своеобразным звонком не только  в его сознании - они
совпали также с записями, которые были еще раньше сделаны в его блокноте.
     Последним  человеком, который  видел леди Фаррен живой, за исключением,
конечно, слуги сэра Джона, был коммивояжер, предлагавший садовую мебель.
     Блэк направился на север, в Лондон.

     Фирма, занимавшаяся изготовлением садовой мебели, имела штаб-квартиру в
Норвуде,  графство  Миддлсекс.  Блэк  заполучил ее адрес  через сэра  Джона,
связавшись  с  ним  по  телефону.  Каталог  фирмы  сохранялся  среди  прочих
документов и писем леди Фаррен.
     - В чем дело?  У вас уже есть  какие-то  соображения? - допытывался сэр
Джон в трубку.
     Но Блэк был осторожен.
     - Остается окончательная  проверка фактов, - ответил он. - Полагаю, что
мы находимся на  завершающей  стадии. Я свяжусь  с  вами тотчас же,  как это
станет возможным.
     Он отправился разыскивать  менеджера  мебельной фирмы, отбросив на этот
раз всякую маскировку.  Предъявив  свою карточку, он  сообщил менеджеру, что
нанят сэром Джоном Фарреном с  целью расследования последних часов жизни его
умершей жены леди Фаррен, которая, как,  видимо, читал об этом в газетах сам
менеджер,  была найдена убитой  неделю  назад.  Утром  в день ее  смерти она
сделала заказ на  приобретение садовых кресел коммивояжером из данной фирмы.
Возможно ли, спросил Блэк, повидать этого человека?
     Менеджер попросил тысячу извинений, но все три коммивояжера, работающие
у  него,  в  данный  момент  отсутствуют,  причем  нет  никакой  возможности
связаться с ними. Не мог бы мистер Блэк дать ему имя конкретного продавца, с
которым  желает побеседовать? Да,  конечно.  Том  Смит. Менеджер сверился  с
книгой.  Том  Смит  был  еще  совсем  молодым  человеком.  Это  его   первая
коммерческая поездка,  и его не  ожидали  назад,  в Норвуд, раньше чем через
пять дней. Если у мистера Блэка срочные дела и они требуют как можно быстрее
увидеться с продавцом,  менеджер посоветовал бы  тогда посетить дом молодого
человека  вечером четвертого  дня, так  как  он к  этому времени должен  уже
вернуться. Он дал Блэку адрес.
     - Не могли ли вы сказать мне, - спросил  Блэк,  - у этого вашего  юного
коммивояжера случайно не рыжие волосы?
     Менеджер улыбнулся.
     - А, Шерлок Холмс?  - произнес он. - Да, вы правы, у  Тома  Смита копна
огненно- рыжих волос. Вы даже можете погреть о них свои руки.
     Блэк поблагодарил менеджера и  покинул  офис.  Он  стал  размышлять, не
стоит  ли ему подъехать к сэру Джону немедленно или же имеет смысл  подобать
четыре или пять дней, чтобы задать вопросы юному Смиту? Все опять совпадало.
История практически  им была уже понята.  Леди  Фаррен, должно быть,  узнала
своего  сына, и этим все объясняется. Но так ли это?  Ведь слуга принес леди
Фаррен в гостиную стакан молока сразу же после того, как ушел коммивояжер, и
нашел хозяйку совершенно нормальной. Кусочки  совпадали,  но  все еще имелся
один с неровными краями, который отсутствовал. Поэтому Блэк решил подождать.
     На  четвертый  день  вечером  около половины  восьмого он отправился  в
Норвуд,  рассчитывая,  что Смит  вернулся  домой.  Удача  сопутствовала ему.
Владелица  дома,  отпиравшая  дверь,  сообщила,  что мистер Смит  ужинает, и
любезно  пригласила его  войти. Она  провела его  в маленькую  комнату,  где
молодой человек, почти еще мальчик, сидел за столом и ел копченую селедку.
     - Джентльмен хотел бы видеть вас, мистер Смит, - сказала она и сразу же
покинула комнату.
     Смит положил на стол вилку и нож и вытер рот. У него было тонкое,  даже
очень,  лицо,  бледно-голубые, близко посаженные глаза.  Ярко-рыжие  волосы,
словно щетка, торчали на голове в разные стороны. Он был  небольшого роста и
в целом хрупкого телосложения.
     -  В чем дело?  - спросил Смит. Еще  до того  как  Блэк успел  что-либо
произнести, он избрал оборонительную тактику.
