Лорд Дансени
   Книга Чудес

---------------------------------------------------------------
     Lord Dunsany. THE BOOK OF WONDER
     © А.Ю. Сорочан (bvelvet@rambler.ru), перевод, 2003-2004

     Этот текст постоянно дорабатывается и переделывается, и на www.lib.ru
     размещается для ознакомительного использования все прочие его помещения
     в сети без разрешения переводчика нежелательны, во избежание расползания
     недоделанных версий перевода.
---------------------------------------------------------------

     Предисловие

     Следуйте за мной, леди и джентльмены, измученные  Лондоном, следуйте за
мной и те, кто устал от  всего, что есть  в  известном  мире - ибо  здесь вы
обретете новые миры.

     Невеста Человека-лошади

     В начале двухсотпятидесятого года своей жизни кентавр Шеппералк подошел
к золотому ларцу,  в  котором хранилось сокровище кентавров, и  взял  оттуда
амулет,  который  его отец, Джишак, в годы  своей славы выковал  из  горного
золота  и огранил опалами,  добытыми у  гномов;  Шеппералк  надел  амулет на
запястье,  и не говоря ни слова,  вышел из пещеры матери.  А  еще он взял  с
собой горн кентавров, тот знаменитый серебряный горн,  который  в свое время
возвестил о сдаче семнадцати городов Людей и в течение двадцати  лет ревел у
стен звездного пояса при  Осаде Толденбларны, цитадели богов, когда кентавры
вели  свою невероятную войну  и не были побеждены силой оружия, но  медленно
отступили в облаках пыли перед последним чудом богов, которое Те произвели в
Своем  отчаянии, использовав  Свое абсолютное оружие.  Шеппералк взял горн и
зашагал прочь, а его мать только вздохнула и  позволила ему уйти. Она знала,
что сегодня он не будет  пить из потока, ниспадающего с террас Варпа Нигера,
внутренней земли гор, что сегодня  он  не будет дивиться закату  и затем  не
помчится назад в пещеру, чтобы уснуть на ложе из тростников  у берегов реки,
неведомой  Людям.  Она знала, что произошло с ее сыном, потому что  когда-то
давным-давно  это  случилось  с  его отцом,  и с Гумом, отцом  Джишака, и  с
богами. Поэтому она только вздохнула и позволила ему уйти.
     Но он,  выйдя из  пещеры,  которая была его домом, впервые переправился
через  небольшой поток, и обогнув  скалы, увидел  раскинувшийся внизу мир. И
ветер осени, которая золотила мир, мчась по склону горы, обжег холодом голые
бока кентавра. Шеппералк поднял голову и фыркнул.
     "Я  теперь человек-лошадь!" - громко выкрикнул он; и прыгая со скалы на
скалу, он помчался по долинам и пропастям, по краям и гребням лавин, пока не
спустился в самые  дальние равнины,  навек  оставив  позади Атраминарианские
горы.
     Его  целью  была  Зретазула,  город  Сомбелен. Как  легенда  о жестокой
красоте  Сомбелен  и  о  чудесной  ее тайне  пришла  из нашего мира в дивную
колыбель  расы кентавров,  Атраминарианские горы,  мне не ведомо. И все же в
крови человека бывают приливы и древние течения, скорее всего, так или иначе
связанные с сумерками, которые приносят ему слухи о красоте из самой дальней
дали, как  обнаруживаются  в  море растения,  принесенные с  еще не открытых
островов.  И этот прилив, действующий в крови человека,  приходит из  дивных
краев его прародины, из легенд, из древности; он уводит человека в  леса и в
холмы;  он  пробуждает  звуки древних  песен. Так что, может быть, волшебная
кровь  Шеппералка потянулась  в тех  одиноких горах  на дальнем краю  мира к
слухам,  о которых знали только  туманные  сумерки и тайну  которых доверяли
только летучим мышам; ведь  Шеппералк  был  куда  ближе  легендам, чем любой
человек. Уверен, что он с самого начала направлялся в  город Зретазула,  где
Сомбелен  жила в своем  храме; хотя  весь  белый  свет, все его реки  и горы
пролегли между домом Шеппералка и городом, который он искал.
     Когда ноги кентавра  впервые коснулись  травы  этой  мягкой плодородной
почвы, он  выхватил на радостях серебряный  горн,  он скакал  и кружился, он
носился по лугам; мир снизошел на него подобно деве  с зажженной лампой, как
новое  и прекрасное чудо; ветер смеялся, давая Шеппералку дорогу.  Он нагнул
голову, чтобы  быть ближе к ароматам цветов, он подпрыгнул, чтобы быть ближе
к невидимым звездам, он мчался через королевства, одним скачком перепрыгивая
реки;  как  я  поведаю  Вам,  живущим в  городах, как я  поведаю Вам, что он
чувствовал, когда  мчался вперед? Он чувствовал  в себе силу, подобную  силе
твердынь  Бел-Нарана;  легкость,  подобную легкости тех  тончайших  дворцов,
которые волшебный паук  возводит меж  небесами и морем  на  побережьях Зита;
стремительность, подобную  стремительности птицы,  мчащейся  с  утра,  чтобы
спеть среди шпилей какого-то города прежде, чем их коснется дневной свет. Он
был  верным спутником ветра. Радость  его была  подобна  песне;  молнии  его
легендарных родителей,  младших богов,  начали смешиваться с его кровью; его
копыта стучали по земле. Он примчался в города людей, и все люди вздрогнули,
ибо  еще помнили древние мифические войны и  теперь боялись новых сражений и
страшились за судьбу человеческой расы. Нет, Клио  не описывала  этих  войн;
