стремиться во что бы то ни стало поскорее забыть свое прошлое.
Старый Кричтон, слесарь-водопроводчик, живший в подвале, охотно
беседовал с ним и был откровенен без всяких наводящих вопросов. Но
все, о чем он рассказывал, не вносило ясности в интересовавшую
Конрада проблему.
- О, в те времена их было сколько угодно, миллионы. Они назывались
часами и были у каждого. Их носили на запястье и заводили каждый
день.
- А для чего они были вам нужны, мистер Кричтон? - спрашивал Конрад.
- Да так. Чтобы смотреть на них. Посмотришь и видишь, что уже час, а
то и два пополудни. Или смотришь утром - уже половина восьмого и
пора на работу.
- А сейчас вы без всяких часов после завтрака идете на работу. А
проспать вам не дает ваш счетчик-автомат.
Кричтон покачал головой.
- Не знаю, как тебе объяснить, паренек. Лучше спроси отца.
Но от Ньюмена-старшего он так и не получил вразумительного ответа.
Обещанный разговор отца с сыном, когда тому исполнилось шестнадцать,
не состоялся. Когда Конрад был слишком настойчив в своих расспросах,
мистер Ньюмен, устав от собственных уверток и недомолвок, резко
прекращал разговор:
- Перестань думать об этом, сын, слышишь? Это до добра не доведет ни
тебя, ни всех нас.
Стэйси, молодой учитель английского языка, человек с несколько
испорченным чувством юмора, любил шокировать своих учеников
раскованными высказываниями по вопросам брака или экономического
состояния страны. Конрад однажды в сочинении создал образ общества,
жизнь которого была подчинена сложнейшим, рассчитанным по минутам
ритуалам наблюдения за течением времени.
Однако Стэйси не принял вызов. С невозмутимым видом он поставил ему
за сочинение четыре с плюсом, когда увидел, как ребята шепотом
допытываются у Конрада, откуда он взял эту бредовую идею. Вначале
Конрад решил дать задний ход, но потом вдруг встал и в лоб задал
учителю вопрос, в котором, по его мнению, и таилась разгадка.
- Почему у нас запрещены часы?
- Разве у нас есть такой закон? - спросил Стэйси, перекидывая мелок
из одной ладони в другую.
Конрад утвердительно кивнул.
- В полицейском участке висит объявление. В нем обещана награда в
сто фунтов стерлингов каждому, кто принесет в участок часы, любые,
от напольных до наручных. Я сам читал вчера это объявление. Сержант
сказал мне, что закон о запрете продолжает действовать.
Стэйси насмешливо вскинул брови.
- Собираешься стать миллионером, Ньюмен?
Конрад игнорировал вопрос учителя.
- Закон запрещает хранить оружие, это понятно, из него можно убить
человека. А чем опасны часы?
- Разве не понятно? Можно проверить, сколько человек тратит времени
на ту или иную работу.
- Ну и что из этого?
- А может, тебе захочется, чтобы он работал побыстрее?


Когда Конраду исполнилось семнадцать, в порыве внезапно охватившего
его вдохновения он сделал первые свои часы. Его увлеченность
проблемой времени подняла его авторитет среди одноклассников. Один
или два из них были действительно способные ребята, остальные в той
или иной мере отличались прилежанием, однако никто из них не обладал
умением Конрада так разумно распределять свое время между учебой и
развлечениями. Он неуклонно следовал правилу "делу - время, потехе -
час". Такая собранность позволяла ему с успехом развивать свои
таланты. Когда его товарищи после школы по привычке собирались у
заброшенной железнодорожной станции, он уже успевал сделать половину
домашних заданий, затем быстренько расправившись со всеми
неотложными делами, тут же поднимался на чердак.
Там у него была настоящая мастерская, где в старых сундуках и
комодах хранились созданные им экспериментальные модели: свечи с
нанесенными на них делениями, примитивные образчики солнечных и
песочных часов и более совершенный часовой механизм, где стрелки
приводились в движение моторчиком в половину лошадиной силы. Хотя
Конраду порой казалось, что скорость вращения стрелок у его часов
больше зависела от степени той увлеченности, с которой он их
мастерил.
