стены
свартафеллской кузни, однако Сила Сигурда и на сей раз вмешалась и  отогнала
Гросс-Бьерна помимо воли своего господина. К  тому  же  тварь  за  последнее
время стала осторожной, а стремительное бегство Бьярнхарда и его  доккальвов
порядком  испугало  Гросс-Бьерна.  После  нескольких  быстрых  наскоков   на
Сигурда, которые были  совершены  больше  для  виду,  чем  с  действительным
намерением убить, морок бежал на безопасное расстояние. На этом расстоянии и
держался Гросс-Бьерн во все последующие дни скитаний Сигурда, однако ни разу
не упустил скиплинга из виду - может, надеялся, что  Сила  Сигурда  ослабнет
или потеряет бдительность.
   Подозревая, что друзья из лучших побуждений будут разыскивать его, Сигурд
выбрал самую пустынную и опасную местность в Двергарриге, чтобы укрыться там
ото всех. Днями он бродил, охотясь за мелкой дичью, поскольку  обнаружил,  с
немалым отвращением к себе самому, что у него недостает даже силы воли, дабы
уморить себя голодной смертью, а ночами отбивал охотничьи нападения голодных
троллей. К тому времени, когда снова наступила зима, Сигурд одичал и бешеным
нравом мог сравниться с троллями, которые неизменно охотились за  ним  -  но
уже не пропитания ради, а чтобы уничтожить соперника.
   Ко времени зимнего солнцестояния Сигурд сдался  и  позволил  первобытному
стремлению выжить окончательно одержать верх над ненавистью к себе,  которую
он испытывал из-за убийства Хальвдана. В суровых  горах  пропитания  было  в
обрез,  а  потому  тролли  перенесли  свои  охотничьи   угодья   поближе   к
доккальвийским  поселениям  на  равнинах.  За  ними  последовал  и   Сигурд,
поскольку поддерживал свое существование  тем,  что  нападал  на  троллей  и
отнимал у них уже награбленное. Он не испытывал никаких  угрызений  совести,
поедая баранину, принадлежавшую тем самым доккальвам-хуторянам, которые  так
безжалостно гнали прочь его и его друзей, когда они  впервые  шли  по  этому
пути в Свартафелл.
   Тролли относились к нему с почти сверхъестественным ужасом, и этот трепет
еще усиливался  от  бешеных  выходок  Гросс-Бьерна,  особенно  когда  мороку
удалось попробовать на зуб жесткую шкуру одного-двух троллей.
   Потеряв таким образом примерно дюжину собратьев, тролли стали относится к
Гросс-Бьерну  как  к  воплощенному  божеству  истребления   теплокровных   -
действия, которое неизменно встречало у троллей поддержку и восхищение, даже
когда они сами и становились его жертвами.
   Когда воцарилась сумрачная и холодная зима, а самая доступная дичь  давно
уже была переловлена и съедена, Сигурд и тролли  начали  равно  страдать  от
постоянного голода. Поскольку пищи было совсем в обрез, а дичи  и  вовсе  не
осталось, тролли принялись охотиться  на  Сигурда.  Эти  сражения  неизменно
снабжали и охотников, и добычу изрядным  количеством  жареной  тролльчатины,
пищи грубой, но сытной, которой должно было бы хватить до конца зимы, покуда
Сигурд  оставался  в  силах  защищать  себя  секирой   Хальвдана,   а   зубы
Гросс-Бьерна вкупе с копытами превращали  нападавших  в  груды  безжизненной
плоти.
