чности наоборот. Наивная душа! Кравиус  не  сомневался  в
том, что сумеет убрать его после того, как завладеет Звездой Ада. Он  даже
точно знал, как сделает это. Аббат считал  делом  чести  продумывать  свои
интриги на несколько ходов вперед. Судьба Ястребов также была  предрешена.
Вот только что означал этот проклятый пепел? За долгие годы странствий  он
никогда не видел ничего подобного. Странный и очень  сильный  знак...  Ему
удалось уязвить даже опустошенную душу Кравиуса. И  тот,  кто  давно  свил
себе гнездо в его черепе, тоже был уязвлен. Кравиус  чувствовал  это,  как
чувствовал и чужое присутствие, но его призрачный  сожитель  ускользал  от
сознания, как вода, истекающая сквозь пальцы. Аббат не знал, часть ли  это
чего-то  большего  или  же  просто  совпадение...  Он  пил,  чтобы   снять
напряжение и хотя бы ненадолго  забыть  о  том,  что  носит  в  себе  тень
непостижимого, пришедшего из-за звезд...
     В каюте догорали свечи, установленные внутри стеклянных фонарей. Тьма
за иллюминаторами стала абсолютной. Странный,  еле  слышный  звук  донесся
снаружи. Этот звук был похож на шелест  птичьих  крыльев.  Кравиус  поймал
себя на том, что больше не слышит свиста ветра  и  плеска  воды  у  борта.
Шорох приближался и заполнил собою тишину. Взмахи были слишком  медленными
для птицы. Да и откуда было взяться птице здесь, в нескольких сутках  пути
от ближайшего берега?.. Звуки исчезли. Аббат  вдруг  почувствовал,  что  у
него пересохло в горле. Потом сквозь ватную тишину он услышал бешеный стук
своего собственного сердца.
     Кравиус ощутил присутствие постороннего в запертой каюте  и  медленно
повернул  голову  к  двери.  У  порога  стоял  чернокожий  юноша,   гладко
блестевший в полумраке. На дальнем юге аббат встречал людей с таким цветом
кожи. Юноша был совершенно обнажен, а  его  желтые  глаза  излучали  свет,
который не мог быть только отражением горящих свечей.
     Какой-то бессильной  и  безвольной  частью  своего  сознания  Кравиус
понимал, что это видение, притом - недоброе видение, и не может быть ничем
иным, но его расслабленной изрядным количеством вина  душе  было  уже  все
равно.
     Чернокожий юноша приближался к нему и аббат увидел, что тот находится
в состоянии сексуального возбуждения. Его тело было прекрасным, влекущим и
между полуоткрытыми  губами  мягко  сверкали  зубы.  Кравиус,  склонный  к
противоестественным утехам, тоже испытал приятное  волнение.  Он  встал  и
раскрыл свои объятия  ночному  гостю.  Может  быть,  аббат  воспринял  все
происходящее, как безопасную  и  обольстительную  игру  с  призраком,  или
опьянение было слишком сильным и то, что гнездилось в его мозге,  утратило
свою власть над ним, во всяком  случае,  Кравиус  страстно  захотел  стать
любовником этого черного  неотразимого  полубога,  излучавшего  сильнейшую
похоть, и потянулся к его гладкому лоснящемуся телу.
     Он сомкнул объятия.
     То, чего он коснулся, было  холодным,  как  дно  могилы,  и  покрытым
жесткими перьями.
     Он держал в руках черного лебедя с кроваво-красным клювом и  горящими
желтыми глазами без зрачков.
     Прежде, чем Кравиус успел испугаться, лебедь грациозно изогнул шею, а
потом в стремительном броске нанес ему удар клювом.
     Чудовищная боль  пронзила  голову  аббата.  Еще  не  родившийся  крик
исказил его рот и превратил в зияющий  колодец  невероятных  размеров.  Он
успел отбросить от себя лебедя, прежде чем тот нанес ему второй  удар,  но
это  спасительное  движение  было  всего   лишь   следствием   судорожного
сокращения мышц, вызванного невыносимой болью. Затем его глотка,  наконец,
исторгла крик, который услышали все на корабле  и  в  котором  была  такая
беспредельная мука...
     Кровавая пелена застилала мир. Он закрыл руками лицо и  почувствовал,
как что-то горячее и  скользкое  стекает  по  левой  стороне  его  головы.
Страшная истина поразила его  едва  ли  не  сильнее,  чем  дикая  боль,  -
проклятая птица выклевала ему глаз.
