перехитрить их всех. Я от  всей  души  ненавижу
их, Сигурд, и хочу, чтобы ты тоже возненавидел их. Вот почему  я  спрятала
от них тебя и эту шкатулку.
   Сигурд недоуменно воззрился на нее, уселся на табурете рядом с кроватью
и спросил:
   - Кто они, бабушка?
   Он так встревожился, что под его взглядом кружка выпала из рук  Торарны
и чай расплескался по земляному полу. С балки сорвалась  большая  кровяная
колбаса, а метла с грохотом рухнула на ведра и котлы.
   Торарна глянула на весь этот беспорядок и прикрыла глаза ладонью.
   -  Ну,  ступай,  Сигги,  я  слишком  устала,   чтоб   развлекать   тебя
россказнями. Беги во двор, погуляй, ладно? - Ее сонный голос точно угас, и
Сигурду оставалось только в  бессильной  ярости  расхаживать  по  комнате,
стискивая кулаки и гадая, кто же это навестил  сегодня  его  бабку  и  кто
глазел на него с вершины холма. Наконец он набросил плащ и  пошел  седлать
коня - привезти из Богмодова Подворья женщину, которая присмотрела  бы  за
Торарной.
   Когда он вернулся, уже совсем  стемнело,  и  теперь  прибывшая  старуха
Грелод восседала  у  очага,  словно  дракон,  стерегущий  свои  сокровища,
куталась в платки и рылась  в  сумках,  битком  набитых  всякими  пахучими
снадобьями. На каждый случай жизни, от рождения до погребального костра, у
нее было свое снадобье или амулет - высушенная лапа или  коготь,  а  то  и
что-нибудь  совсем  омерзительное.  Сигурд  в  душе  считал  ее  настоящей
колдуньей, и было что-то зловещее и неизбежное в том,  как  она  хлопотала
над  Торарной,  выставив  Сигурда  прочь,  -  мужчине  не  было  места   в
предстоящем действе. Судьба Торарны целиком была в руках  Грелод,  которая
что-то деловито смешивала, растирала и подсыпала щепотью  в  горшочки  над
огнем, издававшие нестерпимую вонь.
   Сигурд держался от нее подальше, чувствуя, что он тут совершенно  ни  к
чему. Он устроился на ночь в амбаре и все не мог заснуть, прислушиваясь  к
голосам троллей - мерзких тварей, которые с недавнего времени  сновали  по
холмам Тонгулля. Их рев напоминал мычанье быка и вопли  тюленей,  и  скот,
заслышав его, никак не мог угомониться. Сигурд  знал,  что  именно  его  и
Торарну преследуют тролли, и эта мысль не давала ему сомкнуть глаз.
   К немалому разочарованию Сигурда, Грелод как будто навеки  обосновалась
на теплом местечке у очага. Торарна все не  выздоравливала.  Сигурд  очень
скоро оставил надежду, будто ее  хворь  убедит  тупоголовых  соседей,  что
Торарна невиновна в чародейских преступлениях. Несчастья  становились  все
чаще и сокрушительней.  Тролли  уже  больше  не  трудились  скрываться  от
человеческих  глаз  в  сумерках  после  захода  солнца,  а   ночные   часы
превратились в непрестанный ужас для всех поселений. Люди  шептались,  что
мертвецы больше не лежат спокойно в своих могилах, а бродят  по  округе  и
творят такие лихие дела, что кровь стынет в жилах.
   Два семейства погрузили свои пожитки в ладьи и отплыли на юг,  как  раз
перед тем,  как  холод  окончательно  сковал  льдом  воды  фьорда.  Долгая
беспросветная зима застала многие усадьбы с  едва  ли  половинным  запасом
топлива,  скудными  припасами;  хозяева   были   охвачены   страхом:   они
вслушивались, как тролли в холмах ревут и вопят,  насмехаясь  над  людским
отчаянием.
