же таинственный и загадочный.
   - Как всегда, я последний, - заговорил Флоси и,  шагнув  вперед,  пожал
руку Ивару. - Ну вот, Ивар, теперь тебе станет легче -  я  перестану  тебя
раздражать. Ужасно несправедливо, что ты уходишь  именно  тогда,  когда  я
наконец почти тебя по любил; только не надейся,  что  так  легко  от  меня
избавишься. Я буду часто навещать тебя, а если  не  поостережешься,  то  в
один прекрасный день поставлю себе кузню где-нибудь в мире скиплингов, как
это сделал один из Даинов. Прощай, Ивар.
   Ивар обернулся к Регину, всей душой желая извиниться  за  свои  прежние
подозрения, - но обнаружил, что не в силах вымолвить ни слова.
   - Ну ладно, - грубовато сказал Регин, обеими руками сильно пожимая руку
Ивара. - Спасибо тебе за то, что  избавил  меня  от  рабства  у  Лоримера.
Думаю, мы оба будем довольно часто пользоваться вратами  на  Белом  Холме.
Если я тебе понадоблюсь, позови меня вот этим. - Он положил в ладонь Ивара
небольшой сверток, запечатанный воском. - Прощай. Удачи тебе, Ивар.
   Он вскинул руку в прощальном жесте, и тотчас холмы  и  утесы  Сноуфелла
стали таять в тумане. Голова у Ивара  закружилась,  он  покачнулся,  точно
земля завертелась под его ногами. Глянув  вниз,  он  заметил,  как  что-то
рыжее опрометью метнулось к нему, и мягкая тяжесть с размаху ударила его в
грудь. Ивар повалился наземь, что было как нельзя  кстати  -  так  у  него
кружилась голова.
   Миг спустя сварливый голос вывел его из оцепенения:
   - Ну вот мы и дома. Давай-ка поскорее примемся за свои травы и  вонючие
снадобья. Надобно признать, что  приятно  оказаться  так  близко  от  моей
дорогой могилы.
   Ивар сел, моргая, и тотчас  узнал  голос  Груса,  и  зеленые  холмы,  и
замшелые  утесы  Белого  Холма.  Ниже  на  холме  паслись  овцы,  и  залив
пересекала рыбачья ладья.  Он  поднялся,  ощутив  на  плечах  плащ  Бирны,
славную защиту от весеннего  холодка,  и  зашагал  вниз,  к  распадку  меж
холмов,  где  стоял  ее  сложенный  из  торфа  домик;  к  его  величайшему
облегчению, с  домом  ничего  не  случилось.  Внутри  лежал  толстый  слой
непотревоженной пыли.
   -  Вот  теперь  мы  действительно  дома,  Грус,  целы  и  невредимы,  -
проговорил Ивар, водружая Груса на почетное место на верхней полке, откуда
тот мог надзирать за порядком и брюзжать насчет пыли и уборки.
   Ивар развел огонь в очаге и поставил греться воду  для  чая.  Тоскливое
желание призвать Регина  слегка  ослабело,  но  ему  все  еще  недоставало
подначек Флоси и добродушных колкостей Финнварда.
   Печальные размышления Ивара внезапно прервал Грус:
   - Снаружи у двери кто-то есть. Смотри, Ивар, будь поосторожней. Опасную
ты избрал для себя работенку - хранить врата в мир альвов.
   - Помолчи, Грус. Ты меня не запугаешь.
   Тем не менее Ивар с опаской приоткрыл дверь, чтобы  выглянуть  в  щель.
Что-то мягко, но решительно толкнуло дверь снаружи, и в дом вошел огромный
рыжий кот, который приветствовал Ивара вежливым: "Мр-р-рау-у!" - и  начал,
громко мурлыча, тереться об его ноги.
   - Финнвард? - Ивар опустился на колени, не веря собственным глазам.