     Пульсирующий ужас лишил его возможности  бежать.  Да  и  бежать  было
некуда - дверь каюты  оставалась  запертой.  Воя,  как  раненое  животное,
Кравиус крутился на месте, пытаясь сохранить второй глаз. А лебедь снова и
снова атаковал его. Ледяные крылья хлестали его по голове, а клюв  вырывал
клочья мяса из его рук, но ничто на  свете  не  могло  заставить  Кравиуса
открыть лицо...
     Сквозь этот  кошмар,  казавшийся  нескончаемым,  он  слышал  какие-то
звуки, отдававшиеся в его голове тупыми ударами. Он  не  мог  понять,  что
кто-то снаружи выламывает дверь каюты.
     Потом он  услышал  грохот  и  слишком  громкие  человеческие  голоса.
Терзающее его плоть ледяное жало исчезло  и  осталась  одна  только  боль.
Когда уже не нужно было сопротивляться, он рухнул в  темную  пропасть  без
дна, сраженный собственным ужасом.


     Люгер схватил со стола ланцет и выскочил в коридор.  Он  был  первым,
кто оказался у двери каюты Кравиуса и безуспешно пытался открыть  ее.  Ему
на помощь спешил маленький помощник аббата, а за ним  в  глубине  коридора
появилось еще несколько хмурых лиц.
     Матросы стали выламывать  дверь.  Из-за  нее  доносились  непрерывные
стоны  Кравиуса,  сливавшиеся  в  душераздирающий   вой,   и   размеренные
пронзительные крики, явно исходившие  не  из  человеческой  глотки.  Люгер
понял, что ожидать можно чего угодно.
     Ланцет был, конечно, смехотворным оружием, особенно,  в  сравнении  с
узкой изогнутой саблей без эфеса, которую держал в руке маленький  человек
с бегающими глазками. Это был редкий, почти экзотический клинок, сделанный
на востоке, может быть, даже в самом Земмуре. Слот впервые видел помощника
аббата  вооруженным  и  получил  первое  доказательство  того,  что  люди,
плывущие на "Ангеле", были не только моряками.
     Дверь  оказалась  весьма  прочной.  Замок  не  мог   быть   серьезным
препятствием. Какая-то сила удерживала ее  изнутри.  Несколько  человек  с
кинжалами, теснившиеся в узком коридоре, только  мешали  друг  другу.  Вой
Кравиуса изводил всех. Помощник аббата оставался неподвижен и был похож на
смертельно опасного зверька, приготовившегося к последней  в  своей  жизни
атаке. Она и оказалась для него последней...
     Когда дверь со скрежетом слетела с петель, Люгер  увидел  странную  и
жуткую картину: по каюте метался окровавленный  Кравиус,  корчившийся  под
ударами клюва огромного черного лебедя; все предметы, находившиеся  рядом,
были покрыты тонким слоем темного инея. Птица повернула  голову  и  издала
резкий  крик,  от  которого  кровь  стыла  в  жилах.   Ее   глаза   пылали
неестественным огнем, а клюв был цвета крови.
     Маленький человек с саблей в руке  шагнул  вперед  и,  не  побоявшись
задеть Кравиуса,  одним  точным  ударом  перерубил  шею  лебедя  у  самого
основания.
     Тело дьявольской птицы упало на пол, но из него не  вытекло  и  капли
крови, - только зеленая слизь, зловонная,  как  болотная  вода.  В  то  же
мгновение аббат рухнул рядом, открыв миру свое изуродованное лицо. Зрелище
было крайне неприятным даже  для  Стервятника,  видевшего  на  своем  веку
множество трупов и ран. Но то, что произошло  с  головой  и  шеей  лебедя,
заставило всех присутствовавших в каюте содрогнуться. Они убедились в том,
что имеют дело с силами,  далеко  превосходящими  человеческое  понимание.
Извиваясь, как змея с птичьей головой, шея выползла из каюты в  коридор  и
исчезла в темноте. Никто не двинулся с  места,  чтобы  помешать  ей.  Даже
ассистент аббата был, казалось, парализован ужасом.
     Потом он пришел в себя и бесчувственного Кравиуса уложили  на  койку.
Кто-то, немного сведущий  в  медицине,  стал  оказывать  ему  помощь.  Его
искалеченные руки со скрюченными пальцами  были  похожи  на  две  багровые
клешни. На месте левого глаза зияла глубокая рана.