история не знает их, но что из этого? Не  все мы сидели у ног  историков, но
все  слушали сказки  и мифы  на коленях матерей.  И не было  никого,  кто не
испугался бы странных войн, когда люди увидели наяву  Шеппералка,  скачущего
по общим дорогам. Так он миновал один город за другим.
     Ночью он останавливался на отдых в тростниках у  болот или лесов; перед
рассветом  он  поднимался,  торжествуя,  и  долго  пил  воду  в  темноте,  и
окунувшись в поток,  мчался на какую-нибудь вершину,  чтобы встретить восход
солнца, и послать на  восток радостную весть своего ликующего  горна. И вот!
Восход солнца пробуждался  от шумного эхо, и равнины освещались наступлением
нового дня,  и  лиги  текли,  как вода,  льющаяся  с  вершин, и  его веселый
спутник,  громко  смеющийся  ветер, и люди, и страхи  людей, и их  маленькие
города; и затем  огромные реки, и пустоши,  и огромные новые холмы, и  затем
новые страны за ними, и множество городов людей, и рядом тот же старый друг,
великолепный ветер. Королевство за королевством оставались позади, а дыхание
ветра было рядом. "Это ли  не  дивно -  скакать  по доброй земле в  юности",
сказал молодой  человек-лошадь, кентавр.  "Ха,  ха,  ха",  рассмеялся  ветер
холмов, и ветер равнин ответил ему.
     Колокола  звонили  в ужасных башнях, мудрецы сверялись с  пергаментами,
астрологи искали знамений у звезд,  старики делали  осторожные предсказания.
"Разве он не быстр?" - говорили молодые. "Как он счастлив!" - говорили дети.
     Ночь  за ночью приносили ему сон,  и день за  днем  озаряли его скачку,
пока он не прибыл в страны  Аталонианцев, которые живут у границ мира, и  от
них он примчался  в  легендарные страны  вроде  тех, в которых  он вырос  по
другую  сторону мира,  и  которые  лежали на самом краю  мира и  смыкались с
вечными сумерками. И там могучая мысль достигла его неутомимого сердца,  ибо
он знал, что теперь приблизился к Зретазуле, городу Сомбелен.
     День подходил  к  концу, когда он достиг  цели, и облака,  расцвеченные
вечером,  катились  по  равнине перед ним; он влетел в  их золотой туман,  и
когда  они скрыли мир от глаз кентавра, мечты пробудились в его сердце, и он
романтично обдумал все те слухи  о Сомблен, которые достигали его  ушей, ибо
существует сродство всего невероятного. Она обитала (сказал вечер по секрету
летучим мышам) в  небольшом  храме на берегу одинокого озера. Роща кипарисов
заслоняла  ее  от  города, от Зретазулы, где  сходятся все  пути. И напротив
храма стояла ее  гробница, ее печальный приозерный  склеп с открытой дверью,
чтобы ее удивительная красота и столетия ее юности никогда не вызвали  среди
людей убеждения, что прекрасная Сомбелен бессмертна: ибо только ее красота и
ее происхождение были божественны.
     Ее отец был полу-кентавр,  полу-бог; ее  мать  была  дочерью пустынного
льва и Сфинкс, наблюдавшей за пирамидами;  - она была более таинственна, чем
Женщина.
     Ее  красота  была  как сон,  как песня;  тот сон  о вечной жизни снился
волшебным  росам,  та  песня  пелась  в  неком  городе  бессмертной  птицей,
унесенной  вдаль от  родных  берегов  штормом в Раю. Рассвет  за рассветом в
сказочных  горах и  закат за  закатом не могли сравниться с ее  красотой; ни
светлячки не ведали о ее  тайне, ни все ночные звезды; поэты никогда не пели
о ней, и вечера не знали ее смысла; утро тщетно завидовало тайне, тайна была
скрыта от возлюбленных.
     Она была девственной, безбрачной.
     Львы  не  смогли добиться ее,  потому что боялись  ее силы,  и боги  не
осмеливались любить ее, потому что знали, что она должна умереть.
     Это  и  прошептал вечер  летучим  мышам,  это  и было  мечтой в  сердце
Шеппералка, когда он галопом вслепую летел сквозь  туман. И внезапно под его
копытами  во  тьме  равнины  появилась  расселина в  легендарных странах,  и
Зретазула скрывалась в расселине, и купалась в вечерних лучах солнца.
     Стремительно  и  осторожно он  спустился  к верхнему  краю расселины, и
вошел  в  Зретазулу  внешними  воротами,  которые  отворяются  к звездам,  и
пронесся внезапно по  узким улицам. Многие выскакивали на балконы, когда он,
громыхая копытами,  скакал  мимо, многие высовывали головы  из сияющих окон,
как сказано в древней  песне. Шеппералк не  останавливался,  чтобы принимать
поздравления или отвечать на вызовы  с военных башен, он пролетел вниз через
земляные ворота  подобно удару молнии своих родителей, и, подобно Левиафану,
прыгнувшему к орлу, он ступил в воду между храмом и гробницей.
     Он скакал  с полузакрытыми глазами по  ступеням храма, и, только смутно
различая   окружающее  сквозь  ресницы,  схватил  Сомбелен   за  волосы,  не
ослепленный пока  еще ее красотой, и  потащил  ее прочь; и,  прыгнув с ней в
бездонную пропасть, куда воды озера падали в незапамятные времена, прыгнув в
прореху в ткани мироздания, он забрал Сомбелен в  неведомые края, чтобы быть
ее рабом в течение всех столетий, отпущенных его расе.
     Трижды дунул он, падая, в серебряный горн, столь же  древний, как самый
мир, в сокровище кентавров. Это были его свадебные колокола.


