собственной  жизнью.
Украдкой он  вцепился  пальцами  в  край  стола,  сопротивляясь  неистовым
порывам, которые, казалось, вот-вот овладеют им.
   - Нет, довольно и этого! Бергтор, я желаю, чтобы ты открыл шкатулку.
   - Сейчас? Сейчас, когда эти волки только и ждут, чтобы  отнять  у  тебя
знак твоего первородства, едва лишь увидят его?
   Сигурд мельком глянул на Рольфа и Миклу, которые  смотрели  на  него  с
отчаянием и немой мольбой.
   - Да, Бергтор, - твердо сказал он, - я готов  поступить  так,  как  они
хотят... и как заслуживают. Пожалуйста, делай, как я говорю!
   Йотулл  и  Бьярнхард  обменялись  торжествующими   взглядами,   и   все
доккальвы, напряженно следившие за  этой  сценой,  успокоились,  перестали
угрожающе хмуриться и даже оперлись о мечи, словно решив,  что  оружие  им
больше не понадобится. Бергтор посмотрел на Сигурда с  невыразимой  мукой,
затем медленно снял с полки шкатулку и  поставил  на  стол,  каждым  своим
движением  выражая  сильнейшее   разочарование   и   уныние.   Укоризненно
поглядывая на Сигурда, он запустил руку в  кошель,  привешенный  к  поясу,
извлек  оттуда  массивное  кольцо,  унизанное  ключами,  и  нехотя   начал
перебирать их один за другим. Наконец он  выбрал  один  ключ  и  попытался
вставить его в замок шкатулки, но ключ не подошел. Все ключи  представляли
собой плоские кусочки металла  с  двумя  дырочками,  которые  должны  были
совпасть с устройством замка шкатулки. Огромные искусные  пальцы  Бергтора
двигались  со  всей  медлительностью  и  неуклюжестью,  на  какие  он  мог
осмелиться, а  Бьярнхард  и  Йотулл  из-за  его  спины  жадно  следили  за
поисками.
   Наконец Бергтор не мог уже дольше оттягивать минуту, когда будет найден
нужный ключ. Он вставил ключ в замок и до упора продвинул его в прорезь  -
раздался щелчок, означавший, что замок открыт. Бьярнхард потянулся было  к
шкатулке, но Бергтор, не касаясь крышки, толкнул  шкатулку  через  стол  к
Сигурду. Сигурд тотчас прикрыл  шкатулку  обеими  ладонями  и  пристально,
жестко поглядел на Бьярнхарда и Йотулла.
   - В твоем рассказе, Бьярнхард, недостает одной подробности, -  негромко
проговорил он. - Как звали того злосчастного ярла, чей дом и семью ты  так
бессмысленно уничтожил?
   Бьярнхард широко ухмыльнулся и в притворном удивлении отступил.
   - Как, неужели ты еще не угадал? То был Хальвдан  из  Хравнборга,  твой
отец, которого ты убил своей же собственной рукой!
   Все, кто был в комнате, застыли от изумления, а затем повернулись  друг
к другу, чтобы выразить в  невнятных  возгласах  свое  отношение  к  такой
поразительной новости.  В  этот  миг  Сигурд  рывком  распахнул  шкатулку,
схватил ее содержимое и через всю комнату прыгнул к полке, на  которую  он
прежде положил проклятый меч. Дыхание у него перехватило так  сильно,  что
он едва не задохнулся, когда натягивал на руку  черную  перчатку,  пару  к
той, которую  Хальвдан  носил  за  поясом  и  которой  усмирял  Йотулла  и
Гросс-Бьерна. Тотчас же он ощутил  ее  мощь,  а  когда  схватился  за  меч
Бьярнхарда, раздалось шипение, словно раскаленный металл швырнули в воду.