   Наконец случилось  так,  что  Сигурд  сумел  прикончить  вожака  троллей,
косматого гиганта с обгрызенными ушами и одним глазом - второй был потерян в
недавней схватке с неутомимым Гросс-Бьерном. Сигурд  давно  уже  нуждался  в
добротном и теплом  плаще,  а  потому  он  без  особых  церемоний  аккуратно
освежевал покойного вожака  и  набросил  его  шкуру  себе  на  плечи  -  под
внимательными взглядами уцелевших троллей, которые наблюдали  за  всей  этой
сценой с безопасного расстояния.  Затем,  не  забывая  оглядываться,  Сигурд
укрылся в скальной расселине и оттуда смотрел, как тролли деловито  нарезают
из погибшего соплеменника ломти мяса, портя при этом вдвое больше  продукта.
Когда был разведен костер и мясо более-менее  поджарилось,  Сигурду,  к  его
немалому изумлению, предложили мир, а  заодно  и  солидный  ломоть  жареного
мяса, которое, как и ожидал Сигурд, оказалось жестким и безвкусным.  Троллей
в шайке осталось так мало, что даже им стало ясно: надо что-то делать, иначе
никто из них не доживет до весны. Троллям всего-то и требовался умный вожак,
чтобы  под  его  водительством  совершать  успешные   набеги   на   владения
доккальвов, живших на равнинах. Сигурд  мгновение  подумал  -  и  согласился
возглавить шайку.
   Весь остаток  зимы  Сигурд  и  его  тролли  наводили  ужас  на  равнинные
поселения, щадя только усадьбы мятежных льесальвов. Тролли нагуливали  жирок
и пополняли шайку все  новыми  охотниками,  а  Сигурд  получал  все  большее
удовольствие, терзая грабительскими набегами доккальвов. Все чаще  вспоминал
он о Бьярнхарде,  засевшем  в  Свинхагахалле,  и  уже  начинал  прикидывать,
удастся ли ему следующей зимой увести свою шайку дальше на запад.
   Доккальвы  не  желали  смиряться  с  таким  бессовестным  грабежом.   Они
расставляли многочисленные ловушки и устраивали охотничьи рейды. Шли слухи о
человеке,  который  предводительствует  троллями,  и  слухи  эти  дали  пишу
множеству  побасенок,  в  высшей  степени  жутких  и  насквозь  лживых.  Сам
Бьярнхард назначил награду за поимку вожака  троллей,  но  награду  эту  так
никто и не получил, чего нельзя сказать  о  карах,  обещанных  хромым  ярлом
после того, как стало ясно, что человека-тролля так и не могут изловить.
   Доккальвы становились все  бдительнее,  и  это  могло  бы  стать  немалой
помехой для шайки, однако зима катилась  к  концу,  и  горы  снова  закишели
дичью, и троллям было  чем  набить  брюхо  в  перерывах  между  набегами  на
доккальвийские усадьбы. Сигурд тщательно обдумывал планы своих грабительских
походов и ухитрялся нападать именно тогда, когда  большая  часть  доккальвов
охотилась за ним же где-то в другом месте, а защищать их скот  и  овец  было
почти что и некому.
   Удача изменила Сигурду в одну весеннюю ночь, когда его  шайка  наткнулась
на охотников, залегших в засаде на скалах над обычной тролличьей тропой.
   Ливень стрел и копий обрушился на троллей, и одна стрела ранила Сигурда в
ногу. Он не мог отступать наравне с  удирающими  троллями,  и  они,  как  то
водится у тролличьего племени, без малейших сожалений  покинули  Сигурда  на
произвол судьбы, едва убедившись, что он стал им бесполезен, - чары умного и
непобедимого вожака тотчас развеялись в прах.
   Оставшись один, Сигурд кое-как перетянул рану остатками изорванной рубахи
и из последних сил заковылял вниз по ущелью, прочь от своих преследователей.
