девушку не ради девушки, то
есть не  только ради нее самой,  но ради... ну... в  общем, сейчас я  ничего
больше  не   могу  сказать  вам.  Я  рассказал   достаточно.  Ждите  нас   в
Городе-иа-Заливе,  сэр, в трактире  "Синяя  голова",  что на  улице Фонарных
Фитилей. Если мы не появимся к концу недели, тогда вам придется беспокоиться
уже  не о  шариках, девушках и  прочих  вещах,  а единственно о  собственной
шкуре.  Прощайте! -  И  с этими словами  Эплбай  повернулся и  крупным шагом
двинулся прочь, а  за ним последовал Кольер и  остальные  эльфы, в том числе
Богги, шутовски приплясывавший на жутковато длинной тени капитана, которая в
лучах заходящего солнца тянулась через весь берег и ложилась на темную гладь
реки.

15
     ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ДУБОВОМ ЛЕСУ

     Оставшись в одиночестве,  Эскаргот снова залез  в свою шлюпку и сел  на
скамейку.  "Не ради девушки", - пробормотал он себе под нос.  Это ему совсем
не понравилось. Сам он, казалось, был готов сделать все, что угодно, как раз
ради  девушки. И  ради  удовольствия дернуть  гнома  за  нос. Теперь наконец
Эскаргот  понял,  что значит  "не  знать,  куда  направить свои стопы",  как
выразился бы Смитерс, но это нисколько не приблизило его к пониманию, что же
ему теперь делать.
     В  небе  позади  него  внезапно  раздался  скрип и  стук;  обернувшись,
Эскаргот увидел галеон капитана Эплбая, снявшийся с якоря в соседней бухте и
всплывающий  ввысь  в воздушных потоках. Когда  корабль  с  надутыми  ветром
парусами взмыл над деревьями, развернулся  по широкой дуге  и направился  на
запад, Эскаргот  мельком  увидел  на юте капитана Эплбая  и  Кольера.  Шляпу
капитана украшало новое перо, на сей раз красное, и теперь на нем было серое
пальто,  защищавшее  от  холодного  вечернего  ветра.  Через  минуту галеон,
уплывающий навстречу восходящей луне и исчезающий вдали, казался  всего лишь
искусно сделанной детской игрушкой.

     Эскаргот снова увидел галеон, стоящий  на якоре, двадцатью  милями выше
по реке. Крутые лесистые склоны  южного  берега  наконец  сменились пологими
холмами и  широкими лугами с разбросанными там и сям купами  дубов и яворов.
Много  веков  назад сотрясенная неведомой силой земля  здесь  растрескалась,
расселась,  и  длинные  каменные  ущелья  тянулись через луга  и по  склонам
холмов. Судя по всему,  люди  никогда не  искали  пристанища в  этих местах,
несмотря на  видимую привлекательность  зеленых,  залитых  солнцем  лугов  и
холмов. И царившая здесь  атмосфера, сгущавшаяся над самой землей, говорила,
даже кричала  о  том,  что темные земные недра  вокруг  напоены  колдовскими
чарами и что в дождь колдовской туман поднимается над ручьями,  бегущими  по
равнине и впадающими в реку Твит.
     Эльфов, да и вообще никого, нигде поблизости Эскаргот не увидел, хотя в
отдалении  от берега,  на высокой  груде поросших кустарником  камней, стоял
грузный  сутулый косматый  тролль.  Внезапно Эскаргота  охватило безотчетное
чувство  одиночества и печали. Он слышал бумажный шелест стрекозиных крыльев
и редкие  всплески  рыб  в реке.  Вдали,  невидимые  за  плывущими  по  небу
облаками, пролетели дикие гуси, и  их слабые, приглушенные расстоянием крики
напомнили  ему  о  чем-то -  о  какой-то  утрате, возможно,  или о  какой-то
несбыточной  надежде,  которая, однако,  всегда  будет  дразнить,  манить  и
скрываться где-то  совсем рядом, за поросшим клевером  холмом или за широкой
грядой  облаков,  висящей над самым горизонтом. Эскаргот  почесал затылок  и
подивился такому своему настроению, вслушиваясь в тишину.
