жно гульнуть и  в  шикарных ночных клубах  Уэст-Энда, но там за  это
надо платить бешеные деньги.
     Но  я-то ехал  теперь в автобусе, Бог  весть  куда,  а рядом сидела моя
девушка -  я называл  ее  "моя  девушка", будто давно  за ней  ухаживал,  и,
честное слово, у меня не было денег даже, чтобы отвести  ее домой. И я начал
ерзать, просто на нервной почве, и ощупывать карманы в надежде,  что повезет
и там  завалялось полкроны, а  то  и десятишиллинговая бумажка,  о которой я
совсем  позабыл. Наверное, я ее разбудил, потому что она вдруг дернула  меня
за ухо и сказала:
     - Не раскачивай лодку.
     Ну, скажу вам...  Меня  просто за душу взяло. И не знаю почему. Прежде,
чем дернуть, она чуть-чуть  подержалась за мое ухо,  будто  щупала кожу и ей
это  было приятно, а потом лениво потянула. Знаете,  как обычно ведут себя с
детьми. А сказала-то так, будто мы сто лет знакомы и возвращаемся с пикника:
"Не раскачивай лодку". Дружески так, по-приятельски, но даже лучше.
     -  Послушай,  - сказал я. - Мне ужасно  неудобно, но я сделал чертовски
глупую штуку. Я купил билеты до конечной, просто потому,  что мне захотелось
побыть рядом с  тобой.  Но когда мы туда приедем, нас выгонят  из  автобуса.
Обратно невесть сколько миль, а в кармане у меня всего шесть шиллингов.
     - А у тебя что, ног нет? - сказала она.
     - Что ты хочешь сказать? Почему ног нет?
     - Ноги для того, чтобы ходить. Во всяком случае, мои, - ответила она.
     Тогда я понял, что все это ерунда, и  что она не сердится, и что  у нас
получится  отличный вечерок. Я сразу  приободрился и  слегка  сжал ей плечи,
просто,  чтобы показать, что  мне  нравится, что  она  такая молодчага, ведь
большинство девчонок на ее месте меня бы на куски разорвали. И я сказал:
     - Вроде никакого кладбища мы пока не проезжали. Это что-нибудь значит?
     - А, будут другие, - ответила она. - Мне все равно.
     Я не  знал, как  это  понимать.  Я-то думал,  что  она  хочет  сойти  у
какого-то кладбища, потому  что  это ближайшая  остановка к ее дому. Знаете,
как   просят  подвезти  до  магазина   "Вулвортс",  если   живут  где-нибудь
поблизости. Я немного над этим поразмышлял, а потом спросил:
     - Что ты хочешь сказать, что будут другие? Ведь кладбища не встречаются
на каждом шагу по всему автобусному маршруту?
     - Я говорила вообще, - пробормотала  она. - Сделай милость, помолчи. Ты
мне больше нравишься, когда молчишь.
     Она  это сказала так,  что сразу было видно, что она  и не думает  меня
обижать. Я понял,  что она подразумевала.  Приятно  разговаривать  с  такими
людьми,  как мистер и миссис  Томпсон за ужином, и  рассказывать, как прошел
день, и  один  из нас прочитает  что-нибудь  из  газеты,  а  другой  скажет:
"Подумайте только!", - и так  оно идет, пока один  не зевнет и кто-нибудь не
скажет: "Пора на боковую". Или приятно потолковать  с  таким малым, как  мой
хозяин. Во время утреннего перерыва, за  бадейкой чая. Или часа в три, когда
нет работы.  "Скажу тебе,  эти  ребята  в правительстве  заваривают кашу  не
лучше, чем прежние, а  потом нас перебьют, потому что кто-нибудь приедет  за
бензином".  И  со  своей  старухой  я  люблю  покалякать,  когда прихожу  ее
навестить. Правду сказать, это бывает не часто. И она  вспоминает, как когда
я  был мальчонкой, шлепала  меня,  бывало,  по заднице,  а я  сижу  себе  за
кухонным столом, как когда-то, а старуха печет коржики и дает  мне цукатину,
говоря: "Ты всегда был охотником до цукатов".  Вот это  я называю  разговор,
беседа.
     Но с моей девушкой  я так говорить не хотел. Я просто хотел по-прежнему
обнимать ее за плечи, зарывшись подбородком в ее  волосы. И  она именно  это
имела в виду, когда сказала, что ей больше нравится, когда я молчу. Мне тоже
так больше нравилось.
