отонный голос:
     - Дайте им уйти.
     - Ты хорошо себя чувствуешь? - спросил Мак.
     - Дайте им уйти, - повторила Ники.
     Мак неторопливо повесил трубку.  Мы  следили,  как  сигналы  постепенно
приобретают свою нормальную частоту.
     - Так что же это доказывает? - поинтересовался я.
     Внезапно Маклин показался мне старым и безмерно усталым, а в его глазах
я различил выражение, которого раньше не замечал: он был обескуражен, сбит с
толку,  не мог поверить  в  происходящее, как  если бы  его мозг, руки, тело
протестовали против зреющей в голове мысли.
     - Может быть, это доказывает,  что вы были правы, - ответил он. - Может
быть,  это доказывает,  что  разум  все  же продолжает  существовать,  когда
физическая жизнь подходит  к концу. В  таком  случае, нам удалось прорваться
туда, по ту сторону смерти.
     Эта  мысль поразила нас настолько, что, онемевшие, мы  застыли.  Первым
оправился Мак. Он подошел к "Харону-3" и уставился в картинку на экране.
     - Темп изменялся, когда девочка говорила, - заметил он.  - Но сама Ники
не  способна вызвать колебания частоты сигнала.  Это была Шестая Сила Кена и
ее умершей близняшки. Ники служит  передатчиком чужой энергии -  она  одна и
никто другой. Вы понимаете?.. - Он прервался  на полуслове, круто повернулся
и  посмотрел мне  в лицо.  В  нем снова поднималось возбуждение.  -  Ники  -
единственная связь. Нужно привезти ее сюда, снова запрограммировать "Харона"
и  спрашивать еще и еще.  Если и вправду мы сможем контролировать сознание и
энергию...
     - Мак, - перебил я его, - неужели вы хотите  убить ребенка или еще хуже
- на всю жизнь упечь ее в сумасшедший дом?
     В отчаянии он снова взглянул на экран.
     - Я  должен  знать, Стив,  - сказал он. - Я должен  это  выяснить. Если
сознание  сохраняется,  после  того  как  погибает  тело,  если  Шестая Сила
торжествует  над  материей, значит не  один-единственный  человек  на  Земле
победил  смерть,  а  все  человечество  от  начала  века.  Тогда  бессмертие
становится реальностью, и смысл жизни людей будет другим навсегда.
     "Да,  - подумал я,  - будет  другим  навсегда.  Сначала религия и наука
будут дружно  идти бок  о  бок. Но иллюзии неизбежно  пройдут. И  ученый,  и
священник поймут, что, обещая человеку вечность по ту сторону существования,
они  сделают хрупкой,  уязвимой  саму  жизнь на  Земле.  Почему  бы  нам  не
уничтожить  тогда  калек, больных и  обездоленных? Да и к  чему влачить  эту
жизнь на планете, если главное где-то там, впереди?.."
     - Мак, - сказал я, - вы слышали, о чем просила девочка? Дайте им уйти.
     Телефон  снова  зазвонил.  Но это был  не  Робби.  Нас  вызывал Янус по
второму  аппарату  из прихожей. Он извинился за беспокойство  и сообщил, что
два джентльмена прибыли в Саксмир из Министерства. Он уже говорил им, что мы
заняты  работой, но  они  настаивают,  утверждают, что  дело  срочное  и  им
необходимо немедленно встретиться с мистером Маклином.
     Я прошел  в  бар.  Там  стояли  два  человека, с одним из которых я уже
встречался в  Лондоне. Мой знакомый  выразил сожаление, что побеспокоил нас.
Оказывается, инженер, который отказался до меня работать в Саксмире, побывал
у  них  в Министерстве  и  признал,  что  опыты, проводимые  здесь Маклином,
представляются ему весьма  сомнительными. Он  предположил,  что Министерство
располагает  не всеми данными об экспериментах  на побережье. Именно поэтому
они хотели бы немедленно встретиться с мистером Маклином.
     - Он  скоро придет, - заверил  я  их.  - А  пока,  если  вас что-нибудь
интересует, я могу ответить на ваши вопросы.
     Они переглянулись. Второй чиновник заговорил:
     - Ваша работа связана с вибрацией. Со взрывным эффектом звуковой волны.
Ведь так вы утверждали в Лондоне?
     -  Да,  это так.  И  мы  добились  некоторых  успехов.  Но  как  я  вас
предупреждал, многое еще следует доработать.
