем Драконов. На взгляд Дени, это случилось не слишком давно.
   - Неужели они исчезли повсюду? - спросила она разочарованным  голосом.  -
Даже на востоке?
   Магия умерла на западе, когда Рок поразил Валирию и земли Длинного  лета.
И укрепленная чарами сталь, и заклинатели бурь, и драконы не смогли  вернуть
ее, но Дени всегда слыхала, что на востоке дела обстоят иначе. Говорили, что
мантикоры еще обитали на островах Яшмового моря, что джунгли  Йи  Ти  кишели
василисками, что заклинатели бурь, колдуны и аэроманты открыто  практиковали
свое искусство в Асшае, ну а маги,  обращавшиеся  к  мертвецам  и  крови,  в
черноте ночи творили свои жуткие чудеса. Неужели на всей земле  не  найдется
места для драконов?
   - Драконов нет, - заявила Ирри. - Отважные мужчины убивают их, потому что
дракон ужасен и зол. Это известно.
   - Известно, - согласилась Чхику.
   - Торговец из Куарта говорил мне однажды, что драконы спустились с  луны,
- проговорила светловолосая Дореа, согревая полотенце у огня. Чхику  и  Ирри
были почти ровесницами Дени, дотракийки эти попали в  рабство,  когда  Дрого
разбил кхаласар их отца. Дорса была старше, ей скоро должно было исполниться
двадцать.
   Магистр Иллирио выискал ее в Лиссе, в  одном  из  веселых  домов.  Мокрые
серебристые волосы упали нa глаза Дени, с любопытством повернувшей голову.
   - С луны?
   - Он сказал мне, что луна была яйцом, кхалиси, - проговорила лиссенийка.
   - Некогда па небе было две луны, но одна подошла слишком близко к  солнцу
и лопнула от жары. Тысяча тысяч драконов вырвались из ее  недр  наружу  пить
пламя солнца. Вот почему драконы  выдыхают  пламя.  Однажды  и  вторая  луна
поцелуется с солнцем; она лопнет, и драконы вернутся.
   Обе дотракийки засмеялись.
   - Tы глупая светловолосая рабыня, - сказала Ирри, - Луна - это не яйцо.
   Она богиня и супруга солнца. Это известно.
   - Известно, - согласилась Чхику.
   Кожа Дени порозовела, когда она выбралась из  ванны.  Чхику  уложила  ее,
чтобы размять и умастить тело. Потом Ирри побрызгала ее цветочными духами  и
киннамоном. Дореа расчесала волосы, и они заблестели, как витое  серебро.  А
Дени все думала о луне, яйцах и драконах...
   Ужин был прост и неприхотлив:  фрукты,  сыр,  жареный  хлеб  и  кувшинчик
подслащенного медом вина, чтобы запить все это.
   - Дореа, останься и поешь со мной, - проговорила Дени, отослав  остальных
служанок. Волосы лисенийки отливали медом, а глаза напоминали летнее небо.
   Оказавшись с Дени вдвоем, Дореа потупила глаза.
   - Ты милостива ко мне, кхалиси, - сказала она, хотя чести в этом не  было
- от нее требовались только услуги...
   Потом, когда поднялась луна, они сидели и разговаривали.
   Той ночью, когда явился кхал Дрого, Дени уже ожидала его. Застыв в дверях
шатра, Дрого поглядел на  нее  с  удивлением.  Неторопливо  поднявшись,  она
распахнула свои ночные шелка и позволила им опуститься на землю.
   - Сегодня ночью мы должны выйти наружу, господин. - сказала  она,  потому
что дотракийцы полагают, что  все  самое  важное  в  жизни  человека  должно
совершаться под открытым небом.
   Кхал Дрого вышел за ней под  лунный  свет,  колокольчики  в  его  волосах
негромко позвякивали. В нескольких ярдах от шатра находилась  мягкая  трава,
туда-то и повела его Дени. Он попытался перевернуть ее,  но  она  остановила
его.
   - Нет, - сказала Дени. - Этой ночью я должна видеть твое лицо.
   В сердце кхаласара нет уединения. Раздевая  кхала,  Дени  чувствовала  на
себе  чужие  глаза,  она  слышала  негромкие  голоса,  проделывая  то,   что
посоветовала ей Дореа. Все это пустяк. Разве она не кхалиси? Важен лишь  его
взгляд, и, сев на него, она заметила в нем такое,  чего  не  видела  прежде.