     - Меня зовут Блэк, - произнес мягко детектив, - я  из частного сыскного
бюро и хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы не против.
     Том Смит встал из-за стола, глаза его сузились и стали маленькими.
     -  К   чему   вы  клоните?  -   сказал   он.  -  Я  не  сделал   ничего
противозаконного.
     Блэк закурил сигарету и сел.
     -  Я этого не утверждаю, - спокойно заметил  он, - и прибыл сюда не для
того, чтобы заглянуть в вашу книгу заказов, если это то, что вас пугает. Но,
как мне стало известно, вы недавно посетили леди Фаррен, и она  заказала вам
два садовых кресла.
     - Ну и что?
     - Скажите, пожалуйста, что произошло во время вашего разговора с ней.
     Том Смит продолжал с подозрением разглядывать Блэка.
     - Хорошо,  -  наконец  произнес он, - допустим, я  побывал  в  ее доме,
допустим, что  она сделала два заказа. Я их выполню, как только появлюсь  на
фирме,  в этом  не может быть никакого сомнения.  Могу сказать также, что  я
попросил  ее  выписать чек  на  мое имя,  хотя не имел на это  права. Но это
больше никогда не повторится.
     Блэк сразу же  вспомнил о мисс Марш. Вспомнил  он также и о преподобном
Генри Уорнере. Даже о мистере Джонсоне с его самообороной. Почему люди лгут,
когда их спрашивают совершенно о другом?
     -  Я полагаю, будет много проще для вас и для ваших  взаимоотношений  с
фирмой, если вы  мне  скажете всю правду, - сказал Блэк. - Если вы поступите
именно  так,  я  не  буду  докладывать  о  вас  ни   руководству  фирмы,  ни
управляющему приютом "Святого Эдмонда".
     Молодой человек переминался с ноги на ногу: чувствовалось,  что он весь
напряжен.
     -  Вы  пришли  по их  просьбе?  -  поинтересовался  он. - Я должен  был
предвидеть это. Всегда все наваливается именно на меня, все неприятности.  И
так с самого начала. Никогда не было счастливого случая.
     Нотка сожаления и сострадания к самому себе чувствовалась в его голосе.
Он почти  скулил. Младенец, предназначенный спасти мир, думал Блэк,  видимо,
не достиг до сего дня заметного успеха на работе.
     -  Меня не интересует  все ваш  детство, - сказал Блэк,- а только самое
недавнее  прошлое,  в  частности разговор, который  вы имели с леди  Фаррен.
Возможно, вы не знаете этого, но леди мертва.
     Молодой человек кивнул утвердительно.
     - Видел в вечерней газете, - проговорил он,  - это как раз и  заставило
меня совершить проступок. Она не смогла бы уже выдать меня.
     - Какой проступок? - спросил Блэк.
     -  Истратить деньги,  - ответил Том Смит, - и вычеркнуть заказ из  моей
книжки, никому не сказав об этом, и дело с концом.
     Блэк затянулся сигаретой. Внезапно  перед его глазами возникла картина:
много  тентов, автофургонов  и  матрацы, разбросанные  по  полю,  где  хмель
растет, почти в двух шагах от деревенских домов, взрывы смеха и запах пива и
паренек с бегающей глазами и рыжими  волосами, точно такими же, как у Смита,
прячется за грузовиком.
     - Да, - произнес Блэк, - и дело с концом, как вы  сказали. Что  вы  еще
можете сообщить?
     Том   Смит   немного   успокоился.  Детектив   не   собирается   ничего
предпринимать  против него;  если,  конечно,  он  скажет  правду. Ну что  ж,
хорошо.
     - Леди Фаррен была в списке высокопоставленных особ, проживающих в этом
районе, -  начал  Смит,  -  много  денег, как  мне сказали, и наверняка  она
сделает мне заказ. Итак, я позвонил  в дверь, и слуга провел  меня в дом.  Я
предложил леди каталог, и она выбрала два креслам;  я попросил выписать чек.
Она выписала его и протянула мне. Вот, собственно, и все.
     - Подождите минуточку, - произнес Блэк. - Была  ли леди Фаррен добра  и
ласкова с вами? Или как-то по-особому уделяла вам внимание?
     Молодой человек, казалось, был удивлен.
     -  Мне - внимание? -  ответил он. - Нет, с  какой стати? Я был  для нее
никто. Просто парнем, пытающимся продать ей пару садовых кресел.
     - Что она вам говорила? - настаивал Блэк.