     -  Мы  здесь, -  заявил  он, - чтобы  вы нам  продемонстрировали,  чего
удалось добиться.
     - Сожалею,  - ответил я, - но после моего возвращения из Лондона работы
были  приостановлены.  Мы  потеряли  сотрудника  и  некоторое  время не вели
экспериментов и связанных  с ними исследований. Молодой Кен Райан умер вчера
от лейкемии.
     Они снова обменялись быстрыми взглядами.
     - Мы  слышали,  что он  был нездоров, -  сказал первый  чиновник. - Ваш
предшественник  сообщил  нам  об этом. Более  того, он дал нам  понять,  что
опыты, о которых не было  извещено Министерство,  как-то были связаны  с его
болезнью.
     - Вас ввели в заблуждение, - возразил я. - Опыты не имели ничего общего
с болезнью Райана.  Скоро  вернется доктор. Расспросите  его  о  медицинской
стороне дела.
     -  Нам  необходимо  видеть Маклина,  - настаивал второй  чиновник. -  И
осмотреть электронное оборудование.
     Я возвратился  в аппаратную. Что  бы я ни говорил, теперь чиновники  не
отступят. Маклин стоял у "Харона-2" и возился с пультом управления. Я бросил
взгляд  на расположенный рядом "Харон-3": экран все еще светился,  но сигнал
исчез. Не вымолвив ни слова, я просто глядел на Мака.
     -  Да,  - сказал он.  -  Я разобрал  схему, рассоединил блоки. Силы там
больше нет.
     Внезапное  чувство  облегчения  сменилось состраданием. Состраданием  к
человеку,  чей многомесячный,  может  быть, многолетний труд  пропал в  одно
мгновение, был уничтожен собственными руками.
     - Это не конец, - успокоил меня Маклин, когда мы встретились взглядами.
-  Это  только начало. Пройдена первая часть пути. "Харон-3"  нам больше  не
нужен, и обо всем, что здесь случилось, будем знать  лишь  мы трое  -  Робби
тоже  разделит наше знание.  Мы стояли на пороге открытия, в которое ни один
человек никогда бы не поверил. Но только на пороге. Ведь, быть может, оба мы
ошибались,  и все,  что нам  говорил ребенок вчера  вечером и  снова сегодня
утром,  было чудовищным  заблуждением его спящего разума.  Я этого  не знаю,
просто не знаю. Но Ники просила освободить Кена и Пенни, и я разобрал схему.
Они теперь свободны и ушли от нас. Куда?  Каково их предназначение? Об  этом
мы никогда не узнаем. Но даю слово  - и это касается не только вас, Стив, но
и Робби, если он захочет присоединиться к нам, - я готов работать всю жизнь,
чтобы выяснить это.
     Я  напомнил ему,  что  в баре  ожидают чиновники из Министерства, но он
только пожал плечами:
     - Я скажу  им, что  все наши эксперименты провалились, и мы сворачиваем
работу. Впредь,  Стив, нам  предстоит надеяться только на себя.  Странно, но
сегодня  я чувствую себя гораздо  ближе к Кену, чем когда бы  то ни было. Не
только к нему -  ко всем, кто ушел до нас, - он замолчал и отвернулся.  -  С
девочкой все будет в порядке, - он снова заговорил. - Идите к ней и пришлите
мне Робби. А я займусь этими ищейками из Министерства.
     Я выскользнул через заднюю дверь и пошел напрямик по болоту к домику на
побережье. За мной выскочил Цербер. Сегодня он не метался, не был беспокоен,
как накануне. Он носился опрометью, то и дело поглядывая, иду ли я за ним.
     Все чувства, казалось, угасли  во  мне: я не сожалел о  случившемся, не
думал   о  будущем.  Мак  сам   порвал   единственную   цепь   доказательств
существования  того невероятного, к чему мы  только  приблизились. Несколько
коротких часов с вечера до рассвета мы мечтали обнаружить ответ на вопрос  о
смысле смерти - о чем  лишь грезит каждый ученый. Мы  овладели энергией, она
подарила нам озарение и перед нами замаячили призраки неоткрытых миров.
     Но теперь...  теперь я сомневался.  Быть может,  наши  чувства обманули
нас, и мы были сбиты  с толку видом страдающего, напутанного полунормального
ребенка? Ответа мы не найдем, и никто другой нам не даст ответа.
