усти!"
     Разговор за ужином не  клеился, и мы еле вымучивали темы.  Мак вспомнил
свои  студенческие дни в Кембридже, а Робби  рассказал, как он последний раз
играл  за  команду  Гая\footnote{\emph{Гай} (сокращенно)  - больница  Гая  в
Лондоне. Основана в 1721 г. книготорговцем Т. Гаем.}  в  регби. Я,  кажется,
вовсе  молчал. Вечером я заскочил к Кену пожелать спокойной ночи, но мальчик
уже спал. Янус дежурил у его кровати. В своей комнате я попытался читать, но
не мог сосредоточиться. На море сгустился туман, и на маяке каждые несколько
минут бухал колокол, будто в мире не осталось никаких других звуков.
     Следующим утром Мак заглянул ко мне без четверти восемь.
     -  Кену хуже, - сообщил он. -  Робби собирается попробовать переливание
крови, Янус будет ассистировать: ведь в прошлом он фельдшер.
     - А мне что делать? - спросил я.
     -  Помогите подготовить  к работе  "Харон-1" и "Харон-3". Если Кену  не
станет лучше, может быть,  я приму решение  начать первую  фазу эксперимента
"Стикс". Я уже предупредил миссис Я., что может понадобиться девочка.
     Одеваясь, я убеждал себя, что наступает  важный  момент, к  которому мы
готовились два с половиной месяца. Но на душе от этого легче не становилось.
Я наскоро проглотил кофе и  поспешил в  аппаратную. Дверь в лабораторию была
закрыта - там переливали Кену кровь. Мы с Маком занялись машинами, проверили
каждую  систему,  чтобы  не  было  срыва, когда  придется  с ними  работать.
Программы, магнитные записи, микрофоны  -  все  было  в  порядке. Оставалось
только ждать, что скажет Робби. Он появился около половины первого.
     - Небольшое улучшение, - бросил он.
     Кена  перенесли  в его комнату.  Янус оставался с ним, а мы отправились
что-нибудь перекусить. На этот раз мы не искали тем для разговора: в этом не
было необходимости - все были озабочены предстоящей работой. После  утренних
занятий с компьютером  я  почувствовал  себя увереннее и принял  приглашение
Мака сыграть после обеда  в пинг-понг. Еще вчера я бы пришел в ужас, если бы
кто-нибудь мне сказал, что в такой ситуации я буду способен махать ракеткой,
но сегодня я  воспринял это как должное. Выглянув из окна между партиями,  я
заметил во дворе Нику, прогуливающуюся с миссис Янус. Девочка показалась мне
необычайно странной и совершенно потерянной: она собирала щепки и  камешки и
складывала  их в  старую  кукольную  коляску,  которую толкала  перед собой.
Девочка находилась здесь с десяти утра.
     В половине четвертого появился  Робби. По его  лицу я сразу  понял, что
новости  у  него  плохие.  Он покачал головой, когда Мак предложил  еще одно
переливание крови:
     - Только потеряем время.
     - Он в сознании? - спросил Мак.
     - Почти, - отозвался Робби. - Я приведу его в сознание, когда вы будете
готовы.
     Мы с  Маком  вернулись  в аппаратную.  На  второй  стадии  эксперимента
операционный  стол предполагалось  перенести сюда и  установить  между тремя
"Харонами",  подключив к  кислородной установке,  расположенной  неподалеку.
Микрофоны были изготовлены  к работе. Тренируясь, мы проделывали это десятки
раз, но сегодня на две минуты побили свой лучший рекорд.
     - Отлично! - одобрил Мак.
     Мне пришло в голову, что он ждал  этого часа месяцы,  может быть, годы.
Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через  четыре
минуты появились  Робби и  Янус с  Кеном на каталке. Они переложили  его  на
стол, и я  с  трудом узнал  мальчика:  его  глаза,  всегда  такие  лучистые,
казались совершенно мертвыми  на осунувшемся  лице. Он, видимо, не  понимал,
что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и
соединил их проводами с "Хароном-3". Потом он склонился над юношей.
     - Все в порядке, - сказал он.  -  Ты в лаборатории.  Сейчас мы  сделаем
несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.