   Кот ответил  протяжным  мяуканьем  и  отправился  подробно  обследовать
домик. Завершив обследование, он  устроился  на  коврике  перед  очагом  и
зажмурил глаза с  таким  видом,  словно  был  намерен  никогда  больше  не
пускаться в путь.



        Элизабет Бойе.
        Воин и чародей

   -----------------------------------------------------------------------
   Elizabeth Boyer. The Wizard and the Warlord (1983)
   ("The World of the Alfar" #4).
   Пер. - Т.Кухта. СПб., "Азбука"-"Терра", 1996.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------



        "1"

   Бесконечный дождь  понемногу  превращался  в  снег.  Сидя  на  замшелом
валуне, Сигурд угрюмо смотрел вниз, на  небольшую  долину,  где  за  мутью
дождя и тумана скрывался дом его бабушки.  Да  какое  там  дом!  -  жалкая
лачуга, которой он с весны пытался придать вид приличного  дома,  но  лето
выдалось сырое, дождливое, и у Сигурда не хватало  духу  резать  торф  под
дождем. Теперь  он  сильно  сомневался,  что  покончит  с  этим  делом  до
наступления зимы, тем более что оба его раба сбежали. Их  напугали  толки,
что Торарна, бабка Сигурда, ведьма и насылает порчу и несчастья  на  своих
соседей.
   Сигурд с ненавистью  поглядел  на  домишки,  разбросанные  по  соседним
долинам.  Старик  Богмод,  ближайший  их  сосед,  нашел  вчера   издохшего
жеребенка и теперь в полный голос винил в его смерти Торарну -  это  после
двадцати-то лет мирного житья бок о бок, с  тех  самых  пор,  как  Торарна
появилась на берегах  фьорда  Тонгулль,  одна-одинешенька,  с  рыжеволосым
младенцем на руках! Ничто не могло убедить Сигурда, что их соседей изводит
чье-то лихое колдовство, а не простое  невезение,  которому  подвержены  и
самые удачливые. Однако, когда обитатели этого  отдаленного  края  обжитых
земель собирались вместе, они ни о чем ином не могли толковать, как только
о  коровах  и  овцах,  которые  расшиблись  насмерть,  упав  со  скалы   и
провалившись   в   расселину,   потому   что   обезумели    по    какой-то
сверхъестественной  причине,  да  еще  о  сырах  и   молоке,   испорченных
завистливым проклятьем. Никто не мог  припомнить  времен,  когда  бы  рыба
ловилась так худо, а больше всего винили за то, что лето сырое и холодное,
сено гниет, не успев просохнуть, а главное, дождь начинается сразу же, как
только кто-нибудь скосит свой лужок. Торарну обвиняли даже в том, что  она
якобы напустила на поселенцев  духа  здешней  земли,  а  уж  он  обернулся
здоровенной  крысой,  которая  укусила  за  большой  палец  ноги  Беру  из
Альфгримссюнова Подворья, да  притом  вцепилась  в  свою  жертву  с  таким
ожесточением, какое редко встретишь даже у крыс.
   При мысли обо всех нападках и обвинениях Сигурда окатила  жаркая  волна
злобы. Никто даже не подумал, как это  дряхлой  одинокой  старухе  удается
проделывать такие фокусы: насылать простуду и  лихорадку  на  самый  южный
хутор и в тот же самый миг превращать двадцатью милями южнее всех коров  в
недойных тощих уродин. Тем более никто не сомневался в способности Торарны
за одну ночь свернуть шею зараз пятнадцати овцам или  скакать  галопом  на
коне по крышам соседских усадеб без устали от заката  до  восхода.  Сигурд
между тем подозревал, что все эти пакости проделывает  кое-кто  другой,  а
потом сваливает на колдовство Торарны. Бабка  Сигурда  доживала  на  свете
восьмой десяток и была маленькая, как гномик, такая худенькая  и  хрупкая,
что Сигурд без труда закидывал ее в седло - весила она не больше ребенка.