Но первыми чего-либо стоившими часами, которые он сделал, были
водяные часы: бачок с отверстием в днище и деревянным поплавком,
который по мере того, как убывала вода, опускался и приводил в
движение стрелки часов. Простые, но точные, они какое-то время
удовлетворяли Конрада, пока он продолжал свои все более смелые
поиски настоящего часового механизма. Вскоре он, однако, убедился,
что кроме городских часов существует еще великое множество других
часов разной формы и величины, от настольных до золотых карманных.
Однако пылящиеся и ржавеющие в лавках старьевщиков или в тайниках
комодов, все они были без ходовых механизмов. Механизм, стрелки,
любые цифры и знаки на циферблатах - все это было вынуто, снято или
сорвано. Его самостоятельные попытки создать компактный ходовой
механизм не увенчались успехом. Все, что он за это время узнал о
часах, убедило его, что это необычайно тонкий и сложный механизм
совершенно особой конструкции. Для осуществления своей дерзкой
задумки создать удобный портативный измеритель времени, лучше всего
в виде наручных часов, ему необходимо было найти их подлинный
образец, разумеется, исправный и работающий.
И тут ему неожиданно повезло, и такой образец попал ему прямо в
руки. Однажды на дневном киносеансе его соседом оказался пожилой
мужчина. Во время сеанса он вдруг почувствовал себя плохо, и Конраду
и еще двум мужчинам пришлось отвести его в кабинет администратора.
Поддерживая его под руку, Конрад заметил, как в глубине рукава
старого джентльмена что-то слабо блеснуло. Он осторожно коснулся
запястья старика и легонько сжал его. Пальцы его нащупали знакомый
плоский диск - часы!
Пока он шел домой, тиканье часов в ладони казалось звоном
погребального колокола. Он невольно крепко сжал ладонь, ибо вдруг
испугался, что каждый из прохожих может ткнуть в него пальцем и
Полиция Времени охватит злоумышленника.
Дома, на чердаке, он, затаив дыхание, разглядывал неожиданно
обретенное сокровище, и каждый раз, вздрагивая, прятал часы под
подушку, когда внизу, в своей спальне, вдруг начинал беспокойно
ворочаться на постели отец. Лишь потом он сообразил, что еле слышное
тиканье часов никак не могло побеспокоить сон отца. Часы были похожи
на те, которые он нашел в вещах матери, только циферблат был не
красный, а желтый. Позолота на корпусе кое-где стерлась, но ход у
часов был отличный. Он открыл заднюю крышку и замер. Бог знает,
сколько времени он смотрел не отрываясь на этот лихорадочно спешащий
куда-то, сверкающий мир колесиков и винтиков. Боясь сломать пружину,
он не заводил ее до упора и хранил часы бережно завернутыми в вату.
Снимая их с руки пожилого господина, он не думал о том, что
совершает кражу. Первым порывом было спасти часы, чтобы их не увидел
врач, который обязательно станет щупать пульс у пациента. Но как
только часы оказались в его руке, Конрад больше ни о чем не думал.
Мысль о том, что их следует вернуть законному владельцу, просто не
пришла ему в голову.
Его почти не удивил тот факт, что у кого-то могли сохраниться часы.
Его собственные водяные часы убедили его в том, как приборы,
измеряющие время, могут раздвинуть рамки обыденной повседневности
человека, организовать его энергию, придать всей его деятельности
значение и смысл. Конрад часами смотрел на маленький желтый
циферблат, следя за тем, как неторопливо совершает свой круг
минутная стрелка, а часовая почти незаметно делает очередной шаг
вперед, словно компас, указывая путь в будущее. Ему казалось теперь,
что без часов он, словно лодка без руля, беспомощный и заблудившийся
в сером безвременье. Отца он считал теперь человеком недалеким и
малоинтересным, прозябающим в безделье, не задумывающимся над тем,
что будет завтра.
Вскоре он уже не расставался с часами. Сшив из лоскута футлярчик с
приоткрывающимся клапаном, позволяющим видеть циферблат, он
постоянно носил их с собой. Теперь он все делал по расписанию -
столько-то времени на уроки, столько-то на игру в футбол, завтрак,
обед или ужин. Он знал теперь, как долго длятся день и ночь, когда
следует ложиться спать, когда вставать. Он любил удивлять своих
друзей появившимся у него "шестым чувством", угадывал количество
ударов пульса у каждого, точно определял начало передач новостей по
радио и демонстрировал, как следует варить яйца всмятку, не
пользуясь домашним счетчиком времени.