     Наколов обезглавленное тело лебедя на острие клинка, человек в  плаще
вынес его на  палубу  и  выбросил  за  борт.  Двое  матросов  мыли  каюту,
забрызганную кровью и зеленой слизью. Иней быстро  таял  и  превращался  в
лужицы темной жидкости. Некоторое время Люгер обдумывал то, что увидел,  и
вдруг, словно вспомнив о чем-то, вышел из каюты.
     Он вернулся через минуту и поставил возле Кравиуса  сосуд  для  сбора
крови. Моряк, склонившийся над  аббатом,  с  ужасом  уставился  на  улыбку
Стервятника. Однако Люгер спокойно встретил его взгляд. Крови было  вполне
достаточно для того, чтобы накормить ею гомункулуса. Никакие  знамения,  а
тем более страдания аббата не могли  поколебать  решимости  Слота.  Черный
лебедь дважды явился ему за последний месяц - это было уже слишком...


     К полуночи он заперся в своей каюте  и  достал  из  сундука  заветный
сосуд. Ни одно движение воздуха не колебало пламени  зажженных  им  черных
свечей. Изредка было слышно, как стонет за перегородкой Кравиус,  которому
снились  самые  недобрые  сны.  На  всякий  случай  Люгер  завесил  плащом
иллюминатор. Теперь он испытывал лихорадочное возбуждение, как  будто  шел
на опасное, но заманчивое дело.
     Слот откупорил залитое сургучом горлышко и налил  в  сосуд  некоторое
количество крови. Вначале ничего не  произошло  и  он  почувствовал  нечто
вроде разочарования... Спустя несколько минут стекло сосуда  посветлело  с
одной стороны и стало  ярко-красного  цвета,  словно  раскаленный  металл.
Затем  красный  цвет  перешел  в  молочно-белый  и  мутное  стекло  начало
приобретать  прозрачность.  На  поверхности  темного  сосуда  образовалось
небольшое окно, за которым слабо шевелилось что-то.
     Еще через минуту Люгер, жадно глядевший в сосуд, в  ужасе  отшатнулся
от него. Существо, которое он увидел за  стеклом,  оказалось  невообразимо
безобразным. У него не было рук и ног; безглазая и безносая голова торчала
мучнисто-белым рыхлым шаром над обильно политой слизью  и  спермой  горкой
плоти  лилово-розового  цвета.  Голова  была  перерезана  щелью  огромного
безгубого рта. Рот гомункулуса распахивался, как пасть жабы, - он требовал
еще крови...
     Это существо казалось куском сырого мяса и, тем не менее, в  каком-то
смысле, было живым. Стервятника поразила мысль о том, что ужасное создание
является   частью   его   собственной   плоти.   Было   нечто    чудовищно
противоестественное  в  этом  слиянии  мертвых  ингредиентов,   оживленном
недоступным людям колдовством.
     Слепая голова  судорожно  дергалась  во  мраке  своего  заточения  и,
сжалившись над ней, Люгер налил в сосуд еще немного  крови.  Кровь  облила
гомункулуса и Слот увидел, что тот вовсе не пьет ее, - вся поверхность его
бесформенного тела покрылась пузырями, розовой пеной, глубокими  трещинами
и порами, впитывая в себя падающую сверху живительную жидкость.
     Напитавшись  кровью,  обитатель  черной   бутылки   стал   похож   на
раздувшийся  мешок.  Горлышко  сосуда   пахло   так,   как   мог   пахнуть
двухнедельный труп. Оцепенев от отвращения, Люгер смотрел на то, что  было
каким-то извращенным зародышем или же почти ребенком - оплодотворенной его
семенем мертвой материей. Он едва удержался от того, чтобы выбросить сосуд
в океан и покончить таким образом с этим кошмаром. Но нельзя было изменить
прошлое - и будущее настойчиво взывало к настоящему и требовало ответа.
     Поэтому  Стервятник  задал  первый  вопрос.  Его  собственный   голос
показался  ему  чужим  и  хриплым.  Было  одновременно  смешно   и   жутко
разговаривать с существом в бутылке, тем более, что он не знал, как вообще
общаться с ним. Люгер успел произнести только:
     - ГДЕ НАХОДИТСЯ...
     Его остановила внезапная перемена,  произошедшая  внутри  сосуда.  Он
увидел лилово-фиолетовый цветок, стремительно  растущий  и  распускающийся
рядом с гомункулусом, как будто чужая кровь воскресила и  его.  Стебель  и
пять лепестков этого цветка были слишком мясистыми и имели  неестественный
для растения оттенок, - потом Люгер понял, что это вовсе не растение.