   Со страшным, отчаянным криком, в котором слились  все  его  многолетние
мечты об отце и родовом имени, Сигурд прыгнул через стол  и  столкнулся  с
ледяной молнией Йотулла, которая рассыпалась в крошево,  не  причинив  ему
вреда, - так ломаются стрелы о стальной доспех. Ледяная молния ни  на  миг
не задержала Сигурда; еще прыжок - и он оказался лицом к лицу с  Йотуллом,
безмерно изумленным Йотуллом, - последнее, что успел сказать колдун,  было
первое слово заклинания бегства, а последнее, что  он  видел,  была  вновь
увидевшая свет перчатка Хальвдана на руке, которая сжимала меч, обагренный
его кровью. Смертельно раненный, Йотулл рухнул, придавив собой Бьярнхарда.
   Хромой ярл делал отчаянные  попытки  выбраться  из-под  обмякшего  тела
Йотулла прежде, чем Сигурд до него доберется.  Доккальвы,  оцепеневшие  от
неожиданности, ринулись было  в  бой,  но  кузнецы  тотчас  их  остановили
молотами и огнем. Сигурд едва не срубил Бьярнхарда, но тот успел  скрыться
за спинами своих доккальвов, которые проворно подхватили своего ярла и  со
всех ног бросились наутек от грозной перчатки и не  менее  грозного  меча,
который косил, как траву, всякого безумца, который  осмеливался  заступить
дорогу Сигурду. Два-три отважных доккальва, которые пытались  сражаться  с
обезумевшим от гнева Сигурдом, сумели  все  же  задержать  его  настолько,
чтобы дать Бьярнхарду и  своим  сотоварищам  добежать  до  коней.  Беглецы
ускакали в ночь, потеряв немало воинов и свою всегдашнюю заносчивость.
   Сигурд взял бы одного из мышастых жеребцов и  помчался  следом,  однако
Бергтор повелел запереть все наружные двери.
   - Пускай себе трусы уносят ноги, Сигурд. Ты  ведь  и  так  знаешь,  где
отыскать Бьярнхарда, если он вдруг тебе  понадобится.  Нас  слишком  мало,
чтобы нагнать их, и вдобавок они могли бы навредить тебе заклятием. Ну же,
остынь  -  ты  ведь  заполучил  Йотулла,  пусть  хоть   это   будет   тебе
каким-никаким, а утешением.
   Сигурд соскользнул со спины мышастого  жеребца,  все  еще  сжимая  меч,
который не дважды и не  трижды  исполнил  предназначенное  ему  количество
убийств. Он  побрел  в  кузню,  где  под  слоем  пепла  все  еще  краснели
раскаленные  угли.  Швырнув  меч  на  угли,  Сигурд   сделал   одному   из
подмастерьев знак стать к мехам.  Затем  он  обернулся  к  озадаченному  и
ошеломленному Бергтору и проговорил:
   - Нет мне утешения. Вот этим мечом я убил собственного отца.
   Бергтор глядел на него с безграничной  грустью,  но  не  мог  найти  ни
единого слова. Молчали и Рольф и Микла, от души сострадая ужасу положения,
в котором оказался Сигурд.
   - Расплавь этот меч, - приказал Сигурд напряженным, но ровным  голосом.
- Позаботься о том, чтобы ни единая его частица не попала  больше  в  руки
смертных, или же злосчастье будет преследовать всякого,  кто  когда-нибудь
захочет владеть этим клинком.
   Бергтор сурово кивнул:
   - Мне известна глубочайшая расселина, которая доходит до самых огней  и
расплавленного камня Муспелльхейма. Никто  и  никогда  не  сумеет  поднять
наверх металл, который я брошу в эту расселину.
