ремя болезни, все еще стояла в углу рядом с книжным шкафом.  Мейсон  сел,
достав с полки раковину крупного ископаемого моллюска. Зимой, когда он был
прикован к кровати, эта  гладкая  витая  раковина,  внушавшая  бесконечные
ассоциации  с  древними  морями  и  затонувшими  землями,  была  для  него
источником  неограниченного  удовольствия,  как  бездонный  рог   изобилия
образов и грез. Баюкая ее на руках, изящную и  многозначную,  как  осколок
греческой скульптуры,  найденный  в  сухом  русле,  он  подумал,  что  она
выглядит как капсула времени, сгусток иной вселенной. Он почти верил,  что
полуночное  море  привидением  врывающееся  в  его  сон,  освободилось  из
раковины, когда он неосторожно поскреб один из завитков.
     В комнату вошла Мириам и быстро открыла шторы, как будто понимая, что
Мейсон вернулся в сумеречный мир недужного ложа. Она обняла его за плечи.
     - Послушай, Ричард. Сегодня ночью, когда ты услышишь  волны,  разбуди
меня, и мы выйдем вместе.
     Мейсон мягко освободился.
     - Увидишь ли ты его или не увидишь, не имеет значения.  Факт  в  том,
что его увижу я.


     Позже, идя по улице, Мейсон достиг точки, где он стоял прошлой ночью,
наблюдая, как бьются и катятся к нему волны. Звуки мирной  домашней  жизни
доносились из домов, которые он  видел  погребенными  под  водой.  Политая
недавно трава на лужайках была  обесцвечена  июльской  жарой,  и  в  ярком
солнечном свете сверкала водяная пыль, бросая в прозрачный воздух радужные
отсветы. Непотревоженная со времени весенних  ливней,  пыль  долгого  лета
лежала между деревянными оградами и водоразборными кранами.
     Улица, одна из дюжины  пригородных  бульваров  по  периметру  города,
примерно триста ярдов вела на северо-запад и затем  выходила  на  открытую
площадь соседнего торгового центра. Мейсон козырьком  приставил  ладонь  к
глазам и посмотрел  на  башню  библиотеки  с  часами  и  церковный  шпиль,
вспоминая, что они поднимались из крутых валов открытого моря. Все было  в
точности на том же месте, как ночью.
     Ближе к торговому центру дорога шла немного в гору и отмечала границу
пляжа, который был бы на этом месте, если бы местность была затоплена. Эта
дорога, частично  окаймляющая  большой  естественный  бассейн,  включающий
аллювиальную равнину внизу, кончалась в миле  или  около  того  от  города
перед меловым обнажением. Хотя это обнажение частично  заслоняли  от  него
дома, Мейсон теперь ясно узнал в  нем  мыс,  цитаделью  возвышавшийся  над
морем. На его склоны накатывались огромные валы, и огромные султаны  брызг
взлетали вверх, опадая с какой-то гипнотической медлительностью. Ночью мыс
казался больше и мрачнее, как  нерушимая  твердыня  перед  натиском  моря.
Однажды вечером, пообещал себе  Мейсон,  он  пойдет  на  мыс  и  уснет  на
вершине, чтобы волны разбудили его.
     Мимо проехала машина, и  водитель  удивленно  посмотрел  на  Мейсона,
стоявшего посередине дороги с задранной вверх головой. Не желая показаться
более эксцентричным,  чем  его  уже  считали  (замкнутый,  рассеянный  муж
красивой, но бездетной миссис Мейсон), Мейсон свернул  на  улицу,  ведущую
вдоль откоса.  По  пути  к  отдаленному  обнажению  он  заглядывал  поверх
изгородей в поисках залитых водой огородов или севших на мель автомобилей.
Дома здесь тоже побывали под водой.
     Первые видения моря пришли к Мейсону всего три недели  назад,  но  он
уже был убежден в их абсолютной достоверности. Он знал, что после  ночного
ухода вода не оставляла  ни  следа  на  сотнях  залитых  ею  домов,  и  не
чувствовал тревоги за людей под водой,  которые,  по-видимому,  безмятежно
спали в необъятной жидкой могиле моря, пока он  наблюдал,  как  светящиеся
волны разбиваются о верхушки крыш. Несмотря на этот парадокс,  именно  его
полная уверенность в реальности моря заставила его признаться Мириам,  что
однажды ночью он проснулся от звука  волн  за  окном  и  вышел,  обнаружив
разлившееся  по  соседним  домам  и  улицам  море.  Сначала   она   просто
улыбнулась, восприняв это как  иллюстрацию  его  странного  личного  мира.
Затем, три  ночи  спустя,  она  проснулась  от  звука  запираемой  им  при
возвращении двери и была поражена его тяжелым дыханием и вспотевшим лицом.
     Она провела весь  следующий  день,  оглядываясь  на  окно  в  поисках
каких-либо признаков моря. Что беспокоило ее так же, как и  само  видение,
так  это  полное  спокойствие  Мейсона  перед   лицом   этого   ужасающего
подсознания.
     Устав от ходьбы, Мейсон присел на низкую декоративную стенку, скрытую
от окружающих домов кустами рододендрона. Несколько минут он играл лежащей
у ног пылью, водя по ней веткой. Бесформенная и  пассивная,  пыль  тем  не
менее обладала теми же будящими воображение свойствами, что  и  ископаемый
моллюск, излучая странный, накопленный веками свет.
     Прямо перед ним дорога делала поворот и уходила  под  гору,  к  полям
внизу. Меловой склон, покрытый зеленым дерном, поднимался в ясное небо. На
склоне  стоял  металлический  домик,  а  вокруг  хода  в  шахту  двигалось
несколько фигурок людей, налаживая деревянный  подъемник.  Жалея,  что  не
взял машину жены, Мейсон наблюдал, как фигурки одна за другой  исчезают  в
шахте.
     Образ  этой  непонятной  пантомимы  преследовал  его  весь   день   в
библиотеке, заслоняя воспоминание о темных волнах, катящихся по полуночным
улицам. Убеждение, что другие тоже скоро узнают о море, придавало  Мейсону
силы.
     Готовясь лечь в постель этим вечером, он обнаружил, что Мириам  сидит
полностью одетая в кресле у окна с выражением спокойной решимости на лице.
     - Что ты делаешь? - спросил он.
     - Жду.
     - Чего?
     - Моря. Не волнуйся, просто не обращай  на  меня  внимания  и  ложись
спать. Я могу посидеть здесь с выключенным светом.
     - Мириам... - Мейсон устало взял  ее  за  тонкую  руку  и  попробовал
поднять с кресла. - Дорогая, ну чего ты этим добьешься?
     - Разве не понятно?
     Мейсон присел в головах кровати. По какой-то причине,  не  только  из
желания защитить ее, он не хотел допускать жену к морю.
     - Мириам, как ты не понимаешь? Может, на самом деле я не вижу  его  в
буквальном  смысле.  Это  может  быть...  -  придумывал  он  на  ходу,   -
...галлюцинация или сон.
     Мириам покачала головой, стиснув руки на подлокотниках.
     - Не думаю. В любом случае я хочу выяснить.
     Мейсон лег в постель.
     - Сомневаюсь, что ты делаешь правильно.
     Мириам поддалась вперед.
     - Ричард, ты  так  спокойно  это  воспринимаешь;  ты  принимаешь  это
видение так, будто это какая-нибудь головная боль. Вот  что  меня  пугает.
Если бы действительно боялся этого моря, я бы не беспокоилась, но...
     Через полчаса он уснул в  темной  комнате,  а  красивое  лицо  Мириам
глядело на него из темноты.


