дете  тогда частным
пациентом, а я - вашей личной сиделкой на ту неделю, что пробуду у вас.
     Мада  Уэст  почувствовала,   что   она  холодеет.  Волнения  этого  дня
вычеркнули у нее из памяти их план.  Сестра  Энсел должна  была пожить у них
неделю.  Все было договорено. Главное, не выказать  страха. Делать  вид, что
ничего не изменилось.  А потом, когда приедет Джим,  она  все ему расскажет.
Пусть даже  он  сам  не увидит змеиной головы - это  не  исключено,  если ее
сверхвидение вызвано линзами, - ему придется принять в  расчет ее слова, что
по причинам слишком  глубоким  для объяснения она  больше не доверяет сестре
Энсел, более того, даже думать не может о  том, чтобы та ехала с ними домой.
План придется изменить. Она не  хочет, чтобы  за  ней ухаживали.  Она  хочет
одного - быть снова дома, быть с ним.
     На столике у кровати зазвонил телефон. Мада Уэст схватила трубку, точно
в ней крылось спасение. Это был ее муж.
     - Прости, что я так поздно, - сказал он. - Прыгаю в такси и буду у тебя
через минуту. Меня задержал поверенный.
     - Поверенный?
     - Да. Фирма "Шорбз и Милуолл", ты  же помнишь - в связи с доверенностью
на твой капитал.
     Ничего она  не  помнила.  Перед  операцией  было  столько разговоров  о
деньгах. Как всегда, одни  советовали одно,  другие - другое. И наконец Джим
отдал все в руки этим Форбзу и Милуоллу.
     - О да. Все в порядке?
     - Вероятно, да. Скоро все тебе расскажу.
     Он дал отбой. Взглянув наверх, она увидела, что  змейка не сводит с нее
глаз. Не сомневаюсь, подумала  Мада Уэст, не сомневаюсь, ты хотела бы знать,
о чем мы говорили.
     - Обещайте  не очень  волноваться, когда придет  мистер  Уэст. - Сестра
Энсел стояла, держась за ручку двери.
     - Я не волнуюсь. Просто очень хочу его видеть.
     - У вас горит лицо.
     - Здесь жарко.
     Извивающаяся шея  потянулась наверх, затем к  окну.  Впервые Маде  Уэст
показалось,  что  змейке  не  по   себе.  Верно,  почувствовала  напряженную
атмосферу.  Теперь она  знала,  не  могла  не  знать,  что  отношения  между
пациенткой и ее сиделкой переменились.
     - Я слегка приоткрою фрамугу.
     Если бы ты была целиком змеей, подумала пациентка, я могла бы столкнуть
тебя вниз. Но, возможно, ты обвилась бы вокруг моей шеи и задушила меня?
     Окно было открыто, и, задержавшись на минуту, змея нависла над изножием
кровати,   дожидаясь,  возможно,  слов  благодарности.  Затем  шея  осела  в
воротнике, язык высунулся и снова  скрылся, и сестра  Энсел выскользнула  из
комнаты.
     Мада  Уэст ждала,  когда она услышит  на улице звук подъехавшего такси.
Спрашивала себя,  удастся ли ей  убедить Джима остаться в лечебнице на ночь.
Если она объяснит ему, расскажет о своем страхе, своем ужасе, конечно же, он
все поймет. Она сразу догадается, заметил  ли он, что здесь  что-то неладно.
Она позвонит будто бы для того, чтобы  спросить сестру  Энсел о чем-то, и по
выражению его лица, по тону  голоса ей станет ясно, видит ли он то же, что и
она.
