ра Брэнд задернула занавеси.
     -  Расслабьтесь,  -  сказала   она,  -  и,   когда  проснетесь,  будете
чувствовать себя гораздо лучше. - Тяжелая голова потянулась вперед... сейчас
она раскроет рот и замычит.
     Успокоительное подействовало быстро. Сонное  оцепенение  охватило  тело
пациентки.
     Вскоре она погрузилась в мирный мрак, но, когда проснулась,  ее ждал не
нормальный порядок вещей,  как  она надеялась, а второй завтрак, принесенный
кошечкой. Сестра Брэнд сменилась с дежурства.
     -  Сколько  это  будет  продолжаться?  -  спросила  Мада Уэст.  Она уже
примирилась с  розыгрышем. Глубокий сон восстановил ее силы и отчасти веру в
себя.  Если это нужно для ее  глаз - им видней. Хотя причина их поступка для
нее непостижима.
     - Что вы  хотите  сказать, миссис  Уэст? - спросила кошечка,  улыбаясь.
Пустенькая девчонка с  поджатыми губками; не успела она  кончить  фразы, как
уже поправляла шапочку.
     - Этот  опыт  с моими глазами, -  сказала  пациентка,  снимая крышку  с
тарелки, где лежал кусок вареной курицы. - Не вижу, в чем тут смысл. Строите
из себя каких-то чучел. Для чего?
     Кошечка  серьезно,  если  кошечка   может  быть  серьезной,  продолжала
смотреть на нее во все глаза.
     - Простите, миссис Уэст, - сказала она, - я вас  не понимаю. Вы сказали
сестре Брэнд, что еще не совсем хорошо видите?
     -  Дело  не в  том,  что я не вижу,  -  ответила  Мада Уэст.  -  Вижу я
прекрасно.  Стул  есть стул. Стол - стол. Я  буду есть  вареную  курицу.  Но
почему вы похожи на кошку, причем полосатую?
     Возможно, это  звучало невежливо. У нее чуть не дрогнул голос. Сестра -
Мада вспомнила ее,  это  была  сестра  Суитинг,  и  ее  имя Китти  очень  ей
подходило - отшатнулась от сервировочного столика.
     -  Очень жаль, -  сказала она, - что  не  могу  вас оцарапать. Меня еще
никто не называл кошкой.
     Царапина была достаточно глубокой.  Кошечка уже выпустила  коготки. Она
могла  мурлыкать что-то  льву в  коридоре, но  с Мадой Уэст она мурлыкать не
желала.
     - Я ничего не придумываю,  - сказала пациентка. - Я  вижу то, что вижу.
Вы - кошка, нравится вам это или нет, а сестра Брэнд - корова.
     На  этот раз  оскорбление было  сознательным.  Великолепные  усы сестры
Суитинг стали торчком.
     - Будьте любезны, миссис Уэст, ешьте свое второе и позвоните мне, когда
будете готовы есть третье.
     И она гордо  удалилась из комнаты.  Если  бы у нее был  хвост, подумала
Мада Уэст, он бы не вилял, как у мистера Гривза, а яростно бил по полу.
     Нет, не  было  на  них  никаких  масок. Удивление и гнев  кошечки  были
достаточно искренни.  И  персонал лечебницы  не  стал бы  разыгрывать  такой
спектакль ради одного пациента, Мады Уэст, - это обошлось бы слишком дорого.
Значит,  дело в линзах?  Линзы  по самой своей сущности, благодаря какому-то
свойству, понять которое может  только специалист, преображают всех, на кого
в них смотришь.
     У Мады вдруг мелькнула одна мысль, и, оттолкнув в сторону сервировочный
столик, она слезла  с кровати и подошла к  трюмо. Из зеркала на нее смотрело
собственное лицо. Темные линзы скрывали глаза, но лицо было ее, Мады Уэст.