     Кен  поднял на него глаза и  улыбнулся.  Мы понимали, что это последний
проблеск его сознания, - он говорил нам "прощайте". Мак подал мне сигнал,  и
я  включил  "Харон-1".  Голос  машины  был  чистым  и  правильным: "Вызывает
``Харон''... Вызывает  ``Харон''..." Кен закрыл глаза: он был под  гипнозом.
Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я  пустил программу - она значилась
под индексом "X" и отличалась от всех других.
     - Как ты себя чувствуешь, Кен?
     Даже  через микрофон, установленный  у  самых губ,  слова мальчика были
едва различимы:
     - Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.
     - Где ты, Кен?
     - Я в аппаратной.  Робби  выключил отопление. Теперь  я понимаю, что вы
задумали. Вы  хотите  заморозить меня,  как тушу  в лавке  мясника.  Скажите
Робби,  чтобы он включил отопление, -  последовала долгая  пауза, но наконец
Кен заговорил снова: - Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто
смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие... Скажите
Робби, пусть включит отопление.
     Мак внес коррективы  в  работу  компьютера, и машина долго работала, не
произнося ни  слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал  электронный
голос.
     - Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?
     Он  долго  не отвечал. Потом к моему  испугу, хотя я и должен был этого
ожидать, - захныкал:
     - Мне плохо. Мне не хочется играть.
     Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную
дочь,  снова прикрыв  дверь  за собой. Мак  тут  же  включил на  "Хароне" ее
позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она
села на стул и закрыла глаза.
     - Ники, скажи Кену, что ты здесь.
     Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.
     - Кен болен, - сказала она. - Он плачет. Он не хочет играть.
     Голос "Харона" безжалостно настаивал:
     - Поговори с Кеном, Ники.
     - Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.
     Голос  Кена,  усиленный  микрофоном,  едва  раздавался  в динамиках. Он
неразборчиво выговаривал слова:
     Добрый Иисус, ты меня прости,
     В свой чертог меня, несчастного, впусти.
     Я буду очень рад
     Увидеть твой цветущий сад...
     Мы  замолчали.  Ни  Кен,  ни Ники не  произносили ни  слова. Я застыл у
пульта управления, готовый по  кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг
девочка забила ногами по полу:
     - Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!
     Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:
     - Он в коме.
     Мак подал мне знак снова включить "Харон-1".
     - Иди за Кеном, Ники, - раздался голос.
     Девочка не хотела.
     - Там темно, - на ее  глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле,
стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. -  Я  не  хочу туда.  Он
слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.
     Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.
     - Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.
     Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена,
а шеф перешел к "Харону-3". Засветился экран монитора.
     - Беру управление на себя, - кивнул мне Маклин.
     Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.
     -  Оставайся  с Кеном,  - вновь прозвучала команда.  -  Рассказывай обо
всем, что там происходит.
     Я  надеялся, что Мак  знает, что делает. А  если в кому впадет ребенок?
Сможет ли  он вернуть девочку к  жизни? Ссутулившись,  она сидела,  такая же
неподвижная,  как и  Кен, и, казалось, такая  же  безжизненная.  Робби велел
укутать  ее  одеялом и  следить  за пульсом:  удары  сердца были слабые,  но
ровные. Прошел час, но ничего не  случилось. Только мерцал экран, на котором
постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками.
Ребенок молчал.
     Долго,  очень  долго  мы  ждали,  прежде  чем,  шевельнувшись,  девочка
изогнулась на стуле, сложив руки  на груди и подтянув к себе  колени. Голова
свесилась  на грудь. Я  гадал, уж  не молится  ли она по-детски,  как Кен. И
вдруг  меня осенило:  это  же была  поза  плода перед  родами. Всякие  черты
исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.
     - Начинается, - процедил Робби.
     Мак  поманил  меня к  пульту,  а  Робби, склонившись над  Кеном, сжимал
пальцами  его  запястье.  Сигналы  на  экране  стали   прерывистыми  и  едва
различимыми.  Внезапно они вспыхнули  с новой  силой, и  в  тот же миг Робби
произнес:
     - Все. Он умер.
     Синусоида  сигнала  оставалась  неизменной. Мак  отсоединил  датчики  и
вернулся к экрану: монитор показывал ровные всполохи, точно биение пульса.
     - Получилось! - воскликнул Мак. - Боже мой, получилось!
     Мы втроем стояли у экрана и наблюдали сигнал. Его характер нисколько не
менялся, и, казалось, в уверенном движении линий билась сама жизнь.