     Что меня еще  немного беспокоило, так это: можно ли будет ее поцеловать
здесь, в автобусе,  пока он еще  не  доехал до конечной  остановки и  нас не
выгнали. Я хочу  сказать,  что обнимать  девушку  за  плечи -  это  одно,  а
поцеловать  ее - совсем  другое дело. Ведь,  как  правило,  требуется время,
чтобы к  этому подойти. Впереди у вас обычно длинный вечер. Сначала вы идете
в  кино или  на  концерт,  потом зайдете  куда-нибудь перекусить и выпить. К
этому  времени  вы  уже пообвыкнетесь,  и  вполне  нормально в конце  вечера
немного пообниматься и поцеловаться,  как девчонка того и ждет. Но,  сказать
по правде, я  не большой мастак целоваться. Когда еще жил до армии дома, там
по  соседству была одна  девчонка. Ничего себе, мне она нравилась. Но беда в
том, что  зубы у нее  выдавались вперед, и даже  если целоваться с закрытыми
глазами, то все равно будешь знать, с кем целуешься. И ничего  с этим нельзя
было поделать.  Вот такая старушка Дорис, совсем рядом жила. Правда,  другие
намного хуже. Те, которые  хватают  вас  и чуть  ли не съедают. Когда носишь
форму, от  них  прям-таки отбою  нет. И такие они нетерпеливые, и вас  всего
взъерошут, и  кажется, что они просто не дождутся, когда  парень  сам к  ним
приступится. И не боюсь признаться, меня  от них воротило.  Можно сказать, я
ими брезговал. Не знаю, может, я от рождения такой щепетильный.
     Но тогда, в тот вечер, в  автобусе все было по-другому. Не  знаю я, что
было в той девчонке - эти сонные глаза, медные волосы или то, что  ей было и
безразлично, рядом я  или нет,  и в то же время приятно. Никогда  я такой не
встречал. Поэтому я сказал себе: "Ну что, рискнуть или подождать?"
     По тому, как  ехал шофер,  как кондуктор желал спокойной ночи выходящим
пассажирам, я  понимал, что  скоро конечная.  Сердце у  меня  начало  сильно
биться,  а шея под  воротничком вспотела. Вот дурак,  говорил  я  себе, ведь
только поцеловать,  не убьет же она тебя, а тогда... Было похоже на то,  как
ныряешь в воду с вышки. "Ну, давай", - решился я. Потом нагнулся, взял ее за
подбородок, повернул и поцеловал, как следует, по-настоящему.
     Что  вам  сказать? Будь  во мне  поэтическая  жилка,  я бы  назвал  это
откровением. Но я не поэт. И  скажу только, что она ответила мне на поцелуй,
и он был очень долгим, и это совсем не было похоже на Дорис.
     Потом автобус, дернувшись, остановился, и кондуктор нараспев прокричал:
"На выход, пожалуйста". Честное слово, я готов был свернуть ему шею.
     Она стукнула меня ногой по щиколотке.
     -  Вставай,  двигайся, - пробормотала  она,  и я, спотыкаясь,  встал со
своего места и загрохотал вниз по ступенькам, а она спускалась за мной.
     И вот мы стоим посреди дороги. Начался дождь, не сильный, но такой, что
вы  его  уже  чувствуете и вам хочется поднять  воротник плаща.  Мы стояли в
конце  какой-то  большой  и  широкой улицы. С двух  сторон  были расположены
пустые  неосвещенные  магазины и выглядело все это и впрямь как конец света.
Левее  виднелся  холм,  а у его подножия расположилось  кладбище. Можно было
разглядеть ограды и белые могильные камни. И оно поднималось вверх по склону
чуть ли не на полмили и занимало, видать, большую площадь.
     - Проклятие! - сказал я. - Ты что, этого места дожидалась?
     -  Не  исключено, -  ответила она, глядя  куда-то  через плечо, а потом
вдруг взяла меня за руку. - Может, сначала выпьем кофе?
     Сначала?.. Интересно, что она имеет в виду: длинную дорогу до дома  или
сам дом?  Ладно, не все ли равно. После одиннадцати уже неважно.  Я и сам не
откажусь от  чашки кофе с сандвичем. На другой  стороне улицы  была какая-то
забегаловка, которая еще не закрылась.
     Мы подошли. Шофер автобуса тоже был там, и кондуктор, и  тот  парень из
ВВС,  который  сидел  впереди  нас  в  автобусе.  Они заказали  себе  чай  и
бутерброды. Мы сделали то же самое, только вместо  чая кофе.  Обычно в таких
местах  сандвичи  очень аппетитные. Я это сразу заметил, совершенно свежие с
отменными ломтями ветчины, вложенными между толстыми кусками белого хлеба. И
кофе прямо с пылу - с  жару, полные чашки, и на вкус хорош. И я подумал, что
шести шиллингов хватит.
