поесть, но оказалось, что это
не так-то просто. Он побаивался, и его движения были неумелыми  и неловкими.
Выдержав  минуту-другую,  мать отошла на несколько шагов  и, как  и  прошлой
ночью, улеглась прямо в снег рядом со своим сыном, а Бен опять примостился у
нее под боком. Остальные еще  топтались  вокруг, но  Бен сразу закрыл глаза,
уткнулся уже по привычке головой в ее плечо и зарылся рукой в ее волосы, так
что он даже не видел, легли  наконец  остальные или  нет. Да ему  это было и
неважно - важно было только чувствовать себя в тепле и безопасности и знать,
что его пожалеет и приласкает та, кого он любит.
     Их разбудили грозные крики.  Все вскочили. Ничего не понимая спросонья,
Бен  тер руками глаза. В небе  висела круглая  луна.  А  по снежной равнине,
приближаясь  к  ним,  бежала толпа  людей,  и  среди  них  он  узнал  своего
собственного отца. Люди страшно кричали и размахивали на бегу дубинками.
     На  этот раз обошлось без сражения.  Первым обратился в бегство  вожак.
Вслед  за ним кинулись  наутек  мамаши, и дети,  и  даже старая  бабка.  Они
галопом  скакали прочь под луной по заледенелому снегу, они предали, бросили
его - все, даже та, которую он выбрал в матери, красавица гнедая кобыла, все
его  братья, благородные  и гордые, -  все,  все...  И тогда Бен закричал им
вслед так, что от крика все  готово было разорваться у него внутри, закричал
так, как еще никогда не кричал.
     - Нет!.. Нет!.. Нет!.. -  закричал он, в первый и последний раз в своей
жизни сумев произнести слово, и упал лицом в колючий снег.



    Дафна Дю Морье.
    Маленький фотограф

     Перевод В. Салье.
     OCR: Игорь Корнеев
     Примечание: В тексте использованы форматирующие операторы LaTeX'а:
     \textit{...} – курсив;
     \footnote{...} – сноска;
     \emph{...} – выделение; и другие...

     Маркиза сидела в своем кресле на  балконе отеля. На ней был один капот,
а  ее  блестящие  золотистые  волосы,  только   что  уложенные  и  заколотые
шпильками, перехвачены  широкой  бирюзовой лентой того же тона, что и глаза.
Возле кресла стоял маленький столик, а на нем  три  флакончика  с лаком  для
ногтей, разных оттенков. Из каждой  бутылочки она нанесла тонкий слой на три
пальца и  теперь, вытянув  руку,  изучала  полученный  эффект. Нет,  лак  на
большом пальце слишком яркий, слишком красный,  он придает ее тонкой смуглой
руке неспокойный, несколько возбужденный  вид, словно на  нее упала капелька
крови из свежей раны.
     Лак  на  указательном  пальце был  розовый,  резкого  оттенка, он  тоже
казался  ей  неверным, не соответствующим  ее  нынешнему настроению. Это был
красивый сочный розовый  цвет,  уместный в гостиной или в бальном  зале,  на
приеме, когда стоишь, медленно обмахиваясь  веером из страусовых  перьев,  а
вдали раздаются звуки скрипок.
     Средний  палец  покрывала  тончайшая  шелковистая пленка, цвет  которой
трудно  было определить. Не малиновый и не  алый, а  какой-то более  тонкий,
мягкий оттенок. В нем виделся блеск пиона, который еще не совсем распустился
навстречу  утреннему солнцу,  он еще в бутоне и покрыт  капельками  утренней
росы.  Прохладный  и  тугой,  он  глядит на  пышную зелень  лужайки с высоты
бордюра  на  террасе и  раскроет  свои  нежные  лепестки  только под  лучами
полуденного солнца.
     Да, этот  оттенок  -  именно то, что нужно.  Она взяла кусочек  ваты  и
стерла  неподходящий  лак с  двух  ногтей,  а  затем  обмакнула  кисточку  в
выбранный     флакон    и    быстрыми,    уверенными     мазками,     словно
художник-профессионал, стала наносить лак на ногти.
     Закончив, она устало откинулась на спинку кресла, помахивая перед собой
руками,  чтобы высох  лак, -  странные  жесты,  напоминающие движения жрицы.
Потом наклонилась,  рассматривая ногти на ногах,  видные  сквозь сандалии, и
решила,  что  вот сейчас, через минуту,  она их тоже покрасит; смуглые руки,
смуглые ноги, спокойные и незаметные, вдруг наполнятся жизнью.