Когда рассвело, он укрылся у небольшого водопада, чтобы перевести дух.  Лежа
в надежном своем  укрытии,  Сигурд  дал  волю  мыслям,  и  они  беспорядочно
метались от одной совершенной им глупости к  другой,  выхватывая  из  памяти
знакомые лица. Думал он и о том, уж  не  пришел  ли  на  самом  деле  конец,
которого он так страстно  желал  когда-то.  Гросс-Бьерн  бродил  поблизости,
поглядывая на Сигурда и с  непоколебимым  терпением  дожидаясь  той  минуты,
когда его жертва окончательно ослабнет. Сигурд смотрел на морока и вспоминал
о Бьярнхарде и об отмщении, которое тот несомненно заслужил. С грустью думал
он о Микле и Рольфе - и как же это он не мог понять  с  самого  начала,  что
именно они, а не Йотулл и Бьярнхард, и есть его истинные  друзья!  И  с  еще
горшей скорбью вспоминал Сигурд своего отца  Хальвдана,  а  также  Ранхильд,
которую он ныне потерял навеки из-за собственной слепой и  неумной  гордыни.
Беспомощный  и  бессильный,  лежал  он,  истекая  кровью,  в   ущелье,   меж
безжалостных валунов, и думал, что предал в своей жизни  всех,  кому  должен
был бы доверять, что позволял  своим  врагам  льстить  себе  и  с  небывалой
легкостью обводить себя вокруг  пальца.  Что  же,  испустить  дух  в  жалком
одиночестве, подобно раненому троллю, - именно такой конец он и заслужил,  и
если мстительные доккальвы отыщут его еще живым - тем лучше.
   К ночи Сигурду стало  совсем  худо,  и  он  едва  осознавал,  что  с  ним
творится. То ему чудилось, что он опять в Хравнборге, то - что он вернулся в
дом своей бабушки в Тонгулле. Однако чудилось Сигурду, что рядом  с  ним  не
Торарна, а Ранхильд. Он все еще  хранил  тетиву,  сплетенную  из  ее  волос,
подаренное ею колечко и алый камешек, хотя и порывался много  раз  выбросить
все это прочь. На мгновение приходя в  себя,  Сигурд  видел,  как  будто  бы
Ранхильд склоняется над ним, - но ее лицо тут  же  превращалось  в  косматую
физиономию тролля. Затем он решил, что враги, должно быть,  отыскали  его  и
теперь везут на суд и расправу, перекинув,  точно  полупустой  мешок,  через
спину мохнатого конька, мерно трусящего по каменистому дну ущелья.
   Последняя внятная мысль Сигурда была о том, какие странные у  этого  коня
ноги - огромные, косматые, с кривыми черными когтями вместо копыт.
   Придя в себя, Сигурд с немалым удивлением обнаружил, что  как  будто  все
еще жив. Осознав это, он решил, что прежде всего надо бы разобраться, где же
он находится и  кто  доставил  его  сюда.  В  отсветах  низкого  пламени  он
разглядел десятки смеющихся физиономий, которые, корча гримасы,  глядели  на
него из темноты, и ужас охватил Сигурда, пока он не  понял,  что  это  всего
лишь  фигурки,  вырезанные  из  дерева  или  камня.  Какое-то   воспоминание
ворочалось в его обессиленном мозгу, но  он  никак  не  мог  заставить  себя
вспомнить, в чем дело.
   Затем он  увидел  груду  пестрых  вытертых  шкур,  которая  едва  заметно
шевельнулась. Длинная шерстистая лапа  выпросталась  из  груды  шкур,  чтобы
помешать содержимое закопченного котелка, висевшего над огнем очага. Да  это
же тролль, изумленно сказал себе Сигурд, - уж не решились ли все-таки тролли
из его шайки вернуться за своим раненым вожаком? Однако  у  его  троллей  не
могло быть ни такого уютного убежища с  очагом  и  вырубленными  в  каменных
стенах нишами, ни тем более такой роскошной кровати, как та,  в  которой  он
лежал, - не кровать, а  царственное  ложе,  с  резными  столбиками  по  всем
четырем углам и грубым, но чистым бельем.
   - Гриснир! - наконец осенило Сигурда. Решение этой загадки  истощило  все
его силы, и он вновь осел на ложе со счастливым и облегченным вздохом.
