го провожатого, впервые обернувшегося
к нему. Тот поманил Слота в глубину темного коридора и почти втолкнул  его
в келью, освещенную  единственной  тусклой  лампой  и  больше  похожую  на
каменный  грот  или  винный  погреб.  Обстановка  здесь  действительно  не
располагала к наслаждению мирской роскошью. Всю  постель  составляла  гора
сена, брошенного на каменный пол, деревянный табурет служил также  столом,
металлическая  миска,  стоявшая  на  табурете,  была  наполнена   какой-то
тошнотворной  смесью,  а  из  глубины  кельи  доносились   звонкие   звуки
равномерно падающих капель.
     Из небольшого отверстия  под  низким  сводом  потолка  тянуло  ночной
свежестью, но Слот  сомневался  в  том,  что  когда-нибудь  увидит  в  нем
проблеск дневного света.
     Когда Люгер закончил осмотр гостеприимно отведенного  ему  помещения,
монаха рядом уже не было.  Дверь  заскрипела  за  его  спиной  и  раздался
скрежет задвигаемого  засова.  Стервятник  не  был  знатоком  монастырских
порядков и все же ему показалось странным то,  что  у  кельи  вообще  была
дверь. А дверь этой кельи, к тому же, запиралась снаружи.
     Так Люгер был заперт в подземелье Тегинского аббатства.



                   18. АББАТ КРАВИУС. НАРИСОВАННЫЕ ГЛАЗА

     Инстинкты Стервятника дремали. В  его  душе  не  было  ничего,  кроме
томительного ожидания. Неведомое испытание  тянулось  долгих  четырнадцать
дней, которые он безвыходно провел в келье. Он  пил  воду,  черпая  ее  из
каменного углубления в дальнем  углу  его  новой  тюрьмы.  Звуки  падающих
капель порой сводили с ума. За  ночь  собиралось  достаточно  воды,  чтобы
напиться и омыть лицо и руки. Еду  и  масло  для  лампы  приносил  угрюмый
послушник с вырванными ноздрями и, судя по всему, немой. Во всяком случае,
Слот никогда не слышал от него ничего, кроме мычания. Послушник просовывал
пищу  и  масло  в  узкое  окошко  рядом  с  дверью  и  подолгу  глядел  на
Стервятника, как на экзотическое животное. В глубине кельи Люгер обнаружил
что-то  вроде  оригинальной  канализационной  системы,  которая  несколько
облегчала здешнее существование. Но по ночам Слот  страдал  от  холода  и,
насколько мог, закапывался в  сено,  что  давало,  конечно,  лишь  иллюзию
тепла.
     Никто не  беспокоил  его  здесь,  кроме  немого  надзирателя.  Только
просыпаясь, он чувствовал порой какую-то темную суету вокруг и, что  самое
неприятное, внутри себя, незримую  работу  неведомых  сил,  словно  кто-то
тайно исследовал его тело и спящий мозг. Но стоило ему открыть глаза,  как
это чувство пропадало или начинало казаться призраком сновидений. Какие-то
зелья наверняка были растворены в пище, которую ему давали, и  он  пытался
не принимать ее, но вскоре голод брал свое и на следующую же  ночь  жуткие
сны возвращались вместе  с  отвратительным  ощущением  неуловимого  чужого
присутствия. В конце концов, он  понял,  что  ему  необходимо  подчиниться
любым  опытам  хозяев  аббатства,  если  он  хочет   вообще   когда-нибудь
встретиться с генералом ордена. И все же Люгер был доволен  хотя  бы  тем,
что  поступил  весьма  благоразумно  и  не  принес  в   монастырь   своего
гомункулуса.


     Наконец, миновало  время  испытаний  и  Люгер  получил  относительную
свободу передвижения по аббатству. Строго регламентированная жизнь обители
угнетала его; несколько дней он провел в тщетных попытках  проложить  себе
дорогу к высшим чинам ордена. Его кормили,  поили,  допускали  к  молитве,
однако наотрез  отказывались  показать  тех,  кто  мог  бы  помочь  ему  в
устройстве встречи с Алфиосом.
     По наблюдениям Слота, далеко не все обитатели монастыря были  членами
ордена и отношения между последователями  Шуремии  и  остальными  монахами
оказались весьма прохладными. Возможно, виной тому было  привилегированное
положение ордена в лоне святой церкви.