     Прискорбная история Tангобринда-ювелира

     Когда  Tангобринд-ювелир заслышал зловещий кашель, он сразу развернулся
на узкой тропе. Он был вором c очень высокой репутацией, покровительствуемым
высшими и избранными, ибо украл ни больше ни меньше, чем яйцо Муму, и за всю
свою  жизнь  крал  только четыре вида камней  --  рубины, алмазы, изумруды и
сапфиры; и, как считали ювелиры,  его честность была велика. И однажды Принц
Торговцев  пришел  к  Тангобринду  и предложил  душу своей дочери  за алмаз,
который больше человеческой  головы - за тот алмаз, который нужно было найти
на  коленях идола-паука,  Хло-хло,  в  его храме  Мунг-га-линг; ибо торговец
слышал, что Тангобринд - это вор, которому можно довериться.
     Тангобринд  намазал  маслом тело и  выскользнул  из своего магазина,  и
пошел тайно  по  тихим  тропкам,  и добрался до  Снарпа прежде, чем кто-либо
узнал,  что он снова вышел на  дело и извлек свой меч с законного места  под
прилавком. Далее  вор передвигался  только  ночью, скрываясь днем и протирая
острие  меча,  который  он  назвал  Мышь,  поскольку  оружие  было  наделено
быстротой и ловкостью. Ювелир имел свои  особые методы путешествия; никто не
видел,  как он пересек равнины Зида; никто не видел, как он прибыл в Марск и
Тлун. O, как он любил тени! Не единожды луна, выглянув неожиданно из-за туч,
предавала обычных  ювелиров; не так легко  ей  было разоблачить Тангобринда:
сторожа  видели только приседающую  тень, которая рычала и  смеялась: "Всего
лишь  гиена,"  говорили они.  Однажды в  городе Аг  один из стражников почти
ухватил  его, но Тангобринд был покрыт маслом  и выскользнул  у него из рук;
только его голые ноги застучали  где-то вдали. Он  знал, что Принц Торговцев
ждет его возвращения,  его маленькие  глазки  открыты всю ночь  и блестят от
жадности; он знал, что дочь  Принца лежит прикованной к ложу и рыдает ночь и
день. Ах, Тангобринд знал все. И даже направляясь по делу, он почти позволил
себе раз или два слегка улыбнуться. Но дело прежде всего,  и  алмаз, который
он  искал,  все  еще  лежал  на  коленях  Хло-хло,  где  находился в течение
последних двух миллионов  лет, так  как Хло-хло  создала  мир и наделила его
всеми  вещами  за  исключением  этой  драгоценности,  именовавшейся  Алмазом
Мертвеца. Драгоценный камень часто крали, но он легко возвращался обратно на
колени Хло-хло. Тангобринд знал об  этом,  но он не  был обычным ювелиром  и
надеялся  перехитрить Хло-хло, забывая об амбициях, вожделении и  о том, что
все это - тщета.
     Как проворно он шел своим путем, избегая  ям Снуда! -  то как  ботаник,
тщательно исследующий  землю; то как танцор,  прыгающий по рассыпающимся под
ногами  камням. Было очень  темно,  когда он  прошел мимо  башен  Тора,  где
лучники выпускают  стрелы из  слоновой  кости в  чужаков, чтобы какой-нибудь
иностранец не изменил  их законов, которые хоть и плохи, но не  должны  быть
изменены  простыми чужеземцами. Ночью они  выпускают  стрелы  на  звуки  ног
пришельцев.  O,  Тангобринд, был ли  когда-нибудь  ювелир, подобный тебе! Он
тащил  за собой два  камня  на длинных шнурах,  и в них стреляли  лучники. В
самом деле  влекущей была  ловушка,  которую установили  в Воте  - изумруды,
сваленные   у  ворот  города.   Но  Тангобринд   разглядел   золотой   шнур,
поднимавшийся на стену от каждой драгоценности, разглядел и  камни,  которые
свалятся на него, если он коснется сокровищ;  так что он оставил их в покое,
хотя оставил их со слезами, и наконец прибыл в Тет. Там все люди поклоняются
Хло-хло; хотя они и верят в других богов, как миссионеры свидетельствуют, но
только  как  в  жертвы для охоты  Хло-хло, который  носит  Их  атрибуты, как
утверждают эти люди, на золотых крючках своего охотничьего пояса. Из Тета он
прибыл в город Мунг  и храм  Мунг-га-линг, и вошел туда и увидел идола-паука
Хло-хло, сидящегос Алмазом  Мертвеца на коленях, и взирающего на мир подобно
полной  луне,  но полной луне,  увиденной сумасшедшим, который спал  слишком
долго в ее лучах, ибо в Алмазе Мертвеца была нечто зловещее и ужасное, будто
предсказание  будущих  событий,  о которых  здесь  лучше  не упоминать. Лицо
идола-паука было освещено этим фатальным драгоценным камнем; не было в храме