   Весной  уцелевшие  поселенцы  подсчитали  убытки  от  суровой  зимы   и
прожорливых троллей - и начали грузить ладьи или  же  уговаривали  угрюмых
купцов-мореходов прихватить их с собой на юг. В  отчаянии  следил  Сигурд,
как они уплывают один за другим, и то, что Торарну больше не  обвиняли  во
всех грехах, мало его утешало. Одно было хорошо: он избавился  от  старухи
Грелод, которая по горло была сыта царапаньем в двери и  неизвестно  чьими
следами на снегу.
   Торарна упрямо отказывалась сесть на корабль и кляла Сигурда последними
словами за то, что он не хочет уплыть один. С бессильной  яростью  смотрел
он, как суда покидают гавань, а со скал по обе стороны фьорда их то и дело
обстреливают камнями незримые наблюдатели. Сигурд не расставался с мечом и
мечтал подстрелить из лука кого-нибудь из грабительских шаек. Он знал, что
разбойники скрываются в лавовых холмах, поджидая удачного случая, особенно
после заката. Все острее Сигурд ощущал, что он  и  прочие  скиплинги  лишь
пришельцы на древней земле Скарпсея, а это не слишком приятно сознавать  в
сумерках, когда зловещие тени заполняют расселины и складки холмов.
   К середине лета  опустели  все  усадьбы  на  берегах  фьорда  Тонгулль,
остались лишь Сигурд и еще два семейства, которые  не  теряли  надежды  на
лучшие времена. Тролли и  мороки  рыскали  по  округе,  мародерствуя  хуже
прежнего. Сигурд умолял соседей остаться, хотя  их  скот  уже  можно  было
сосчитать на пальцах и ни один торговец не осмеливался навлекать  на  себя
злобу троллей, которые засели на скалах по берегам фьорда.
   - Надо нам уносить ноги, если  хотим  сберечь  свои  шкуры,  -  объявил
наконец Богмод, который уже не  был  так  толст,  рыж  и  благодушен,  как
прежде. Сигурд знал, что Богмод намеревался присвоить себе  все  покинутые
земли, но теперь и он упал духом. - Еще одну такую зиму мы  не  переживем.
До чего же я возненавидел этот проклятый край! - И он со злостью оглянулся
на гниющее сено и жалких овец с грустными глазами.
   Снельф с согласным ворчанием дернул плечом в сторону холмов:
   - Пусть себе подавятся! Я уже потерял все, что нажили мои предки и ради
чего трудился я сам. Что поделаешь, тролли победили. Я  всегда  знал,  что
так и будет, - они просто таились и выжидали. - Он почти  виновато  глянул
на Сигурда. - Ты и твоя бабка можете погрузиться в мою ладью. Мы не бросим
вас здесь одних на верную смерть.
   Сигурд со вздохом кивнул и даже не сказал, как обычно, что все земли на
юге уже  заняты  и  придется  им  обрабатывать  чужие  поля  вместо  своих
собственных.
   - Когда-нибудь вы пожалеете, что бросили свои  усадьбы,  -  все  же  не
удержался он.
   - Нет, не пожалею, если хочу увидеть своих детей взрослыми, а здесь мне
до этого не дожить, - отрезал Снельф, и его жена громко  фыркнула  в  знак
согласия. - Не знаю, как уж вам с Торарной до сих пор  удавалось  уцелеть,
ведь вы ближе всех к холмам и троллям. Нет, я не говорю, что она  отгоняет
их заклинаниями, - поспешно добавил он, видя, что Сигурд вот-вот  вспыхнет
от гнева. - Это все в прошлом, во всяком случае, я так надеюсь.  Да  я  на
самом деле никогда и не думал, что это ее рук дело. Что-то большее  таится
за этим злосчастьем... - Он широко развел руки, точно пытаясь охватить всю
землю, но больше ничего не добавил и лишь подавленно  вздохнул.  -  Завтра
будь с Торарной на пристани. С вечерним приливом мы выйдем в море.