     Цветок превратился в  ладонь,  а  его  лепестки  раскрылись  и  стали
извивающимися пальцами без ногтей и суставов. Стервятник услышал ни с  чем
не сравнимый звук, от которого волосы зашевелились на его голове, - низкий
вой, доносившийся будто из самой преисподней.  Гомункулус  раскрывал  свою
безгубую пасть  и  в  ужасе  бился  о  стенки  сосуда.  Фиолетовые  пальцы
обхватили  его  в  том  месте,  где  бесформенное  туловище  переходило  в
уродливую голову, и стали сжиматься, выдавливая кровь и слизь  изо  рта  и
пор своей кошмарной жертвы.  Не  успевая  удивляться  мрачной  абсурдности
происходящего, Люгер наблюдал за удушением и  агонией  своего  обреченного
помощника. Ему не потребовалось  много  времени,  чтобы  понять  -  чье-то
колдовство опять вмешалось в ход событий и  оно  оказалось  сильнее  того,
которое помогало Стервятнику.
     Чуть позже, приходя в себя, он еще пытался как-то облегчить печальную
участь гомункулуса - вставил ланцет в горлышко сосуда и нанес им несколько
уколов неумолимо сжимающимся пальцам. Но инструмент был слишком коротким и
горлышко слишком узким: на  фиолетовую  руку,  растущую  прямо  из  плоти,
заполнявшей дно сосуда, эти уколы не возымели никакого заметного действия.
     Пасть гомункулуса превратилась в пещеру,  из  которой  фонтаном  била
кровь, заливая стенки бутылки  густой  малиновой  пеленой.  Стекло  быстро
темнело,  превращая  сосуд  в  беспросветную  могилу.  Из  него  все   еще
доносились сдавленные крики гомункулуса. Люгеру оставалось одно -  разбить
бутылку. Он сбросил ее на пол и ударил по  ней  мечом.  Она  взорвалась  с
оглушительным треском, разбросав по каюте жидкую грязь, а Слот  нанес  еще
один удар по фиолетовой руке, пригвоздив ее к полу.
     Но все уже было кончено. Гомункулус превратился  в  зловонное  озеро,
освещенное слабеющим трепещущим пламенем черных свечей.  Кое-где  над  его
поверхностью торчали,  как  острые  скалы,  сверкающие  осколки  разбитого
сосуда. Рука-убийца вновь сжалась в увядший цветок, стебель  которого  был
рассечен лезвием меча. Цветок почернел и сгнил на глазах у Стервятника.


     В ту  ночь  он  отчасти  постиг  тщету  человеческих  усилий  и  даже
ограниченность   сверхчеловеческих   сил.   Слишком    многое    оказалось
напрасным...  Перед  ним  было  неизвестное  и  пугающее  будущее,  полное
смертей и опасностей, грозящих отовсюду. Он так и  не  получил  ответа  на
свои вопросы.
     Свечи давно погасли и Люгер долго сидел в темноте,  несмотря  на  то,
что тлетворный запах  разлагающихся  останков  распространился  по  каюте.
Плеск волн, шум ветра и еле слышные  стоны  Кравиуса,  доносившиеся  из-за
переборки, не нарушали его оцепенения. Он плыл по темной реке  времени,  у
которой не было ни устья, ни истоков.
     Только один раз его покой был  нарушен.  Люгер  услышал  новый  звук,
раздавшийся снаружи, - шум крыльев взлетающей птицы. Так же, как и Кравиус
за несколько часов до этого, он был  немало  озадачен  этим.  Если  бы  не
смерть черного лебедя, которую Стервятник видел своими глазами, он испытал
бы страх. Теперь же он принял, как неизбежность, наступившее время мрачных
чудес.
     Звуки  хлопающих  крыльев  постепенно  удалялись.  Люгер  подошел   к
иллюминатору, хотя знал, что вряд ли увидит птицу в темноте.  Он  отбросил
плащ и едва сумел подавить крик, родившийся в глотке. Из-за стекла на него
смотрело лицо помощника аббата - белое, как воск, и абсолютно мертвое. Оно
висело в пустоте, как полная луна, сверкая холодным отраженным  светом,  и
на нем были темные пятна ноздрей, глазниц и открытого рта.  Люгер  не  мог
понять даже, насколько близко оно находится. Его покрывала зыбкая  паутина
морщин...
     Стервятник, инстинктивно закрывший  иллюминатор  плащом,  собрался  с
духом и заставил себя вновь взглянуть на это невозможное лицо,  однако  на
этот раз он действительно увидел полную луну, взошедшую  над  океаном.  Ее
окружали волшебные серебряные горы облаков.