Дени скакала на кхале столь же яростно, как на своей  Серебрянке,  и  в  миг
высшего наслаждения кхал Дрого выкрикнул ее имя.
   Когда они перебрались  на  противоположную  сторону  дотракийского  моря,
Чхику коснулась пальцами мягкого живота Дени и проговорила:
   - Кхалиси, ты понесла ребенка.
   - Я знаю - ответила ей Дени.
   Это были ее четырнадцатые именины.

БРАН

   Внизу во дворе Рикон бегал с волками.
   Бран следил за ним от окна. Куда ни поворачивал младший брат, первым  там
оказывался Серый Ветер, забегавший вперед, преграждая ему дорогу. Тут  Рикон
замечал его,  разражался  восторженным  визгом  и  несся  в  противоположную
сторону.
   Лохматый Песик бегал за ним, кружился и огрызался,  только  когда  другие
волки подбегали слишком близко. Шерсть его потемнела, он сделался черным,  а
в глазах его загорелся зеленый огонь. Бранов Лето стал  серебристо-дымчатым,
и желто-золотые глаза его замечали  все,  что  было  нужно.  Лето  был  ниже
ростом, чем Серый Ветер, и  вел  себя  осторожнее.  Бран  считал  его  самым
смышленым среди всего помета. До него  доносилось  пыхтение  и  смех  братца
Рикона, носившегося по утоптанной земле на неокрепших еще детских ножках.
   Глаза Брана защипало. Ему хотелось спуститься вниз, смеяться и бегать.
   Разгневавшись на себя, Бран стер слезы, прежде чем они успели  пролиться.
Пришел и ушел восьмой  день  его  именин.  Теперь  он  стал  большим,  почти
мужчиной, и плакать больше не собирался.
   - Это была ложь, - через силу сказал он, вспоминая ворона из своего  сна.
- Я не могу летать. Я не смогу даже бегать.
   - Вороны всегда лгут, - согласилась старая  Нэн,  сидевшая  в  кресле  со
своим вязаньем. - Я знаю сказку о вороне.
   - Мне не нужны никакие сказки, возмутился Бран. Прежде  он  любил  старую
Нэн и ее истории. Но не сейчас. Сейчас все стало иначе.  Она  сидела  с  ним
целыми днями,  приглядывала  за  ним  и  убирала,  старалась,  чтобы  он  не
чувствовал одиночества, но так было только хуже.
   - Я ненавижу твои глупые россказни!
   Старуха улыбнулась ему беззубым ртом.
   - Мои россказни?  Нет,  мой  маленький  лорд,  они  не  мои.  Сказки  эти
существовали до меня, останутся и после моей  смерти...  Уродливая  старуха,
презрительно подумал Бран, высохшая, морщинистая, почти слепая, у  нее  едва
хватает сил, чтобы подняться по лестнице. А что за вид: редкие  пряди  белых
волос едва покрывают пятнистый розовый череп! Никто не знал, сколько  ей  на
самом деле лет, но отец утверждал, что Нэн звали старой, когда  еще  он  был
мальчишкой. Безусловно, в Винтерфелле не найти человека старше ее.  А  может
быть, и во всех Семи Королевствах. Нэн взяли в замок к Брандону Старку в  то
время, когда его мать умерла при родах. Взяли к одному  из  малышей,  скорее
всего к дяде лорда Рикарда: старая Нэн по-разному рассказывала о себе. Но во
всех вариантах ее истории маленький  мальчик  умер  в  три  года  от  летней
простуды, и старая Нэн осталась в Винтерфелле со своими собственными детьми.
Оба ее сына погибли на войне, в которой король Роберт завоевал престол; внук
был  убит  на  стенах  Пайка  во  время  мятежа  Беелона  Грейджоя.   Дочери
давным-давно повыходили замуж, перебрались из замка и умерли от старости. Из
потомков Нэн с ней оставался лишь Ходор, простодушный гигант,  работавший  в
конюшне, а старая Нэн жила и жила, шила, вязала и рассказывала сказки.