     Рокотали волны, отдаленный шелест мчавшейся пены за  окнами  разбудил
его, в  ушах  ритмично  звучал  приглушенный  грохот  валов.  Под  шипение
отступающей воды на улице Мейсон выбрался из кровати и  быстро  оделся.  В
углу, в отраженном свете далекой пены, спала в кресле  Мириам  с  полоской
лунного света на горле.
     Бесшумно ступая босыми ногами по тротуару, Мейсон побежал  к  волнам.
На сияющей  линии  прибоя  он  оступился,  когда  с  глухим  ревом  ударил
очередной вал. Упав на колени, Мейсон ощутил, как холодная блестящая вода,
кишащая мелкой живностью, залила его грудь и плечи,  замедлила  течение  и
затем отступила,  втянутая  в  зев  следующей  волны.  В  мокром  костюме,
прилипавшем к телу, Мейсон глядел вдаль моря. В лунном  свете  белые  дома
погружались в воду,  как  палаццо  призрачной  Венеции,  как  мавзолеи  на
насыпях  какого-то  островного  некрополя.  Только  церковный  шпиль   еще
возвышался над водой. В большом приливе  вода  продвинулась  по  улице  на
двадцать ярдов дальше, донося брызги почти до дома Мейсона.
     В промежутке между волнами Мейсон стал  пробираться  вброд  к  улице,
ведущей к далекому мысу. К этому времени  вода  перелилась  через  дорогу,
залила темные лужайки и плескалась у крылец.
     За полмили до  мыса  он  услышал  очередную  волну.  Запыхавшись,  он
прислонился к ограде, а холодная вода прокатилась по его ногам и  потянула
его, откатываясь назад. В  отблеске  бегущих  облаков  он  увидел  неясную
фигуру женщины, стоящей над морем на  каменной  кромке  утеса.  Ее  черное
одеяние развевалось на ветру, а длинные волосы казались  белыми  в  лунном
свете. Далеко внизу, под ее ногами, прыгали светящиеся волны.
     Мейсон  побежал  по  тротуару,  потеряв  ее  из  виду,  когда  дорога
повернула, и между ними встали дома. Наступление моря замедлялось, и он  в
последний раз увидел сквозь брызги белые волосы. Прибой  начал  убывать  и
угасать, и море стало отходить в проходы между домами, лишая ночь света  и
движения.
     Когда последние остатки пены исчезли с мокрого тротуара, Мейсон вновь
увидел мыс, но фигуры уже не было. Его мокрая одежда высохла, пока он  шел
назад по пустым улицам. Полуночный ветер унес за изгороди последний  запах
моря.


