Я  попытаюсь
растолковать тебе кое-что.
   Она тревожно приседа на краешек постели.
   - Ты еще слишком мала, чтобы возложить на тебя все мои заботы,  -  сказал
он. - Но ты из Старков Винтерфеллских, ты знаешь наш девиз.
   - Зима близко, - прошептала Арья.
   - Пришли жестокие, злые времена, - сказал отец, -  Мы  изведали  их  и  у
Трезубца, дитя, и когда упал Бран. Ты родилась долгим летом, моя  милая,  ты
не знала ничего другого, но теперь воистину зима близко. Вспомни герб нашего
дома, Арья.
   - Лютоволк, - сказала она и, вспомнив Нимерию, поджала колени к  груди  с
внезапным испугом.
   - Позволь мне рассказать тебе кое-что о волках, дитя. Когда выпадет  снег
и задуют белые ветры, одинокий волк гибнет,  но  стая  живет.  Лето  -  пора
раздоров, но зимой мы обязаны защищать друг друга, охранять, делиться силой.
   Поэтому, если ты кого-то ненавидишь, постарайся обратить  свою  ненависть
на тех, кто вредит нам. Септа Мордейн - добрая женщина, а Санса...  Санса  -
твоя сестра.
   Вы не похожи, словно луна и солнце, но в ваших сердцах течет одна  кровь.
Ты нуждаешься в ней, а она в тебе... А я нуждаюсь в вас обеих, помогите  мне
боги.
   В голосе его прозвучала такая усталость, что Арья проговорила:
   - Я не испытываю,  ненависти  к  Сансе...  настоящей.  -  Это  была  лишь
половина лжи.
   - Я не хочу пугать тебя, на и лгать  тоже  не  следует.  Мы  оказались  в
мрачном и опасном месте, дитя мое. Это не  Винтерфелл.  У  нас  есть  враги,
которые готовы причинить нам зло. Мы не можем затевать  войну  между  собой.
Твое своенравие, побег, сердитые речи, неповиновение - все это уместно дома.
Летние игры ребенка. Здесь - в преддверии зимы - они  смотрятся  по-другому.
Пора взрослеть.
   - Я вырасту, - пообещала Арья. Она никогда не любила отца так сильно, как
в это мгновение. - Я умею быть сильной, я могу быть сильной, как Робб.
   Он протянул ей Иглу рукояткой вперед.
   - Бери.
   Арья поглядела на меч с удивлением в глазах. Какое-то мгновение она  даже
боялась взять его, ей казалось, что, если она потянется к мечу, он исчезнет.
Но отец сказал:
   - Бери, он твой. - И она приняла оружие в руки.
   - Я могу оставить его себе? - спросила Арья. - В самом деле?
   - В самом деле. - Отец улыбнулся. - Если  я  заберу  его,  то  через  две
недели найду под твоей подушкой метательную звезду. Попытайся  не  проткнуть
им свою сестру, как бы тебе ни хотелось это сделать.
   - Не проткну. Обещаю тебе. - Арья прижала Иглу к груди, и отец попрощался
с ней.
   На следующее утро, когда они позавтракали, она  извинилась  перед  септой
Мордейн и попросила прощения. Септа посмотрела на нее подозрительно, но отец
кивнул.
   Через три дня, в полдень, управляющий отца Вейон  Пуль  отправил  Арью  в
Малый зал. Столы были разобраны, и вдоль всех  стен  стояли  скамьи.  Палата
казалась пустой. Незнакомый голос сказал:
   - Ты опоздал, мальчик. - Худощавый человек с лысеющей головой и огромным,
похожим на клюв носом выступил из тени, держа в руках пару тонких деревянных
мечей. - Завтра будешь здесь в  полдень.  -  Акцент,  интонации  говорили  о
Вольных Городах, быть может, о Браавосе или Мире.
   - Кто вы? - спросила Арья.
   - Твой учитель танцев. - Он бросил ей один из  деревянных  клинков.  Арья
потянулась к нему, промахнулась, и меч упал на пол.