     Но сначала  нужно отдохнуть, перевести дух.  Слишком жарко,  не хочется
отрывать спину от уютного кресла и наклоняться вперед, словно мусульманин на
молитве,  ради  того,  чтобы  покрасить  ногти на ногах.  Времени  для этого
сколько  угодно.  В  сущности  говоря,  у  нее  впереди  целый  день,  целый
томительный длинный день, так похожий на все остальные.
     Она закрыла глаза.
     Отдаленные звуки гостиничной жизни доносились до нее как бы сквозь сон;
звуки были приглушенные, приятные, ибо она была частью  этой жизни и в то же
время  свободна,  не связана неумолимыми требованиями  домашнего уклада.  На
верхнем балконе кто-то с шумом отодвинул стул. Внизу, на террасе,  официанты
устанавливали яркие полосатые зонтики над  маленькими столиками,  готовясь к
обеду. Было  слышно, как в  зале  ресторана отдает  распоряжения ma\^{\i}tre
d'h\^otel\footnote{Метрдотель  \textit{(франц.)}.}. В  соседнем номере femme
de    chambre\footnote{Горничная    \textit{(франц.)}.}   убирала   комнаты.
Передвигали   мебель,   скрипнула   кровать.    Этажом    выше    valet   de
chambre\footnote{Камердинер  \textit{(франц.)}.}   сметал  метелкой  пыль  с
широких перил балкона.  Слышались их приглушенные голоса, иногда недовольное
ворчанье. Потом они  ушли.  Наступила тишина. Ничего,  кроме ленивого плеска
волн, ласкающих  горячий песок; а где-то вдали, достаточно далеко, чтобы это
не мешало, смех и голоса играющих детей, в том числе и ее собственных.
     Внизу на  террасе кто-то из гостей  заказал кофе. Дым  от его сигареты,
поднимаясь вверх, долетел до ее балкона. Маркиза вздохнула, и  ее прелестные
руки упали, словно две лилии, по обе стороны шезлонга. Вот он, покой, полное
умиротворение.  Если бы можно было  удержать  этот миг  еще хотя бы на  один
час... Однако что-то говорило ей, что,  когда минует этот час, к  ней  снова
вернется демон неудовлетворенности и скуки,  будет  терзать ее даже  теперь,
когда она наконец свободна, отдыхает от домашней рутины.
     На  балкон залетел шмель, покружился возле  бутылочки с лаком и, сев на
распущенный  цветок,  принесенный  кем-то из  детей, заполз внутрь. Когда он
оказался  внутри  цветка, жужжанье  прекратилось.  Маркиза  открыла глаза  и
увидела,  что  опьяненное  запахом  насекомое  заползает все  глубже  внутрь
цветка. Потом шмель снова взмыл в воздух и полетел своей дорогой. Очарованье
было нарушено. Маркиза подобрала с пола письмо, которое получила от Эдуарда,
своего мужа.
     "...Итак, моя драгоценная,  как выяснилось, я не сумею  к Вам приехать.
Дома слишком много дел, которые я не могу никому доверить. Конечно, я сделаю
все возможное, чтобы  забрать  Вас отсюда  в конце концов. А пока купайтесь,
отдыхайте и старайтесь не скучать. Я уверен, что морской воздух принесет Вам
большую    пользу.    Вчера    я    ездил   навестить    maman\footnote{Мать
\textit{(франц.)}.}  и  Мадлен,  и у  меня  такое  впечатление,  что  старый
кюре..."
     Крохотная   морщинка,   единственный   предательский  знак,   портивший
прелестное гладкое  лицо маркизы, обозначилась возле уголка ее губ. Опять та
же  история.  Вечно у  него дела. Именье, леса, арендаторы,  коммерсанты,  с
которыми   он   должен  встречаться,  неожиданные  поездки,  которые   никак
невозможно  отложить. Вот и получается, что  у Эдуарда, ее мужа, несмотря на
всю его любовь, никогда не остается времени для жены.
     Еще до свадьбы ее предупредили,  как  все это  будет.  "C'est un  homme
tr\`es   s\'erieux,   Monsieur  le  Marquis,   vous   comprenez"\footnote{Вы
понимаете, Господин  Маркиз - человек весьма серьезный  \textit{(франц.)}.}.