     -  Слава  Богу,  -  сказала она,  но мысли ее снова вернулись в прежнее
русло. Значит, все же обман.  Раз собственное ее  лицо не изменилось, хоть и
видит она его через  линзы, значит, здесь действительно заговор, и ее первая
догадка насчет масок была правильной.  Но  почему? Что они этим  выигрывают?
Может быть,  они  сговорились между собой свести  ее с  ума?  Но  она тут же
отказалась  от  этой  мысли  -  слишком  абсурдно. Лечебница  и  ее персонал
пользовались  в  Лондоне  доброй  славой.   Хирург  оперировал  даже  членов
королевской  фамилии.  К тому же,  если уж они хотели довести ее до безумия,
это куда проще было сделать при помощи  лекарств. Или анестезии.  Дали бы ей
во  время  операции  слишком много  обезболивающих  средств  и  предоставили
умереть. К чему вступать на окольный путь и наряжать врачей и сестер в маски
животных?
     Она сделает еще  одну  проверку. Она  посмотрит  на прохожих. Мада Уэст
спряталась за занавеси и выглянула в  окно.  Сперва на улице было пусто - во
время  ленча  не бывает большого движения.  На дальнем перекрестке мелькнуло
такси,  но  она  не  смогла  разглядеть  водителя.  Мада ждала.  На  ступени
лечебницы вышел швейцар, постоял, глядя по сторонам. Ей ясно была  видна его
кабанья голова.  Но он не  в счет. Он может участвовать в  заговоре. К  дому
приближался  фургон, водитель  был не  виден... но вот он сбавил скорость  и
выглянул  из  кабины  -   перед  ней  мелькнула  плоская  лягушачья  голова,
выпученные глаза.
     У Мады  упало сердце. Она отошла от окна  и снова легла в постель. Есть
ей  больше не хотелось, и она отодвинула  тарелку,  почти не прикоснувшись к
курице. Она не стала звонить, и спустя какое-то время дверь приоткрылась, но
то была не кошечка, а маленькая горничная с головой ласки.
     - Вы что хотите на третье: плам-пудинг или мороженое, мадам? - спросила
она.
     Мада Уэст, не раскрывая глаз, покачала головой. Робко скользнув вперед,
чтобы забрать поднос, ласка сказала:
     - Тогда сыр и кофе?
     Ее  голова соединялась с туловищем без всякого  шва. Это не  могло быть
маской, разве что  какой-то гениальный  художник придумал  маски,  незаметно
переходящие в тело, так, что материя сливалась с кожей.
     - Только кофе, - сказала Мада Уэст.
     Ласка исчезла. Снова стук  в дверь,  на пороге возникла кошечка:  спина
дугой, шерсть дыбом. Она молча шмякнула на столик чашку с кофе, и Мада Уэст,
возмущенная  -  ведь если кому и  выказывать недовольство,  так только  ей,-
резко сказала:
     - Налить вам в блюдечко молока?
     Кошечка обернулась.
     -  Шутка шуткой, миссис Уэст, -  сказала она, - и я первая посмеюсь над
тем, что смешно. Но я не выношу грубостей.
     - Мяу, - сказала Мада Уэст.
     Кошечка  выскочила из  комнаты.  Никто  не  пришел забрать чашку,  даже
ласка.  Пациентка впала  в немилость.  Ну и  пусть. Если  персонал лечебницы
полагает, что может одержать над ней верх, они ошибаются. Мада снова подошла
к окну. Швейцар- кабан помогал  сесть  в  машину пожилой треске на костылях.
Значит, все же не заговор. Они ведь не знают, что она на  них  смотрит. Мада
подошла к телефону и попросила телефонистку соединить ее с конторой  мужа. И
тут же вспомнила,  что он не мог еще вернуться после  ленча. Однако  назвала
номер, и ей повезло - Джим оказался на месте.
     - Джим... Джим, дорогой.
     - Да?