     Болото расступилось по сторонам, и я выбрался на  поросший  кустарником
холм и  пошел к домику Янусов. Бежавшая впереди собака залаяла. Справа вдали
на  кромке обрыва  вырисовывались силуэты  американских  курсантов,  которые
вновь упражнялись с  горном. Хриплые  диссонирующие звуки разрывали воздух -
на этот раз они разучивали побудку.
     Я  увидел, как  из  дома Янусов вышли  Робби  и Ники. Девочка бросилась
навстречу собаке,  но,  услышав звуки горна, застыла и подняла руки к  небу.
Темп  сигнала участился и,  изогнувшись, пританцовывая и  смеясь, Ники стала
раскачиваться ему в такт, подбежала к краю обрыва - руки над головой, а у ее
ног  скакал  лающий пес. Курсанты смотрели на нее и тоже смеялись. И в целом
мире  не осталось ничего, кроме смеха ребенка, собачьего лая и пронзительных
сигналов горна.



    Дафна Дю Морье.
    Самоубийство без всяких причин

     Перевод Е. Елшина.
     OCR: Игорь Корнеев
     Примечание: В тексте использованы форматирующие операторы LaTeX'а:
     \emph{...} - выделение текста;

     Было  около половины  двенадцатого утра,  когда Мэри Фаррен  прошла,  в
охотничью  комнату,  где  хранилось  оружие,  взяла пистолет своего  мужа  и
зарядила  его. После  этого она поднесла его  к виску  и нажала на спусковой
крючок.
     Слуга  ее  мужа,  сэра  Джона  Фаррена, слышал  резкий  звук  выстрела,
находясь в буфетной. Он знал, что сэр Джон отсутствовал и  обещал быть  дома
только к ленчу, посему ни у кого никаких дел в оружейной комнате  в этот час
не должно было оказаться.  Слуга очень удивился и поспешил выяснить,  в  чем
дело, а когда вошел в комнату, увидел леди Фаррен, лежащую на полу в  лужице
собственной крови. Она была мертва.
     Охваченный   ужасом,   он   срочно    вызвал    экономку,    и    после
непродолжительного  разговора  они  решили,  что  сначала  должны  позвонить
семейному  доктору, затем  в  полицию и уже после  этого  самому сэру Джону,
который был на заседании совета директоров.
     Доктор  и  полицейские  прибыли  почти  одновременно,  с  интервалом  в
несколько  минут,  и  слуга  рассказал им,  как все  произошло,  практически
повторив  то, что он уже говорил им по телефону: с леди случилось несчастье,
она лежит на  полу в охотничьей комнате с простреленной головой. Похоже, что
она уже мертва.
     Телефонный разговор, требовавший срочного возвращения домой сэра Джона,
был  построен  иначе. В  нем  просто  спрашивалось,  не мог ли  бы  сэр Джон
приехать  тотчас же  домой,  так  как  с леди  произошел несчастный  случай.
Поэтому,  когда сэр  Джон  прибыл  домой,  ужасающую новость ему сообщил уже
доктор. Для доктора это была мучительная, причиняющая боль обязанность. Ведь
он знал Джона Фаррена многие годы: оба они с леди Фаррен были его пациентами
и  одновременно  друзьями. Доктор никогда в жизни  не  встречал другой более
счастливой  и  любящей  пары,  с  нетерпением  ожидавшей  появления  на свет
первенца. Это должно было случиться весной.
     Как полагал доктор, все обстояло прекрасно,  состояние Мэри Фаррен было
хорошим,  она с  радостью  готовилась к  тому, чтобы стать  матерью, поэтому
никаких осложнений не предвиделось.
     В  этих  условиях самоубийство леди Фаррен  просто  не  имело  никакого
смысла. А то, что это  было  самоубийство, не  вызывало ни  у кого сомнений.
Корявым почерком на листке блокнота, найденном на столе в оружейной комнате,
Мэри Фаррен нацарапала фразу из трех слов: "Прости меня, дорогой".
     Пистолет, как это было всегда, лежал незаряженным в  дальнем углу ящика
стола.  Для  всех было очевидным,  что  Мэри  Фаррен целенаправленно  вынула
пистолет, зарядила его  и затем  застрелилась. Полиция,  со  своей  стороны,
согласилась  с  выводом  доктора   о  том,  что  рана   была   нанесена   ею
собственноручно. Своеобразное  облегчение доставила мысль о том, что, скорее
всего, она умерла мгновенно.
     Сэр  Джон Фаррен выглядел совершенно убитым.  В  течение того получаса,
что  он  обменивался  словами  с доктором  и  полицией, он постарел на целых
двадцать лет.