     Вдали, у противоположного берега, в утреннее небо лениво поднимался дым
пароходной  трубы  и  раздавались  тонкие гудки  сирены. Мысль  о  людях  на
корабле,  которые  играют  в  карты,  завтракают  и  опираются  на  поручни,
задумчиво глядя на  воду, усугубила чувство одиночества, словно все они жили
в бесконечно далеком мире, уже недосягаемом для него, - в  мире, где он тоже
жил когда-то, но откуда был изгнан, главным образом по причине своей лености
и глупости. В таком меланхолическом настроении Эскаргот бесцельно плыл вдоль
берега, куря трубку  и предаваясь воспоминаниям,  пробужденным в нем столько
же утренней тишиной, сколько всем остальным.
     Через двадцать минут такого времяпрепровождения он осознал, что страшно
голоден  и что все съестные припасы у него  вышли. Он  держал в руке стакан,
наполовину наполненный  прокисшим пивом из последней бутылки.  Откупорив ее,
Эскаргот решил, что это все же лучше, чем ничего, хотя и не имел обыкновения
пить на завтрак  пиво - особенно плохое.  Но у него закончилось даже вяленое
мясо, и больше  не осталось ничего, кроме полудюжины яблок; но от  яблок его
уже тошнило, к тому же они размякли до  такой степени, что он содрогался при
мысли о  том, чтобы  съесть  хоть  одно. Накануне вечером Эскаргот настолько
увлекся откровениями капитана Эплбая, что забыл попросить у эльфов  съестных
припасов, которыми  они,  несомненно, снабдили  бы его.  Однажды он пробовал
эльфийский шоколад, имевший сильный  привкус кофе и бренди. И  несколько лет
назад он пил эльфийский эль на ярмарке в Монмоте. Он хорошо помнил терпкий и
одновременно сладкий  вкус напитка, отдававшего чистой ледяной водой  горных
ручьев. Само собой, он пробовал  также эльфийские пироги, которые, возможно,
не шли в сравнение  с кондитерскими изделиями, выпекаемыми полевыми гномами,
но  ради которых все же стоило пройти пешком несколько сот миль, пожертвовав
многим.
     Эскаргот  решил наловить рыбы. Казалось,  прошла  целая вечность  с тех
пор, как он  смотал свои  лесы и  спрятал  под  бревном  на  берегу  Ориэли.
Интересно, подумал Эскаргот, лежат ли они на прежнем месте и будут ли лежать
там, когда он наконец вернется домой, и не проржавеют ли крючки насквозь. Он
поймает рыбу  и съест  ее,  вот  что он сделает, а потом  совершит  все свои
геройские  подвиги. Если  верить капитану  Эплбаю  - а казалось,  ему  можно
верить, - сегодня  после  полудня  произойдут невиданные  события.  В  таком
случае Эскарготу придется держать ухо востро, а для этого нужно  быть сытым.
Если  он выловит из реки какое-нибудь доисторическое  чудовище,  он выбросит
его обратно в  реку, вот и  все. Ничто  не  заставит его  съесть  кошмарного
монстра.
     Почему-то Эскарготу  показалось, что со шлюпки рыбачить интереснее, чем
из  люка  субмарины,  и  потому,  зажав  между коленей  стакан с  пивом,  он
осторожно догреб до узкого мелкого затона и  бросил  там якорь. Почти  сразу
леса  мелко  задрожала, словно  штук  двадцать мелких  рыбешек  одновременно
обгрызали наживку.  Он  пару раз дернул за лесу,  чтобы  распугать мелочь  и
привлечь внимание  более крупной  рыбы.  А  потом  подождал, когда крючок  с
наживкой опустится на дно, и стал набивать трубку.
     Облака  одно за  другим наплывали на  солнце, и  река  то тускнела,  то
сверкала  ослепительным  бриллиантовым  блеском. В  наползающих  тенях  река
казалась темной  и глубокой, и Эскаргот  проникал взором до самого  дна, где
колыхались  стебли водорослей. Он различал  смутные,  расплывчатые очертания
камней, лежащих под ним, которые бесследно исчезали в лучах солнца, но потом
опять появлялись, темные  и таинственные, словно порожденные тенью облака. И
когда Эскаргот всматривался в воду, выглядывая свою наживку, лежавшую где-то
на дне,  он  заметил длинную серебристую рыбу, плывущую  вдоль берега. Все в
порядке, они здесь водятся. Одной такой  рыбы хватит ему на неделю. Он может
засолить ее и  хранить в кладовой. Эскаргот прищурился  в попытке разглядеть
исчезнувшую в глубине рыбу и дернул за лесу, проверяя,  видит ли он крючок с
наживкой.