     - Она всего лишь просматривала каталог, а я стоял в ожидании. Затем она
отметила карандашом две  позиции,  а я спросил,  выпишет ли  она  мне чек, -
видите ли, я все-  таки пытался получить деньги сам. По ее лицу я понял, что
она  принадлежит  к   категории  людей,  которых   легко  обмануть.   И  она
действительно не моргнув глазом подошла к бюро и выписала чек.
     Он внимательно посмотрел  в глаза Блэка, пытаясь уловить его реакцию, а
затем продолжил:
     - Чек был на двадцать фунтов, по десять за кресло. Я пожелал ей доброго
утра, а она позвонила в колокольчик, чтобы слуга проводил меня. Как только я
оказался на улице, сразу же направился в банк  и получил  по чеку  наличные.
Положив деньги в свой  бумажник, я  еще не  был уверен в том, истрачу их или
нет. Но  когда я прочитал в газете, что леди умерла, я сказал себе: "Ну вот,
теперь денежки мои". Послушайте, вы не  должны осуждать меня. Это был первый
шанс, который мне представился в жизни, чтобы получить хоть самую малость.
     Блэк затушил сигарету.
     - Первый шанс,  и вы использовали его бесчестно, - сказал он. - Вам  не
стыдно за самого себя?
     -  Никто  не  может  быть  осужден,  пока  его не  схватили  за руку, -
проговорил Том Смит.  Неожиданно он  улыбнулся. Улыбка  как-то  осветила это
бледное, остроносое,  как у хорька,  лицо.  Сделала более  глубокими голубые
глаза. Скрытность  куда-то улетучилась,  и  на ее  месте  засияла  странная,
привлекательная чистота  и  невинность. - Я  понимаю теперь,  что уловка  не
сработала,- сказал он. - В следующий раз я попытаюсь действовать иначе.
     - Попытаетесь спасти мир? - спросил Блэк.
     - Да.
     Блэк попрощался  и пожелал Тому  Смиту удачи.  Когда он шел  по улице к
машине, он  чувствовал, что молодой человек вышел  на крыльцо и наблюдает за
ним.

     После полудня следующего дня Блэк направился к дому сэра Джона Фаррена,
чтобы доложить  о результатах своего расследования.  Однако  прежде чем  его
провели  в библиотеку, он попросил слугу переговорить с ним с глазу на глаз.
Они оба вышли в гостиную.
     - Вы провели торговца в  эту комнату  и оставили наедине с леди Фаррен.
Затем примерно пять минут спустя леди Фаррен позвонила, и вы проводили гостя
из дома. Потом вы снова вошли в гостиную со стаканом молока для леди Фаррен.
Я правильно излагаю ход событий?
     - Совершенно верно, сэр, - ответил слуга сэра Джона.
     - Когда вы вошли с молоком, что делала ваша хозяйка?
     - Она стояла,  сэр, примерно  в  том месте, где находитесь сейчас вы, и
просматривала каталог.
     - Она выглядела как обычно?
     - Да, сэр.
     - Что произошло после этого? Я уже спрашивал  вас  об  этом раньше,  но
хочу еще раз удостовериться, прежде чем начать разговор с сэром Джоном.
     Слуга на некоторое время задумался.
     -  Я подал хозяйке молоко  и спросил, будут ли  какие  распоряжения для
шофера. Она  сказала - нет, так  как сам  сэр Джон  повезет ее  после обеда.
Сказала  мне  также,  что  заказала  два  садовых  кресла,  и  показала  их,
отмеченные в  каталоге. Я заметил,  что  они  будут  очень полезны для сада.
После этого она положила каталог на  стол и подошла  к  окну, держа  в руках
стакан.
     - Ничего больше  она не говорила?  Никак не упомянула торговца, который
принес каталог?
     - Нет,  сэр.  Хозяйка  в  отношении  его не сделала  никаких замечаний.
Насколько я помню, это я высказался на его счет. Как раз в тот момент, когда
выходил из  гостиной.  Но я почти уверен, что леди не слышала моих слов.  Во
всяком случае, она ничего не ответила.
     - А что вы сказали?
     - Я сказал...  я просто пошутил. Леди  очень любила юмор. Так я сказал,
что, если этот торговец  придет сюда  снова, я  сразу же узнаю  его по рыжим
волосам.  Этот человек  - самая  настоящая  маленькая  морковка, без  всяких
преувеличений, произнес  я.  Затем  закрыл за собой  дверь  и  направился  в
буфетную.
     - Благодарю вас, - сказал Блэк, - у меня к вам больше нет вопросов.
     Он продолжал  стоять  в гостиной,  глядя задумчиво через окно  в сад. В
комнату вошел сэр Джон.