Как мало ее это смущало,  как  охотно она согласилась - ведь  что может быть
лучше,  чем  маркиз,  да еще к тому  же серьезный  человек? Что  может  быть
прекраснее, чем это шато и огромные поместья? Или дом в  Париже и целый штат
покорных,    почтительных    слуг,   которые    называют   ее    Madame   le
Marquise\footnote{Госпожа  Маркиза  \textit{(франц.)}.}?  Сказочный  мир для
такой девушки, как  она,  выросшей в  Лионе,  дочери вечно  занятого врача и
больной матери. Если бы не  появился вдруг маркиз, она бы вышла  за молодого
доктора,  помощника своего  отца,  и была бы обречена на такую же монотонную
жизнь в Лионе.
     Романтический брак, ничего  не скажешь. Конечно же, его родня отнеслась
поначалу к этому  событию неодобрительно. Однако  Господин  Маркиз,  человек
немолодой и s\'erieux\footnote{Серьезный \textit{(франц.)}.}  - ему было уже
за сорок,  -  знал, чего хочет. А она была красавица, так что  и  рассуждать
было  не  о  чем. Они  поженились.  У  них родились  две  дочери.  Они  были
счастливы. И все-таки иногда...
     Маркиза поднялась с кресла и, пройдя в спальню, села перед  зеркалом  и
вынула шпильки из волос. Даже  это усилие ее  утомило. Она сбросила капот  и
осталась  безо  всего. Иногда  она ловила себя на мысли, что  жалеет об этой
однообразной  жизни  в  Лионе.  Вспоминала,  как  они смеялись  и  шутили  с
подругами, как  хихикали  тайком, когда случайный прохожий на улице бросал в
их сторону взгляд, вспоминала, как  писали записочки и шептались в  спальне,
когда подруги приходили в гости пить чай.
     А  теперь она -  Госпожа Маркиза,  и ей  не  с кем  ни  посмеяться,  ни
поговорить  по  душам. Все ее  окружение составляют скучные немолодые  люди,
накрепко  привязанные  к прошлой,  давно  прожитой жизни, которая никогда не
меняется. Эти  бесконечные визиты  в  их  шато родственников  Эдуарда. Мать,
сестры,  братья, их жены.  Зимой в Париже - то же самое.  Ни  одного  нового
лица, никогда  не появится  незнакомый человек.  Раз только  было интересно,
когда   пришел,  кажется  к  обеду,  кто-то  из  деловых  знакомых  Эдуарда.
Пораженный ее красотой, когда она вошла в гостиную, он бросил на нее дерзкий
восхищенный взгляд и, поклонившись, поцеловал ей руку.
     Глядя на него во время обеда,  она  рисовала в своем воображении тайные
встречи  с этим  человеком, как  она едет в  такси к нему,  в  его квартиру,
входит в тесный, темный ascenseur\footnote{Лифт  \textit{(франц.)}.}, звонит
и попадает  в  чужую, незнакомую комнату. Однако  по окончании  обеда  гость
откланялся  и  отправился по  своим  делам.  Потом,  после  его  ухода,  она
вспомнила, что он далеко  не красавец,  что  даже  зубы  у  него  не свои, а
вставные. Но этот восхищенный взгляд, мгновенно отведенный, - вот чего ей не
хватало.
     Сейчас она  причесывалась, сидя  перед зеркалом.  Сделав  пробор сбоку,
внимательно смотрела, как это будет выглядеть. Нужно просто повязать ленту в
тон лаку  на ногтях, она будет отлично  гармонировать с  золотом волос.  Да,
да...  А потом  белое  платье  и тот  шифоновый шарф, небрежно накинутый  на
плечи, так что, когда она выйдет на террасу вместе с детьми и гувернанткой и
ma\^{\i}tre d'h\^otel с поклонами поведет их к столику под пестрым полосатым
зонтиком, люди станут шептаться  между  собой, следить восхищенным взглядом,
как она, нарочно, нагнется к одной из  дочерей и ласковым материнским жестом
оправит  локоны  на  детской  головке,  -  очаровательная  картинка,  полная
изящества и грации.
     Однако сейчас, когда она сидела перед зеркалом, в нем отражалось только
ее  обнаженное  тело и  капризный  печальный рот.  У  других  женщин  бывают
любовники. Рассказанные шепотом скандальные истории доходили до ее ушей даже
во  время тех бесконечно  утомительных обедов, когда на  другом конце  стола
сидел  Эдуард.  Скандалы  случались  не  только  среди  блестящего  общества
нуворишей -  знаться с ними ей не  дозволялось.  - но  и в том  узком кружке
старой noblesse\footnote{Аристократия  \textit{(франц.)}.},  к которому  она
теперь принадлежала. "Вы знаете, говорят, что...  ", а  потом  шептали  друг
другу на ухо, удивленно поднимали брови, пожимали плечами.