   Сигурд ответил безучастным  кивком.  Он  не  сводил  глаз  с  перчатки,
которая все еще облегала его руку, и вдруг ощутил в груди  пустоту  -  это
улетучились безмерный гнев и отчаяние. Теперь  он  испытывал  совсем  иной
гнев, и тот касался его одного. Сигурд медленно стянул с руки  перчатку  и
бросил ее на захламленную рабочую скамью Бергтора. Он так  обессилел,  что
даже не стал смотреть, как выволакивают прочь  убитых  им  врагов.  Тяжело
опустившись на низкий табурет, он вяло смотрел, как искусные руки Бергтора
раскаляют и гнут проклятый меч, ударами молота сбивая его  в  бесформенную
массу.
   - Завтра я отнесу его  к  той  самой  расселине  и  избавлюсь  от  него
окончательно, - проговорил Бергтор, который от жары  обливался  потом,  но
как будто даже повеселел. - Уф, ничто так не  поднимает  дух,  как  добрая
работа! Я бы, пожалуй, чего-нибудь съел и выпил, а ты как,  Рольф?  Микла,
Сигурд! Что вы на это скажете?
   Рольф и Микла тотчас воодушевленно с ним согласились, но Сигурд покачал
головой:
   - Делайте, что хотите. Я бы просто посидел здесь, поглядел  на  угли  в
горне... а потом, пожалуй, можно и спать.
   - И то верно, час поздний, - согласился Бергтор. - Я бы и сам не  прочь
посидеть немного возле горна. Я всегда считал, что лучше места для  отдыха
после дня работы не найти, - сидишь себе у наковальни и  смотришь,  как  в
сумраке краснеют угли. Прикажу-ка я кухарке приготовить  нам  ужин,  и  мы
съедим его прямо здесь.
   Сигурд лишь пожал плечами, даже не глянув на него. Рольф и Микла  съели
свой ужин, и мирное тепло от горна  скоро  положило  конец  их  бессвязной
болтовне, окончательно их убаюкав. Наконец и Бергтор  тоже  начал  клевать
носом. Он долго боролся с дремотой, но после сдался и отправился на покой.
Спал он крепко, и снились ему недобрые сны; проснулся он внезапно,  ощутив
знобящий  холодок  сквозняка.  Бергтор  вскинулся,   громко   фыркнув,   и
подозрительно огляделся, решив было, что ему просто что-то привиделось  во
сне. Затем он вскочил и принялся расталкивать Рольфа и Миклу.
   - Поднимайтесь живо и выходите наружу! - приказал он и на всякий случай
растолкал еще двоих  подмастерьев.  -  Сигурд  оставил  здесь  шкатулку  и
перчатку, а сам ушел.



        "18"

   Первое,  что  пришло  в  голову  Сигурду,  -  отыскать  Гросс-Бьерна  и
позволить ему завершить дело, ради  которого  его  и  сотворил  Бьярнхард.
Морок-то отыскался сам, стоило  лишь  Сигурду  покинуть  безопасные  стены
свартафеллской кузни, однако  Сила  Сигурда  и  на  сей  раз  вмешалась  и
отогнала Гросс-Бьерна помимо воли своего господина. К  тому  же  тварь  за
последнее время стала осторожной, а стремительное бегство Бьярнхарда и его
доккальвов  порядком  испугало  Гросс-Бьерна.  После  нескольких   быстрых
наскоков на Сигурда,  которые  были  совершены  больше  для  виду,  чем  с
действительным намерением убить, морок бежал на безопасное расстояние.  На
этом расстоянии и держался Гросс-Бьерн во  все  последующие  дни  скитаний
Сигурда, однако ни разу не упустил скиплинга из виду  -  может,  надеялся,
что Сила Сигурда ослабнет или потеряет бдительность.
   Подозревая, что друзья из  лучших  побуждений  будут  разыскивать  его,
Сигурд выбрал самую пустынную и опасную  местность  в  Двергарриге,  чтобы
укрыться там ото всех. Днями он бродил, охотясь за мелкой дичью, поскольку
обнаружил, с немалым отвращением к себе самому, что у него недостает  даже
силы воли, дабы уморить себя голодной смертью, а ночами отбивал  охотничьи
нападения голодных троллей. К тому времени, когда  снова  наступила  зима,
Сигурд  одичал  и  бешеным  нравом  мог  сравниться  с  троллями,  которые
неизменно охотились за ним - но уже не пропитания ради, а чтобы уничтожить
соперника.