   - Мы тебя не задержим, -  отозвался  Сигурд,  спотыкаясь  о  свертки  и
корзины, в которые женщины с решительным видом набивали домашние  пожитки.
Он знал, что вдвоем им с Торарной не выжить среди троллей,  которые  будут
свободно рыскать по опустевшим  пастбищам  и  грабить  покинутые  дома.  -
Только вот мою бабушку нелегко убедить. Она хочет, чтобы уехал я  один,  а
ее оставил здесь умирать.
   - Об этом и речи нет! - воскликнул Богмод. - Вечно она упрямится, когда
дело коснется ее добра.  Сигурд,  переупрямь  ее!  Доставь  ее  завтра  на
пристань, даже если придется нести ее всю дорогу, а она, уж  верно,  будет
вырываться и лягаться.
   Женщины покачали головами и дружно передернулись.
   - Подумать только, - воскликнула одна из них, - остаться здесь одной на
верную смерть!
   Было еще далеко до темноты, когда  Сигурд  возвращался  домой  с  кулем
муки, за которой, собственно, и ходил к соседу, но даже при свете  дня  он
чувствовал себя неуютно, пока не дошел до дома, - ему все время  казалось,
что за ним следят. У амбара навстречу  ему  вышли  две  уцелевшие  гусыни,
гогоча так громко и требовательно, точно  Торарна  вовсе  их  не  кормила.
Сигурд подсыпал им корма и вошел в дом, громко выкрикнув приветствие, - но
тут же осекся. Дом был пуст. С  нарастающей  тревогой  смотрел  он  то  на
погасший очаг, то на сыр и хлеб, засыхавшие на столе, то на  пустой  крюк,
где обыкновенно висел плащ Торарны. Громко крича, Сигурд выбежал из дома и
бросился на поиски. Остановившись на миг, он прислушался и  уловил  слабый
крик - он доносился со склона холма над домом.
   Там он и нашел Торарну - весь день под дождем и ветром  лежала  она  на
холме не в силах подняться.
   - Пятнистый ягненок, чтоб ему пусто было, убежал от меня утром, -  едва
слышно проговорила бледная Торарна. - А я упала и не могла подняться. Ночи
не пройдет, как его сожрут тролли.
   - Тс-с, помолчи, - отвечал он, стараясь унять дрожь в голосе. -  Пускай
себе тролли сожрут хоть все стадо.  Незачем  тебе  было  подниматься  сюда
одной. Что, если бы ты сломала руку или ногу?
   Не обращая внимания на протест Торарны, Сигурд  поднял  ее  на  руки  и
отнес домой. С ужасом ощутил он, что  кости  ее,  обтянутые  кожей,  стали
хрупкими, точно птичьи. Когда-то Торарна была  так  крепка,  что  запросто
после целого дня трудов таскала на спине снопы сена и легко могла повалить
наземь овцу для стрижки. Почти ничего не осталось в  ней  от  прежней  его
бабушки, и Сигурд вдруг почувствовал себя до смерти одиноким, а холм точно
всей своей темной тяжестью навалился на его спину.
   Он запер двери, разжег огонь в очаге, засветил лампу с китовым жиром  и
лишь тогда рассказал Торарне о предложении Снельфа взять их с собой.
   - Деваться некуда, бабушка, -  заключил  он  твердым  голосом,  -  надо
ехать. Здоровье твое неважное, а на юге, говорят, зимы куда мягче здешних.
А когда ты снова окрепнешь и хоть немного обрастешь  жирком,  мы  вернемся
сюда, в эту хижину. Будем жить, как лисы,  кормиться  ягодами,  птицами  и
зайчатиной,  всем,  что  ни  подвернется  под  руку,  а  на  лето  я  буду
отправляться в походы с викингами.
   Торарна устало покачивала головой, комкая одеяло под подбородком.
   - Никуда я не поеду, Сигурд. Или ты не видишь, что я  умираю?  Я  хочу,
чтобы мой прах сгнил в земле именно здесь,  а  этого  ждать  уже  недолго.