     Но какими бы бесплодными и бессмысленными не были передвижения Люгера
внутри древних стен, гораздо более тяжким испытанием для него  были  ночи,
проведенные в мрачном подземелье двухэтажного  здания,  которое  оказалось
домом  послушников.  Человекоподобные  существа,  молящиеся  или   сидящие
неподвижно, провожали его непостижимыми взглядами сияющих глаз. Он никогда
не видел их вне клеток; может быть, они были навеки  заперты  в  подвалах.
То, что он сам оказался среди них,  заставляло  его  теряться  в  догадках
относительно того, всех  ли  чужестранцев  ожидал  в  Тегинском  монастыре
подобный прием и было ли это простой мерой предосторожности,  направленной
против возможного проникновения извне какой-либо скверны.  А  гости  здесь
действительно не были редкостью. Люгер убедился в этом, наблюдая с высоких
стен аббатства за каретами,  подъезжавшими  к  подножью  скал  со  стороны
Фирдана под покровом сгущавшейся темноты. Довольно часто  он  встречал  на
монастырском подворье людей,  явно  не  здешних  и  не  имевших  духовного
звания. Иногда  ему  казалось,  что  плотные  темные  плащи  с  капюшонами
скрывают даже хрупкие женские фигуры, но у него не было случая убедиться в
этом. Одним словом, монастырь вовсе не был обителью бежавших  из  суетного
мира и искавших благочестивого покоя, напротив, -  судя  по  всему,  здесь
были  собраны  нити  многих  событий,  происходивших  в  различных  частях
обитаемого мира, и чьи-то изощренные умы умело  руководили  исполнителями,
удаленными, может быть, на тысячи лиг от аббатства. Но в  чем  заключалась
их  миссия?  Была  ли  деятельность,  внешнюю  сторону  которой   наблюдал
Стервятник, последними судорогами  агонизирующей  организации,  пытавшейся
защитить себя от могущественного  восточного  врага,  или  же  проявлением
торжествующей силы,  не  имевшей  равных  себе  в  западных  королевствах?
Подобные вопросы, если они и  возникали,  Люгер  немедленно  отметал,  как
преждевременные. Масштаб его поисков  был  совершенно  другим.  Он  пришел
сюда, как тайный посланник черных магов из мира, неизвестного ему  самому,
и его единственной целью было найти и обменять древний талисман  на  жизнь
женщины, спавшей среди призраков и оборотней в далеком подземелье Земмура.
     ...Однажды утром в его келье появился высокий тощий монах, в  манерах
которого уже ощущалась определенная властность. Стервятнику снова пришлось
объяснять, зачем он  появился  в  монастыре.  На  жестком  костлявом  лице
монаха,  хранившем  следы  излишеств,  имевших  место  в   молодости,   не
отражалось  никаких  чувств.  Он  остался  так   же   равнодушен   к   той
настойчивости, с которой  Люгер  отказывался  назвать  настоящую  причину,
побудившую его искать встречи с генералом ордена.  Монах  заметил  только,
как бы между  прочим,  что  признание  могло  бы  быть  получено  и  менее
гуманными способами, чем дружеская беседа. Беседа была далеко не дружеской
и все же Слоту удалось вырвать у монаха обещание доложить  о  человеке  по
фамилии Люгер, что должно было многое сказать  Алфиосу.  Но  прежде  тощий
монах устроил ему встречу с аббатом  Кравиусом  и  Стервятник  с  каким-то
тоскливым предчувствием понял, что ни его новый знакомый, ни  сам  Кравиус
не являются членами ордена.


     Аббат принял его в собственном доме, обстановку которого трудно  было
назвать монашеской.  Но  Кравиус  и  не  давал  обетов,  обязательных  для
нищенствующих орденов, и мог позволить себе некоторые  излишества.  Обилие
смазливых послушников, прислуживавших в доме, наводило на подозрение,  что
настоятелю были не  чужды  и  некоторые  противоестественные  наклонности.
Люгер  заранее  проникся  к  местному  пастырю   глубокой   антипатией   и
предчувствия не обманули его.
     Кравиус оказался жирным типом,  толщину  которого  была  не  в  силах
скрыть даже просторная ряса, богато  расшитая  золотыми  нитями.  Обвисшие
щеки покоились на воротнике, а обрюзгшее лицо было покрыто хорошо заметным
слоем пудры. Пот обильно стекал с висков  настоятеля,  оставляя  на  щеках
серые дорожки.