И все же он выдал себя.

Стэйси, который, разумеется, был умнее своих учеников, понял, что у
Конрада появились часы. Определив по часам, что урок английского
длится ровно сорок пять минут, Конрад невольно начинал собирать
тетради и учебники за минуту до сигнала счетчика времени, стоявшего
на столе учителя. Несколько раз он ловил на себе любопытный взгляд
Стэйси. Но соблазн удивлять всех тем, что он всегда оказывается
первым у двери, как только прозвучит сигнал окончания урока, был
слишком велик.
В один прекрасный день, когда он уже сложил свои учебники и закрыл
ручку, Стэйси подчеркнуто резко неожиданно предложил ему прочитать
вслух свою запись только что прослушанного урока. Конрад, зная, что
до сигнала об окончании урока осталось менее десяти секунд, решил не
торопиться.
Стэйси терпеливо ждал и даже вышел из-за своего стола. Кое-кто из
учеников недоуменно оглядывался на молчавшего Конрада, а тот в уме
отсчитывал секунды.
И вдруг Конрад с удивлением понял, что сигнала не будет. Первой
мыслью было, что его часы остановились. Он вовремя удержался, чтобы
не взглянуть на них.
- Торопишься, Ньюмен? - сухо спросил Стэйси. На лице его была
ироническая усмешка. Он неторопливо шел по проходу между партами, в
упор глядя на юношу. Растерянный Конрад, с лицом, багровым от стыда,
непослушными пальцами открыл тетрадь и начал читать свой конспект.
Через несколько минут, не дожидаясь сигнала, Стэйси отпустил
учеников.
- Ньюмен, подойди ко мне, - остановил он Конрада.
Он неторопливо складывал свои бумаги на столе, когда юноша
приблизился к нему.
- В чем дело, Конрад? Забыл завести часы? Конрад молчал. Стэйси взял
со стола счетчик времени и включил его, прислушиваясь к коротким
"бип-бип-бип"…
- Откуда у тебя часы? Отцовские? Не бойся. Полиции Времени давно уже
не существует. Конрад посмотрел учителю прямо в лицо. - Нет, это
часы моей матери, - не задумываясь сказал он. - Я нашел их среди ее
вещей.
Стэйси протянул руку, и Конрад дрожащими от волнения пальцами
отстегнул футлярчик с часами и вложил их в протянутую ладонь.
Стэйси лишь наполовину вынул их из футлярчика, чтобы взглянуть на
циферблат.
- Часы твоей матери, говоришь? Гм…
- Вы донесете на меня? - спросил Конрад.
- Для чего? Чтобы подкинуть еще одного пациента психиатрам? Они и
без того не сидят без работы.
- Разве я не нарушил закон?
- Ты не самая страшная угроза для безопасности страны, - сказал
Стэйси и направился к двери, жестом приглашая Конрада следовать за
ним. Он вернул ему часы.
- Постарайся ничем не занимать вторую половину дня в среду. Мы с
тобой совершим небольшую экскурсию.
- Куда? - спросил Конрад.
- В прошлое, - небрежно бросил Стэйси. - В Хронополь, Город Времени.
Стэйси взял напрокат автомобиль, огромный, видавший виды мастодонт,
изрядно обшарпанный, но кое-где еще блестевший никелем. Подруливая к
подъезду публичной библиотеки, где его поджидал, как они условились,
Конрад, он весело махнул ему рукой.
- Влезай, - крикнул он и, кивнув на тяжелую сумку, которую Конрад
положил рядом с ним на переднее сиденье, спросил: - Изучил маршрут?
Конрад утвердительно кивнул, и пока они объезжали пустынную площадь,
открыл сумку и выгрузил себе на колени кипу дорожных карт.
- Я высчитал, что площадь города примерно пятьсот квадратных миль.
Не знал, что он такой огромный. Где же его население?
Стэйси лишь рассмеялся. Они пересекли главный проспект и свернули на
длинную обсаженную деревьями улицу особняков. Половина из них
пустовала, окна были без стекол, кровля прогнулась. Даже те из них,
где кто-то еще жил, производили впечатление временных жилищ с
самодельными водонапорными устройствами на крышах, с заглохшими
садами, где в беспорядке были свалены бревна.