   - Завтра ты поймаешь его. А теперь подбери.
   Это была не палка, а настоящий  деревянный  меч  с  рукояткой,  гардой  и
клинком.
   Арья подобрала меч и, нервно  вцепившись  обеими  руками,  выставила  его
перед собой. Меч показался ей много тяжелее Иглы. Лысый пристукнул зубами.
   - Так не пойдет, мальчик. Это не длинный меч, который нужно держать двумя
руками. Возьми одной рукой.
   - Он слишком тяжелый, - сказала Арья.
   - Он достаточно тяжел, чтобы тело твое  окрепло.  К  тому  же  он  хорошо
отцентрирован. Полый внутри, он залит  свинцом.  Попробуй  взять  его  одной
рукой.
   Арья сняла правую с рукояти и вытерла вспотевшую  ладошку  о  штаны.  Она
держала меч в левой руке. Казалось, он одобрял.
   - В левой держать хорошо. Все наоборот. Твоим врагам будет неловко. Но ты
стоишь не правильно. Поверни  тело  боком,  да,  вот  так.  А  знаешь,  если
посмотреть на тебя сбоку,  ты  кажешься  просто  копьем.  Это  тоже  хорошо,
попасть труднее. А теперь хватка. Позволь я посмотрю. - Он подошел  ближе  и
уставился на ее руку, потом раздвинул пальцы, перекладывая их.  -  Вот  так.
Хватка должна быть ловкой и легкой.
   - А если я выроню его? - спросила Арья.
   - Сталь должна сделаться частью твоей руки, - сказал ей лысый. -  Неужели
ты можешь уронить часть руки? Нет, Сирио Форель девять лет был первым  мечом
морского владыки Браавоса, и он знает такие вещи. Слушай его, мальчик.
   Мальчиком он назвал ее уже в третий раз.
   - Я девочка, - возразила Арья.
   - Мальчик  или  девочка  -  не  важно,  -  отвечал  Сирио  Форель.  -  Ты
фехтовальщик - и это главное. - Он пристукнул зубами. - Вот так и  держи.  В
твоих руках не боевой топор, ты держишь...
   - ...Иглу, - докончила за него Арья свирепым голосом.
   - Именно так, А теперь  мы  начнем  танец.  Помни,  дитя,  мы  учимся  не
железной пляске Вестероса, пляске рыцаря, рубящего и  молотящего.  Нет.  Это
будет танец Браавоса, танец воды, быстрый и внезапный. Все люди  созданы  из
воды, ты это знаешь? Так что, когда ты пронзаешь их,  вода  вытекает  и  они
умирают. - Он шагнул назад, занося свой собственный деревянный клинок.  -  А
теперь постарайся ударить меня.
   Арья попыталась нанести ему удар. И пыталась  сделать  это  четыре  часа,
пока каждая мышца в ее теле не заболела. А Сирио Форель пристукивал зубами и
говорил ей, что делать.
   На следующий день началась уже настоящая работа.

ДЕЙЕНЕРИС

   - Дотракийское море, - сказал сир Джорах Мормонт, осаживая  рядом  с  ней
коня на верхушке гребня.
   У их ног открывался необъятный простор, уходивший к далекому горизонту  и
исчезавший за ним.
   Действительно море, подумала Дени. Здесь не было ни  домов,  ни  гор,  ни
деревьев, ни городов, ни дорог... лишь бесконечные травы,  высокие,  в  рост
человека, колыхавшиеся волнами под ветром.
   - Здесь столько зелени, - сказала она.