     Какое счастье услышать так хорошо знакомый, родной голос. У  Мады сразу
стало легче на душе. Она прилегла на кровать, прижимая трубку к уху.
     - Милый, когда ты сможешь приехать?
     -  Боюсь, только  вечером.  Не день, а  сплошной ад, одно за другим без
передышки. Ну, как оно прошло? Все в порядке?
     - Не совсем.
     - Что ты имеешь в виду? Ты не видишь? Гривз ничего тебе не напортил?
     Как  она  могла  объяснить,  что  с  ней  случилось?  По  телефону  это
прозвучало бы так глупо.
     - Нет, я вижу. Прекрасно  вижу. Просто... просто все сестры  похожи  на
животных. И  Гривз  тоже.  Он  фокстерьер.  Один  из  этих  маленьких Джеков
Расселлов, с которыми травят лис.
     - О чем, ради всего святого, ты толкуешь?
     В  то  же самое  время он говорил что-то секретарше,  что-то  о деловой
встрече,  и по его тону Маде Уэст  стало ясно,  что он очень, очень занят, и
она выбрала самый неподходящий момент, чтобы ему позвонить.
     - Что ты имеешь в виду, какой Джек Расселл? - повторил Джим.
     Мада Уэст  поняла,  что все бесполезно. Надо ждать, пока он не приедет.
Тогда она  попытается все ему рассказать, и он сам  разберется, что за  этим
стоит.
     - Неважно, - сказала она. - Поговорим потом.
     - Мне очень жаль, - сказал он, - но  я правда страшно спешу. Если линзы
тебе не помогают, скажи кому-нибудь. Сестрам, старшей сестре.
     - Хорошо, - пообещала она, - хорошо.
     И дала отбой. Положила трубку. Взяла  журнал, верно  оставленный в один
из вечеров самим Джимом. С  радостью увидела, что ей не больно читать. И что
синие  линзы  ничего  не меняют  - мужчины  и женщины  на  фотографиях  были
нормальными, такими, как  всегда. Свадебные группы, приемы, дебютантки - все
было привычным. Лишь здесь, в лечебнице, и на улице, снаружи, люди выглядели
иначе. Было уже  далеко за полдень,  когда в  палату  зашла  старшая сестра,
чтобы побеседовать с ней. Мада узнала ее по форменному платью. Овечья голова
старшей сестры уже не удивила ее - это было неизбежно.
     - Надеюсь, вы всем у нас довольны, миссис Уэст?
     Мягкий вопросительный голос. Намек на блеяние.
     - Да, спасибо.
     Мада Уэст была  настороже. Сердить старшую сестру было  неразумно. Даже
если  это действительно  колоссальный  заговор, лучше не восстанавливать  ее
против себя.
     - Линзы сидят хорошо?
     - Превосходно.
     -  Я очень рада. Операция была  тяжелая, и вы так мужественно вели себя
все это время, так терпеливо ждали.
     Вот-вот, подумала пациентка. Умасливает меня. Тоже входит в  игру, надо
полагать.
     - Еще несколько дней, сказал мистер Гривз, и вам  заменят  эти линзы на
постоянные.
     - Да, так он и мне сказал.
     - Жалко, что не видишь всего в цвете, верно?
     - Пока что я этому рада.
     Ответ сорвался у нее с губ,  прежде чем она  успела сдержаться. Старшая
сестра  разгладила платье. Если бы ты только  знала, как выглядишь  сейчас с
этой тесьмой под подбородком, ты бы меня поняла, подумала пациентка.
     - Миссис Уэст... - Старшей сестре было явно не по себе, и она отвернула
свою овечью  голову от женщины в постели.  - Миссис Уэст, я  надеюсь, вы  не
обидитесь  на  мои  слова... но... но сестры  в  нашей лечебнице превосходно
справляются со своим делом, и мы гордимся  ими. Они работают по много часов,
как вы знаете, и высмеивать их не  очень деликатно с вашей  стороны, хотя  я
уверена, вы просто хотели пошутить.