     Наконец такси подъехало к дому. Мада  слышала,  как  оно замедлило ход,
затем хлопнула  дверца и - о счастье!  - на  улице под окном  раздался голос
Джима. Такси отъехало. Сейчас  он  поднимается  в  лифте. Сердце ее забилось
часто-часто,  она не сводила глаз с дверей.  Его шаги в коридоре, снова  его
голос -  должно быть, говорит что-то  змее. Она сразу узнает, видел ли он ее
голову. Он войдет в комнату, пораженный, не веря своим глазам, смеясь, -  ну
и  шутка, неплохой  маскарад... Чего  он медлит?  Что  они копаются  там, за
дверью, о чем говорят, приглушив голос?
     Дверь распахнулась,  первое, что возникло в проеме, - знакомый зонтик и
котелок,  затем  -  неторопливая  плотная  фигура  и...  о  Боже...   нет...
пожалуйста,  Боже, только  не Джим, не Джим, в надетой  на него силой маске,
силой втянутый в эту  дьявольскую  игру,  в этот союз лжецов... У Джима была
голова ястреба. Мада не могла ошибиться. Приметливый взгляд,  кончик клюва в
крови, дряблые  складки  кожи на  шее. Пока он ставил в  угол  зонтик,  клал
котелок и сложенное пальто, она лежала, не  в силах вымолвить слова от ужаса
и отвращения.
     - Я  слышал, ты неважно себя чувствуешь, - сказал он, оборачивая к  ней
ястребиную голову, -  нездоровится, и к тому  же в плохом  настроении. Я  не
стану задерживаться. Отоспишься, отдохнешь, и все будет в порядке.
     Ее  сковало  оцепенение.  Она  не  могла  отвечать.  Лежа неподвижно  в
постели,  Мада Уэст смотрела, как ястреб приближается, чтобы  ее поцеловать.
Вот он наклонился. Острый клюв коснулся ее губ.
     - Сестра Энсел говорит, что это реакция, - продолжал он, - шок от того,
что  ты  вдруг прозрела.  На  разных  людей  это  действует по-разному.  Она
говорит, когда мы вернемся домой, тебе станет гораздо лучше.
     "Мы"... сестра Энсел и Джим. Значит, план оставался в силе.
     - Не уверена, - еле, слышно сказала Мада,  - что хочу брать к нам домой
сестру Энсел.
     - Не хочешь брать сестру Энсел? - В голосе звучало удивление. - Но ведь
ты сама это предложила. Нельзя же так внезапно все менять. Надо  знать, чего
ты хочешь.
     На ответ не было времени.  Она не звонила, однако  сестра Энсел вошла в
комнату.
     - Чашечку кофе, мистер Уэст? - спросила она.
     Обычная  вечерняя церемония.  Но сегодня  в ней было  что-то  странное,
словно они заранее о чем-то сговорились.
     - Благодарю, сестра, с  удовольствием. Что это за  глупости, почему это
вы с нами не едете?
     Ястреб обернулся к змее, и, глядя  на них,  на извивающуюся змею, на ее
язык,  на  утонувшую  в  мужских плечах  голову  ястреба,  Мада  Уэст  вдруг
прониклась  уверенностью, что приглашение к ним  сестры Энсел исходило вовсе
не от нее - сама сестра Энсел сказала, что миссис Уэст понадобится ее помощь
во время выздоровления. Предложение это было  сделано как-то раз, когда Джим
целый вечер шутил и смеялся, а жена лежала с завязанными глазами, с радостью
слушая его голос. Сейчас, глядя на  скользкую змею, шапочка которой скрывала
V гадюки, она знала, почему сестра Энсел хотела поехать  к ним, знала также,
почему Джим не возражал, почему, если  уж на то  пошло,  сразу же принял  ее
план, заявил, что он превосходен. Ястреб раскрыл кровавый клюв:
     - Не хотите же вы сказать, что вы поссорились.
     -  Ну,  что вы!  - Змея  изогнула  шею, посмотрела  сбоку  на ястреба и
добавила: - Миссис Уэст немного устала к  вечеру.  У  нас был трудный  день.
Правда, дорогая?