- Когда-то это был город о тридцатимиллионным населением, - заметил
Стэйси. - А сейчас в нем лишь немногим больше двух миллионов.
Население продолжает уменьшаться. Те, кто остался, предпочитают жить
в пригородах. Населенная часть города, в сущности, представляет
собой кольцо шириной пять миль вокруг опустевшего центра диаметром
сорок или пятьдесят миль.
Они петляли по боковым улицам, мимо небольшой все еще работающей
фабрики, хотя рабочий день обычно заканчивался в полдень, пытаясь
вырваться на широкий бульвар, ведущий на запад. Конрад прокладывал
маршрут по карте. Они приближались к границе того пятимильного
пояса, о котором только что говорил Стэйси. На карте он был
обозначен зеленым цветом, и от этого замкнутый в нем центр города
казался плоской, серой и огромной неизведанной землей.
Они пересекли последние торговые перекрестки, знакомые Конраду еще с
детства, последние дома предместий и улочки, перекрытые стальными
виадуками. Стэйси обратил его внимание на один из них, под которым
они в этот момент проезжали.
- Это остатки сложнейшей транспортной системы с множеством станций и
переездов, перевозившей в сутки пятнадцать миллионов пассажиров.
Минут тридцать они ехали молча, Конрад, подавшись вперед, смотрел в
лобовое стекло. Стэйси, ведя машину, искоса наблюдал за ним в
зеркальце. Городской пейзаж постепенно менялся. Дома становились
выше и меняли свой цвет, тротуары были отгорожены от проезжей части
металлическими барьерами, на перекрестках появились светофоры и
турникеты. Они въезжали в предместье старого города, на его
пустынные улицы, минуя многоярусные супермаркеты, огромные
кинотеатры и универсальные магазины.

Опершись локтем о колено и удобно подперев подбородок ладонью,
Конрад молча смотрел на город. Не имея ни машины, ни велосипеда, он
никогда не забирался так далеко в центр. Как всех детей, его больше
тянуло за пределы города, туда, где еще оставались свободные
пространства. Эти улицы, думал он, вымерли лет двадцать или тридцать
назад. Тротуары были усеяны осколками разбитых витрин, зияли пустые
окна, погасли неоновые вывески, перепутанные, оборванные, свисающие
с карнизов провода казались сетью, накинутой на улицы. Стэйси,
сбавив скорость, осторожно объезжал повсюду брошенные на улицах
автомобили и автобусы с истлевшими в порошок шинами.
Конрад теперь вертел головой то вправо, то влево, пытаясь заглянуть
в темные провалы окон, узкие улочки и переулки, но странным образом
не испытывал при этом ни страха, ни волнующего ожидания чего-то
необыкновенного. Пустые заброшенные улицы были так же малоинтересны,
как мусорный бак.
Миля за милей унылой полосой тянулись безликие предместья. Но вот
постепенно архитектура стала меняться, появились десяти- и
пятнадцатиэтажные дома, облицованные цветной зеленой и голубой
плиткой в стеклянной или медной опалубке. Конраду казалось, что они
со Стэйси двинутся скорее вперед, а не назад, в прошлое мертвого
города.
Через лабиринт боковых улочек машина выскочила на шестирядную
скоростную магистраль, вознесшуюся на мощных бетонных опорах до крыш
домов. Свернув с нее на боковое кольцо, они стали спускаться. Дав
газ, Стэйси наконец выехал на первую из улиц, ведущих в центр
города.
Конрад не отрывал глаз от открывающейся панорамы. Впереди, милях в
четырех, уже вырисовывались прямоугольные контуры огромного жилого
массива из тридцати- и сорокаэтажных небоскребов. Они стояли рядами,
тесно прижавшись друг к другу, как костяшки гигантского домино.
- Мы въезжаем в главную спальню города, - объявил Стэйси.
Иногда фасады домов буквально нависали над мостовой. Плотность
застройки была так велика, что дома стояли почти впритык к бетонным
оградам бывших палисадников.