     Я  заметил,  что  моя девушка поглядывает  на  этого  летчика  в форме.
Задумчиво так, будто когда-то его встречала. Да и он тоже смотрит на нее. Но
я не думал его винить в этом.  Сам я не имел ничего  против. Когда  выходишь
куда-нибудь  с  девушкой,  на  которую  заглядываются   другие  парни,  даже
чувствуешь что-то вроде гордости. А уж мою  девушку нельзя было не заметить.
Только не ее.
     Потом  она   повернулась  к   нему   спиной,  умышленно   так  сделала,
облокотилась о  стойку и начала  потихоньку потягивать горячий кофе. Я стоял
рядом  и тоже пил. Мы ничуть  не задирали нос или что-нибудь в этом роде. Мы
вели себя приветливо и вежливо, всем пожелали доброго вечера, но любой сразу
сказал  бы, что мы  вместе, моя девушка и я, что мы отдельно  от всех. И мне
это было по душе. Смешно, но внутри  у меня что-то  перевернулось,  какое-то
чувство  защищенности  появилось.  Они-то ведь  вполне могли  принять нас за
женатую пару, возвращающуюся домой.
     Они  зубоскалили,  эти трое,  да  еще  малый, который резал сандвичи  и
разливал чай. Но мы к ним не присоединились.
     - А тебе в такой форме надо бы поостеречься,  - говорил кондуктор парню
из ВВС. -  А то ведь недолго и  кончить, как те другие. К тому же поздновато
разгуливать в одиночку.
     Все  они рассмеялись.  Я  не  совсем понял, но,  по-видимому, это  была
шутка.
     - Я слишком долго был настороже,  - ответил летчик, - и  уж сразу почую
опасность.
     - Не удивлюсь, если остальные тоже  так говорили, -  заметил шофер, - а
мы знаем, что из этого вышло.  Дрожь  берет. Вот  что мне хотелось бы знать,
почему это выбирают ребят из ВВС?
     - Просто у нас  такой цвет формы,  -  ответил летчик. -  Даже в темноте
заметно.
     И они  продолжали  потешаться в том же  духе. Я закурил, но моя девушка
отказалась.
     - Во  всем,  что творится с женщинами, виновата  эта  война,  -  сказал
парень  за  стойкой,  вытирая чашку и вешая  ее  на крючок  позади  себя.  -
По-моему,  многие просто  спятили.  Уже не  видят  разницы  между хорошим  и
дурным.
     - Не-е-е, беда не в  этом, - возразил кондуктор,  - всему виной  спорт.
Развивает не  только мускулы, а и то, что не следовало бы развивать.  Возьми
для  примера  моих младших.  Девчонка  запросто может поколотить  мальчишку.
Хулиганка какая-то. Тут задумаешься.
     - Это так, - согласился шофер. - Это называют равноправием полов, да? А
виновато избирательное право. Нечего им было давать избирательные права.
     -   Скажешь  тоже!  -  вмешался  летчик.  -  Можно  подумать,  бабы  от
избирательного  права рехнулись. Да они внутри всегда такими  были.  Вот где
знают, как с ними обращаться, так это на Востоке. Держат их взаперти,  и все
дела. Вот тебе и ответ. Никаких неприятностей.
     -  Представляю, что устроит  моя старуха, если я  попытаюсь посадить ее
под замок, - сказал шофер, и все опять покатились от смеха.
     Моя девушка потянула меня  за рукав. Я посмотрел и увидел, что она  уже
закончила пить кофе и кивает головой в сторону улицы.
     - Хочешь домой? - спросил я.
     Глупо.  Но мне почему-то хотелось, чтобы эти ребята поверили, будто  мы
идем домой. Она не  ответила.  Просто зашагала  вперед,  руки  в карманах. Я
пожелал  всем  спокойной ночи и пошел вслед за  ней. Но успел-таки заметить,
как из-за своей чашки с чаем уставился на нее этот малый из военно-воздушных
сил.
     Она   шла  вдоль   улицы.  Все  еще  моросил  дождь,  навевая  какую-то
безнадежность и заставляя думать о том, как уютно сидеть  дома у камина. Она
перешла  улицу,  остановилась  у  ограды  кладбища,  взглянула  на   меня  и
улыбнулась.
     - И что? - спросил я.
     - Могильные камни бывают плоские, - ответила она. - Иногда.
     - Ну и что из этого? - спросил я, смутившись.
     - На них можно лежать, - ответила она и пошла дальше, внимательно глядя
на ограду. Потом остановилась у места, где один прут  был отогнут в сторону,
а соседний выломан, обернулась ко мне и опять улыбнулась.