   Сигурд ничего так не хотел, как положить конец  этим  злобным  сплетням
раз и навсегда, однако  сплетники,  едва  завидев  его,  спешили  убраться
восвояси, якобы вспомнив  о  неотложных  делах.  Сигурд  не  отличался  ни
высоким ростом, ни могучим телосложением, и все же не находилось  охотника
испытать на себе его гордый и  воинственный  нрав.  Поселенцы  понятия  не
имели, где он мог научиться так ловко обращаться с оружием, а  сам  Сигурд
никому и не стал бы говорить, что обучила его этому Торарна. С детских лет
она учила внука сражаться мечом и секирой, гоняла его  по  крутым  склонам
холмов, пока сердце у него не начинало разрываться от усталости, а ноги не
отказывались повиноваться. Когда Сигурд подрос, он уже многому научился  у
Торарны и мог драться с другими ребятами, хотя у Сигурда не  было  отца  и
старших братьев - обыкновенно-то младших обучали они. Он не признавал  над
собой высших, очень немногих считал равными, и  эта  воинственная  гордыня
помогла ему выиграть немало  безнадежных  схваток,  а  заодно  и  снискать
уважение, к  которому  примешивалась  изрядная  доля  обычного  страха,  в
сердцах обитателей отдаленного от мира фьорда Тонгулль.  Пока  Сигурд  был
рядом с бабкой и защищал  ее  от  грязных  сплетен,  никто  не  посмел  бы
причинить ей вреда - иначе  Сигурд  выхватил  бы  секиру  и  поглядел  бы,
посмеет ли кто-нибудь при нем открыто обвинить Торарну в колдовстве.
   Сигурд натянул капюшон на глаза; он понимал, что глупо сидеть вот  так,
размышляя и с каждой минутой промокая все сильней; но ему необходимо  было
как  следует  пропитаться  злостью  и  горечью,  прежде  чем   перейти   к
решительным действиям. Ему  до  чертиков  надоело  быть  сиротой  двадцати
одного года от роду и мечтать об отце и множестве родичей  -  как  бы  они
восторгались им, как бы его подбадривали! А так он был один против  целого
мира. Его немногочисленные  друзья  очень  быстро  научились  не  дразнить
Сигурда тем, что его воспитывала бабка.
   Никто не знал, как истово лелеял он в сердце тайную  надежду,  что  ему
повезет так же, как одному болвану по имени  Хеминг:  его  настоящий  отец
почитал древние  традиции  и  послал  за  сыном,  когда  тому  исполнилось
шестнадцать. Сигурд пытался изображать высокомерное равнодушие -  в  конце
концов, расти без отца  не  считалось  зазорным  в  поселении,  где  часто
гостили торговцы и викинги. Никто не смел попрекать этим Сигурда -  уж  об
этом он позаботился, давая быстрый  и  жесткий  отпор  всякому  мальчишке,
который осмеливался насмехаться над ним или его  неизвестными  родителями.
Надежда  еще  долго  жила  в  Сигурде  -  он  вообще  нелегко  смирялся  с
поражением,  и,  даже  когда  ему  сравнялось  восемнадцать,  он  все  еще
продолжал надеяться на чудо, хотя был чересчур горд,  чтобы  признаться  в
этом кому бы то ни было, даже себе самому.
   До  тех  пор  он  безжалостно  осаждал  Торарну  расспросами  о   своих
родителях, но бабка была упряма - не хуже внука - и твердила  всегда  лишь
одно: "На смертном одре я тебе расскажу все до последнего, а  до  тех  пор
буду хранить тайну. Я-то уже приучилась жить с этим грузом на  сердце,  но
ты пока не готов к этому". И отсылала внука заняться каким-нибудь  сложным
делом, чтобы он, измотавшись, позабыл о своем опасном любопытстве.