     Как лучше ответить? Ни один  из них ничего не должен  знать. Ни ястреб,
ни  змея,  ни  одна из  этих  ряженых  тварей, окруживших  ее и  все  теснее
сжимавших  свое  кольцо, не должна ни о чем догадаться, не должна ни  о  чем
знать.
     - Я  вполне хорошо  себя  чувствую, -  сказала Мада.  - Просто  немного
растеряна. Сестра Энсел права, утром мне будет лучше.
     Те двое в полном согласии молча общались между собой. Это было, как она
теперь поняла,  страшнее  всего. Животные, птицы,  рептилии  не  нуждаются в
словах.  Жесты, взгляды  - и они уже знают, что к чему. Но погубить ее им не
удастся. Пусть она потеряла голову от страха, воля к жизни в ней еще сильна.
     - Я не буду  тебя беспокоить, - проговорил ястреб, - документы могут  и
подождать. Подпишешь дома.
     - Какие документы?
     Если она  отведет  глаза  в  сторону,  ей  не  придется смотреть на его
голову. Голос был голосом Джима, твердый, ободряющий.
     -  Доверенности  на капитал,  которые  дали  мне  в  конторе  Форбза  и
Милуолла. Они предлагают, чтобы я стал совладельцем.
     Его  слова  пробудили что-то  у  нее  в  памяти, вызвали воспоминание о
чем-то, что  было  до  операции, о  чем-то,  связанном с  ее  глазами.  Если
операция ничего не даст, ей будет трудно подписывать свое имя.
     -  Зачем?  - спросила она дрогнувшим голосом. - В конце концов, это мои
деньги.
     Он рассмеялся.  И, обернувшись на смех, она  увидела раскрытый клюв. Он
зиял, как капкан. Затем закрылся.
     - Конечно, твои, -  сказал  он. -  Но не в этом дело. Дело в том, что я
смогу подписывать бумаги вместо тебя, если ты уедешь или заболеешь.
     Мада Уэст  взглянула  на змею; узнав, что  ей требовалось, та  спрятала
голову в воротник и струилась к дверям.
     - Не задерживайтесь надолго, мистер Уэст, -  прошелестела сестра Энсел,
- нашей больной надо сегодня как следует отдохнуть.
     Она бесшумно выскользнула из  комнаты, и  Мада Уэст осталась  наедине с
мужем. С ястребом.
     - Я не собираюсь уезжать, - сказала она, - или болеть.
     - Разумеется. Да  разве о  том речь! Просто эти голубчики  не могут без
мер предосторожности.  Но, так или иначе, я не  буду сегодня  к  тебе с этим
приставать.
     Правда ли, что голос звучит нарочито небрежно? Что рука,  сующая бумаги
в карман пальто, на  самом деле птичья лапа?  Кто знает, может быть, ее ждет
еще  больший  кошмар:  преобразившиеся  тела,  руки   и  ноги,  становящиеся
крыльями, лапами, копытами, - пока в окружающих ее людях не останется ничего
человеческого. Последней исчезнет человеческая речь. С ней уйдет и последняя
надежда.  Все заполнят  джунгли,  со  всех  сторон  будут  раздаваться  вой,
рычание, крики, вылетающие из сотен глоток.
     - Ты это серьезно - насчет сестры Энсел? - спросил Джим.
     Она спокойно смотрела, как он подпиливает ногти. Он всегда  носил пилку
в кармане. Раньше Мада не придавала этому значения - пилка была неотъемлемой
частью Джима, как его вечное перо и трубка. Только теперь она поняла, что за
этим крылось: ястребу нужны острые когти, чтобы терзать свою добычу.
     -  Не знаю, - сказала она,  - мне кажется довольно  глупо брать с собой
сиделку, раз ко мне вернулось зрение.
     Он ответил  не сразу. Голова  глубже ушла в  плечи. Его  темный деловой
костюм напоминал оперение большой нахохлившейся птицы.