   Ко времени зимнего солнцестояния Сигурд сдался и позволил  первобытному
стремлению выжить  окончательно  одержать  верх  над  ненавистью  к  себе,
которую он испытывал из-за убийства Хальвдана. В суровых горах  пропитания
было в обрез, а потому тролли перенесли свои охотничьи  угодья  поближе  к
доккальвийским поселениям  на  равнинах.  За  ними  последовал  и  Сигурд,
поскольку поддерживал свое существование тем, что  нападал  на  троллей  и
отнимал у них уже награбленное. Он не испытывал никаких угрызений совести,
поедая баранину, принадлежавшую тем  самым  доккальвам-хуторянам,  которые
так безжалостно гнали прочь его и его друзей, когда  они  впервые  шли  по
этому пути в Свартафелл.
   Тролли относились к нему с  почти  сверхъестественным  ужасом,  и  этот
трепет еще усиливался от  бешеных  выходок  Гросс-Бьерна,  особенно  когда
мороку удалось попробовать  на  зуб  жесткую  шкуру  одного-двух  троллей.
Потеряв таким образом примерно дюжину собратьев, тролли стали относится  к
Гросс-Бьерну  как  к  воплощенному  божеству  истребления  теплокровных  -
действия, которое неизменно встречало у троллей  поддержку  и  восхищение,
даже когда они сами и становились его жертвами.
   Когда воцарилась сумрачная и холодная  зима,  а  самая  доступная  дичь
давно уже была  переловлена  и  съедена,  Сигурд  и  тролли  начали  равно
страдать от постоянного голода. Поскольку пищи было совсем в обрез, а дичи
и вовсе не осталось, тролли принялись охотиться на Сигурда.  Эти  сражения
неизменно снабжали и охотников,  и  добычу  изрядным  количеством  жареной
тролльчатины, пищи грубой, но сытной, которой должно было  бы  хватить  до
конца  зимы,  покуда  Сигурд  оставался  в  силах  защищать  себя  секирой
Хальвдана, а зубы Гросс-Бьерна вкупе с копытами  превращали  нападавших  в
груды безжизненной плоти.
   Наконец случилось так, что  Сигурд  сумел  прикончить  вожака  троллей,
косматого гиганта с обгрызенными ушами и одним глазом - второй был потерян
в недавней схватке с неутомимым Гросс-Бьерном. Сигурд давно уже нуждался в
добротном и теплом плаще, а  потому  он  без  особых  церемоний  аккуратно
освежевал покойного вожака и набросил  его  шкуру  себе  на  плечи  -  под
внимательными взглядами уцелевших троллей, которые наблюдали за всей  этой
сценой с безопасного расстояния. Затем, не  забывая  оглядываться,  Сигурд
укрылся в  скальной  расселине  и  оттуда  смотрел,  как  тролли  деловито
нарезают из погибшего соплеменника ломти мяса, портя при этом вдвое больше
продукта. Когда  был  разведен  костер  и  мясо  более-менее  поджарилось,
Сигурду, к его немалому изумлению, предложили мир,  а  заодно  и  солидный
ломоть жареного мяса, которое, как и ожидал Сигурд,  оказалось  жестким  и
безвкусным. Троллей в шайке осталось так мало, что  даже  им  стало  ясно:
надо что-то делать, иначе никто  из  них  не  доживет  до  весны.  Троллям
всего-то и требовался умный вожак, чтобы под его  водительством  совершать
успешные  набеги  на  владения  доккальвов,  живших  на  равнинах.  Сигурд
мгновение подумал - и согласился возглавить шайку.