     На следующее утро он сказал Мириам:
     - В конце концов, это был сон. Думаю, что море теперь ушло. Как бы то
ни было, этой ночью я ничего не видел.
     - Слава богу, Ричард. Ты уверен?
     - Совершенно. - Мейсон обнадеживающе улыбнулся. - Спасибо, что  несла
надо мной дежурство.
     - Сегодня ночью я опять посижу. - Она подняла руку:  -  Я  настаиваю.
После этой ночи я чувствую себя хорошо и  покончу  с  этой  штукой  раз  и
навсегда. - Она нахмурилась над кофейными чашками. - Странно, но  один-два
раза мне казалось, что я тоже слышу море. Оно  казалось  очень  древним  и
слепым, как будто вновь пробуждалось через миллионы лет.


     По пути в библиотеку Мейсон сделал крюк, заехав к меловому обнажению,
и припарковал машину там,  где  он  видел  освещенную  фигуру  беловолосой
женщины, глядевшей на море. На бледный от пыли дерн падал солнечный  свет,
освещая  вход  в  шахту,  вокруг  которого  шла  все  та   же,   кажущаяся
бестолковой, деятельность.
     Следующие пятнадцать минут Мейсон ездил по улицам, заглядывая  поверх
изгородей в кухонные окна. Почти наверняка она  живет  в  одном  из  домов
неподалеку, и под капотом у нее все еще то черное одеяние.
     Позже, в библиотеке, он узнал  машину,  которую  он  видел  на  мысу.
Водитель, пожилой мужчина в твидовом костюме, изучал  выставочные  образцы
местных геологических находок.
     - Кто это был? - спросил он  Феллоуза,  хранителя  древностей,  когда
машина уехала. - Я видел его на горе.
     - Профессор Гудхарт, из экспедиции палеонтологов. Насколько я  понял,
они открыли интересный костеносный слой. -  Феллоуз  показал  на  собрание
фрагментов бедер и челюстей. - Если повезет,  перепадет  и  нам  несколько
кусков.
     Мейсон уставился на кости, почувствовав вдруг смутное беспокойство.