   - Это сейчас, - согласился сир Джорах. - Но видели бы вы эти края,  когда
степь цветет и темно-красные цветы морем крови заливают ее от  горизонта  до
горизонта. Но настает сухая пора, и мир этот обретает цвет старой бронзы.  А
это всего лишь хранна, дитя. Здесь существуют сотни разновидностей трав:  со
стеблями желтыми, как лимон, и темными, как индиго, синие  травы,  оранжевые
травы, травы переливающиеся. Говорят, что в  краю  теней  за  Асшаем  растут
океаны призрак-травы; стебли ее бледны, как молочное стекло,  и  поднимаются
выше головы сидящего на коне всадника. Трава эта убивает все остальные  и  в
темноте светится отблеском пламени,  сжигающего  погибшие  души.  Дотракийцы
утверждают, что однажды призрак-трава покроет весь мир, и  тогда  вся  жизнь
закончится.
   Мысль эта заставила Дени поежиться.
   - Я не хочу  говорить  об  этом  сейчас,  -  сказала  она.  -  Здесь  так
прекрасно, что я не желаю думать о смерти.
   - Как вам угодно, кхалиси, - отвечал сир Джорах с почтением.
   Она услыхала звук голосов и повернулась навстречу  им.  Они  с  Мормонтом
обогнали отряд, который только сейчас поднялся следом за ними на гребень.
   Служанка Ирри и молодые лучники  ее  кхаса  скакали  с  непринужденностью
кентавров, но Визерис все еще  боролся  с  короткими  стременами  и  плоским
седлом. В степи брат казался жалким. Ему и не нужно было  находиться  здесь.
Магистр  Иллирио  предлагал  ему  подождать  в   Пентосе,   предлагал   свой
гостеприимный дом, но Визерис не согласился. Он решил  оставаться  с  Дрого,
пока долг не будет уплачен, пока  тот  не  поможет  ему  получить  обещанную
корону.
   - Ну а если он попытается надуть меня,  то  пусть  остережется  -  узнает
тогда, что значит будить дракона, -  бахвалился  Визерис,  положив  руку  на
чужой меч. Иллирио, поморгав, пожелал ему удачи.
   Дени поняла, что она не желает сейчас слушать жалобы своего  брата.  День
был слишком великолепен для этого. В просторной голубизне  высоко  над  ними
кружил охотничий сокол. Море травы колыхалось  под  вздохами  ветра,  теплый
воздух гладил ее лицо, и Дени  чувствовала  покой.  Не  хватало  еще,  чтобы
Визерис испортил ей настроение.
   - Подождите здесь, - сказала Дени сиру Джораху.  -  Пусть  все  они  тоже
остановятся. Скажите, что я приказываю.
   Рыцарь улыбнулся. Сира Джораха нельзя было отнести к симпатичным людям.
   Бычьи плечи и шея его заросли жесткой шерстью, которая покрывала  руки  и
грудь настолько густо, что для макушки ничего уже не осталось. Но улыбка его
всегда подбадривала Дени.
   - Вы быстро научились говорить так, как подобает королеве, Дейенерис.
   - Я не королева, - заметила Дени, -  а  кхалиси.  -  Она  послала  кобылу
вперед - галопом и в одиночестве.
   Склон оказался  крутым  и  каменистым,  но  Дени  скакала  бесстрашно,  и
радость, сливаясь с опасностью, пела в ее сердце. Всю жизнь Визерис  твердил
ей, что она принцесса,  но  Дейенерис  Таргариен  никогда  не  ощущала  себя
таковой, пока не села на свою серебристую лошадь.
   Поначалу ей было нелегко. Кхаласар свернул лагерь наутро после их брака и
направился на восток к Вейес Дотраку, и уже на третий день Дени решила,  что
умирает. Седло натерло на ее заду жуткие кровавые мозоли. Бедра были стерты,
руки пузырились от поводий, мышцы спины и ног ныли так, что она  едва  могла
сидеть. Когда наступал вечер, служанкам приходилось помогать ей спуститься с
седла.