   Когда  Сигурду  минуло  восемнадцать,  его   интерес   к   собственному
происхождению слегка поугас: обнаружились иные, не менее интересные  дела,
- к примеру, первый в его  жизни  поход  по  морю  с  неким  дружественным
викингом, который намеревался посетить  острова  к  югу  от  Скарпсея.  Из
похода Сигурд вернулся настоящим мужчиной, и  Торарна  только  радовалась,
видя, как он становится хозяином в их  маленьком  доме.  Он  купил  рабов,
чтобы поставить еще бочек для сена, увеличить  овечье  стадо  и  распахать
побольше земель. Торарна решила, что вопрос о родителях тихо сошел на нет,
и вздохнула с облегчением.
   Сигурд между тем просто оставил этот вопрос на потом, а вернее,  на  те
времена, когда по мирным берегам фьорда Тонгулль  не  перестанут  рыскать,
точно  хищные  рыбы,  мерзкие  слухи  о  Торарне.   Только-только   Сигурд
утвердился во мнении соседей как удачливый викинг и рачительный хозяин - и
на тебе! Слухи тем более злили его, что ясно показывали, что думают соседи
о нем и его  бабушке.  Битва  или  кораблекрушение  могут  оборвать  жизнь
человека, но память о нем  останется  жить  -  либо  добрая,  либо  худая.
Положение Сигурда становилось шатким, и, если бы  жители  фьорда  Тонгулль
решили выгнать Торарну, ему пришлось бы или умереть, сражаясь с ними,  или
стать  безземельным  бродягой,  жалким  нищим  изгоем.   Второе   означало
медленную смерть от голода и холода.
   Сигурд хмуро уставился на носки своих башмаков и  совсем  не  удивился,
даже не разозлился, когда под его взглядом у башмака  отвалилась  подошва.
Всю его жизнь стоило  ему  рассердиться,  как  его  начинали  преследовать
всякие неприятности, большие и маленькие. Неведомая сила  ломала  плуги  и
инструменты,  рвала  в  клочья  упряжь;  весла  падали  за  борт,   паруса
трескались -  словом,  творилось  все,  что  могло  еще  больше  разозлить
Сигурда. Сейчас он, проклиная свое невезение, поднялся, чтобы наконец уйти
отсюда, и  вдруг  заметил  прямо  перед  собой  на  гребне  крутого  холма
неподвижного всадника на коне. Сигурд тотчас обнажил меч. Друг окликнул бы
его; только враг мог бесшумно подобраться так близко и глазеть на него так
невежливо и вызывающе.
   - Ты кто такой? А ну, назовись! - громко велел Сигурд взмахнув мечом, и
сделал два шага вперед, чтобы лучше разглядеть чужака.
   Тот, закутанный  в  плащ  с  головы  до  ног,  не  шевельнулся.  Сигурд
остановился, глядя на чужака так же пристально, и  вдруг  ему  почудилось,
что перед ним призрак. Незнакомец повернул коня вдоль склона, все  еще  не
отрывая глаз от Сигурда. В эту минуту дождь хлынул с новой силой, и, когда
Сигурд протер забрызганные водой глаза, силуэт неизвестного  всадника  уже
таял в тумане.
   Сигурд заморгал.
   - Это альв, чтоб мне провалиться! - пробормотал он вслух, на  мгновение
забыв о том, что промок до нитки, - так затрепетало его сердце.  Затем  он
стремглав помчался вниз  по  склону,  чтобы  рассказать  об  этой  встрече
Торарне, - та, похоже, знала древние предания как никакой другой скиплинг.
Она истово хранила свою веру,  хотя  вокруг  все  меньше  людей  верили  в
истинность незримого мира и его обитателей. На бегу  Сигурд  сунул  меч  в
ножны, с улыбкой представляя себе, как изумится Торарна, когда услышит его
рассказ.
   Однако когда он прибежал  домой,  то  увидел,  что  Торарна  совсем  не
настроена выслушивать его россказни. Она  чесала  шерсть,  а  это  занятие
означало, что бабка на кого-то или на что-то  особенно  зла.  Сегодня  она
дергала волокна с такой силой, словно это были жилы ее злейшего врага.