     Каждую  ночь,  когда  на  темных  улицах  появлялось  море,  и  волны
подбирались все ближе и ближе к  дому  Мейсона,  он  просыпался  рядом  со
спящей женой, выходил в наполненный шумом моря воздух,  брел  по  глубокой
воде к мысу. На краю утеса он видел беловолосую  женщину  с  поднятым  над
ревущими брызгами лицом. Ни разу ему не удавалось приблизиться  к  ней  до
того, как море начинало уходить, и он в изнеможении  опускался  на  мокрый
тротуар, когда улицы вновь появлялись из-под воды.
     Однажды, когда он стоял, прислонившись к столбу у каких-то ворот, его
осветили фары полицейской  патрульной  машины.  В  другую  ночь  он  забыл
запереть переднюю дверь после возвращения. За завтраком  Мириам  наблюдала
за ним с прежней настороженностью, заметив тени вокруг его глаз.
     - Ричард, я думаю, что тебе следует прекратить занятия в  библиотеке.
Ты выглядишь усталым. Может быть, ты снова видел тот морской сон?
     Мейсон покачал головой, выдавив усталую улыбку.
     - Нет, с этим покончено. Наверное, я перетрудился.
     Мириам взяла его руки.
     - Ты падал вчера? - Она рассматривала ладони Мейсона. - Дорогой,  они
еще не зажили! Ты же поцарапал их всего несколько часов назад. Ты, что  не
помнишь?
     Погруженный в свои мысли,  Мейсон  изобрел  какую-то  историю,  чтобы
успокоить ее, затем унес кофе в кабинет и  уставился  на  утренний  туман,
скрывающий  верхушки  крыш,  как  белое  непрозрачное  озеро,  повторяющее
контуры полуночного моря. Вскоре солнечный свет разогнал туман, и сразу же
унизительная реальность нормального  мира  утвердила  себя,  наполнив  его
мучительной ностальгией.
     Не думая ни о чем, он протянул руку к ископаемой раковине на  книжной
полке, но рука отдернулась, не дотронувшись.
     Рядом стояла Мириам.
     - Отвратительная вещь, - оценила она раковину. - Скажи  мне,  Ричард,
как ты думаешь, что вызвало твой сон?
     Мейсон пожал плечами.
     - Возможно, это было своего рода воспоминание...
     Он поколебался, не сказать ли Мириам, что он все еще слышит волны  по
ночам, и о той беловолосой женщине на краю утеса, как будто кивавшей  ему.
Но, как и все женщины, Мириам верила, что в жизни мужа есть место лишь для
нее  одной.  По  какой-то  извращенной  логике  он  чувствовал,  что   его
финансовая зависимость от жены и  потеря  самоуважения  давали  ему  право
утаивать от нее что-то свое.
     - Ричард, что с тобой?
     В его воображении брызги раскрылись, как прозрачный веер, и чародейка
волн повернулась к нему лицом.


     По пояс глубиной, море водоворотом бурлило на лужайке. Мейсон  стащил
с себя пиджак, швырнул его в воду и побрел по улице. Море было  выше,  чем
когда-либо, и волны наконец достигли его дома, врываясь  через  порог,  но
Мейсон забыл про жену. Его внимание было  приковано  к  мысу,  у  которого
бушевала буря брызг, почти скрывая фигуру, стоявшую на гребне.
     Вокруг Мейсона, пробиравшегося вперед иногда по плечи в воде,  кишело
множество светящихся водорослей. Пропитанный солью воздух щипал глаза.  Он
почти без сил достиг подножия мыса и упал на колени.
     Он слышал звук брызг высоко вверху, низкий бас  валов,  перекрывающий
пронзительный дискант ветра. Подхваченный музыкой, Мейсон стал  взбираться
на склон, видя разбитое на тысячи частей отражение луны в море.  Когда  он
достиг гребня, лицо женщины было скрыто развевавшимся черным одеянием,  но
он заметил ее прямую осанку  и  высокий  рост.  Неожиданно,  без  видимого
движения ног, она стала удаляться по кромке.
     - Подожди!
     Ветер заглушил его крик. Мейсон кинулся вперед, и фигура  повернулась
к нему  лицом.  Ее  белые  волосы  вихрем  закружились  вокруг  лица,  как
серебряная пена, и затем разошлись,  явив  лицо  с  пустыми  глазницами  и
безгубым ртом. Рука, похожая на связку белых палочек, протянулась к нему и
фигура поднялась в смятенную тьму, как гигантская птица.
     Не зная, исходил ли пронзительный вопль из его собственного  рта  или
от этого призрака, Мейсон отшатнулся. Не успев опомниться, он споткнулся о
деревянное ограждение и под грохот цепей  и  шкивов  упал  спиной  вниз  в
шахту, в темноте которой гудели звуки моря.