   Даже ночи не приносили облегчения. Кхал Дрого не обращал на нее  внимания
в пути, как не смотрел он на нее во время свадьбы;  вечера  он  проводил  за
вином в обществе воинов и  кровных  всадников,  скакал  на  отборных  конях,
смотрел, как пляшут женщины и умирают мужчины. Дени не  было  места  в  этой
части его жизни. Ей приходилось ужинать в одиночестве или с сиром Джорахом и
со своим братом; после, выплакавшись, она засыпала, и каждую ночь, уже перед
рассветом, Дрого приходил в ее шатер, будил во тьме  и  безжалостно,  словно
жеребец, поднимался на нее. Он всегда  брал  ее  сзади;  таков  дотракийский
обычай. Дени была благодарна ему: муж не видел слез, увлажнявших ее  лицо  и
она могла уткнуться в подушку, чтобы  не  вскрикнуть  от  боли.  Покончив  с
делом, Дрого закрывал глаза и тихо похрапывал засыпая. А Дени лежала  рядом,
и тело ее ныло, не позволяя уснуть.
   День следовал за днем, ночь сменялась ночью,  наконец  Дени  поняла,  что
больше не выдержит ни мгновения. Придется  убить  себя,  но  дальше  она  не
поедет, решила Дени однажды ночью...
   Но когда она уснула в ту ночь, то опять  увидела  дракона.  На  этот  раз
обошлось без Визериса. Во сне была только она одна и  дракон  в  черной  как
ночь чешуе, мокрой и скользкой от крови. От ее  собственной  крови,  ощутила
Дени.
   Глаза дракона казались лужицами расплавленной магмы, а  когда  он  открыл
свою пасть, из нее горячей струей ударило жаркое  пламя.  Она  слышала,  как
дракон поет ей. Дени развела руки, обнимая огонь,  предалась  ему,  позволив
охватить ее целиком, очистить и закалить, залечить раны.  Она  ощущала,  как
горит и обугливается, как осыпается угольками  ее  плоть,  чувствовала,  как
кипит, превращаясь в пар, кровь, но боли не  было.  Она  ощутила  незнакомую
силу и ярость.
   На следующий день, как ни странно, тело  ее  болело  не  так  уж  сильно.
Словно бы боги услышали ее и пожалели. Служанки заметили перемену.
   - Кхалиси, - спросила Чхику, - что случилось? Ты больна?
   - Я была больна,  -  отвечала  она,  наклоняясь  над  драконьими  яйцами,
которые Иллирио подарил ей в день свадьбы. Дени  прикоснулась  к  одному  из
них, самому большому, и ласково погладила скорлупу. "Черно-алое, -  подумала
она, - как дракон в моем  сне".  Камень  показался  ей  странно  теплым  под
пальцами... или она еще дремлет? Дени с опаской отдернула руку.
   Начиная с того часа каждый день давался легче предыдущего.
   Ноги сделались сильнее, пузыри прорвались, а на руках  появились  мозоли,
мягкая кожа бедер окрепла.
   Кхал  велел,  чтобы  служанка  Ирри  научила  Дени   ездить   верхом   на
дотракийский манер, но на деле учительницей ее была молодая кобыла.  Лошадь,
казалось, понимала ее  настроение,  словно  бы  сливаясь  с  Дени  в  единое
существо. С каждым  днем  Дени  чувствовала  себя  все  увереннее  в  седле.
Дотракийцы - жесткий и не сентиментальный народ, и не в  их  обычаях  давать
имена животным. Поэтому Дени  тайно  называла  свою  лошадь  Серебрянкой.  И
любила ее, как никого в своей жизни.
   Когда верховая езда  перестала  быть  для  нее  испытанием,  Дени  начала
замечать красоту этого края. Она ехала во главе кхаласара вместе с  Дрого  и
его кровными всадниками и потому всегда видела землю свежей и невытоптанной.
Это позади нее огромная орда терзала копытами землю, мутила реки и поднимала
облака удушающей пыли, но поля впереди них всегда были зелены и ярки.