     -  Я  лично высоко  ее ценю,  - сказал  он. - А ты, естественно, будешь
слаба первое время.  Я за то, чтобы не менять прежний план.  В конце концов,
если наши ожидания не сбудутся, мы всегда можем ее отослать.
     - Возможно, - сказала его жена.
     Она  пыталась припомнить кого-нибудь, кому  она могла доверять. Нет,  у
них никого не осталось. Родных раскидало по свету. Брат с женой жили в Южной
Африке, из друзей в Лондоне  она ни с кем не была очень близка. Не  до такой
степени. Никого, кому она могла бы сказать, что сиделка превратилась в змею,
а муж - в ястреба.  Беспомощность осуждала ее  на вечную  муку.  Она  была в
своем   личном  аду.   Одинокая,  окруженная   ненавистью   и   жестокостью;
хладнокровно все взвесив, она больше в этом не сомневалась.
     - Что ты будешь делать сегодня вечером? - спокойно спросила она.
     - Поеду в клуб обедать, вероятно, - ответил он.  - Как это мне надоело.
Слава Богу, еще два дня, и ты опять будешь дома.
     Да, но, попав домой, вернувшись  туда вместе со  змеей и  ястребом,  не
окажется ли она еще больше в их власти, чем здесь, в лечебнице?
     - Гривз точно обещал в среду? - спросила она.
     - Да, так он сказал, когда звонил мне сегодня утром. В среду он заменит
тебе эти линзы на другие, в которых ты будешь различать цвета.
     Которые покажут  и тела  в их истинном  виде. Вот в чем разгадка. Синие
линзы показывают только головы. Это было первое испытание. Гривз тоже в этом
замешан, и ничего  удивительного, ведь он хирург. Он занимает важное место в
заговоре...  а  возможно,  его  подкупили.   Кто  это  был,  старалась   она
припомнить, кто первый предложил операцию? Их частный врач, после  разговора
с  Джимом? Кажется, они оба  пришли тогда к  ней  и сказали, что операция  -
единственный шанс спасти ей зрение. Корни заговора уходят в далекое прошлое,
в глубь  месяцев, возможно, лет. Но с  какой целью, ради всего святого? Мада
яростно  рылась  в  памяти  -  не  всплывет  ли  чей-нибудь  взгляд,  слово,
какой-нибудь знак, который позволил бы ей проникнуть в этот ужасный заговор,
это покушение на ее жизнь или на ее рассудок.
     - Ты даже осунулась, - внезапно сказал Джим. - Позвать сестру Энсел?
     - Нет... - вырвалось из ее губ чуть ли не криком.
     - Я, пожалуй, лучше пойду. Она просила не задерживаться надолго.
     Он  встал с кресла - массивная  фигура, перья на голове,  как клобук, -
подошел к ней, чтобы поцеловать на прощанье. Она закрыла глаза.
     - Спи спокойно, моя любимая, и ни о чем не тревожься.
     Несмотря на страх, она невольно ухватилась за его руку.
     - Что с тобой? - спросил он.
     Знакомый  поцелуй вернул бы  ее  к  жизни,  но  она почувствовала  укол
ястребиного клюва, кровавого  клюва,  больно щипнувшего  ее. Когда муж ушел,
Мада принялась стонать, катаясь головой по подушке.
     - Что мне делать? - повторяла она. - Что мне делать?
     Дверь снова отворилась; Мада сунула в рот кулак. Никто не должен знать,
что она  плачет.  Ни слышать этого, ни видеть. Последним  усилием  воли  она
взяла себя в руки.
     - Как вы себя чувствуете, миссис Уэст?
     У изножья кровати стояла змея, рядом с ней - постоянный врач лечебницы.
Приятный юноша, он всегда ей нравился, и, хотя, подобно всем прочим, у  него
была  звериная  голова,  это  не  испугало  ее.  Это  была   голова  собаки,
шотландского колли.  Коричневые  глаза,  казалось,  поддразнивали ее. У  нее
самой когда-то был колли.