В течение нескольких минут они ехали вдоль первых рядов этих
одинаковых домов, со сверкающей на солнце алюминиевой обшивкой, с
тысячами одинаковых квартир-ячеек, с усеченными балконами, глядящими
в небо. Пригороды с их невысокими отдельно стоящими домами и
небольшими магазинчиками кончились. Здесь уже не было и клочка
свободной земли. В узкие щели между домами-гигантами были втиснуты
крохотные асфальтированные дворики, торговые центры, пандусы,
ведущие в огромные подземные гаражи.
И повсюду Конрад видел часы. Они висели на каждом углу, над
подворотнями и на фасадах домов. Они были видны со всех сторон.
Большинство из них висело так высоко, что добраться до них можно
было разве что с помощью пожарной лестницы. На этих часах
сохранились стрелки. Все они показывали одну минуту после полуночи.
Конрад не удержался и взглянул на свои часы - на них было 14 часов
45 минут.
- Все городские часы приводил в движение главный часовой механизм, -
пояснял Стэйси. - Когда Большие Часы остановились, остановились и
все часы города. Это произошло в одну минуту первого тридцать семь
лет назад.
Заметно потемнело. Высокие прямоугольники домов закрывали доступ
солнцу в эти улицы. В вертикальных щелях между домами еще виднелись
узкие полоски неба. Здесь же, в глубоких каньонах из бетона к
стекла, было мрачно и неуютно. Скоростная магистраль вела дальше на
запад, и после развилки хилые кварталы остались позади. Появились
первые дома деловой части города. Они были еще выше, этажей
шестьдесят–семьдесят и соединялись между собой спиралевидными
пандусами и многочисленными переходами. Скоростная магистраль была
здесь поднята над улицей футов на пятьдесят и шла на уровне первых
этажей зданий, стоявших на массивных опорах. В тени их брали свое
начало стеклянные шахты лифтов и многочисленные эскалаторы. Улицы,
хотя и широкие, были уныло однообразны. Тротуары, проложенные по
обеим сторонам улицы, у подножья зданий сливались в бетонированные
площадки. Кое-где еще уцелели табачные киоски, проржавевшие
лестницы, ведущие в рестораны и на подвесные прогулочные галереи.
Впрочем, все это Конрада мало интересовало, ибо его глаза повсюду
искали часы. Он не представлял, что их может быть такое множество.
Казалось, они теснят друг друга. На красных, синих, желтых и зеленых
циферблатах чаще всего были не две, как обычно, а четыре или даже
пять стрелок. И хотя все большие стрелки застыли на одной минуте
после полуночи, вспомогательные остановились в самых разных
положениях, будто это зависело от цвета циферблатов.
- Зачем на часах дополнительные стрелки? - спросил Конрад. - А
разноцветные циферблаты?
- Временные зоны. В зависимости от профессии, ее категории и смены,
в которую человек работает. Постой, кажется, мы уже приехали.
Они свернули с магистрали по пологому спуску и с северо-восточной
стороны въехали на довольно большую, ярдов восемьдесят в длину и
сорок в ширину, площадь, в центре которой был длинный, некогда
зеленый, а теперь заросший сорняками пожухлый газон. Площадь была
пуста и казалась особенно большой в окружении небоскребов,
подпиравших небо.
Стэйси остановил машину, и они вышли, с удовольствием потягиваясь и
распрямляя уставшее от долгого сидения тело, а потом зашагали через
площадь к заросшему газону. Глядя на город, Конрад впервые осознал
огромность этих бетонных джунглей.
Поставив ногу на низкую ограду газона, Стэйси жестом указал в
дальний угол площади, где виднелась группа невысоких зданий
непривычной архитектуры, скорее всего девятнадцатого века, изрядно
пострадавших от попыток уничтожить их, но выстоявших и даже
сохранивших свой неповторимый облик. Но взгляд Конрада и здесь
прежде всего искал часы. Он увидел их на высокой башне из бетона,
стоявшей за старинными домами. Он был поражен величиной циферблата,
диаметр которого был не менее ста футов. Таких огромных чесов он не
видел нигде за всю их экскурсию по городу. Две черные стрелки не
светлом лике часов показывали уже знакомое время - одну минуту после
полуночи. Конрад впервые видел часы с белым циферблатом. Под ними на
широких, как плечи, полукружьях было не менее дюжины часов поменьше,
диаметром не более двадцать футов, с циферблатами раз