     Но все это Люгер заметил позже. В  первое  мгновение  ему  показались
особенно странными глаза аббата, принимавшего гостя в библиотеке.  Кравиус
смотрел на него из тени, расплывшись в обширном кресле, в котором могли бы
поместиться два худых человека. Стервятник  встретил  взгляд  его  тусклых
безжизненных глаз, лишенных белков, и испытал нечто вроде шока.
     - Подойди ближе, сын мой, - проговорил  настоятель  чересчур  сладким
голосом, в котором звучала нескрываемая фальшь. Люгер остановился  в  трех
шагах от кресла и  в  этот  момент  глаза  Кравиуса  внезапно  изменились,
вспыхнув  резким  отраженным  светом.  Метаморфоза   поражала   в   первое
мгновение, затем Слот обнаружил разгадку: зрачки  и  ресницы,  которые  он
видел до этого, были со всей тщательностью  и  в  мельчайших  подробностях
вытатуированы на веках аббата. Стоило тому опустить веки, как место  живых
и недобрых глаз занимали мертвые, неподвижные и необъяснимо отвратительные
зрачки. Люгер пытался рассмотреть их, но теперь это было невозможно... Как
пугающее знамение предначертанного зла всплыло  в  мозгу  Люгера  одно  из
предупреждений Слепого Странника: "Бойся нарисованных глаз"...
     Кравиус, казалось, наслаждался очевидной  растерянностью  гостя.  Его
влажные губы сложились в узкую улыбку. Моргал он  очень  редко,  так,  что
только быстрое движение теней напоминало теперь о его странном  украшении.
Впрочем, Люгер не сомневался в том, что  нарисованные  глаза  имеют  иное,
более зловещее предназначение.
     - Генерал Алфиос болен и вряд ли сможет принять тебя,  -  проговорил,
наконец, Кравиус. На этот раз его голос оказался совершенно бесцветным.
     - Я могу подождать, - сказал Люгер, хотя это было  последним  из  его
желаний.  Известие  о  болезни  Алфиоса  неприятно  поразило  его,  но  он
постарался скрыть это.
     - Болезни такого рода часто  кончаются  смертью,  -  лениво  объяснил
настоятель без тени огорчения. Теперь  Слот  хорошо  понимал  причину  его
"равнодушия": Кравиус, который мог бы быть единоличным хозяином  аббатства
и духовным управителем провинции, по причине присутствия высших сановников
привилегированного братства находился на вторых ролях и оставался  фигурой
малозаметной.
     - Но тебе повезло, - продолжал Кравиус. - Я  готов  принять  на  себя
часть груза, который слишком тяжел даже для здорового человека. Все  мы  -
смиренные слуги святой церкви и равны  перед  Господом...  Поведай  мне  о
своих заботах и я сделаю так, что ты останешься весьма доволен.
     - Мои заботы не имеют отношения к святым делам,  -  быстро  и  дерзко
отвечал Люгер. Его не покидало ощущение, что он вовлечен  в  бессмысленный
фарс. Кравиус не скрывал  от  него  своего  презрения,  игра  аббата  была
слишком уж прозрачной,  а  фразы  даже  не  казались  лицемерными.  Слабая
попытка купить Люгера, видимо, была предпринята на всякий  случай,  просто
по привычке. Во  власти  настоятеля  было  помешать  гостю  встретиться  с
Алфиосом, но, совершенно неожиданно для  Слота,  Кравиус  поступил  совсем
иначе. Стервятник почуял запах неясной угрозы.
     - Что ж, многогрешный сын мой, тогда ступай. О тебе доложат генералу.
Похоже, посетители вроде тебя действительно предназначены именно ему.
     В последних  словах  аббата  присутствовал  некий  неприятный  смысл,
недоступный пока пониманию Люгера. Кравиус смежил свои  жуткие  веки,  как
будто посторонний  в  библиотеке  совершенно  перестал  интересовать  его.
Стервятник медленно вышел из дома  настоятеля.  Только  что  закончившийся
разговор не выходил у него из  головы.  Он  оказался  слишком  коротким  и
неправдоподобно легким для столь незначительного гостя. Люгеру все сошло с
рук  -  неуместная  таинственность,  наглость,  явная   приверженность   к
враждебному лагерю. Объяснение этому было одно:  аббат  Кравиус  собирался
достичь своей неведомой цели другим путем.