   Весь остаток зимы Сигурд  и  его  тролли  наводили  ужас  на  равнинные
поселения, щадя только  усадьбы  мятежных  льесальвов.  Тролли  нагуливали
жирок и пополняли шайку  все  новыми  охотниками,  а  Сигурд  получал  все
большее удовольствие, терзая грабительскими набегами доккальвов. Все  чаще
вспоминал он  о  Бьярнхарде,  засевшем  в  Свинхагахалле,  и  уже  начинал
прикидывать, удастся ли ему следующей зимой увести свою  шайку  дальше  на
запад.
   Доккальвы не  желали  смиряться  с  таким  бессовестным  грабежом.  Они
расставляли многочисленные ловушки и устраивали охотничьи рейды. Шли слухи
о человеке, который предводительствует троллями, и  слухи  эти  дали  пишу
множеству побасенок, в  высшей  степени  жутких  и  насквозь  лживых.  Сам
Бьярнхард назначил награду за поимку вожака троллей, но  награду  эту  так
никто и не получил, чего нельзя сказать о карах,  обещанных  хромым  ярлом
после того, как стало ясно, что человека-тролля так и не могут изловить.
   Доккальвы становились все бдительнее, и  это  могло  бы  стать  немалой
помехой для шайки, однако зима катилась к концу,  и  горы  снова  закишели
дичью, и троллям было чем набить  брюхо  в  перерывах  между  набегами  на
доккальвийские   усадьбы.   Сигурд   тщательно   обдумывал   планы   своих
грабительских походов и ухитрялся нападать  именно  тогда,  когда  большая
часть доккальвов охотилась за ним же где-то в другом месте, а защищать  их
скот и овец было почти что и некому.
   Удача изменила Сигурду в одну весеннюю ночь, когда его шайка наткнулась
на охотников, залегших в засаде на скалах над обычной  тролличьей  тропой.
Ливень стрел и копий обрушился на троллей, и одна стрела ранила Сигурда  в
ногу. Он не мог отступать наравне с удирающими троллями,  и  они,  как  то
водится у тролличьего племени, без малейших сожалений покинули Сигурда  на
произвол судьбы, едва убедившись, что он стал им бесполезен, - чары умного
и непобедимого вожака тотчас развеялись в прах.
   Оставшись один, Сигурд  кое-как  перетянул  рану  остатками  изорванной
рубахи и из последних  сил  заковылял  вниз  по  ущелью,  прочь  от  своих
преследователей. Когда рассвело, он укрылся у небольшого  водопада,  чтобы
перевести дух. Лежа в надежном своем укрытии, Сигурд дал  волю  мыслям,  и
они беспорядочно метались от  одной  совершенной  им  глупости  к  другой,
выхватывая из памяти знакомые лица. Думал он и о том, уж не пришел  ли  на
самом деле конец, которого он так  страстно  желал  когда-то.  Гросс-Бьерн
бродил поблизости, поглядывая  на  Сигурда  и  с  непоколебимым  терпением
дожидаясь той минуты,  когда  его  жертва  окончательно  ослабнет.  Сигурд
смотрел на морока и вспоминал о Бьярнхарде  и  об  отмщении,  которое  тот
несомненно заслужил. С грустью думал он о Микле и Рольфе - и как же это он
не мог понять с самого начала, что именно они, а не Йотулл и Бьярнхард,  и
есть его истинные друзья! И с еще горшей скорбью вспоминал  Сигурд  своего
отца Хальвдана, а также Ранхильд, которую он  ныне  потерял  навеки  из-за
собственной слепой и неумной гордыни. Беспомощный и бессильный, лежал  он,
истекая кровью, в ущелье, меж безжалостных валунов, и думал, что предал  в
своей жизни всех, кому должен был бы доверять, что позволял  своим  врагам
льстить себе и с небывалой легкостью обводить себя вокруг пальца. Что  же,
испустить дух в жалком одиночестве,  подобно  раненому  троллю,  -  именно
такой конец он и заслужил, и если мстительные  доккальвы  отыщут  его  еще
живым - тем лучше.