     - Всегда  так,  -  сказала  она. - Если  поискать подольше, обязательно
найдешь щель.
     И она проскользнула через эту щель так же быстро, как нож сквозь масло.
Ну, скажу, я был поражен.
     - Слушай, подожди, - крикнул я. - Я ведь покрупнее тебя буду.
     Но она  уже  ушла  и  мелькала  где-то  впереди  среди  могил. Пыхтя  и
отдуваясь, я  протиснулся  через  щель и оглянулся.  И  провались я на  этом
месте,  но девушка лежала на длинной и плоской могильной плите, подложив под
голову руки и закрыв глаза.
     Признаюсь,  я  ведь  ничего  такого  от нее  и не ждал.  Я хотел только
проводить ее домой  и все. Назначить  свидание на  следующий вечер. Конечно,
из-за того, что мы  так поздно встретились. Мы могли бы постоять у ее дома и
поболтать.  Ей  незачем было  бы  уходить сразу  домой.  Но лежать здесь, на
могильном камне! Это было как- то непонятно.
     Я присел и взял ее за руку.
     - Ты промокнешь, - заметил я, просто не зная, что сказать еще.
     - Я к этому привыкла, - ответила она.
     Широко  раскрыв глаза,  она  смотрела  на  меня. Неподалеку за  оградой
торчал уличный фонарь, так что  нельзя сказать, что было совсем темно,  да и
ночь, несмотря на дождь, была не такой, когда  говорят, хоть глаз  выколи, а
просто  скорее  угрюмой. Как бы мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее о
ее глазах. Но мне эти любезности никогда не давались. Знаете, как светятся в
темноте люминисцентные часы? У меня  у самого такие есть. Когда просыпаешься
ночью, то  чувствуешь, будто рядом друг. Вот у  моей  девушки глаза лучились
так же. Только  они еще были и красивы. И больше они не были похожи на глаза
разнежившегося котенка. Они были любящие и нежные, и печальные одновременно.
     - Привыкла лежать под дождем? - переспросил я.
     -  Приучили к этому, -  ответила она.  -  В приютах во время  войны нас
называли "уличные дети".
     - Ты не эвакуировалась? - спросил я.
     - Нет, это не для меня, -  сказала девушка. -  Никогда  не  могла нигде
ужиться. Всегда возвращалась назад.
     - Родители живы?
     - Нет. Оба погибли, когда разбомбили наш дом, - в тоне, которым она это
произнесла, не было ничего трагического. Все совершенно обыденно.
     - Не повезло, - сказал я.
     Она  ничего не ответила. И так  я сидел там, держа  ее за руку и думал,
как бы отвести ее домой.
     - Ты давно работаешь в этом кинотеатре? - спросил я.
     -  Недели три, - ответила она. - Я долго нигде не задерживаюсь. Скоро и
отсюда уйду.
     - Почему?
     - Так, неугомонность.
     Вдруг она протянула руки и обхватила меня за шею. Не подумайте, сделала
она это очень нежно.
     - У тебя хорошее и доброе лицо. Мне оно нравится, - сказала она.
     Это было  странно. От того,  как  она это  сказала, я сделался каким-то
чокнутым  и придурковатым. И следа не осталось от того  возбуждения, которое
охватило меня  в автобусе. И я подумал, может, наконец, это то самое, может,
я нашел девушку, которую искал. Не просто так, на вечер, а навсегда.
     - У тебя есть парень? - спросил я.
     - Нет.
     - Я хочу сказать, постоянный?
     - Нет, никогда не было.
     Забавно,  что  мы  вели такие разговоры на кладбище,  и она лежала, как
изваяние, на старом могильном камне.
     - У меня тоже нет девушки, - сказал я. - Никогда этим не интересовался,
как  другие  ребята. Наверное,  у  меня какой-то сдвиг.  А потом очень занят
работой. Я  в гараже работаю,  механик,  знаешь, ремонт и все прочее. Хорошо
платят.  Я  и  старухе своей  могу  давать и  даже немного  скопил.  У  меня
отдельная берлога. Хозяева  - приятные люди. Мистер  и миссис Томпсон. И мой
хозяин в гараже тоже отменный парень. Я никогда не чувствовал себя одиноким.
И сейчас не одинок. Но с тех пор, как увидел тебя, у меня не идет из головы,
что теперь все у меня будет по- другому.
     Она не перебивала, и казалось, я просто думаю вслух.
     - Очень хорошо и приятно возвращаться домой к Томпсонам, - продолжал я.