   Гриснир, шаркая, подошел к  кровати  и  приложил  косматую  лапу  ко  лбу
Сигурда.
   - Горячка прошла, - объявил он. - И ты признал  меня  -  впервые  за  все
время. Похоже на то, что эта отравленная доккальвийская  стрела  все  же  не
сумела сделать свое лиходейское дело.
   Сигурд открыл глаза и не мог удержаться, чтобы не ответить на  жутковатую
гримасу, которая у старого тролля означала довольную ухмылку.
   Трудно было найти  более  уродливое  и  милое  зрелище,  чем  морщинистая
физиономия Гриснира с двумя рядами радостно оскаленных зубов.
   - Ох, Гриснир, ты мне, должно быть,  снишься!  -  со  вздохом  проговорил
Сигурд, от всего сердца сожалея, что чувствует  себя  таким  слабым.  -  Как
поживает твоя нога?
   - Плохо гнется, хромает, а  в  сырую  погоду  ноет  так,  точно  голодный
медведь запустил в нее свои зубы, - тотчас ответил Гриснир.  -  Впрочем,  не
жалуюсь. В конце концов, я остался в живых  и  теперь  могу  отплатить  тебе
добром за то, что ты когда-то спас одного старого тролля. Теперь моя очередь
тебя спасать, и ты представить себе не  можешь,  что  это  за  удовольствие!
Похоже, в этом ущелье плохо пришлось не только моей ноге, - добавил Гриснир,
вежливо намекая, что хотел бы узнать  побольше  о  том,  как  именно  Сигурд
получил свою рану.
   Мимолетная радость Сигурда тотчас испарилась.
   - Боюсь, Гриснир, то, что ты сделал, не принесет добра ни мне, ни кому-то
другому.  Если  только  обитатели  долины  обнаружат,  что  ты  спас   жизнь
человеку-троллю,  которого  все  ненавидят,  то  выследят  тебя,  изловят  и
пригвоздят твою старую шкуру к стене амбара!
   Гриснир только шире заухмылялся и потер мохнатые  лапы,  выражая  крайнее
удовольствие.
   - Так значит, ты и есть тот самый человек-тролль, который  устроил  такой
переполох среди доккальвов? Большей радости ты не мог мне доставить!
   - Погоди, дай договорить!  Я  стал  вести  жизнь  тролля  из-за  ужасного
деяния, которое я, пока жив,  не  смогу  себе  простить.  Это  тяжкая  ноша,
Гриснир. Я убил своего отца. Я  послужил  неразумным  орудием  в  руках  его
злейших врагов. Когда я умру, мне не будет жаль себя, да и никто другой меня
не пожалеет.
   Сигурд смолк и уставился в потолок, не желая видеть, как радость на  лице
Гриснира сменится презрением.
   Старый тролль некоторое время молчал, задумчиво  ковыряя  в  ухе  грязным
когтем.
   - Время от времени мне  слышатся  голоса,  -  пробормотал  он  в  крайнем
волнении. - Голоса привели меня к тебе той ночью, когда  я  отыскал  тебя  в
ущелье, и с тех пор они не дают мне покоя.  Микла,  Рольф,  Ранхильд  -  вот
имена тех, кто зовет тебя днем и ночью. Кто они, Сигурд,  твои  враги?  Если
это так, одно лишь твое слово - и  я  готов  погибнуть,  защищая  тебя.  Это
верно, ты совершил ужасное и горестное деяние, однако я никогда не отвернусь
от тебя. Ты и так довольно скорбишь, и я не стану прибавлять новой тяжести к
твоему бремени. Оставайся здесь, у меня, столько, сколько пожелаешь, -  даже
навсегда, если захочешь.
   Сигурд не сомневался в искренности старого тролля.
   - Гриснир, - сказал он, - ведь я тебе только в тягость. Я и самому себе в
тягость, как же это получается, что ты так добр ко мне?