   -  Подумаешь!  -  фыркнула  она,  враждебно  сверкнув  глазами,   когда
запыхавшийся Сигурд изложил свою историю. - Альв ему почудился,  надо  же!
Просто ты заснул, и тебе это все приснилось. Значит,  всадник  подъехал  к
тебе и пристально на тебя глазел? Немалая наглость,  если  вспомнить,  что
альвам в этом мире не место. Я бы не удивилась, если  б  он  вздумал  тебя
похитить. Да погляди ты на себя - весь промок  и  заледенел,  точно  рыба!
Разве взрослый мужчина в своем уме будет бродить под дождем? Верно, у тебя
начинается лихорадка, вот тебе и мерещатся всякие всадники!
   - Да нет у меня никакой лихорадки.  -  Сигурд  повесил  мокрый  плащ  и
присел у  очага,  сунув  ноги  в  войлочные  боты.  Недоброе  предчувствие
шевельнулось в нем, когда он заметил,  что  Торарна  не  чешет  шерсть,  а
раздирает ее в клочья, которые сыплются к ее ногам. Руки у нее тряслись, а
подозрительно блестящие глаза  смотрели  в  никуда,  точно  видели  что-то
далекое и зловещее.
   - Бабушка, что-то стряслось? - спросил Сигурд.
   - Стряслось! Да что ты, мальчишка, в этом смыслишь?
   - Я уже не мальчишка, - мягко напомнил он,  но  бабка  в  ответ  только
фыркнула. Когда  это  было  ей  выгодно,  Торарна  безжалостно  одергивала
Сигурда, как  двенадцатилетнего  несмышленыша.  Девять  лет  назад  у  нее
хватало сил на то, чтобы выпороть его ивовым прутом,  и  даже  сейчас  она
частенько этим грешила.
   Сигурд задумчиво и грустно смотрел на бабку, теперь  только  осознавая,
как высохла и съежилась она за эти годы. Куда же девалась вся ее  живость?
Сейчас она больше всего походила на сучок с  растрескавшейся  от  старости
корой.
   - Я что, не предупреждала тебя насчет чужаков, которые могут  наплести,
что знали тебя когда-то? -  наставительным  тоном  продолжала  Торарна.  -
Опасно тебе болтать с незнакомцами!
   Сигурд попытался ее рассмешить:
   - И верно, бабуля, погляди: я дрожу как осиновый лист - я,  здоровенный
детина, который три лета назад ходил с викингами! Уж мне-то пора бы  уметь
обороняться! Скажи лучше, чего ты так волнуешься?
   - Ничего я не волнуюсь!  Это  ты  трясешься  в  ознобе  и  лихорадке  и
вдобавок пристаешь с расспросами об отце и матери,  а  потом  удивляешься,
что мне не по себе! - Руки у нее сильно дрожали, она сама не заметила, как
уронила чесалки, и лишь  растерянно  теребила  волосы,  платье,  точно  не
понимая, что делает.
   Сигурд встревоженно подскочил, видя, как сильно она дрожит.
   - Бабушка, тебе дурно. Что-то с тобой не так. Слушай, я ведь давно  уже
решил не расспрашивать тебя о родителях  -  они  уж  точно  давно  умерли.
Прилегла бы ты; давай-ка помогу. - Он осторожно помог  старушке  встать  и
бережно уложил ее на кровать в стенной нише.
   - Давно умерли!.. - странным голосом  пробормотала  Торарна,  испуганно
озираясь, точно забыла, где находится.
   - Может,  вскипятить  чаю,  чтобы  ты  успокоилась?  -  Сигурд  неловко
подоткнул одеяло. - Руки у тебя совсем ледяные, да и ножки тоже, бедная ты
моя. Что с тобой, бабушка, отчего ты так съежилась? Только не говори  мне,
что это из-за старости, - Грелод тебя вдвое старше, а между тем толстеет с
каждым годом.