Что-то странное стряслось со мною нынче - словно половина моего  тела  уже
отмерла, и вдобавок я разучилась думать. - Она тяжело вздохнула и  закрыла
глаза. - Так хочется спать. Я еще должна что-то  рассказать  тебе...  если
только вспомню что. И все же  я  точно  знаю,  что  ты  должен  отплыть  с
Богмодом и Снельфом. Отправляйся на юг, Сигурд. Завтра же.
   Сигурд сел, сложив на груди руки.
   - Без тебя я не уеду, бабушка, и кончено.
   Она тяжело, с усилием помотала головой и разлепила веки.
   - Вижу, настала пора рассказать тебе о твоих отце и  матери.  Печальная
это будет история...
   - Нет-нет, - поспешно перебил ее Сигурд, -  ты  слишком  устала.  Вовсе
незачем рассказывать именно сейчас.  Ты  упала  и  вдобавок  простудилась,
бабушка, а это не к спеху.
   - Помолчи, детка. Я знаю, что делаю.  Сегодня  я  видела  во  сне,  как
издыхала старая овца, - это вещий  знак.  На  сей  раз  здесь  нет  старой
Грелод, чтобы разогревать мою жизнь снадобьями и заклинаниями.  Она  будет
сердиться, что я так бессовестно обманывала ее, стоило ей  повернуться  ко
мне спиной... Эх, Сигги, она была мне верным  другом.  Если  что-то  ты  и
перенял у меня, так пусть это будет умение  отличать  истинных  друзей  от
мнимых. Ну, к делу... пока эта дряхлая плоть совсем не лишилась сил.  Твоя
мать... я причинила ей много боли, Сигурд. Она была моей дочерью, и  звали
ее Асхильд. - Имя отозвалось приступом боли, и Торарна без  сил  упала  на
ложе, бледнея и задыхаясь. - Я отреклась от нее, из-за того что она  вышла
замуж... Двадцать лет я не произносила ее имени... но теперь настала  пора
простить ее.
   Сигурд опустился на колени рядом с ней, с ужасом понимая, что ей совсем
худо.
   - Бабушка, что мне сделать для тебя? - прошептал он. - Тебе больно?
   Торарна нехотя открыла глаза.
   - О да, больно... от ревности. Он увел ее у меня... но тебя не получит,
если только это в моих силах. Двое их было... не помню, который женился на
ней и  который  убил  ее...  но  я  ненавижу  обоих.  -  Ее  слабый  голос
превратился в бессмысленное бормотание.
   - Говори же, бабушка, - потеребил ее Сигурд. - Скажи мне, кто мой отец.
- Он с трудом выдавливал слова.
   - Отец... всадник на холме... вчера это было? Или год назад? Я  сказала
ему... сын погиб в огне, его нет. Когда-нибудь ты простишь  меня,  Сигурд.
Не позволяй ему увести тебя в иной мир. Тот, другой,  тоже  искал  тебя...
нет, это он... тролли, мороки. Я сказала ему - сына нет. Он не поверил. Не
дай ему забрать резную шкатулку  Асхильд...  ее  свадебный  подарок  от...
от... он забрал Асхильд... она умерла... в огне...
   Сигурд пытался отыскать смысл в ее бормотании, но его сообразительность
безмолвствовала перед страхом, что Торарна умирает.
   - Так мой-отец был здесь? Он посылал за мной?
   - Посылал! Насылал мороков! Он убьет тебя, Сигурд! - Торарна  вцепилась
в его руку маленькими ледяными  пальцами,  дико  глядя  за  его  спину.  -
Сбереги шкатулку Асхильд... ярл хочет завладеть ею... Злыдень,  лиходей...
сжег твою мать...
   - Кто сделал это - мой отец или тот, другой? Помнишь ты его имя?