     - Могу я поговорить с вами наедине? - спросила Мада.
     - Разумеется.  Вы не возражаете, сестра? - он кивнул на дверь, и сестра
Энсел исчезла.
     Мада Уэст села в постели и стиснула руки.
     - Вы сочтете, что все это глупости, - начала она, - но дело в линзах. Я
не могу к ним привыкнуть.
     Он подошел к кровати, верный колли, нос вверх в знак сочувствия.
     - Очень жаль это слышать, - сказал он. - Они вам не режут?
     - Нет,  - сказала она. - Нет, я их даже не чувствую. Просто из-за них у
всех странный вид.
     -  И ничего удивительного, так и должно быть. Ведь они скрадывают цвет.
-  Голос  его звучал бодро, дружески.  - Когда  столько времени проходишь  в
повязке,  наступает нечто вроде шока,  - сказал  он.  -  Не  забывайте,  вам
порядочно досталось. Глазные нервы еще не окрепли.
     - Да, - сказала она. Его голос, даже собачья голова внушали ей доверие.
- Вы знаете людей, которые перенесли такую же операцию?
     - И очень многих. Через день-два вы будете совершенно здоровы.
     Он потрепал ее по плечу. Добрый песик! Веселый охотничий пес!
     - И  я  вам  еще  одно  скажу, - продолжал он. -  Ваше зрение сделается
лучше,  чем  раньше.  Все станет  яснее во  всех отношениях. Одна  пациентка
говорила мне, что у нее было такое чувство, будто она всю жизнь  носила очки
и только после операции увидела своих друзей и родных в их истинном свете.
     - В их истинном свете? - повторила Мада его слова.
     - Именно. Понимаете, у  нее всегда  было  слабое зрение. Она, например,
думала, что волосы у ее мужа каштановые, а в действительности  он был рыжий,
ярко-рыжий. Сперва это было для нее ударом, но потом она пришла в восторг.
     Колли отошел от кровати, похлопал по стетоскопу,  торчащему из кармана,
и кивнул головой.
     - Мистер Гривз сотворил с вами чудо, можете мне поверить, - сказал  он.
- Ему удалось вернуть к жизни нерв, который он считал мертвым. Вы никогда им
не пользовались - он  не действовал. Кто знает, миссис  Уэст, может быть, вы
еще войдете в историю медицины. Так или иначе,  хорошенько отоспитесь. Желаю
вам удачи. Зайду утром. Спокойной ночи.
     Он потрусил  к дверям. Она слышала, как, идя  по коридору,  он  пожелал
доброй ночи сестре Энсел.
     Ободряющие  слова лишь задели ее по больному месту. Правда,  в каком-то
смысле  они принесли облегчение,  из них  вытекало, что заговора против  нее
нет.  Как и той  пациентке с обострившимся чувством цвета,  ей  было дано не
только зрение, но  и видение. Она  употребила слова,  которые произнес врач.
Она,  Мада  Уэст, может  видеть людей в их истинном свете. И  те,  кому  она
доверяла, кого любила больше всех остальных, оказались ястребом и змеей...
     Дверь отворилась, и сестра Энсел вошла в комнату, неся успокоительное.
     - Будем ложиться?
     - Да, благодарю вас.
     Заговора, может быть, и нет, так, но вся вера, все доверие покинули ее.
     - Оставьте лекарство и стакан воды. Я приму его позднее.
     Она  смотрела,  как  змейка  ставит  стакан на  столик  у кровати.  Как
подтыкает  одеяло. Вот извивающаяся  шея качнулась  ниже и  крошечные глазки
увидели ножницы, полускрытые подушкой.
     - Что это у вас там?
     Язык высунулся и скрылся снова. Рука протянулась к ножницам.
     - Вы могли порезаться. Я их уберу, вы не  возражаете? Чтобы не искушать
судьбу.