     - Почему все-таки она сделала это? - повторял он периодически, находясь
в состоянии  душевной агонии. - Мы  были так счастливы.  Мы искренне  любили
друг  друга. И ребенок вот-вот должен был родиться. У  нее не  было  никаких
мотивов для этого поступка, абсолютно никаких.
     Ни у доктора, ни у полицейских на это не было ответа.
     Обычные  для подобного  случая формальности,  включая  следствие,  были
закончены довольно быстро. Вывод проведенного дознания был легко предсказуем
и не вызывал сомнения: самоубийство  без каких-либо свидетельств в отношении
состояния разума умершей.
     Сэр Джон Фаррен снова и снова консультировался с врачами, но ни один из
них не мог прийти к какому-то определенному заключению.
     - Да, это вполне возможно, - говорил  один из специалистов, - женщины в
ее положении могут  временно доходить  до сумасшествия, но вы  бы  наверняка
заметили признаки наступления такого  состояния.  Вы говорите, что она  была
совершенно  нормальной  накануне вечером,  нормальной  утром  за  завтраком.
Насколько вам это известно, у нее никогда не было каких-либо мрачных мыслей.
     - Да,  абсолютно ничего подобного, - произнес сэр Джон. - Мы завтракали
вместе, как это бывает обычно, составили план на  вторую половину дня. После
моего возвращения с заседания совета директоров мы должны были проехаться на
машине. Она была весела и вполне счастлива.
     Бодрое состояние духа леди  Фаррен было также  подтверждено  прислугой.
Горничная, заходившая в ее спальню в половине одиннадцатого, застала хозяйку
рассматривавшей пеленки, которые прислали накануне в почтовой посылке.  Леди
Фаррен, довольная рисунками и  работой в целом, показала их служанке и затем
сообщила, что возьмет  обе, и розовую  и  голубую  - на  всякий случай:  для
мальчика и для девочки.
     В одиннадцать пришел коммивояжер фирмы, изготавливающей садовую мебель.
Леди  приняла  его, выбрала из каталога два больших кресла. Слуга сэра Джона
также знал об этом,  так как леди Фаррен показывала  ему каталог после того,
как коммивояжер покинул дом.
     Слуга  же зашел  в спальню,  чтобы  выяснить у  нее, не будет  ли каких
распоряжений  для шофера, на что леди Фаррен ответила:  "Нет, я не собираюсь
выходить из дома до обеда, поскольку сэр Джон сам повезет меня на прогулку".
     Слуга вышел  из  комнаты, оставив  свою  хозяйку  пить молоко.  Он  был
последним, кто видел леди Фаррен живой.
     - Таким образом  получается, - проговорил  сэр Джон, - что в промежуток
между  этим  моментом,  который  имел  место  приблизительно  в  одиннадцать
двадцать,  и  одиннадцатью  тридцатью, когда  она выстрелила  в  себя,  Мэри
потеряла  рассудок. Но  это просто нонсенс. Здесь что-то  не так. Должно  же
быть что-то, какая-то причина. Я  найду ее, я не успокоюсь, пока  не добьюсь
этого.
     Доктор  попытался сделать все возможное,  чтобы отговорить его,  но все
старания  оказались  тщетными. Сам же  доктор был убежден  в  том,  что Мэри
Фаррен  не смогла противостоять  внезапному шторму, пронесшемуся в ее мозгу,
что явилось следствием ее физического  состояния, и, не отдавая себе отчета,
она покончила с собой. Пусть это будет так. Пусть эта версия сохраняется.  И
только время поможет Джону  Фаррену пережить  и забыть  этот мрачный  эпизод
своей жизни.
     Однако Джон Фаррен вовсе не старался забыть эту непонятную трагедию. Он
направился в  частное детективное агентство и переговорил с  одним человеком
по имени Блэк,  которого рекомендовало руководство фирмы как  заслуживающего
доверия и умеющего держать язык за зубами. Сэр Джон поведал ему всю историю.
Блэк был  ловкий и хитрый  шотландец. Он не говорил много, он только слушал.
Его собственное  мнение  состояло  в  том, что версия доктора  -  правильна;
внезапный   шторм  в  мозгу,  вызванный  беременностью,  был   мотивом   для
самоубийства.  Тем не менее, будучи человеком,  добросовестно относящимся  к
своим  обязанностям,  он  направился  в  загородный  дом  сэра Джона,  чтобы
провести опрос прислуги.