   Торарна бессильно  сверкала  на  него  глазами,  но  голос  у  нее  был
благодарный.
   - Ах ты, большой  дурачок,  неужели  ты  думаешь,  что  я  не  способна
позаботиться о себе, как заботилась о тебе все эти годы?  Ежели,  конечно,
мне кто-нибудь немножко поможет, - выразительно  добавила  она.  -  Ладно,
Сигурд,  согрей  чайку.  Надо  мне  прополоскать  мозги.  Сегодня  кое-что
случилось... Тебе об этом покуда нечего беспокоиться. Один гость...  можно
сказать, из могилы, - добавила она сонным шепотом, но острый слух  Сигурда
уже уловил слово "гость".
   - Что, опять этот идиот Богмод винил тебя,  что  его  третий  жеребенок
сдох? Если он и вправду посмел сюда явиться, я ему шею сверну! Довольно  с
меня глупых сплетен. Сейчас же пойду к нему и...
   - Ш-ш, Сигурд, утихомирься. - Голос у нее был слабый и  усталый.  -  Не
дергайся, приготовь-ка лучше чай.  Разве  могут  пересуды  повредить  моим
старым костям? - Торарна открыла глаза, и в них мелькнул  прежний  молодой
огонек. - А вот тебе они повредят наверняка. Я хочу, чтобы ты покинул  эти
места прежде, чем твое доброе имя смешают с грязью. Не хочу  я,  чтобы  ты
из-за меня пострадал.
   Сигурд фыркнул, ожегшись кипятком.
   - Похоже, она точно выжила из ума. Думает, что я ее брошу одну,  старую
и больную, что я настолько не мужчина, что способен оставить мою бабку  на
произвол судьбы среди злых соседей и холмов, кишащих троллями.
   Торарна подняла руку, делая ему знак помолчать.
   - По крайней мере, я еще не говорю сама с собой, - отрезала  она.  -  А
теперь слушай меня внимательно и перестань дурачиться, точно я и  в  самом
деле дряхлая старуха, а ты взрослый мужчина! Ты полагаешь,  что  защищаешь
меня, но, поверь, это ненадолго. Чем  дальше,  тем  меньше  нуждаюсь  я  в
защите. Сигурд, я требую, чтобы ты немедля покинул фьорд  Тонгулль.  Нынче
вечером или хотя бы завтра. Тут становится небезопасно.
   Сигурд подал ей чай.
   - Так ведь ты же сама с детских лет обучала меня  воинским  искусствам.
Ты говорила, что когда-нибудь мое умение защитит и меня, и тебя. Зачем  же
все это было нужно, если теперь я должен удирать как заяц?
   Торарна нетерпеливо тряхнула головой:
   - Дурачок, ну как ты не понимаешь, что тебе не справиться с мороками  и
троллями? Они все пуще донимают поселенцев,  и  очень  скоро  наши  глупцы
поймут, что все невзгоды на фьорд Тонгулль насылает не старуха Торарна,  а
кое-кто пострашнее! С завтрашнего дня напасти только усилятся, а все из-за
того, Сигурд, что находится в этом доме: из-за тебя, меня и некоей  резной
шкатулки - она лежит в сундуке у ткацкого станка. Все эти двадцать лет рок
преследовал нас. Пусть я стану его жертвой - я готова умереть хоть сейчас,
- но ты должен уцелеть, Сигурд! Беги!
   - Бежать? Нет, бабушка, я буду драться! Я не отдам наш  дом  морокам  и
троллям!
   - Какой же ты дурачок! Эти твари пришли из иного мира. Нам не  выстоять
против них... вернее, против того, кто стремится завладеть шкатулкой и  ее
содержимым. - Глаза ее вспыхнули, и она с трудом приподнялась. -  Двадцать
с лишним лет мне удавалось