     Не  знаю, сколько  времени мы  простояли у машины: несколько минут  или
часов. Но вдруг Робби повернулся и спросил:
     - А что с ребенком?
     Мы  совсем  забыли о  Ники,  забыли  и  о  застывшем безжизненном теле,
которое только что было Кеном.  Девочка  лежала в необычной скрюченной позе,
склонив голову к коленям.  Я направился к  пульту "Харона-1", чтобы включить
электронный голос, но Мак сделал мне знак оставаться на месте.
     - Прежде чем мы ее разбудим, попробуем задать ей несколько вопросов.
     Он  подал сигнал очень слабо, чтобы сразу не  разбудить  ребенка. Голос
тут же повторил последнюю команду:
     - Оставайся с Кеном. Рассказывай нам обо всем.
     Сначала  ответа не  было.  Потом  странным неуклюжим движением  девочка
распрямилась, ее руки свесились точно плети. Она начала раскачиваться взад и
вперед, будто следуя ритму синусоиды на экране. Наконец она заговорила, и ее
голос был пронзительным и высоким.
     -  Он просит, чтобы вы  его отпустили, вот что  он хочет. Дайте уйти...
Дайте уйти... Дайте  уйти... -  не переставая качаться, она  стала судорожно
хватать воздух ртом, забила руками.
     - Мак, буди ее, - потребовал Робби.
     Ритм  сигнала   на  экране  изменился,  стал  быстрее.  Девочка  начала
задыхаться. Не дожидаясь команды Мака, я включил голос машины:
     - Говорит "Харон". Говорит "Харон". Просыпайся, Ники.
     Девочка  задрожала, краска сошла  с ее лица, дыхание  стало нормальным.
Она  открыла глаза  и оглядела нас,  как всегда безразлично, потом принялась
ковырять в носу.
     - Хочу в туалет, - сказала она угрюмо.
     Робби вывел ее из комнаты. Частота сигнала, сбившаяся в то время, когда
Ники кричала, снова стала размеренной.
     - Почему сигнал изменяет ритм? - спросил я.
     -  Если бы вы не запаниковали и не  разбудили Ники,  мы,  может быть, и
узнали бы это, - голос Мака был грубым, совсем необычным.
     - Мак, - возразил я, - ребенок мог задохнуться.
     - Нет, не думаю,  - ответил он и посмотрел на меня. -  Вы заметили,  ее
движения  как  бы  передавали  потрясение   при  родах?  Вы  полагаете,  она
задыхалась? Нет,  это больше было похоже на попытку первого вздоха  ребенка,
борющегося за жизнь. Кен в коме шел от  этого мира назад - обратным путем, и
до последнего момента Ники была с ним.
     Я уже понял, что под гипнозом человек способен на многое, но сейчас его
слова меня не убедили:
     - Мак, но  Ники  закричала уже  после  того, как Кен скончался,  - ведь
тогда на  экране  "Харона-3" появился новый сигнал.  В этот миг Кен  был уже
мертв  и  не  мог в своем  подсознании  никуда идти, даже,  как вы говорите,
обратно к точке собственного рождения.
     Маклин задумался и долго молчал.
     -  Я просто ничего не  могу понять,  -  наконец ответил он. - Нам  надо
снова усыпить девочку.
     - Нет, - запротестовал Робби,  как раз входивший в аппаратную, - хватит
с ребенка. Я отослал ее домой и велел миссис Янус уложить девочку в постель.
     Я  впервые ощутил  властные нотки в его голосе. Врач  огляделся, бросил
взгляд на экран, потом на неподвижное тело на столе:
     - А не хватит ли с нас со всех? По-моему, достаточно. Мак,  вы доказали
свою теорию, и я выпью с вами за это, но только завтра, а не сегодня.
     Он был на пределе, как и  мы - ведь целый день мы почти  ничего не ели.
Вернулся Янус  и  принялся готовить ужин. Он  выслушал  наш рассказ о смерти
Кена,  как обычно  спокойно, и  сообщил,  что  Ники заснула,  как  только ее
уложили в кровать.
     Что  ж...  работа  была закончена. Напряжение дня давало себя знать,  я
почувствовал, что совершенно вымотался, сознание оцепенело.  Я мечтал только
об одном - лечь и уснуть, как Ники.