     Он   задавал  много  вопросов,   которые  не  задавала  даже   полиция;
доверительно   переговорил   с   доктором;   проверил   и   просмотрел   всю
корреспонденцию, пришедшую на имя леди Фаррен в течение последних нескольких
недель;  расследовал  все  ее  телефонные разговоры и  встречи с  близкими и
друзьями. И тем не менее не нашел ответа, который  бы соответствовал запросу
его клиента.
     Одно очевидное подозрение, которое возникло в его практическом уме - не
ждала  ли  леди  Фаррен ребенка  от  любовника,  -  также  не подтвердилось.
Проверка,   даже   двойная   проверка   этой  версии  показала   ее   полную
невозможность. Муж и жена были преданны друг другу и, кроме того, фактически
не  расставались  в  течение  последних  трех  лет,  то  есть с  момента  их
бракосочетания.  Слуги  в один  голос  говорили  о  сильной привязанности  и
глубоком уважении супругов. Не существовало проблем и финансовых.
     Проницательному  и  хитрому  Блэку не  удалось проследить и  выявить ни
одной малейшей  неверности и со стороны сэра Джона. Слуги, друзья,  соседи -
все  подчеркивали его высокие моральные качества. Отсюда следовало, что жена
не  могла застрелиться из-за  какой-либо промашки  с его  стороны, о которой
вдруг стало известно.
     Можно  считать,  что  Блэк  временно  потерпел неудачу. Но  он,  говоря
военным языком, не был разбит окончательно. Он считал, что, взявшись однажды
за какое-либо  дело,  нужно довести  его  до конца.  И хотя в данном  случае
проблема представлялась крепким орешком,  ему было больно смотреть на агонию
морального духа сэра Джона.
     - Знаете, сэр, - обратился Блэк к Джону Фаррену, - в  случаях, подобных
нашему, мы часто пользуемся приемом, когда прослеживается  вся  личная жизнь
интересующего  нас человека, начиная буквально со  дня его рождения. Если не
идти так глубоко, а ограничиться  только  анализом недавнего прошлого - это,
как  правило, к успеху не приводит.  Я, с  вашего разрешения, обшарил каждый
дюйм стола вашей супруги, исследовал все ее бумаги  и корреспонденцию, но не
нашел  ничего  такого,  что бы дало  мне хоть  малейший  намек  на  характер
беспокойства,  возникшего  в  ее разуме  и  приведшего  к  несчастью,  если,
конечно,   что-то   подобное  вообще  имело  место.  Вы  говорили  мне,  что
встретились с леди Фаррен  -  мисс  Марш,  таково  ее девичье имя - во время
поездки в  Швейцарию. Она жила  со своей  больной теткой, мисс  Верой  Марш,
которая воспитала ее, поскольку родители девочки рано умерли.
     - Да, это так, - ответил сэр Джон.
     - Они жили  в Сиерре,  а также  в  Лозанне, и вы познакомились с обеими
мисс Марш в  доме общей подруги в Сиерре.  У вас завязалась дружба с младшей
мисс Марш, а к концу вашего отпуска вы уже были от нее без ума, так же как и
она полюбила вас, и вы попросили ее быть вашей женой.
     - Да.
     -  У  старшей  мисс Марш не было  возражений; на самом деле  она была в
восторге. Между вами была достигнута договоренность, что вы  будете выделять
ей  сумму на содержание, достаточную для нее самой, а также ее  компаньонки,
которая бы  заняла  место племянницы в  уходе  за  престарелой.  Через  пару
месяцев или около этого вы венчались в Лозанне.
     - То, что вы говорите, все точно.
     - А не возникал ли вопрос о том, чтобы тетка переехала и жила бы с вами
в Англии?
     -  Нет, - ответил сэр Джон. - Что  касается Мэри, она была согласна  на
переезд тетки,  поскольку сильно привязана к ней. Но старая Пети отказалась.
Она  жила в Швейцарии так долго, что опасалась неблагоприятного  воздействия
на нее или британского климата, или продуктов. Между прочим, с момента нашей
свадьбы мы уже дважды навещали тетку.
     Блэк  поинтересовался у  сэра Джона, не получап ли он письма  от  тетки
после  происшедшей  трагедии.   Да,  конечно,  он  сразу   же  написал   ей.
Одновременно она прочитала сообщение в газете. Тетка буквально была в  шоке.
Она не  могла найти ни  единой причины, объясняющей решение Мэри покончить с
собой. Полное радости письмо, написанное ею  не