     Он всматривался в россыпь камней на речном  дне, почти  погрузив лицо в
воду.  Солнце на миг выглянуло из-за  облаков,  а  потом  снова  спряталось,
облегчив  Эскарготу задачу.  Камни  -  или нечто  похожее  на  камни  - были
длинными и изогнутыми и лежали  в  некоем порядке, едва ли случайном. Они во
всех отношениях походили  на ребра грудной клетки, а над  ними,  завалившись
набок,  лежал громадный,  облепленный  водорослями булыжник  такой  странной
формы,  которая  сразу заставила Эскаргота с  уверенностью предположить, что
это и не булыжник вовсе.  Он выплеснул теплое пиво за борт, сполоснул стакан
в реке и, опустив дном в воду, наклонился над ним и, прищурившись, посмотрел
сквозь стеклянное дно.
     Теперь тень мешала Эскарготу, и то, что покоилось внизу, казалось всего
лишь  причудливо рассыпавшимся скоплением камней. Медленно разворачиваясь на
якоре по  слабому  течению, он подождал, когда  солнце снова  выглянет из-за
облаков. Тогда он увидел прямо под  собой грудную клетку и череп  великана -
череп,  наполовину  скрытый  водорослями. На  нижней челюсти  сохранилось  с
полдюжины каменных зубов. Остолбеневший от удивления, Эскаргот вдруг заметил
свою провисшую лесу, которая слабо поблескивала в пронизанной солнцем воде и
исчезала в водорослях, в изобилии росших вокруг черепа. Он  вздрогнул и едва
не свалился с колеблющейся скамейки,  когда  изо рта  огромной головы  вдруг
стремительно  выскользнула серебристая рыба,  нырнула в гущу  водорослей,  а
потом юркнула обратно в свое диковинное убежище.
     Удилище  резко дернулось  и выскочило  из петли под ногой Эскаргота. Он
уронил стакан в реку, рванулся  за  удилищем и  на  лету поймал его, едва не
свалившись в  реку. Однако  шлюпка,  сильно накренившаяся от резкого толчка,
зачерпнула  бортом изрядное количество  воды, и в следующую  минуту Эскаргот
лихорадочно тянул, дергал и топтался по лодыжку  в воде, безуспешно стараясь
намотать на катушку хоть дюйм лесы.
     Наконец  он засунул удилище под  скамейки,  схватил лесу обеими руками,
дважды обмотал вокруг ладоней  и, подавшись  всем корпусом назад, дернул изо
всех сил, исполненный решимости либо вытащить рыбу, либо порвать лесу. Когда
она  внезапно ослабла, Эскаргот  подумал, что добился своего:  порвал  лесу.
Однако в следующее мгновение она снова туго натянулась и заходила из стороны
в сторону,  словно  рыба покинула свое убежище  и  устремилась  на  глубину.
Теперь  леса  ни за  что не  цеплялась.  Эскаргот  тянул  и  крутил катушку,
медленно подтаскивая к  шлюпке  огромную  рыбу,  которая  изредка  судорожно
дергалась, пытаясь уйти  на  глубину.  Он подвел ладонь под жабры, перетащил
огромную  рыбу через борт и  бросил в  воду,  заливавшую дно лодки на  шесть
дюймов.  Рыба забилась там, задыхаясь  в  мелкой воде. Она была длиной  фута
три, но ничем не напоминала глубоководных монстров.
     Эскаргот  поднял якорь и погреб  обратно  к субмарине. На поимку рыбы у
него ушло около часа, но он почему-то дико  проголодался, словно к утреннему
чувству голода  добавилось еще три-четыре часа  голодных  мук.  Он перевалил
рыбину через край люка, и она тяжело упала на пол у трапа; потом он убрал на
место шлюпку и сам спустился вниз.
     Двумя минутами позже  Эскаргот сидел  на камбузе и, насвистывая,  точил
нож о  камень. Он  никогда  не любил чистить и потрошить рыбу  и  в  прошлом
зачастую предоставлял это дело жене. Будучи очень, и даже слишком, экономной
хозяйкой, она оказывала содействие, поскольку знала, что если делом займется
Эскаргот, он скорее всего не закончит до позднего вечера и искромсает рыбу в
клочья.  Он  всегда испытывал легкое смущение,  думая  об этом. Но он  любил
рыбачить -  рыбачить и  есть  рыбу.  Потрошение рыбы  и ловля  рыбы казались
Эскарготу занятиями, не  имеющими ничего  общего.  Поэтому обычно он  просто
возвращался домой с уловом, показывал пойманную рыбу Кларе и обещал заняться
ею где-нибудь через час. Но потом  возникала необходимость почитать Смитерса
или поиграть с Энни, и чаще всего Эскаргот обнаруживал, что час давно прошел
и что Клара, храня мрачное молчание, позаботилась о рыбе.