   Они  миновали  плавные  холмы  Норвоса,  террасные   поля   и   небольшие
деревеньки, жители которых тревожно следили за ними с  белых  оштукатуренных
стен. Потом они переправились через три широкие  спокойные  реки;  четвертая
же, узкая, оказалась коварной и быстрой, заночевали  возле  высокого  синего
водопада, обогнули руины огромного древнего  города,  где,  как  утверждали,
между почерневших мраморных колонн до сих пор стонали призраки. Они ехали по
тысячелетним валирийскйм дорогам, прямым, как дотракийская стрела.  Половину
месяца они проезжали через Квохорский лес, ветви  которого  золотым  пологом
сходятся высоко над головой, а стволы деревьев никак  не  тоньше  крепостных
башен. В лесу обитали огромные лоси, пятнистые тигры и лемуры с  серебристым
мехом и огромными пурпурными глазами. Но все звери бежали  от  кхаласара,  и
Дени не могла их заметить. К этому времени память о перенесенных  муках  уже
начинала блекнуть. После долгой езды тело  ее  до  сих  пор  побаливало,  но
теперь в усталости появилось нечто  приятное,  и  Дени  с  каждым  днем  все
охотнее садилась в седло, ожидая увидеть новые чудеса  далеких  земель.  Она
начала даже чувствовать удовольствие и по ночам, а если и вскрикивала, когда
Дрого брал ее, то не всегда от боли.
   У подножия гребня высокая и гибкая трава окружила  ее.  Дени  перешла  на
рысь и выехала на равнину, потерявшись в зеленом благословенном одиночестве.
В кхаласаре она никогда не оставалась одна. Кхал Дрого приходил к  ней  лишь
после заката, служанки купали ее, умывали и спали  возле  дверей  ее  шатра,
кровные всадники Дрого и люди ее кхаса  никогда  не  отходили  далеко,  брат
бросал тоскливую тень на ночи и дни. Дени  услышала  его  голос  на  вершине
гребня; захлебываясь гневом, Визерис что-то кричал сиру Джораху. Она поехала
дальше, погружаясь в дотракийское море.
   Зелень поглотила ее. Воздух был полон ароматов  земли  и  травы,  к  нему
подмешивался запах конской плоти, пота самой Дени  и  масла,  умащавшего  ее
волосы. Дотракийские запахи. Здесь они казались уместными  как  нигде.  Дени
радостно вдыхала воздух.  Ей  вдруг  захотелось  ощутить  под  собой  землю:
погрузить пальцы ног в жирную черную почву. Соскочив с  седла,  она  пустила
Серебрянку пастись, а сама потянула с ног высокие сапоги.
   Визерис налетел на нее внезапной летней грозой. Конь встал на дыбы  -  он
осадил его слишком резко.
   - Как ты смеешь! - завопил Визерис. - Ты смеешь командовать мной? Мной! -
Он соскочил с коня и споткнулся приземляясь. Когда он поднялся на ноги, лицо
его побагровело. Он схватил ее за плечи и потряс. - Или ты  забыла,  кто  ты
такая? Погляди на себя. Погляди на себя!
   Дени  не  нуждалась  в  зеркале:  босые  ноги,  волосы  умащены   маслом,
дотракийский кожаный верховой костюм - подаренные на свадьбу штаны и цветной
жилет. Весь вид ее свидетельствовал о принадлежности к этой  земле.  Визерис
же казался грязным и неряшливым в городских шелках и кольчуге.
   Он продолжал орать:
   - Не  ты  командуешь  драконом.  Ты  понимаешь  это?  Я  -  владыка  Семи
Королевств и не подчинюсь приказам  бабы  какого-то  лошадника.  Ты  слышала
меня? - Он запустил руку под ее жилет, пальцы его болезненно  впились  ей  в
грудь. - Ты слышишь меня?
   Напрягая все силы, Дени оттолкнула брата. Визерис  поглядел  на  нее,  не
веря своим глазам. Она никогда не возражала  ему,  никогда  не  отвечала  на
удары.
   Ярость исказила черты Визериса. Сейчас он ударит ее, и очень сильно,  она
это знала.
   Трах!