   Гриснир пожал плечами и, на миг задумавшись, поднял глаза к потолку.
   - Покуда ты жив, часть моего сердца принадлежит тебе,  и  что  бы  ты  ни
сделал, я твой друг. Так что же - хочешь изведем  этих  троих,  которые  так
настойчиво зовут тебя? Только скажи!
   Сигурд, выбившись из сил, снова прикрыл глаза.
   - Нет, Гриснир, - прошептал он, - ведь это мои друзья!  Истинные  друзья,
как и ты. И я все-таки думаю, что лучше бы вы  все  предоставили  меня  моей
судьбе,  какова  бы  она  ни  была,  -  жить  одичалым  троллем,   бесславно
погибнуть... или что там еще я заслужил.
   Гриснир встрепенулся:
   - Ну уж нет, этого никак нельзя допустить! Я вижу, ты сильно  устал,  так
что советую тебе выспаться. Твои друзья все-таки нескоро разыщут тебя,  а  к
тому времени, когда это случится, хорошо бы тебе выздороветь и окрепнуть.
   Сигурд послушно закрыл глаза.
   - Гриснир... - пробормотал он. - Я хочу остаться  здесь  насовсем.  Я  не
хочу возвращаться к ним.
   - Ну так никто тебя и не гонит... - успокаивающе  отвечал  Гриснир  и  на
цыпочках вернулся к очагу, где в закопченном котелке  закипало,  брызгая  на
огонь, какое-то варево.
   Миновали последние зимние дни, и весна уже вступила в свои  права,  когда
Сигурд наконец почувствовал, что  прежняя  сила  вернулась  к  нему.  Резные
фигурки,  которые  так  забавляли  его  в  дни  болезни,  окончательно   ему
опостылели, когда солнце уже прочно обосновалось в небесах. Он понимал,  что
должен остерегаться, как бы не попасть на  глаза  тем,  кто  все  еще  питал
ненависть к человеку-троллю, однако никакая сила не могла в теплый солнечный
день удержать его в темной и тесной пещере.
   - Похоже, мое жилище становится для  тебя  тесновато,  -  заметил  как-то
Гриснир, глубокомысленно наморщив большой лоб. -  Скоро,  очень  скоро  твои
друзья наконец услышат твой зов.
   Сигурд помотал головой - на душе у него все еще было неспокойно.
   - Не знаю, как я смогу и в глаза  им  посмотреть,  -  пробормотал  он,  в
глубине души отлично сознавая, что не сможет  прятаться  до  конца  жизни  в
пещере тролля.
   - Прошлой ночью я видел еще одного твоего приятеля, - задумчиво продолжал
Гриснир. - Морок, которого наслали на тебя Бьярнхард и Йотулл, знает, что ты
жив, и ждет тебя. Когда-нибудь, Сигурд, тебе все равно придется как-то с ним
управиться.
   - Да знаю, - пробормотал Сигурд, - знаю. Гриснир, неужели тебе и  вправду
так уж хочется от меня избавиться? Я понимаю, ты привык к одиночеству...
   Гриснир громко фыркнул, обрывая его:
   - Избавиться!  Надо  же,  до  чего  додумался!  Я  же  говорил  -  можешь
оставаться здесь навсегда, если только захочешь. Только я  ведь  ясно  вижу,
что ты все чаще стал поглядывать по  сторонам,  да  и  сам  ты  знаешь,  что
предназначен для более важных дел, чем  заживо  хоронить  себя  в  подземной
конуре!
   Сигурд вздохнул и криво усмехнулся.
   - Ладно, - проговорил он, сердечно похлопав старого тролля по спине, -  я
же знаю, что ты скажешь, что путешествие только пойдет мне на пользу, что  я
буду счастливей в пути, а ты хочешь только одного - чтобы мне было хорошо.
   - Да как же ты догадался? - воскликнул Гриснир. - Слово в слово я  так  и
хотел сказать!