     Иногда какая-нибудь гостья уходила после чая, не дожидаясь шести часов,
извинившись и объяснив, что ей нужно  побывать еще в одном месте, и маркиза,
выражая в свою очередь сожаление  и  прощаясь с гостьей, спрашивала себя:  а
может быть,  она спешит  на свидание?  Может, через двадцать минут,  а  то и
раньше эта смуглая маленькая графиня -  ничего в ней нет особенного. - дрожа
и тайно улыбаясь, будет сбрасывать с себя одежды?
     Даже у Элизы, ее подруги по Лионскому лицею, которая уже шесть лет была
замужем, был любовник. В своих письмах  она никогда не упоминала  его имени.
Всегда называла его mon ami\footnote{Мой друг \textit{(франц.)}.}. Между тем
они встречались два раза в неделю,  в понедельник  и в четверг. У  него  был
автомобиль, и они отправлялись  за город, даже зимой.  И Элиза  писала своей
подруге: "Воображаю, какой плебейской кажется тебе моя интрижка. У  тебя-то,
наверное, толпы любовников. Какие, должно быть, интересные истории! Расскажи
мне  о Париже, о балах, на которых ты бываешь. Кто твой избранник в нынешнем
сезоне?"  Ответные письма  маркизы  были полны  намеков и  многозначительных
умолчаний.  В  ответ  на  некоторые   вопросы  она  отделывалась  шуткой   и
углублялась  в описание платья, в котором была  на последнем приеме.  Однако
ничего не писала  о том, что это был  официальный, невероятно скучный прием,
который кончился уже к  полуночи. Не писала она и о том, что Париж она знает
лишь постольку, поскольку видит его из окна автомобиля на прогулке  с детьми
или по дороге к  couturier\footnote{Портной \textit{(франц.)}.}, когда  едет
примерять    очередное    платье,    или   к    coiffeur\footnote{Парикмахер
\textit{(франц.)}.}, чтобы попробовать  новую прическу. Что касается жизни в
имении, то  она описывала комнаты, да, да, и многочисленных гостей,  длинные
тенистые  аллеи парка,  бесконечные гектары  леса  и ни  слова не  писала  о
затяжных  дождях по весне или о том,  как  тяжело  переносится летний  зной,
когда  кажется, что  все вокруг - леса и долины -  окутано саваном молчания.
"Ah! Pardon,  je croyais  que madame  etait sortie..."\footnote{Простите,  я
думал, что мадам вышла... \textit{(франц.)}.}
     Он вошел в комнату без стука, этот valet de chambre, держа в руках свою
метелку, и тут же скромно ретировался, успев, однако, увидеть, как она сидит
перед зеркалом совершенно  нагая. Конечно же,  он  знал, что  она никуда  не
выходила, ведь буквально  минуту назад он  видел  ее  на балконе. А  что  за
выражение мелькнуло  у  него  в глазах, прежде чем он выскочил  из  комнаты?
Неужели в его восхищенном взгляде сквозила жалость? Словно он хотел сказать:
"Такая красавица и совсем одна? У нас в отеле нечасто  такое встретишь, сюда
приезжают, чтобы приятно провести время".
     Боже  мой,  какая  жара! Даже  от моря никакой прохлады. Капельки  пота
собрались под мышками, струйками побежали по бокам.
     Лениво, неспешно она оделась, надела прохладное белое платье и вышла на
балкон; дернув за шнурок, откинула тент над балконом и стояла так под лучами
знойного  полуденного солнца. Яркими  пятнами  выделялись подкрашенные губы,
ногти  на руках и на ногах и шарф, накинутый на плечи. Темные очки придавали
особую глубину всему, на что  падал глаз. Море, нежно-голубое, если смотреть
без   очков,  приобретало  лиловый  оттенок,   а   белый  песок   становился
зеленовато-коричневым. Яркие, кричащие цветы в кадках напоминали о тропиках.
Маркиза оперлась о перила,  и нагретое дерево обожгло ей руки. Снова донесся
запах  дыма  от сигары неизвестного  курильщика. Внизу на  террасе  звякнула
рюмка,  официант принес  кому-  то  аперитив. Заговорила женщина, ей ответил
мужской голос, потом оба засмеялись.
     Эльзасская  овчарка,  высунув язык,  с  которого капала  слюна, побрела
через террасу к стенке, в поисках прохладного местечка. Группа молодых людей
прибежала с  пляжа  - на их бронзовых  обнаженных  спинах  все  еще блестели
капельки  теплой  морской воды; официанту крикнули, чтобы он принес мартини.