   - Мне безразлично, чьи это сказки, - ответил ей Бран. - Я ненавижу их.  -
Он не нуждался в сказках, как и в старухе Нэн, Он хотел, чтобы рядом  с  ним
были мать и отец. Он хотел бегать вместе со всеми, и чтобы Лето скакал возле
него.
   Ему хотелось залезть на разбитую  башню  и  накормить  зерном  ворон.  Он
мечтал сесть на своего пони и проехаться рядом с братьями.  Он  хотел  снова
стать таким, как прежде.
   - Я знаю повесть о мальчике,  который  ненавидел  сказки,  -  проговорила
старуха Нэн с дурацкой улыбочкой. Спицы ее шевелились - цок  и  цок,  цок  и
цок, - и Бран был готов уже закричать на нее.
   Он знал, что прежнее не вернется. Ворон прости обманул  его,  он  заманил
его летать, но  проснулся  Бран  искалеченным,  и  мир  изменился.  Все  его
бросили, мать и отец, сестры  и  даже  незаконнорожденный  брат  Джон.  Отец
обещал, что он поедет на настоящем коне в Королевскую Гавань, но они  уехали
без него, Мейстер Лювин послал одну  птицу  с  посланием  к  лорду  Эддарду,
другую к матери, третью к Джону, но ответов не было.
   От Винтерфелла до Королевской Гавани мнoго миль, много  и  ястребов,  так
что весть могла и не достичь их. И  все  же  Брану  казалось,  что  все  они
умерли, пока он спал... или же умер он сам, а они забыли  его.  Джори;  сира
Родрика и Вeйoнa Пуля тоже не было в замке, как и Халлена, Харвина, Толстого
Тома и с ними четверти гвардии.
   Остались лишь Робб и малыш Рикон, но Робб стал другим.
   Он превратился в лорда Робба или, во всяком  случае,  все  время  пытался
сделать это. На  боку  его  висел  настоящий  меч;  брат  никогда  более  не
улыбался.
   Дни его уходили на занятия с войском и тренировки во владении мечом; Робб
звенел сталью во дворе, а Бран уныло следил за ним из  окна.  Вечерами  Робб
запирался с мейстером Лювином, разговаривал с  ним  или  занимался  книгами.
Иногда он выезжал с Халлисом Молленом и отсутствовал целыми днями,  находясь
в поездке по далеким крепостям, Когда его не было больше дня, Рикон  начинал
плакать  и  спрашивать  Брана,  вернется  ли  наконец  Робб.  Но  когда   он
возвращался домой в Винтерфелл, у лорда Робба находилось больше времени  для
Халлиса Моллена и Теона Грейджоя, чем для своих братьев.
   - Я могу рассказать тебе о Брандоне-строителе, - сказала старая Нэн. - Ты
всегда любил эту повесть.
   Тысячи и тысячи лет назад Брандон-строитель соорудил Винтерфелл и  -  как
говорили некоторые - Стену. Бран знал всю повесть, но она  никогда  не  была
его любимой. Наверное, ее любил кто-нибудь из других Брандонов.  Иногда  Нэн
говорила с ним так, словно он был тем  Брандоном,  младенцем,  которого  она
воспитывала столько дет назад, а иногда путала  с  дядей  Брандоном,  убитым
Безумным королем еще до рождения Брана. Нэн прожила столько лет, сказала ему
однажды мать, что все Брандоны Старки смешались в ее голове в одно лицо.
   - Я не люблю эту повесть, - сказал он. -  Я  люблю  страшные.  -  Услыхав
какое-то движение снаружи, Бран повернулся к окну. Рикон бежал  по  двору  к
сторожевой башне, волки следовали за ним. Но  окно  его  смотрело  не  в  ту
сторону, и Бран не видел, что происходит внизу. С разочарованием  он  ударил
кулаком по ноге и не ощутил ничего.
   - О мое сладкое летнее дитя, - негромко проговорила старая Нэн. - Что  ты
знаешь о страхе? Страх бывает зимой, мой маленький лорд, когда снег  заносит
стены на сотню футов, а ледяной ветер с воем вырывается  с  севера.  Страшно
бывает долгими ночами, когда солнце прячет  свой  лик  на  годы  и  годы,  и
маленькие дети рождаются, живут и умирают во  тьме,  а  лютоволки  тощают  и
голодают, и Белые Ходоки расхаживают по лесам.