иного  источника света. Несмотря на отвратительные члены и демоническое тело
идола, его лик был безмятежен и очевидно бесчувствен.
     Небольшой приступ страха испытал Тангобринд ювелир, мгновенную дрожь  -
не больше;  дело  прежде всего, и он  надеялся  на лучшее. Тангобринд поднес
жертвенный мед Хло-хло и простерся перед идолом. О,  как он был хитер! Когда
священники прокрались  из  темноты, чтобы упиться  медом,  они  рухнули  без
чувств  на  пол храма, поскольку  наркотик был подмешан в  мед,  поднесенный
вором Хло-хло. И Тангобринд-ювелир  подхватил Алмаз Мертвеца, положил его на
плечо и потащил  прочь  от святыни; и  Хло-хло, идол-паук, не сказал на  это
ничего, только раскатисто  рассмеялся, как только ювелир закрыл дверь. Когда
священники пробудились от наркотика,  подмешанного в жертвенный мед Хло-хло,
они помчались в маленькую тайную комнату с  выходом к  звездам  и  составили
гороскоп вора.  То, что  они увидели  в  гороскопе, казалось,  удовлетворило
священников.
     Это было  бы  непохоже на  Тангобринда  - возвращаться той  же дорогой,
которой пришел. Нет, он  прошел другой дорогой, несмотря на то, что она вела
к узкой тропе, ночному дому и паучьему лесу.
     Город Мунг возвышался у  него за  спиной, балкон над балконом, затмевая
половину звезд, пока вор уходил все дальше.  Когда мягкий звук бархатных ног
раздался у него за спиной, он отказался поверить в самую  возможность  того,
чего боялся; и  все же его торговые инстинкты подсказали  ему, что вообще-то
любой  шум, идущий по  следам  алмаза ночью, не слишком хорош, а этот  алмаз
принадлежал  к  числу  самых огромных, когда-либо попадавших  в его  деловые
руки. Когда он  ступил на узкий путь,  ведущий к лесу пауков, Алмаз Мертвеца
стал   холоднее   и   тяжелее,  и   бархатная  поступь,  казалось,   пугающе
приблизилась; ювелир  остановился и слегка заколебался.  Он посмотрел назад;
там  не было ничего.  Он  прислушался внимательно; теперь не  раздавалось ни
единого  звука.  Тогда он  подумал о  слезах  дочери Принца  Торговцев, душа
которой была  ценой  алмаза, улыбнулся и отважно двинулся вперед. И апатично
следила  за  ним,  на  узкой  тропе,  мрачная  подозрительная  женщина,  чей
единственный дом - Ночь. Тангобринд, услышав снова звук таинственных ног, не
чувствовал более легкости. Он почти достиг конца узкой тропы,  когда женщина
вяло издала тот самый зловещий кашель.
     Кашель  был слишком значителен,  чтобы его можно было  проигнорировать.
Тангобринд развернулся и  сразу увидел то, чего боялся. Идол-паук не остался
у  себя дома. Ювелир  мягко опустил алмаз на  землю и  выхватил свой меч  по
имени Мышь. И  затем началась та знаменитая битва на узкой  тропе, к которой
мрачная  старуха, чей  дом  - Ночь, проявила  совсем немного  интереса.  Для
Идола-паука,  как  можно было  заметить сразу,  это была всего лишь  ужасная
шутка. Для Ювелира же схватка  была исполнена  самой мрачной серьезности. Он
боролся  и задыхался и медленно отступал назад по узкой тропе, но он наносил
Хло-хло  все время ужасные  длинные  и  глубокие  раны по  всему  огромному,
мягкому телу идола, пока Мышь не покрылся кровью. Но наконец постоянный смех
Хло-хло  стал слишком мучителен для нервов ювелира, и, еще раз  ранив своего
демонического противника, он остановился в ужасе и усталости у  дверей  дома
по имени  Ночь  у  ног  мрачной  старухи, которая, издав  единожды  зловещий
кашель, больше  никак не  вмешивалась в  дальнейший  ход  событий. И  оттуда
забрали Тангоюринда-ювелира  те, в чьи обязанности  это  входило, в дом, где
висели  двое, и подвесив  его на крюк по левую  сторону  от  этих двоих, они
нашли  смельчаку-ювелиру  достойное его  место;  так пала  на  него карающая
длань, которой  он боялся, и об  этом знают все люди,  хотя это и  было  так
давно; и таким образом несколько уменьшилась ярость завистливых богов.
     И единственная  дочь Принца Торговцев испытывала так мало благодарности
за это великое избавление, что обратилась к респектабельности  воинственного
рода, и стала агрессивно унылой, и назвала своим домом Английскую Ривьеру, и
там банально вышивала чехольчики для чайников, и в конце концов не умерла, а
скончалась в своей резиденции.