     Бе-е... бе-е... Блей себе на здоровье. Мада Уэст сжала губы.
     - Это вы насчет того, что я назвала сестру Суитинг кошечкой?
     -  Я  не  знаю,  как вы  назвали  ее,  миссис  Уэст, но  это  очень  ее
расстроило. Она пришла ко мне чуть не плача.
     Вернее, фыркая от злости.  Шыркая и  выпуская когти.  Ее умелые руки на
самом деле кошачьи лапки.
     - Это больше не повторится.
     Мада твердо  решила  ничего больше не  говорить. Она  не  была ни в чем
виновата. Она не просила вставлять ей  линзы, уродующие людей, ей ни к  чему
обман и притворство.
     - Должно быть, очень трудно, - перевела она разговор, - содержать такую
лечебницу.
     - О да,  - сказала старшая сестра. Сказала овца. - Нам удается добиться
успеха только благодаря великолепному персоналу и содействию пациентов.
     Слова были сказаны с целью уколоть пациентку. Даже овца может лягнуть.
     - Сестра,  - сказала Мада Уэст, - давайте не будем  препираться  друг с
другом. Какова цель этого всего?
     - Цель чего, миссис Уэст?
     - Этого маскарада. Этого шутовства.
     Ну вот, все произнесено вслух. Чтобы подкрепить свои слова, она указала
на голову старшей сестры:
     - Почему вы выбрали именно эту внешность? Это даже не смешно.
     Наступило  молчание.  Старшая  сестра,  хотевшая   было   сесть,  чтобы
продолжить беседу, переменила намерение и медленно направилась к дверям.
     - Все мы,  получившие  квалификацию  в больнице святой Хильды, гордимся
нашей  эмблемой,  - сказала  она. -  Надеюсь,  когда  вы  покинете нас через
несколько  дней,  миссис  Уэст,  вы   будете  вспоминать  о  нас  с  большей
снисходительностью, чем сейчас.
     И  она вышла из комнаты.  Мада  Уэст  снова  взяла  в руки  отброшенный
журнал,  но  читать  его  было  скучно. Она прикрыла глаза.  Снова  открыла.
Закрыла опять. Если бы стул превратился  в гриб, а стол - в стог сена, можно
было бы винить линзы. Почему меняются только люди? Что с  ними не в порядке?
Она не открыла глаза и тогда, когда ей принесли  чай; а когда любезный голос
произнес:  "Вам цветы, миссис  Уэст",  - ждала, пока говорившая не выйдет из
комнаты. Гвоздики. От  Джима. На карточке было написано: "Приободрись. Мы не
так плохи, как кажемся".
     Она улыбнулась и спрятала лицо в цветы. В них все естественно. Никакого
обмана.  Ничего странного в запахе.  Гвоздики  и были гвоздиками,  душистые,
изящные. Даже дежурная сестра с головой пони, зашедшая, чтобы поставить их в
воду,  не  вызвала  у Мады  раздражения своим  видом. Да и с чего бы - такая
ухоженная  маленькая  лошадка  с  белой звездой на  лбу.  Она  прекрасно  бы
выглядела на цирковой арене.
     - Спасибо, - улыбнулась миссис Уэст.
     Странный  день медленно подходил  к концу.  Мада с беспокойством ждала,
когда наступит восемь. Умылась,  сменила ночную рубашку,  привела в  порядок
волосы.  Сама  задернула  занавеси  и  зажгла  лампу  на ночном  столике. Ее
охватило  странное  тревожное чувство. Ей только сейчас пришло в голову, что
за весь  этот фантастический  день  она ни разу не вспомнила о сестре Энсел.