   Кнут ударил как гром. Петля обхватила Визериса  вокруг  горла  и  дернула
назад.  Ошеломленный  и  задыхающийся,  он  полетел  в  траву.  Дотракийские
наездники, улюлюкая,  окружили  его.  Тот,  что  с  кнутом,  молодой  Чхого,
выдохнул вопрос. Дени не поняла его слов, но Ирри уже была рядом,  а  с  ней
сир Джорах и остальные из ее кхаса.
   - Чхого спрашивает, хочешь ли ты его смерти, кхалиси, - проговорила Ирри.
   - Нет, - сказала Дени. - Нет.
   Чхого понял это. Кто-то из дотракийцев  рявкнул  нечто  похабное,  и  все
расхохотались. Ирри перевела ей:
   - Куаро считает, что у него следует отрезать ухо, чтобы научить уважению.
   Брат ее стоял на коленях, пальцы  пытались  сорвать  кожаную  удавку,  он
что-то неразборчиво хрипел, пытаясь  вздохнуть.  Кнут  туго  перехватил  его
гортань.
   - Скажи, что я не хочу, чтобы ему причиняли боль, - распорядилась Дени.
   Ирри повторила  ее  слова  по-дотракийски,  Чхого  потянул  кнут,  дернув
Визериса, как  марионетку  на  ниточке.  Тот  снова  упал,  освобождаясь  от
кожаного удушающего объятия, под  подбородком  его  выступила  тонкая  линия
крови - там, где кнут глубоко прорезал кожу.
   - Я предупреждал его, что такое может случиться,  миледи,  -  сказал  сир
Джорах Мормонт. - Я просил его остаться на гребне, как вы приказали.
   - Я знаю это,  -  ответила  Дени,  глядя  на  Визериса.  Побагровевший  и
рыдающий, лежа на земле, он с шумом  втягивал  воздух.  Жалкое  зрелище.  Но
Визерис всегда был жалок. Почему  она  никогда  не  замечала  этого  раньше?
Прежний страх исчез без следа. - Возьмите его лошадь, - приказала Дени  сиру
Джораху. Визерис охнул. Он не верил своим ушам, не  верила  им  и  Дени.  Но
слова приходили сами. - Пусть брат мой пешком возвращается в кхаласар.
   Дотракийцы считают того, кто пешком идет по степи, нижайшим из низких, не
имеющим ни чести, ни гордости, - даже не мужчиной. Пусть все  увидят,  каков
он на самом деле.
   - Нет! - завизжал Визерис на общем языке. Он повернулся к сиру Джораху со
словами, которых не понимали табунщики:
   - Ударь ее, Мормонт. Побей ее. Это приказывает  твой  король.  Убей  этих
дотракийских псов и проучи ее.
   Изгнанник-рыцарь перевел взгляд с Дени на ее брата: она была боса,  между
пальцами выступала влажная земля, волосы намаслены, а он в стали  и  шелках.
Дени поняла решение по его лицу.
   - Он пройдется пешком, кхалиси, - поклонился  рыцарь.  И  придержал  коня
брата, пока Дени поднималась на свою Серебрянку.
   Визерис смотрел на них раскрыв  рот,  а  потом  опустился  на  землю.  Он
молчал, не шевелился, только полные яда глаза его  провожали  их.  Скоро  он
затерялся в высокой траве. Не видя его больше, Дени встревожилась.
   - А он найдет путь назад? - спросила она у сира Джораха по дороге.
   - Даже такой слепец, как ваш брат, способен  отыскать  дорогу  по  нашему
следу, - отвечал он.
   - Такому гордецу будет слишком стыдно возвращаться.
   Джорах расхохотался:
   - А что еще ему остается? Если он не сумеет найти кхаласар, то  кхаласар,
безусловно, найдет его. В дотракийском море, дитя, утонуть трудно.
   Дени  понимала  правоту   рыцаря.   Кхаласар,   целый   кочующий   город,
передвигался по земле  не  вслепую.  Перед  главной  колонной  всегда  ехали
разведчики,  высматривая  дичь,