     Тощий монах, костлявый, как сама Смерть, ожидал Люгера  во  дворе.  С
ним был человек в черной сутане - судя по всему, один из офицеров  ордена.
Аудиенция у генерала была назначена на девятый час следующего дня.
     С большой неохотой Стервятник вновь вернулся в  свою  мрачную  келью.
Той ночью ему снились мертвые  зрачки  аббата  Кравиуса,  нарисованные  на
черном полотнище пустоты.



                           19. ЧЕРНЫЙ КОРАБЛЬ

     Апартаменты генерала ордена находились в северной, наименее доступной
и  самой  величественной  из  башен,  нависавшей  над   головокружительным
обрывом, под которым ревели океанские волны. Монастырские стены  врезались
в  ее  грани,  но  сама  башня  была  намного  выше  их   и   безраздельно
господствовала над остальными постройками.
     Сюда уже не было доступа  случайным  посетителям  из  числа  монахов;
почти незаметные, но вездесущие слуги ордена охраняли входы  и  внутренние
помещения резиденции от непрошенных гостей. Наверняка  здесь  было  немало
разнообразных ловушек,  не  считая  возможного  влияния  Белых  Магов,  на
которое  намекал  магистр  Серой  Ложи.  Люгеру   стало   ясно,   что   он
действительно  попал  в  главное  и  хорошо  защищенное   логово   сильной
организации.
     Его сопровождал монах в черной сутане, которого  слуга  при  входе  в
башню почтительно назвал лейтенантом. Этого человека Слот уже видел  возле
дома аббата, но сейчас, при свете дня, впервые рассмотрел  его  лицо.  Оно
было отмечено печатью  властности,  однако  фанатический  блеск  в  глазах
выдавал некоторую ограниченность  безусловно  преданного  ордену  офицера.
Этот человек почти наверняка был беспощаден и опасен,  как  вообще  бывают
опасны люди, руководствующиеся не логикой жизни,  а  своими  окостеневшими
убеждениями. Во всяком случае, орден должен был  бы  высоко  ценить  таких
слуг...
     На нижнем этаже башни Люгер и лейтенант стали  участниками  странного
ритуала,  который   протекал   в   присутствии   еще   двух   офицеров   и
старца-альбиноса с волосами до пояса, в которые были вплетены белые ленты.
Смысл ритуала в общем был  недоступен  непосвященному,  но  наверняка  это
действо имело целью нечто вроде очищения и выявления скрытой скверны.
     Стервятник и лейтенант ордена сняли свои одежды,  а  также  кольца  и
перстни, и остались нагими.  Затем  комнату  заполнил  багровый  туман,  в
котором фигуры людей превратились в лиловые тени. В этом тумане  к  Люгеру
подкрался альбинос и нарисовал острием серебряного жезла какие-то знаки на
его теле. Слот ощутил судороги  и  слабые  удары,  словно  комок  ледяного
студня болтался где-то внутри. Затем он с нарастающим ужасом  увидел,  что
на его  груди  вздувается  пузырь,  наливающийся  густо-малиновым  цветом.
Стервятник поднял руку, но пальцы беспрепятственно прошли сквозь пузырь  и
коснулись невидимого участка кожи. Это несколько успокоило Люгера, а потом
пузырь лопнул и крылатая черная тень вырвалась из его развороченной груди,
заметалась под огненным  взглядом  белого  старца  и  исчезла  в  багровом
тумане.
     Тень  была  неразличима  и  стремительно  передвигалась;  Слоту  даже
показалось, что он  услышал  очень  слабый,  но  страшный  крик  какого-то
существа, может быть, птицы. В то же мгновение, впервые за много дней,  он
ощутил нечеловеческую легкость, словно избавился от тяжких  земных  забот.
Все зло мира показалось ему не более, чем  выдумкой  слепцов,  а  гнетущее
наследие Фруат-Гойма - действительно кошмарным сном.