   - Ты хочешь сказать, Иные? - спросил Бран.
   - Иные, - согласилась старая Нэн. - Тысячи  и  тысячи  лет  назад  пришла
зима, холодная, жестокая, бесконечная, какой не помнили люди. А потом пришла
ночь, затянувшаяся на целое поколение; короли тряслись от холода и умирали в
своих замках, как простые свинопасы в хижинах. Женщины душили  детей,  чтобы
не видеть, как они умирают, плакали и ощущали, как  слезы  замерзают  на  их
щеках. - Голес ее умолк, спицы  тоже.  Нэн  поглядела  на  Брана  выцветшими
мутными глазами и спросила:
   - Итак, дитя, ты хочешь услышать именно такую повесть?
   - Ну, - нерешительно отвечал Бран. - Да, только...
   Старая Нэн кивнула, и спицы зацокали.
   - В этой  тьме  впервые  появились  Иные.  Холодные  мертвые  твари,  они
ненавидели железо,  огонь  и  солнечные  лучи...  любое  создание,  в  жилах
которого течет живая кровь. Они опустошали крепости, города  и  королевства,
убивали героев, за их бледными конями оставались разбитые армии. Мечи мужчин
не могли остановить их, даже девы и младенцы не вызывали у них жалости.
   Они гнали дев по замерзшим лесам и  кормили  своих  мертвых  слуг  плотью
детей человека.
   Голос Нэн сделался очень тихим, она уже почти шептала,  и  Бран  невольно
пригнулся вперед, чтобы слышать.
   - Это было во дни перед приходом андалов, задолго до бегства женщин через
Узкое море из городов Рейна; сотней королевств  тех  времен  правили  Первые
Люди, отобравшие эти земли у Детей Леса, Но там и здесь в обширных лесах,  в
деревянных городах и полых холмах  жили  последние  Дети  Леса,  и  лики  на
деревьях несли стражу. Холод и смерть полнили землю, и последний герой решил
отыскать Детей, в надежде на то, что их древняя магия поможет отвоевать  то,
что потеряли армии мужей. Он отправился в мертвую землю с мечом и руке, взяв
с собой пса и дюжину спутников. Он  искал  много  лет  и  уже  начал  терять
надежду, не умея отыскать Детей в их тайных городах посреди  леса.  Один  за
другим умирали его друзья, пал его конь, наконец сдохла даже собака,  а  меч
промерз  настолько,  что  клинок  его  переломился,   когда   он   попытался
воспользоваться им. Тогда Иные почуяли запах его горячей крови  и  безмолвно
отправились в погоню, выслав по его следу стаи бледных пауков ростом с пса.
   Дверь отворилась,  сердце  Брана  подпрыгнуло  в  груди  от  неожиданного
испуга, но это был лишь мейстер Лювин, позади него на лестнице маячил Ходор.
   - Ходор! - пробурчал конюх, как было в его обычае, и широко улыбнулся.
   Мейстер Лювин не улыбался.
   - У нас гости, - объявил он. - Бран, твое присутствие необходимо.
   - А я как раз слушаю повесть, - пожаловался Бран.
   - Сказки подождут, мой маленький лорд; как только ты  вернешься  сюда,  я
продолжу, - сказала старая Нэн, -  Гости  не  столь  терпеливы,  иногда  они
прибывают с собственными рассказами.
   - А кто приехал? - спросил Бран у мейстера Лювииа.
   - Тирион Ланнистер, с ним люди Ночного Дозора со словом от  твоего  брата
Джона. Сейчас с ними Робб. Ходор, поможешь литы Брану спуститься в зал?
   - Ходор! - с радостью согласился  конюх.  Он  пригнул  огромную  лохматую
голову, чтобы пройти в дверь. В Ходоре было почти семь футов  роста;  трудно
было поверить, что в жилах его течет та же самая кровь, что у  старухи  Нэн.
Бран подумал: неужели и этот человек  съежится,  как  и  его  прапрабабушка,
когда станет старым? Впрочем, едва ли... проживи этот  великан  хоть  тысячу
лет.
   Ходор поднял Брана буквально как перышко  и  прижал  мальчика  к