     Но я  не  сразу  потащился  в  спальню.  Нечто,  что было  сильнее моей
болезненной  усталости,  заставило меня  заглянуть  в  аппаратную.  Там  все
оставалось по-  прежнему:  тело Кена лежало на  столе, а  на экране монитора
светилась ровная  синусоида  сигнала. Я постоял  минуту, потом склонился над
пультом  и  перемотал  пленку,  чтобы  снова услышать  голос  ребенка. Перед
глазами возникла ее раскачивающаяся голова, руки, бившие по воздуху, будто в
порыве вырваться на свободу. Я включил магнитофон.
     - Он просит,  чтобы  вы его отпустили, - говорил пронзительный голос. -
Вот  что  он  хочет. Дайте  уйти...  Дайте  уйти...  Дайте уйти...  - пленка
зарегистрировала судорожный  вздох  и  снова: - Дайте уйти...  Дайте уйти...
Дайте уйти...
     Слова не имели смысла, и я выключил  магнитофон. Ведь сигнал был только
энергией, которую нам удалось уловить в момент  смерти Кена. Кто  же в таком
случае  передавал  нам  через девочку  эту просьбу? Кто  же хотел, чтобы  мы
освободили Кена? Если только... Я поднял глаза. В дверях стоял Мак и смотрел
на меня. Рядом была собака.
     - Цербер очень  беспокоен.  Он все время мечется по комнате  и не  дает
уснуть.
     - Мак, я снова прослушал запись. Здесь что-то не так.
     Маклин подошел ко мне и встал рядом.
     - Не так? Что  вы имеете  в виду? Посмотрите на экран: запись не влияет
на сигнал - он постоянный. Эксперимент удался на сто процентов, мы добились,
чего хотели. Энергия - там.
     - Знаю, что она там, - ответил я. - Но все ли это?
     Я  снова  включил  магнитофон, и  мы вместе слушали судорожное  дыхание
ребенка и чье-то требование:
     - Дайте уйти... Дайте уйти...
     - Мак, - начал  я,  - когда  Ники это выкрикивала,  Кен был  уже мертв.
Между ними не могло быть никакого контакта.
     - Ну и...
     - Девочка  никак не  могла ощутить себя Кеном. А ведь она  от его имени
требовала: "Дайте уйти!" Только если...
     - Что если?
     - Если не  случилось невероятное... То, чего никак не должно  быть. Все
становится  на свои  места,  если  то,  что  мы  видим  на экране,  является
сущностью самого Кена.
     Изможденный  Мак  вытаращился  на меня, не веря в то, что  услышал.  Мы
снова  взглянули  на   дисплей  и  по  мере   того,  как   осознавали  смысл
пульсирующего на экране сигнала, в нас нарастал беспредельный ужас.
     - Мак, что же нам теперь делать? - спросил я.

     Миссис Янус позвонила утром и сообщила, что Ники проснулась  среди ночи
и  повела себя очень странно.  Она раскачивалась,  бросалась взад  и вперед.
Мать  попыталась  успокоить  девочку,  старалась уговорить ее  лечь,  но  не
смогла.  Нет, никакой температуры  у нее не было, и  сейчас ее не лихорадит.
Только эти странные движения... Ники не прикоснулась к завтраку  и совсем не
разговаривает. Может быть, Мак пошлет сигнал, и это поможет ей?
     На  звонок  жены  ответил  Янус. Мы были  в столовой,  когда он  пришел
передать нам  их  разговор.  Робби вскочил,  побежал к телефону, но  тут  же
вернулся.
     - Это я виноват! - закричал он. - Я виноват в том, что произошло вчера.
Я не должен был этого разрешать.
     -  Вы знали,  чем мы рискуем, - ответил Мак.  - Мы все с самого  начала
знали, каков тут риск. Вы же сами уверяли меня, что опыт не принесет ребенку
вреда.
     - Я ошибался,  -  в  отчаянии  признался  врач. - О, нет, не по  поводу
эксперимента. Бог  свидетель, вы добились чего хотели. И бедняге Кену это не
повредило. Но я не должен был втягивать в это дело ребенка.
     - Без нее мы бы ничего не добились, - ответил Мак.