     Выслушав описание полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.
     - Боюсь, что нет, сержант. Мы работали со слоем всю неделю.  В  шахту
никто не падал. - Одна из тонких деревянных перекладин ограждения свободно
болталась в прохладном воздухе. - Но спасибо, что предупредили. Думаю, что
нам следует сделать ограждение попрочнее, если этот лунатик  бродит  здесь
во сне.
     - Не думаю, что ему взбредет  в  голову  забираться  сюда,  -  сказал
сержант. - Здесь довольно круто. - Подумав, он добавил:  -  В  библиотеке,
где он занимался, сказали, что вчера вы нашли пару  скелетов  в  шахте.  Я
понимаю, что прошло всего два дня, как он исчез, но не принадлежит ли  ему
один из них? - Пожав плечами,  сержант  предположил:  -  Может,  там  есть
какая-нибудь природная кислота...
     Профессор Гудхарт вдавил каблук в запорошенный мелом дерн.
     - Чистый карбонат кальция, около мили толщиной, триасовые  отложения,
скопившиеся  двести  миллионов  лет  назад,  когда  здесь   было   большое
внутреннее море. Скелеты, которые  мы  вчера  нашли,  мужской  и  женский,
принадлежать двум кроманьонским рыбакам, которые жили на  берегу  как  раз
перед тем, как оно  пересохло.  Впору  обратиться  вам  в  полицию,  чтобы
установить, как эти кроманьонские останки попали в костеносный слой. Шахта
вырыта всего тридцать лет назад. Однако это мои проблемы, не ваши.
     Вернувшись к полицейской машине, сержант покачал головой.  Когда  они
тронулись с места, он взглянул  на  бесконечные  ряды  мирных  пригородных
домов.
     - Значит, здесь было когда-то древнее море. Миллион лет назад.  -  Он
взял с заднего сиденья смятый фланелевый пиджак Мейсона. -  Кстати,  понял
теперь, чем пахнет пиджак Мейсона - морской солью.



                              Джеймс БОЛЛАРД

                           ИЗ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ

                              пер. Р. Рыбкин



     Когда к полудню доктор Джеймисон прибыл в Лондон, все дороги, ведущие
в город, были перекрыты уже  с  шести  утра.  Как  обычно  бывает  в  день
коронации, люди стали занимать места вдоль всего пути, которым  проследует
королевский кортеж, еще за сутки до  начала  церемонии,  и  в  Грин-парке,
когда доктор Джеймисон  медленно  брел  вверх  по  травянистому  склону  к
станции метро у отеля "Риц", не видно  было  ни  души.  Среди  мусора  под
деревьями валялись сумки из-под провизии и спальные мешки. К тому времени,
как доктор Джеймисон добрался до входа в метро, с  него  уже  ручьями  лил
пот, и он присел на скамейку, поставив свой небольшой, но тяжелый  чемодан
из оружейной стали рядом на траву.
     Прямо перед ним была задняя сторона высокой  деревянной  трибуны.  Он
видел спины зрителей в самом верхнем ряду - женщин в ярких летних платьях,
мужчин в  рубашках  с  засученными  рукавами,  с  газетами,  которыми  они
защищали  головы  от  палящего  солнца,  стайки  детей,  поющих,   машущих
национальными флажками. Люди высовывались, перегибаясь через  подоконники,
из окон контор вдоль всей Пикадилли, и сама улица была теперь неразделимой
смесью света и звука. То оттуда,  то  отсюда  доносились  звуки  оркестра,
приглушенные расстоянием,  или  рев  команды,  когда  какой-нибудь  офицер
приказывал солдатам, протянувшимся  шеренгами  по  обеим  сторонам  улицы,
сменить построение.
     Доктор  Джеймисон,  с  интересом  вслушиваясь,   позволил   всеобщему
подогреваемому солнцем волнению увлечь и себя. Ему было около  шестидесяти
пяти лет, он был невысок, но пропорционально сложен,  волосы  у  него  уже
начали седеть, а живые, внимательные глаза замечали  все,  что  происходит
вокруг. Хотя в облике его было что-то профессорское,  благодаря  покатости
широкого лба он казался моложе  своих  лет.  Это  впечатление  усиливалось
щегольским  покроем  костюма  из  серого  шелка:  очень   узкие   лацканы,
единственная пуговица обтянута узорной тканью, вдоль  швов  на  рукавах  и
брюках широкий кант. Когда  кто-то,  выйдя  из  палатки  первой  помощи  у
дальнего конца трибуны, направился в его сторону, доктор Джеймисон  понял,
как непохожа их  одежда  (человек,  который  к  нему  приближался,  был  в
свободном голубом костюме с огромными, хлопающими на ветру отворотами),  и
в душе поморщился от досады.
     Взглянув на часы у себя на руке, он поднял чемодан и быстро зашагал к
станции метро.
     Королевский кортеж после коронации должен был  начать  свой  путь  от
Вестминстерского аббатства  в  три  часа  дня,  и  улицы,  по  которым  он
проследует,  полиция  уже  закрыла  для  всякого  движения.  Когда  доктор
Джеймисон поднялся на поверхность из второго выхода, на  северной  стороне
Пикадилли,  он   стал   внимательно   оглядывать   высокие   здания,   где
располагается  столько  контор  и  отелей;  время  от   времени,   узнавая
какое-нибудь  из  них,  он  повт