Милая,   очаровательная  сестра  Энсел,  ее   утешительница.  Сестра  Энсел,
заступающая  на  дежурство  ровно  в  восемь  часов.  Она  тоже  участвует в
заговоре?  Если  да, Мада  Уэст заставит ее  раскрыть карты. Сестра Энсел не
станет  ей  лгать. Мада  подойдет к ней, положит руки  ей на плечи, коснется
маски и скажет: "Ну-ка, снимите ее. Вы меня не обманете". Но если все дело в
линзах, если вся вина падает на них, как это ей объяснишь?
     Мада сидела  за туалетным столиком, втирая в  лицо крем, и не заметила,
как отворилась дверь и раздался знакомый мягкий голос, чарующий голос:
     - Я еле могла дождаться, чуть не  пришла  раньше времени, но побоялась.
Вы бы подумали, что я глупо себя веду.
     И  перед  ее  глазами за  спиной в зеркале  медленно  возникла  длинная
плоская голова, извивающаяся шея, острый раздвоенный язык - он высовывался и
молниеносно прятался во рту. Змея.
     Мада  Уэст не шевельнулась. Лишь рука продолжала механически втирать  в
щеку крем. Зато змейка  ни на  миг не оставалась  в покое,  она  вертелась и
извивалась,  словно  хотела  рассмотреть  все баночки с кремом,  коробочки с
пудрой, флаконы с духами.
     - Приятно снова себя увидеть?
     Как  нелепо,  как  ужасно  слышать голос сестры  Энсел,  доносящийся из
змеиного рта; одно то, что при каждом звуке ее язык двигался  взад и вперед,
парализовало Маду. Она почувствовала, что  к горлу подступает тошнота, душит
ее  и...  внезапно  физическая  реакция  оказалась сильнее  ее... Мада  Уэст
отвернулась, но тут же крепкие руки сестры подхватили ее и повели к кровати.
Она  позволила уложить себя в постель  и  теперь лежала, не раскрывая  глаз,
тошнота постепенно проходила.
     -  Бедняжечка  моя!  Что они  тут вам  дали?  Успокоительное? Я  видела
назначение в вашей карте.
     Этот мягкий голос, такой спокойный и  умиротворяющий, мог быть только у
того,  кто  все понимает. Пациентка  не раскрывала глаз. Не  отваживалась на
это. Она лежала, она ждала.
     -  Это  было вам не по  силам, - продолжал  голос. - В первый день  так
важен покой! Были у вас посетители?
     - Нет.
     - Все равно  вы нуждались в отдыхе. Смотрите, как вы бледны. Вам нельзя
показываться  мистеру Уэсту в таком виде. Пожалуй, мне следует позвонить ему
и попросить его не приходить.
     - Нет... пожалуйста, не надо, я хочу его видеть. Мне нужно его видеть.
     От страха Мада открыла глаза, но не успела она это сделать, как к горлу
снова   подкатила  тошнота,  -  змеиная  голова  еще  длинней,  чем  прежде,
извивалась над воротником сестры,  и Мада  впервые увидела крошечный  глазок
величиной с булавочную головку. Она зажала рот рукой, чтобы не закричать.
     Сестра Энсел испустила тревожное восклицание.
     - Что-то вам  навредило,  - сказала  она. - Это не  успокоительное.  Вы
часто принимали его. Что у вас было сегодня на обед?
     - Вареная рыба. Я к ней почти не прикоснулась.
     - Интересно,  была ли она достаточно свежая.  Пойду узнаю, не поступали
ли  жалобы  от  других пациентов. А  вы полежите  спокойно,  дорогая,  и  не
расстраивайтесь.
     Дверь  тихо  растворилась  и снова  затворилась; и  Мада Уэст,  вопреки
просьбе сестры, соскользнула с постели и схватила первое  оружие, попавшееся
ей под руку, - маникюрные ножнички. Затем снова  легла в  постель и спрятала
ножнички  под  простыней.  Сердце  гулко билось у  нее в  груди.  Ее  душило
отвращение. Теперь ей будет чем защитить себя, если змея слишком приблизится
к ней. Она не сомневалась больше в  реальности всего, что здесь происходило.