     Золотистое сияние исходило от фигуры альбиноса и  Люгер  увидел,  что
такое  же  сияние  исходит  от  его  собственной  кожи.  В   этом   сиянии
преобразился даже облик Стервятника:  исчезли  тени  в  глубоких  впадинах
глазниц и зеленые глаза засверкали чистым  незамутненным  блеском;  каждый
пепельный волос на голове отделился от остальных и голубые огни  вспыхнули
внутри этого вспененного облака... Люгер  ясно  видел,  как  рассасываются
старые шрамы на теле; его наполнила пьянящая и, в то же время,  невероятно
спокойная сила, равнодушная к любым влияниям извне. Время прекратило  свой
бег,  пространство  стало  абсолютно  прозрачным:  в  голубом  бесконечном
океане, которым была Вселенная, плыли призраки звезд...


     Возвращение    к    реальности    оказалось    разочаровывающим     и
противоестественным,  как  обратное   превращение   чудесного   цветка   в
сморщенное семя, тонущее  в  грязи.  Багровый  туман  истек  в  отверстия,
забранные бронзовыми решетками; в привычном, сжавшемся до размеров комнаты
пространстве проступили из полумрака силуэты человеческих фигур. На  телах
людей стали заметны прежние изъяны, как и на теле самого Люгера.
     Лейтенант ордена быстро оделся и приказал Стервятнику сделать  то  же
самое. В его глазах не осталось и тени пережитого экстаза. Впрочем,  Люгер
и сам забыл о ритуале удивительно быстро, словно  человеческая  память  не
являлась достаточно подходящим вместилищем для подобных вещей.
     Пока он одевался, старик-альбинос пристально смотрел на него.  В  его
взгляде была странная смесь отвращения,  пренебрежения  и  удивления,  как
будто Слот представлял собой нечто, совершенно неуместное здесь, и,  в  то
же время, назойливое.  Это  было  уже  слишком.  Маска  всеведения  всегда
чрезвычайно раздражала Люгера. Он дерзко подмигнул старцу  на  прощание  и
покинул ритуальную комнату вслед за лейтенантом.
     Тот провел его  через  множество  помещений,  пустых  и  заставленных
роскошной  мебелью,  по  лабиринту  лестниц  и  переходов,  сквозь  темные
комнаты, в которых тлел холодный белый огонь, и туннели из жидкого стекла.
В конце концов, они оказались, насколько мог судить Люгер, в самой верхней
части башни.
     Огромный полутемный зал, ориентированный по четырем  сторонам  света,
был их целью. На север,  запад,  юг  и  восток  выходили  арки  из  белого
эворийского мрамора, а  за  ними  обнаруживались  коридоры  со  сводчатыми
потолками. Коридоры заканчивались гигантскими зеркалами в два человеческих
роста,  в  каждом  из  которых  отражалось  противоположное   зеркало   и,
соответственно,  бесконечная  последовательность   самоповторений.   Таким
образом, каждое  зеркало  уводило  в  иллюзорный  туннель,  продолжавшийся
внутри непоколебимых стен башни.
     Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем
какие-либо другие чудеса башни.  Иногда  зеркальные  поверхности  казались
мутными или подернутыми рябью,  словно  обдуваемые  ветром  озера,  иногда
изображения в зеркалах вообще  не  соответствовали  тому,  что  находилось
перед ними, а порой они становились  чистыми  и  прозрачными,  как  горный
хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но
большую часть времени они выглядели все же, как обыкновенные зеркала, и  в
каждом  из  них  можно  было  видеть  уходящую  в  бесконечность  анфиладу
полутемных залов.
     - Я привел человека, о котором докладывал Вашей  Святости,  -  сказал
лейтенант, остановившись у  края  белого  круга,  очертившего  центральную
часть зала.  Акустика  здесь  была  прекрасной.  Голос  офицера  прозвучал
громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха... Люгер  вглядывался
в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы  увидеть  того,  к
кому были обращены эти  слова,  но  увидел  только  нечто  вроде  ложа  из
драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из  полированного
камня.
     -  Подойди  ко  мне,  Люгер,  -  раздался  голос,   хорошо   знакомый
Стервятнику, и в то же время неуловимо изменившийся. Слот вступил в  белый
круг  и  ощутил  внезапную  тяжесть,  навалившуюся  на   его   плечи.   Он
приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой и
Люгер двинулся к центру круга. По мере приближения к каменному  возвышению
сопротивление невидимой среды возрастало, словно человек двигался в вязком
киселе. Когда он увидел Алфиоса,  сопротивление  стало  таким,  что  Слот,
несмотря на любые  усилия,  уже  не  смог  бы  преодолеть