   - Имя... имя... - Ее веки трепетали, а дыхание было таким  слабым,  что
Сигурд боялся, как бы оно не прервалось совсем. - Асхильд...  о,  Асхильд,
прости меня! Я пыталась сберечь его... уберечь шкатулку от них... чародеев
и полководцев. Асхильд, ты здесь? Дай мне руку.
   Сигурд ласково сжал ее ладошку; Торарна бормотала что-то бессмысленное,
обращаясь к Асхильд, и наконец задремала. Дышала она неровно, чуть слышно,
но все же дышала. Он надеялся, что у нее достанет  сил  завтра  рассказать
ему все еще раз и более связно. Сигурд все еще почти  ничего  не  знал  об
отце и матери, а сам ничего толком не помнил, кроме детских страшных  снов
о большом пожаре. Он печально подумал, что эти сны могли  быть  памятью  о
пожаре, в котором погибла его мать. Торарна ведь сказала ему, что  история
будет печальной, и, похоже, она оказалась права.
   Всю ночь он сидел у постели, не смыкая глаз. Старуха спала  тихо,  лишь
несколько раз вскидывалась, бессвязно звала Асхильд, но всякий раз Сигурду
удавалось успокоить ее, и она снова засыпала. Незадолго  до  рассвета,  на
севере весьма раннего, Торарна вдруг широко раскрыла совершенно  бессонные
глаза и громко воскликнула:
   - Асхильд, достань мой лучший фартук  и  брошь  -  твой  отец  вернулся
домой!
   Она дернулась, точно пытаясь подняться, и с последним вздохом затихла у
Сигурда на руках.



        "2"

   Уже давно занялся день, когда Сигурд наломал с дома  достаточно  дерева
для погребального костра своей бабушки. Застывшим взглядом он следил,  как
гигантское пламя жадно прянуло к серому небу. К  полудню  костер  все  еще
горел, и столб черного дыма вздымался вверх, точно огромное знамя.
   Наконец Сигурд вспомнил, что его ждут на пристани Богмод  и  Снельф,  и
спешно принялся собирать пожитки.  Он  понимал,  что,  скорее  всего,  уже
поздно, но все же торопился, надеялся -  они  видели  дым  и  поняли,  что
Торарна  умерла.  Немыслимо  было  бы  бросить  ее  здесь  несожженной   и
непогребенной. Впрочем, они ведь могли и решить, что это  тролли  подожгли
дом...
   Пробежав четыре мили,  Сигурд  увидел  пустую  пристань  и  понял,  что
надежды его оказались напрасны. От ладей и их хозяев не осталось ни  слуху
ни духу, только старая  лопнувшая  корзина  валялась  на  берегу.  Видимо,
аккуратная хозяйка переложила ее содержимое в другую корзину, и  на  сыром
песке лежала лишь забытая ячменная лепешка. Сигурд с усилием отвернулся от
этого жалкого зрелища, зная, что уже больше никогда не увидит  на  берегах
фьорда Тонгулль иного следа человеческого  обитания.  С  горьким  чувством
одиночества смотрел он на море, а с прибрежных скал все громче  доносилось
хриплое хихиканье, словно невидимки  знали  какую-то  недоступную  Сигурду
тайну и предостерегали  его,  что  до  заката  не  так  уж  и  далеко.  Он
огляделся, и тягостным показался ему знакомый пейзаж, отныне опустевший  и
оттого зловещий. Обреченность словно кинжалом пронзила сердце  Сигурда,  и
он пошел прочь от моря, которое лишь  напоминало  ему,  что  он  ничтожная
пылинка рядом с этой бескрайней и безлюдной пустотой.
   Могли бы и дождаться, в сотый раз повторял он себе этой ночью,  не  так
уж они были напуганы.  За  стенами  покинутого  дома,  в  котором  укрылся
Сигурд, с омерзительным торжеством  ревели  и  ухали  тролли,  засевшие  в
прибрежных скалах. Какая бы сверхъестественная сила ни  терзала  Тонгулль,
на  сей  раз  она  одержала  победу.  Сигурд   не   спал,   в   оцепенении
прислушиваясь, как кто-то жадно принюхивается под дверью, что-то бурчит  и
молотит по доскам.