   - Может быть, обострились мои способности, - подмигнул ему  Сигурд,  -  а
впрочем, нельзя ведь жить в одной пещере с троллем и не вести  с  ним  самое
близкое знакомство!
   Все это время Гриснир обучал Сигурда управлять своей врожденной Силой,  и
с наступлением весны  Сигурд  одним  напряжением  мысли  мог  творить  такие
чудеса, которые и не снились ему год назад. Гриснир  заверил  его,  что  еще
немного обучения - и он будет таким же альвом, как всякий чистокровный альв,
благодаря врожденной мощи, которую унаследовал он от своего отца  Хальвдана.
Теперь Сигурд знал, как призвать  Рольфа  и  Миклу,  а  Гриснир  научил  его
слышать их мысленные призывы. К своему удивлению, чаще всего  Сигурд  слышал
Ранхильд, особенно когда прикасался к ее колечку или к тетиве, сплетенной из
ее волос; и именно Ранхильд послал он свой  первый  зов  через  неизведанные
просторы магии мысли. Затем он воззвал к Микле и Рольфу - их зов был сильнее
и часто смешивался с неведомо чьим призывом, быть  может  кузнеца  Бергтора,
который все еще разыскивал Сигурда.
   - Они приближаются, - объявил Гриснир однажды вечером, когда  они  сидели
на пороге пещеры, глядя, как темнота спускается на вершины гор.
   - Я тоже чувствую, - отозвался Сигурд, куда больше  волнуясь  и  радуясь,
чем он сам ожидал.
   - Интересно, так ли им обрадуется Гросс-Бьерн, - лукаво заметил  Гриснир.
- Я подозреваю, что твои друзья  несут  с  собой  кое-что  весьма  для  него
любопытное.
   С минуту они оба разглядывали морока, который восседал на вершине  холма,
разумно держась подальше от Силы  Сигурда.  Гросс-Бьерн  больше  не  пытался
запугивать их проявлениями дерзостной силы. Он шнырял вокруг  Гриснирсфелла,
отощавший и одичавший, ища случая прибегнуть к очередной хитроумной  уловке.
Пока Сигурд болел, морок пытался проникнуть  в  пещеру  под  самыми  разными
личинами, однако ни разу не сумел обмануть Гриснира.
   Гросс-Бьерн больше не тратил силы в бессмысленных приступах ярости  -  он
делал все, чтобы добраться до Сигурда. Прежде  он  превращался  в  полдюжины
волков или иных хищников, однако в последнее время более  хитро  менял  свой
облик. Один раз он прополз под дверью в виде пучка соломы, но Сигурд  тотчас
же швырнул незваного гостя в огонь, и морок долго выл в трубе, состязаясь  с
оглушительным ревом  ветра.  Морок  превратился  в  яростную  бурю,  которая
захватила Сигурда в миле от пещеры, и пришлось ему часа  два  прятаться  под
скалой, поклон не догадался, как  отогнать  морока  с  помощью  своей  Силы.
Неудивительно, что Гросс-Бьерн все больше  впадал  в  уныние  и  в  отчаянии
опустился до дешевых фокусов, которые только смешили Сигурда и Гриснира.
   Морок из кожи лез, чтобы задержать появление Миклы  и  Рольфа,  устраивал
дожди, наводнения, снежные бури -  и  все  же  пришел  день,  когда  путники
подошли к пещере и громко застучали в дверь. Сигурд поспешил им  открыть,  и
гости с хохотом ввалились в пещеру, едва не прикончив его тумаками,  щипками
и медвежьими объятиями, - так  им  хотелось  убедиться,  что  Сигурд  им  не
снится. Гриснир торопливо запер дверь - приближалась метель - и  посоветовал
им поберечься: снять поскорее промокшие  плащи  и  сапоги  и  просушиться  у
очага, пока не будет готов ужин.
   Когда о