   К ночи Сигурду стало совсем худо,  и  он  едва  осознавал,  что  с  ним
творится. То ему чудилось, что он опять в Хравнборге, то - что он вернулся
в дом своей бабушки в Тонгулле. Однако чудилось Сигурду, что рядом  с  ним
не Торарна, а Ранхильд. Он все еще хранил тетиву, сплетенную из ее  волос,
подаренное ею колечко и алый камешек, хотя и порывался много раз выбросить
все это прочь. На мгновение приходя в себя, Сигурд  видел,  как  будто  бы
Ранхильд склоняется над ним, - но ее лицо тут же превращалось  в  косматую
физиономию тролля. Затем он решил, что враги, должно быть, отыскали его  и
теперь везут на суд и расправу, перекинув, точно полупустой  мешок,  через
спину  мохнатого  конька,  мерно  трусящего  по  каменистому  дну  ущелья.
Последняя внятная мысль Сигурда была о том, какие странные  у  этого  коня
ноги - огромные, косматые, с кривыми черными когтями вместо копыт.
   Придя в себя, Сигурд с немалым удивлением обнаружил, что как будто  все
еще жив. Осознав это, он решил, что прежде всего надо бы разобраться,  где
же он находится и кто доставил его сюда. В  отсветах  низкого  пламени  он
разглядел десятки смеющихся физиономий, которые, корча гримасы, глядели на
него из темноты, и ужас охватил Сигурда, пока он не понял, что  это  всего
лишь фигурки,  вырезанные  из  дерева  или  камня.  Какое-то  воспоминание
ворочалось в его обессиленном мозгу, но он никак  не  мог  заставить  себя
вспомнить, в чем дело.
   Затем он увидел груду  пестрых  вытертых  шкур,  которая  едва  заметно
шевельнулась. Длинная шерстистая лапа выпросталась из  груды  шкур,  чтобы
помешать содержимое закопченного котелка, висевшего над  огнем  очага.  Да
это же тролль, изумленно сказал себе Сигурд, - уж не решились ли  все-таки
тролли из его шайки вернуться за  своим  раненым  вожаком?  Однако  у  его
троллей не могло быть ни такого уютного убежища с очагом и вырубленными  в
каменных стенах нишами, ни тем более такой роскошной кровати,  как  та,  в
которой он лежал, - не кровать, а царственное ложе, с  резными  столбиками
по всем четырем углам и грубым, но чистым бельем.
   - Гриснир! - наконец осенило Сигурда. Решение этой загадки истощило все
его силы, и он вновь осел на ложе со счастливым и облегченным вздохом.
   Гриснир, шаркая, подошел к кровати и  приложил  косматую  лапу  ко  лбу
Сигурда.
   - Горячка прошла, - объявил он. - И ты признал меня -  впервые  за  все
время. Похоже на то, что эта отравленная доккальвийская стрела все  же  не
сумела сделать свое лиходейское дело.
   Сигурд  открыл  глаза  и  не  мог  удержаться,  чтобы  не  ответить  на
жутковатую гримасу, которая у старого тролля означала  довольную  ухмылку.
Трудно было  найти  более  уродливое  и  милое  зрелище,  чем  морщинистая
физиономия Гриснира с двумя рядами радостно оскаленных зубов.
   - Ох, Гриснир, ты мне, должно быть, снишься! -  со  вздохом  проговорил
Сигурд, от всего сердца сожалея, что чувствует себя таким  слабым.  -  Как
поживает твоя нога?
   - Плохо гнется, хромает, а в сырую  погоду  ноет  так,  точно  голодный
медведь запустил в нее свои зубы, - тотчас ответил Гриснир. - Впрочем,  не
жалуюсь. В конце концов, я остался в живых и теперь  могу  отплатить  тебе
добром за то, что ты когда-то  спас  одного  старого  тролля.