     - Я ждал вас в библиотеке, - сказал он, - вы уже давно здесь?
     - Всего лишь несколько минут, - ответил Блэк.
     - Ну хорошо. И каков ваш вывод?
     - Тот же самый, что и раньше, сэр Джон.
     - Как это?  Вы имеете в виду, что мы находимся на том же самом месте, с
которого начали расследование? Вы  не можете  назвать  мне  никаких  причин,
никаких мотивов, в силу которых моя жена решила покончить с собой?
     -  Никаких,  сэр.  Я  пришел  к  заключению,  что  версия доктора  была
правильной. Внезапный импульс, вызванный  ее физическим состоянием, заставил
леди  Фаррен пойти в охотничью комнату, взять ваш револьвер  и  выстрелить в
себя. Она была  счастлива, полностью  удовлетворена всем, и, как  вы знаете,
сэр Джон, так же как  и любой  другой, она  прожила безупречную жизнь. У нее
абсолютно не было \emph{никаких мотивов} совершить то, что она сделала.
     - Спасибо Господу, - тихо проговорил сэр Джон.
     До этого момента Блэк никогда не считал себя сентиментальным человеком.
Теперь он не был до конца уверен в этом.



    Дафна Дю Морье.
    Синие линзы

     Перевод Г. Островской.
     OCR: Игорь Корнеев
     Примечание: В тексте использованы форматирующие операторы LaTeX'а:
     \textit{...} - курсив;
     \footnote{...} - сноска;


     Наконец настал день, когда  ей снимут  повязку и  поставят синие линзы.
Мада  Уэст  подняла руку к глазам и коснулась  тонкой шероховатой ткани, под
которой слой за слоем  лежала вата.  Ее  терпенье будет  вознаграждено.  Дни
переходили  в  недели,  и  она  все  лежала  после  операции,  не  испытывая
физических страданий,  но томясь от погружающей все  в неизвестность тьмы  и
безнадежного  чувства, что  действительность, сама жизнь  проходит мимо нее.
Первые дни ее терзала  боль,  но  милосердные лекарства вскоре  смягчили ее,
острота  притупилась,  боль  исчезла, осталась  лишь  огромная  усталость  -
реакция  после шока,  как  ее заверяли.  Что до самой  операции, она  прошла
успешно. На все сто процентов. Перспектива была явно обнадеживающая.
     - Вы будете видеть, - сказал ей хирург, - еще лучше, чем прежде.
     -  Откуда  вы  это знаете? - настаивала  Мада Уэст,  стремясь  укрепить
тонкую ниточку веры.
     - Мы обследовали ваши глаза, когда вы были  под наркозом, - ответил он,
- и  вторично,  когда вам  ввели  обезболивающее средство. Мы  не станем вас
обманывать, миссис Уэст.
     Она выслушивала эти заверения два-три раза на  день, но время шло, и ей
пришлось  запастись  терпеньем: теперь она  упоминала о глазах, пожалуй,  не
чаще, чем  раз в сутки, и то не прямо, а стараясь застать "их" врасплох. "Не
выбрасывайте  розы. Мне хочется на них посмотреть", - просила она, и дневная
сиделка проговаривалась, пойманная в ловушку: "Они завянут до того времени".
Это означало, что до следующей недели повязка снята не будет.
     Определенные   даты   не  упоминались   никогда.   Никто   не  говорил:
"Четырнадцатого числа этого месяца к вам вернется зрение". И она  продолжала
свои уловки, делала вид, что ей все равно и она  согласна ждать.  Даже Джим,
ее  муж, попадал  теперь в разряд "они"  вместе с  персоналом лечебницы; она
больше ничего не рассказывала ему.
     Раньше, давным-давно, она поверяла ему все свои страхи и опасения, и он
разделял  их  с ней.  До  операции.  Тогда,  страшась  боли и  слепоты,  она
цеплялась за него и говорила, мысленно представляя себя беспомощной калекой:
"Что,  если я  навсегда  потеряю  зрение? Что  тогда со мной будет?" И Джим,
тревога  которого была  не менее  жгучей, отвечал: "Что  бы ни случилось, мы
пройдем через это вместе".