     Он упал на стул и подумал, что близок  к  потере  рассудка.  Сегодня,
после  захода  солнца,  он  успел  увидеть  черного  лебедя,  выклевавшего
Кравиусу  глаз,  его   ползающую   отрубленную   шею,   руку,   задушившую
гомункулуса, и человеческое лицо, превратившееся  в  полную  луну  в  ночь
новолуния... Слишком много для одного человека и  для  одной  ночи...  Ему
вдруг стало все равно. Его охватила апатия, в которой  растворился  страх.
Спустя несколько минут его истерзанный чудесами рассудок с  благодарностью
к неведомому спасителю погрузился в темную пучину сна...


     Утром было найдено обезглавленное тело маленького человечка. Он лежал
в своей каюте, сжимая в руке кривую саблю. На  его  сером  плаще  остались
следы зеленой остро пахнущей слизи. Тело мирно покоилось на койке; ни один
предмет в каюте не был сдвинут с места. Голову помощника аббата так  и  не
нашли.
     Тело пришлось похоронить в море. Обрядом руководил  Кравиус,  который
поседел за одну ночь. Черная повязка, наспех сшитая кем-то,  перечеркивала
его жирное пепельное лицо, ставшее асимметричным и  еще  более  уродливым.
Руки почти не слушались его. Он  перестал  болтать.  Похоже,  Кравиус  уже
проклинал себя за то, что пустился в эту, самую большую  в  его  жизни,  и
может быть, последнюю авантюру.



                              27. АРХИПЕЛАГ

     Острова  Шенда  считались  провинцией   Эворы   и   светская   власть
принадлежала здесь наместнику короля.  Духовным  правителем  был  один  из
провинциалов ордена Святого Шуремии. Между ними почти не возникало  трений
-  оба  были  достаточно  благоразумны  и  не  слишком  амбициозны.  Обоих
сдерживало наличие сильных хозяев:  одного  -  власть  королевского  дома,
другого - влияние Тегинского аббатства.
     Немногочисленное население архипелага занималось в  основном  морским
промыслом и  сопутствующими  ремеслами.  Кроме  того,  в  здешних  гаванях
находились стоянки большой части военного флота Эворы. Несколько небольших
островов были собственностью богатых мизантропов, удалившихся  от  мира  и
удовлетворивших  таким  образом  свое  стремление  к  одиночеству.  Но  их
уединение было иллюзией. Подданные наместника, а также агенты  ордена,  не
брезговавшие подкупом и шантажом, внимательно наблюдали  за  деятельностью
этих миниатюрных королевств, каждое  из  которых  могло  стать  источником
неприятностей для существующей власти. Тем более, что прецеденты уже  были
- в соседней Адоле и Морморе, лежащей далеко на юге.
     Поэтому внешняя  размеренность  и  неизменность  здешней  жизни  были
следствием  не  слишком  заметной  работы  тайного  и  хорошо  отлаженного
механизма власти. Однако теперь,  когда  весть  о  том,  что  до  сих  пор
считалось невозможным, то есть - о насильственной смерти генерала ордена и
похищении Звезды Ада, принес  на  архипелаг  почтовый  голубь,  провинциал
Эрмион пребывал в  недоумении.  Нелепая  и  недоступная  пониманию  смерть
Алфиоса  доказывала  одно  из  двух:  либо  верхушка  ордена  окончательно
прогнила и внутренние интриги разрушили  ее  изнутри  (втайне  Эрмион  был
уверен в этом), либо у ордена появился могущественный  враг,  преодолевший
защиту аббатства так же легко, как нож проходит  сквозь  масло.  Возможно,
имела место комбинация этих двух, одинаково печальных причин. Нельзя  было
полностью исключить и предательство. Но если из  междоусобицы  Эрмион  мог
извлечь несомненную выгоду, то вероятность нападения извне озадачила его -
до сих пор он не получал от своих многочисленных осведомителей и намека на
чью-либо враждебную деятельность.
     Впрочем, острова Шенда считались окраиной обитаемого  мира  -  самыми
западными из известных земель. Еще  дальше  к  западу  простирался  океан,
который не  удалось  пересечь  никому  со  времен  самой  Катастрофы.  Обе
экспедиции, предпринятые  подданными  Адолы  и  Эворы  в  восемнадцатом  и
девятнадцатом столетиях, окончились ничем - хорошо  оснащенные  корабли  с
отборными моряками