- И добрее их трудно  отыскать людей. И жратва там хорошая, а после ужина мы
болтаем или  слушаем приемник. Но знаешь,  я  хочу, чтобы  теперь  все стало
иначе.  Я хочу подходить  к  кинотеатру к  концу  программы  и забирать тебя
оттуда. А ты будешь стоять в  дверях и поджидать, когда все уйдут из зала, а
потом подмигнешь  мне, давая понять, что сейчас сбегаешь переодеться и чтобы
я тебя подождал. А потом выйдешь на улицу, как сегодня, но теперь ты пойдешь
не одна,  а возьмешь  меня под руку. А  если ты  захочешь снять пальто, то я
понесу  его, или какой  сверток,  или что у  тебя  там  будет.  И мы с тобой
отправимся поужинать в Корнер-Хаус или куда еще, поблизости. У нас там будет
свой столик,  а  официантки и все другие будут  уже  нас знать  и приберегут
что-нибудь вкусненькое.
     Я  так  ясно  мог  представить себе эту  картину.  Столик  с  табличкой
"Заказан".  Кивающие  нам официантки:  "Возьмите  сегодня  яйца  под  соусом
``карри''". И мы пробираемся, чтобы взять свои подносы. И моя девушка делает
вид, что не знакома со мной, а я посмеиваюсь про себя.
     -  Понимаешь,  что  я хочу? - спросил  я. - Не просто  быть друзьями, а
больше.
     Не знаю, слышала она или нет.  Она лежала, глядя на меня, и нежно так и
странно касалась то моего уха, то подбородка. Вроде ей было меня жаль.
     -  Мне хотелось бы покупать тебе  разные вещи, - продолжал я.  - Иногда
цветы. Очень  приятно видеть девушку с цветком  на  платье. Так это выглядит
свежо  и опрятно. Ну,  а по таким  случаям, как дни  рождения,  Рождество  и
прочее, я покупал бы то, что ты приглядишь на  витрине и тебе понравится, но
сама-то ты  побоишься  зайти  спросить  цену.  Скажем,  брошку или  браслет,
что-нибудь  красивое.  А я бы пошел туда один  и купил. Пусть бы это  стоило
недельного жалованья, мне плевать.
     И я представил, какое у нее будет выражение  лица, когда  она развернет
пакет.  И она  бы надела на себя то, что я  купил. И мы бы пошли куда-нибудь
вместе. И она  была бы одета чуть наряднее. Нет,  ничего кричащего,  но так,
чтобы обращали внимание. Знаете, такое модное.
     - Вряд ли сейчас  стоит говорить  о женитьбе, -  сказал я. - В наши дни
все  так  ненадежно. Парню  это  все равно, но девушкам нет.  Ютиться в двух
комнатенках, и очереди, и продовольственные карточки, и прочее. Девушки, как
и мы,  хотят быть  свободными, работать,  а  не  быть связанными по рукам  и
ногам. А насчет того, что они стали другими, не то, что в прежние времена, и
что в этом виновата война, и то, как с ними обращаются на Востоке  - видел я
это. Я думаю, что эти ребята просто шутили. Все они большие умники в ВВС. Но
мне кажется, что так говорить глупо.
     Она вдруг  опустила  руки и закрыла  глаза.  Могильная плита  была  уже
совершенно  мокрой. Я начал за нее беспокоиться. Правда, на ней был плащ, но
на ногах лишь тонкие чулки и легкие туфли.
     - А ты разве не летчик? - спросила она.
     Странно. Голос ее стал каким-то неприятным. Резким и совсем другим. Как
будто она была чем-то взволнована, даже напугана.
     - Только не я. Весь  положенный срок отслужил в инженерных войсках. Вот
там нормальные  ребята. Никакого  бахвальства,  никаких  глупостей.  С  ними
всегда полный порядок.
     - Я рада, - отозвалась она. - Ты хороший и добрый. Я рада.
     Интересно, может, она встречалась с каким-нибудь малым  из ВВС, и он ее
обидел? Знавал я некоторых из них, это все был  народ грубый. И я  вспомнил,
как  она  смотрела на  парня, который пил чай  там,  в  забегаловке.  Как-то
задумчиво. Будто что-то припоминала. Я, конечно, не ожидал, что она  никогда
ни с кем не гуляла.  Уж во всяком случае, не с  ее внешностью. Да она и сама
сказала,  что  моталась  по  приютам без  родителей. Но  мне  неприятно было
думать, что кто-то мог ее обидеть.
     - А в чем дело? - спросил я. - Что ВВС-ники тебе сделали?
     - Они разбомбили мой дом.
     - Ну, это немцы. Не наши ребята.
     - Все равно. О