     Робби  выскочил из комнаты, и мы услышали, как он заводит машину. Мак и
я прошли в аппаратную. Оказывается, здесь до нас побывали Робби и Янус: тело
Кена  исчезло  со стола. Мы  демонтировали оборудование и привели комнату  в
обычный   порядок.  Остался   включенным  только  "Харон-3"  с  его   блоком
накопления.  Со  вчерашнего вечера он  работал всю  ночь, отмечая  на экране
размеренные взлеты  и  падения сигнала. Я  поймал себя на  том, что украдкой
поглядываю на дисплей, неосознанно надеясь, что сигнал пропадет.
     Зазвонил телефон, и я поднял трубку. Говорил Робби:
     - Мне кажется, надо забрать ребенка, - сразу же начал он.  - Это похоже
на ступор.  Сделается девочка буйной или нет, все равно миссис  Я. с ней  не
справится. Спросите Мака, можно ли мне отвезти ее  в  психиатрическую палату
Гая.
     Я объяснил положение Маку и передал трубку.
     - Послушайте, Робби, -  сказал он, - я  хочу рискнуть  усыпить Ники еще
раз. Может быть, это поможет, а может, и нет.
     Начался спор. По отчаянной мимике Мака я понял, что Робби не сдается и,
конечно,  он был прав. Уже вчерашний эксперимент мог  необратимо повлиять на
сознание ребенка. Но я не мог представить себе, как Робби объяснит состояние
девочки, если повезет ее в больницу.
     Мак махнул мне рукой, требуя сменить его у телефона.
     - Скажите Робби, чтобы не отключался, - бросил он.
     Я  был  подчиненным  Мака  и  не  мог  остановить  его.  Он  подошел  к
передатчику  "Харона-2" и включил  питание - машина  послала  сигнал. Я взял
трубку,  передал  Робби,  что хотел  от  него Мак, и  остался ждать. Потом я
услышал, как Робби кричал  миссис Янус:  "Что у  вас  там происходит?"  -  и
различил звук падающей  на  другом конце линии телефонной трубки.  Несколько
мгновений я слышал лишь отдаленные голоса, но наконец разобрал мольбы миссис
Янус:
     - Ну, пожалуйста, дайте попробовать, - упрашивала она Робби.
     Мак  повернулся к "Харону-1" и что-то подрегулировал. Затем он приказал
мне поднести телефон как можно ближе к нему и потянулся за трубкой.
     - Это ты, Ники?
     Я стоял рядом и ловил шелест из трубки.
     - Да, Мак, - голос девочки казался смущенным, даже напуганным.
     - Скажи, Ники, что с тобой?
     Девочка захныкала:
     - Я не знаю. Где-то тикают часы. Мне это не нравится.
     - Где эти часы, Ники?
     Она не отвечала,  и  Мак повторил вопрос. Я слышал, как возражал Робби.
Должно быть, он стоял где-то рядом у телефона.
     - Они везде, - наконец ответила  Ники. -  Они у меня в голове. Пенни их
тоже не любит.
     Пенни? Кто такая Пенни? И тут я вспомнил - это ее близняшка, ее умершая
сестра.
     - А почему Пенни не любит эти часы?
     Робби был  прав -  все это становилось  невыносимым. Мы не  должны были
подвергать ребенка  такому испытанию. Я покачал головой,  но Мак, не обращая
внимания, снова задал вопрос. Я услышал, как Ники заплакала.
     - Пенни... Кен... - рыдала она, - Пенни... Кен...
     Мак  тотчас же  включил  "Харона-2". Программа воспроизводила вчерашнюю
последовательность команд.
     - Оставайся  с  Кеном.  Рассказывай обо  всем,  что  там  происходит, -
требовала машина.
     Девочка  пронзительно  закричала  и,  наверное,  упала,  потому  что  я
расслышал  возгласы  Робби  и миссис Янус и  грохот  падающего аппарата.  Мы
взглянули на экран: ритм  сигнала участился,  стал судорожным. На  том конце
провода Робби перехватил телефонную трубку:
     - Мак, вы убьете ее, - взмолился он. - Ради Бога...
     - Что с ней? - перебил его Мак.
     - То же, что и вчера. Качается взад и вперед. Задыхается. Подождите.
     Он снова  бросил трубку, и Мак повернулся к пульту управления. Всполохи
на экране стали ровнее. После долгой паузы Робби заговорил:
     - Девочка хочет вам что-то сказать.
     Последовало молчание.  И  наконец мы  услышали детский  невыразительный
мон