Все это было явью. Какая-то злая  сила завладела лечебницей и ее обитателями
- старшей сестрой, сиделками, врачами, ее хирургом, все они  были в сговоре,
были  соучастниками  чудовищного  преступления, смысл  которого понять  было
нельзя. Здесь, на Аппер-Уотлинг-стрит, тайно готовился злой  заговор, и она,
Мада Уэст, была одним из заложников: каким- то неведомым образом  они хотели
использовать ее как орудие для достижения своих целей.
     Одно она знала твердо. Нельзя  показывать, что она их подозревает. Надо
попытаться держать себя с сестрой Энсел так, как она держалась с ней прежде.
Одна промашка - и она пропала. Нужно притвориться, что ей лучше. Если она не
сумеет  превозмочь тошноту,  сестра  Энсел  наклонится над ней и...  о,  эта
змеиная голова, высовывающийся язык!
     Дверь отворилась.  Змея снова была  здесь.  Мада  Уэст сжала кулаки под
одеялом. Затем через силу улыбнулась.
     - Вам со  мной одно мучение, -  сказала она. -  Мне было  нехорошо,  но
сейчас получше.
     У скользящей к ней змеи был в руках пузырек. Подойдя к умывальнику, она
налила в мензурку воды и капнула туда капли.
     -  Сейчас все пройдет,  миссис  Уэст. Скоро  конец, -  сказала  она,  и
пациентку  снова  охватил страх, ведь  в  самих этих словах  таилась угроза.
Конец? Чему, кому конец? Ей, Маде? Жидкость была бесцветной, но это ни о чем
не говорило. Мада взяла протянутую мензурку и прибегла к уловке:
     - Вам не трудно достать мне чистый носовой платок, он там, в столике.
     - Конечно, нет.
     Змея отвернулась, и Мада Уэст тут же вылила содержимое мензурки на пол.
Затем  зачарованно  стала следить,  как отвратительная извивающаяся  головка
заглядывает по очереди в ящики в поисках платка. Вот змейка уже  несет его к
кровати. Мада Уэст задержала  дыхание. Голова  приблизилась, и  Мада впервые
заметила,  что шея змеи  не  гладкая, как у  червяка,  - так ей показалось с
первого  взгляда, -  а зигзагообразно  покрыта чешуей.  Странно, но  шапочка
ладно сидела на  голове, а не торчала нелепо, как  у коровы, кошечки и овцы.
Мада взяла платок.
     -  Почему вы  так пристально смотрите на  меня?  - послышался голос.  -
Хотите прочитать мои мысли? Мне даже неловко.
     Мада Уэст не ответила. В вопросе могла скрываться ловушка.
     - Скажите мне,  - продолжал голос, - вы не разочарованы? Я выгляжу так,
как вы ожидали?
     Снова ловушка. Нужно быть осторожной.
     -  Пожалуй, да, -  проговорила она  медленно, -  но я не  могу  сказать
наверняка, когда вы в шапочке. Мне не видны ваши волосы.
     Сестра Энсел рассмеялась.  Мягкий,  низкий смех, так  пленявший  Маду в
долгие недели  слепоты. Она подняла руки, и через  секунду  взору Мады  Уэст
предстала  вся змеиная  голова, плоская,  широкая макушка,  красноречивое V.
Гадюка.
     - Нравится? - спросила она.
     Мада Уэст отпрянула на подушку. Она снова заставила себя улыбнуться.
     - Очень красивые, - сказала она. - Очень, очень красивые.
     Шапочка вновь очутилась  на  голове, длинная  шея раскачивалась,  затем
мензурка  была  вынута  из рук  пациентки  и поставлена на умывальник. Обман
удался. Змея не была всезнающей.
     -  Когда  я  поеду  к вам, - сказала сестра Энсел, - мне не обязательно
носить  форму...  то  есть  если вы не  хотите. Вы же  бу