   Утром Сигурд вернулся к своему дому и понял, что  там  побывали  ночные
грабители. Он ничуть не удивился, обнаружив, что  овцы  и  гуси  бесследно
исчезли. Сигурд молча разглядывал отпечатки лап на мягкой земле -  никакой
человек или зверь не мог  оставить  таких  следов.  Он  потряс  головой  и
нахмурился.  Горькие  мысли  о  смерти   Торарны,   отчаяние   одиночества
потускнели в его душе. Горящими глазами обвел  он  жалкие  останки  своего
жилища и горы, высившиеся над усадьбой, и жгучая  ярость  овладела  им.  С
чуткой  сосредоточенностью  охотника,  преследующего  добычу,  он   обошел
усадьбу в поисках других  следов.  На  вершине  холма,  где  была  сожжена
Торарна,  он  обнаружил  следы  подков  и  отпечатки  сапог   -   всадники
спешивались, чтобы поглядеть на пепел.  Сигурд  крепче  сжал  секиру  и  с
ненавистью оглядел горы, окутанные завесой туч и тумана, гадая, где  могут
таиться его враги - за водопадом,  в  тени  утеса  или  в  пещере  лавовых
потоков?
   - Выходите, трусы! - проревел он с вызовом.  -  Жалкие  твари!  Боитесь
сразиться со мной?
   Ответом на его яростные крики была  непроницаемая  тишина.  Пробормотав
последнее проклятье, Сигурд вернулся в свой разоренный дом и  с  отчаянием
оглядел  разрушения.  Котлы,  посуда,  мебель  -  все  было  разбросано  и
изломано. Везде валялись лоскутья ткани, которую Торарна так усердно ткала
долгими зимними вечерами, и от ее любимой утвари  остались  одни  осколки.
Ярость Сигурда все росла при  виде  такого  разора.  Уцелел  лишь  большой
резной сундук Торарны - правда, он был весь иссечен  топорами,  но  запоры
чудесным образом выдержали. Быть может, сундук спасло появление тех  самых
всадников, потому что твари, пытавшиеся его взломать, явно не были людьми.
Сигурд замер, глядя на сундук и пытаясь понять, кто же были эти  всадники.
Должно быть, изгои,  осмелевшие  после  отбытия  законных  хозяев.  Сигурд
ухмыльнулся с мрачным удовлетворением, подумав  о  том,  какая  неприятная
неожиданность для этих бродяг затаилась в скалах фьорда.
   Он вынул из кошеля ключ от сундука Торарны и, отперев  запоры,  откинул
тяжелую крышку. Аромат сушеных трав и педантично уложенные  вещи  с  такой
силой напомнили ему Торарну, что он  едва  не  разрыдался  от  нахлынувшей
горечи потери. Бережно перебирал он наряды и памятки, решив про себя,  что
непременно сожжет и их, дабы их сущность  последовала  за  духом  Торарны,
удалившимся к своим предкам. Торарна обиделась бы на него, если бы при ней
не оказалось ее лучших нарядов.
   Сигурд не сразу увидал цель своих поисков - небольшая  резная  шкатулка
лежала на самом дне сундука, точно Торарна не хотела слишком часто на  нее
натыкаться. Только сейчас он смог как следует ее рассмотреть.  Торарне  не
слишком-то  удавалось  хранить  тайны  от   пронырливого   и   вездесущего
мальчишки, но она никогда  не  позволяла  ему  не  то  что  сунуть  нос  в
шкатулку,  но  даже  приглядеться  к  ней.  Шкатулка  была  сработана   из
незнакомой темной  древесины  и  покрыта  поистине  чудесной  резьбой,  но
Сигурду сейчас было не до ее красот - он слишк