ДОМ СФИНКС

     Когда  я  прибыл  в Дом Сфинкс,  было  уже  темно.  Хозяева нетерпеливо
приветствовали  меня.  И  я,  несмотря на  дела, был доволен любой защите от
этого зловещего леса. Я сразу увидел, что  здесь творится нечто важное, хотя
множество покровов сделали все, что могут сделать скрывающие истину покровы.
Нарастающее беспокойство приема заставило меня заподозрить нечто ужасное.
     Сфинкс была грустна и молчалива. Я не пришел, чтобы вырвать у нее тайны
Вечности  или  исследовать частную жизнь  Сфинкс, и  мне  нужно  было совсем
немного сказать и задать несколько вопросов; но ко всему, что я говорил, она
оставалась мрачно безразличной. Было ясно,  что  она или  подозревала меня в
поиске тайн  одного  из  ее  богов,  или  в смелой  любознательности  об  ее
путешествии  со Временем,  или  еще  в чем-то  -  так  или иначе,  она  была
погружена в мрачную задумчивость.
     Я  увидел  достаточно  скоро,  что здесь ожидали кого-то, кроме меня; я
понял это по той поспешности, с которой они поглядывали то и дело на входную
дверь. И было  ясно, что  пришелец  должен был встретить  запертую дверь. Но
такие  задвижки и такая дверь! Ржавчина  и распад, и грибки были там слишком