Американцы, конечно. Полотенца они побросали на стулья. Один из них свистнул
собаке, однако та не пошевелилась. Маркиза смотрела на  них с  презрением, к
которому, однако, примешивалась зависть. Они были свободны, могли приехать и
уехать, сесть в машину и двинуться  дальше, в какое-нибудь другое место. Вся
их жизнь - бурное бездумное веселье, и ничего больше. Они всегда в компании,
человек  шесть-восемь. Конечно же, разбиваются на пары,  сидят  рядом друг с
дружкой,  обнимаются.  Однако  в их веселье  -  именно это  казалось маркизе
достойным  презрения -  не было ничего  таинственного. Не было  в  их жизни,
открытой для всех, этих минут, полных тревожной неизвестности. Никому из них
не приходилось ждать, замирая от страха, у полузатворенной двери.
     Прелесть любви совсем не в этом,  подумала  маркиза и,  сорвав розу  со
шпалеры  на  балконе,  приколола  ее  к вырезу платья. Любовное  приключение
должно  быть  безгласным,  исполненным нежности и невысказанных признаний. В
нем не должны  звучать грубые  слова или внезапный смех, в  нем должно  быть
робкое любопытство,  смешанное со страхом, а когда исчезнет страх,  приходит
полное доверие, в котором  нет места стыду. Любовь -  это не доброе согласие
друзей, это страсть, которая вспыхивает внезапно,  охватывая двух чужих друг
другу людей.
     Один  за другим обитатели отеля возвращались с пляжа. Столики  начинали
заполняться. Знойная  терраса,  пустовавшая все  утро,  снова ожила.  Гости,
приехавшие  в автомобилях для того, чтобы пообедать,  смешались с привычными
лицами постоянных обитателей. Компания из шести человек в правом углу. Внизу
еще  трое.   И  вот  уже  общее  движение,  разговоры,  звон  бокалов,  стук
расставляемой посуды, так что плеск волн - доминирующий звук раннего утра  -
как  бы  отодвинулся  на второй  план, слышался  как бы издалека.  Начинался
отлив, море отступало, оставляя на песке журчащие ручейки.
     Внизу показались ее дети со своей гувернанткой мисс Клей. Охорашиваясь,
словно  маленькие  птички, они шли по каменным плитам веранды,  а мисс Клей,
одетая  в простое  полосатое платье, с  непричесанными,  развившимися  после
купания волосами, следовала за ними. Они посмотрели вверх на балкон  и стали
приветственно махать руками.
     - Maman... Maman...
     Она облокотилась  на перила,  улыбаясь детям, и вот, как всегда, возник
легкий  гул  голосов,  привлекший  всеобщее внимание. Кто-то  взглянул вверх
вслед за девочками, господин за столиком слева улыбнулся, засмеялся, показал
соседу, и поднялась первая волна восхищения,  которая вернется снова, выше и
полнее, когда она спустится  вниз, красавица  маркиза и ее  ангелочки  дети,
шепот,  доносившийся  до  нее, как дымок от сигареты,  как обрывки разговора
людей,  сидящих за  столиками на террасе.  Вот  все, что  сулит  ей обед  на
террасе  отеля сегодня,  завтра,  и  так  день  за днем.  Шепот  восхищения,
почтительные взгляды,  а потом забвение. Все после обеда отправятся по своим
делам  - на пляж, играть в теннис или гольф, кто-то  поедет кататься, а  она
останется одна, прелестная и безмятежная, в обществе детей и гувернантки.
     - Посмотрите, маман, что я нашла  в песке. Это морская звезда. Я возьму
ее с собой, когда мы будем уезжать.
     - Нет, так нечестно, это я нашла, я первая увидела, значит, она моя.
     Девочки ссорились между собой, личики у них покраснели.
     - Элен, Селеста, перестаньте, у меня голова болит от вашего шума.
     -  Мадам  устала? Надо отдохнуть  после  обеда, и  станет легче. Сейчас
такая жара. - Мисс Клей унимала детей. - Все устали, всем нужно отдохнуть, -
сочувственно говорила она.
     Отдохнуть... Но ведь я только и делаю, что отдыхаю, думала маркиза. Вся
моя жизнь - один сплошной отдых. "Il fant reposer. Repose-toi, ma cherie, tu
as  mauvaise  mine"\footnote{Надо отдохнуть.  Приляг,  дорогая,  ты  неважно
выглядишь \textit{(франц.)}.}.
     И  зимой  и  летом  она  постоянно  слышала  эти  слова,  От  мужа,  от
гувернантки, от  золовок,  от  всех этих скучных  старух,  бывавших в  доме.