     Теперь, сама не  зная почему, разве из-за того, что темнота утончила ее
чувства,  Мада стеснялась обсуждать с  мужем свои глаза.  Прикосновение  его
руки было таким же, как прежде, и поцелуй, и сердечный голос, и, однако, все
эти дни  ожидания в  ней набухало  зернышко страха, что он, как  и  персонал
лечебницы,  был  к  ней слишком добр.  Доброта тех, кому что-то известно, по
отношению к  тем,  от  кого  это  скрывают. Поэтому,  когда  наконец  настал
долгожданный день  и во  время  вечернего  визита хирург сказал:  "Завтра  я
поставлю вам  линзы",  изумление  пересилило  радость.  Мада Уэст  не  могла
промолвить ни слова, и врач вышел,  прежде чем она успела его поблагодарить.
Неужели   это   правда   и  ее  агония  окончилась?   Мада   позволила  себе
один-единственный,  последний  пробный  шар, когда дневная сиделка уходила с
дежурства. "К ним надо будет привыкнуть, да? И сперва будет немного больно?"
- утверждение в форме беспечного вопроса.  Но голос женщины, ухаживавшей  за
ней в течение стольких тягостных дней, ответил: "Вы даже не почувствуете их,
миссис Уэст".
     Ее спокойный, приветливый голос, то,  как  она  перекладывала подушки и
подносила стакан к  вашим  губам,  легкий запах французского папоротникового
мыла,  которое она всегда употребляла, - все это внушало доверие, говорило о
том, что она не лжет.
     - Завтра я вас увижу  своими глазами, -  сказала Мада  Уэст, и сиделка,
залившись веселым смехом, который порой доносился из коридора, ответила:
     - Да, это будет для вас первым ударом.
     Странно, как притупились воспоминания о ее приезде в лечебницу. Врачи и
сестры, принимавшие  ее, превратились в  тени, отведенная ей палата, где она
все еще находилась, - просто деревянный ящик, западня. Даже сам врач, умелый
и  энергичный хирург, рекомендовавший ей во время двух кратких  консультаций
немедленно  лечь на  операцию,  был  теперь  для нее только  голосом,  а  не
реальным лицом. Он  появлялся, отдавал приказания, приказания исполнялись, и
было трудно  представить,  что эта  перелетная  птица -  тот  самый человек,
который  несколько недель  назад попросил  отдать себя  в его руки,  который
сотворил чудо с живой тканью, бывшей ее собственными глазами.
     - Представляю, как вы волнуетесь.
     Это  был  низкий,  мягкий  голос  ночной  сиделки, которая  лучше  всех
остальных  понимала,  что ей, Маде, пришлось  перенести. В  сестре  Брэнд  -
дневной сиделке - все дышало бодростью дня, с ней появлялось солнце,  свежие
цветы,  посетители.  Когда она описывала, какая  сегодня погода, она  словно
творила  ее.  "Ну и пекло", - говорила сестра Брэнд,  распахивая окна, и  ее
подопечная прямо чувствовала, как  от  ее  формы  и  накрахмаленной  шапочки
исходит свежесть, каким-то необъяснимым образом  смягчая хлынувшую в комнату
жару. А не то,  ощущая  легкий холодок, она  слышала  под ровный шум  дождя:
"Садовники-то  будут  рады-радешеньки, а вот  старшая  сестра  останется без
речной прогулки".
     Так  же  и  блюда,  даже  самые  невкусные  вторые  завтраки,  казались
деликатесами, когда она предлагала их. "Кусочек камбалы au beurre\footnote{с
маслом \textit{(франц.)}.}",  - весело потчевала она, разжигая притупившийся
аппетит,  и  приходилось  съедать поданную вареную  рыбу,  начисто  лишенную
вкуса, ведь  иначе вы  вроде  бы подводили сестру Брэнд, рекомендовавшую ее.
"Пончики с  яблоками...  с двумя-то уж вы, конечно, справитесь",  - и во рту
появлялся  вкус  воображаемого  пончика,  хрустящего,  посыпанного  сахарной
пудрой,  когда  в  действительности  он  напоминал кусок  размокшей подошвы.
Бодрость  и  оптимизм  сестры  Брэнд  не давали вам проявлять  недовольство,
жаловаться  было  бы оскорблением, сказать: "Дайте мне полежать спокойно.  Я
ничего не хочу" - значило проявить слабодушие.
     Ночь приносила утешение - появлялась сестра Энсел. Она не ждала  от вас
мужества. Вначале, во время болей, она, и никто другой, давала болеутоляющие
лекарства. Она,  и никто другой,  взбивала  подушки  и  подносила  стакан  к
запекшимся  губам. А когда потянулись недели  ожидания, ее мягкий, спокойный
голос говорил  подбадривающе: "Скоро  это  кончится. Нет  ничего  хуже,  чем
ждать". Ночью,  стоило только прикоснуться к звонку, и сестра  Энсел была  у
постели. "Не