     И ее единственное оружие  было убрано, но  не  в туалетный столик, а  в
карман.
     Одно то, как сестра Энсел их туда сунула, говорило о том, что она знает
о подозрении Мады Уэст. Она хотела оставить ее безоружной.
     - Не забудьте позвонить, если вам что-нибудь будет нужно.
     - Не забуду.
     Нежный,  как ей прежде казалось, голос звучал  вкрадчиво, фальшиво. Как
обманчив слух, подумала Мада Уэст, как отступает от правды. Она подождала до
одиннадцати часов, когда, как она  знала, все пациенты уже  были  в постели.
Затем погасила свет. Это обманет змею, если  той вздумается взглянуть на нее
через "глазок"  в дверях.  Она подумает,  что  ее подопечная спит. Мада Уэст
тихонько  встала.  Вынула одежду из платяного  шкафа и принялась  одеваться.
Надела пальто, туфли,  повязала голову шарфом. Одевшись, подошла к дверям  и
осторожно повернула ручку.  В  коридоре было тихо.  Она  стояла  неподвижно.
Затем  перешагнула порог  и поглядела налево,  туда, где  всегда  находилась
дежурная сестра. Змея была на месте. Сидела,  склонившись  над книгой. Свет,
падающий  с потолка,  заливал  ей  голову. Нет,  она не  ошиблась.  Опрятная
элегантная форма, накрахмаленная белая  манишка, жесткий воротничок,  но над
ним раскачивалась змеиная шея и длинная плоская злобная голова.
     Мада Уэст ждала. Она была  готова ждать  хоть несколько  часов. Но  вот
раздался долгожданный  звук - звонок от пациента. Змейка  подняла голову  от
книги и посмотрела на табло. Затем, надев манжеты, заскользила по коридору в
комнату, куда ее вызывали. Постучала, вошла. Не успела  она исчезнуть,  Мада
Уэст  вышла  в  коридор и направилась к лестничной площадке. Ни  звука.  Она
прислушалась,  затаив  дыхание,  затем  крадучись  стала спускаться.  Четыре
марша, четыре этажа,  но ей повезло  -  с  того  места, где  сидели дежурные
сестры, лестница была не видна.
     Внизу, в  вестибюле,  огни  были притушены  на  ночь.  Она  подождала у
подножия лестницы, чтобы убедиться, что ее никто не  заметил. Ночной швейцар
сидел к ней спиной, склонившись над конторкой, и она не могла разглядеть его
лицо, но, когда он выпрямился, она увидела широкую рыбью голову. Мада пожала
плечами. Не для  того  она отважилась на  весь этот путь,  чтобы ее испугала
какая-то рыба. Она смело пошла через вестибюль. Рыба вытаращила глаза.
     - Вам нужно что-нибудь, мадам? - спросил швейцар.
     Он был глуп, как она и ожидала.
     - Я ухожу. Спокойной ночи, - сказала она, проходя мимо, и дальше, через
вертящуюся  дверь вниз по  ступенькам  на улицу.  Свернула налево и, заметив
такси в  дальнем  конце улицы, крикнула и подняла руку. Такси замедлило ход,
остановилось.  Подойдя  к  дверце,  Мада  увидела,  что   у   шофера  черная
приплюснутая обезьянья морда. Обезьяна ухмылялась. Внутренний  голос говорил
Маде, чтобы она не садилась в такси.
     - Простите, - сказала она, - я ошиблась.
     Ухмылка сползла с обезьяньей морды.
     - Надо знать, чего  хочешь, дамочка,  - прокричал он, включил зажигание
и, виляя, скрылся вдали.
     Мада Уэст пошла дальше. Она сворачивала направо, налево, снова направо;
вскоре  вдали  засияли  огни Оксфорд-стрит.  Мада  прибавила шаг. Подойдя  к
Оксфорд-стрит,  Мада приостановилась, подумав вдруг, а  куда  же она