     "Не найдешь ли ты  минутку, - спрашивала она с деланной  вежливостью, -
чтобы  отнести  требуху  котам?"  Но  когда  он  с  готовностью  соглашался,
испытывая страшную неловкость оттого, что в очередной раз  пренебрег  своими
обязанностями, она хватала  требуху и  сама  относила ее котам  - спокойно и
демонстративно, словно  желая показать,  что Эскарготу нельзя поручить  даже
такое ничтожное дело и что она, несмотря на всю занятость и  перегруженность
хозяйственными  хлопотами,  сделает все сама  и позаботится, чтобы  все было
сделано должным образом.
     Вероятно,  именно  поэтому сейчас процесс  потрошения  и  разделки рыбы
доставил  Эскарготу   изрядное  удовольствие.  Он   тщательно  вымыл  сплошь
изрубленную ножом  разделочную доску и постарался не загадить камбуз рыбьими
потрохами.  Котов на  борту  субмарины  не  имелось  - каковое  упущение  он
восполнит, как  только выпутается из нынешних неприятностей, - и  потому ему
ничего  не оставалось, как выбросить кости, голову и требуху в реку. Будь  у
него лук,  соль  и  перец,  он  бы  сварил из всего этого бульон и состряпал
тушеную  рыбу, но в данный момент не располагал  необходимыми  ингредиентами
для приготовления такого блюда.
     Эскаргот,  прищурившись,  посмотрел  на  кучку   требухи,   лежащую  на
разделочной доске, и поворошил ее ножом. Что в  этой гадости находили  коты,
он  плохо понимал. Рыбьими внутренностями пристало питаться  гоблинам, а  не
котам,  которые  во   всех  прочих  отношениях  являлись  весьма   разумными
существами  -  порой  вздорными,  но  все  же  разумными.  Профессор  Вурцл,
безусловно,  не  выбросил бы рыбьи потроха  в реку, да и  котам не отдал бы,
коли на то пошло. Он бы сначала исследовал их, тщательно изучил, составил бы
подробную  опись рыбьих  внутренних органов в  своей  записной книжке и  так
далее, пока не постиг бы в полной мере все тайны,  в них  сокрытые.  К  тому
времени требуху не стали бы есть и гоблины.
     Что, собственно,  здесь  изучать,  спрашивал себя  Эскаргот,  ковыряясь
ножом  в куче  маленьких трубочек, мешочков, пузырей  и  противного  вязкого
месива.  Человек  вроде  него,  решивший  зарабатывать  на  хлеб   торговлей
океанскими тайнами,  должен  иметь хотя  бы  поверхностное  представление  о
существах, которыми намерен торговать, и, конечно же, ему следует преодолеть
брезгливость. Эскаргот подозрительно присмотрелся к  требухе, заметив внутри
одного  из  рыбьих  органов,  случайно  проткнутого  ножом,  красные шарики,
подозрительно похожие на  шарики, украденные у него  дядюшкой Хелстромом. Он
распорол штуковину и обнаружил внутри  пару дюжин шариков, которые размером,
цветом и  формой настолько походили на  агатовые, что он на миг  усомнился в
правдивости рассказов Эплбая о застывшей крови великанов. Неужели он купил у
бродячего торговца мешочек умело законсервированной рыбьей икры?
     Конечно,  это казалось  маловероятным.  И  зачем  было капитану  Эплбаю
лгать?  На дне  реки действительно  лежал великан, верно? К тому же Эскаргот
видел разевающийся рот в горе - и Богги тоже видел. Это лишь совпадение, вот
что, причем не особо значительное. Вероятно, в огромном мире найдется дюжина
вещей,  похожих на агатовые шарики, в том числе и настоящие шарики. Эскаргот
сгреб с  доски потроха,  внезапно  решив, что  узнал о рыбьих  внутренностях
достаточно,  чтобы  пройти  через  самые  суровые испытания,  сопряженные  с
торговлей  морепродуктами, и  направился к люку с намерением выбросить все в
реку.  Однако на полпути он  по  непонятной  причине передумал  и  прошел  в
библиотеку. Он снял с полки банку с глазом неизвестной рыбы, самой маленькой
в мире  после желейной,  и высыпал туда икринки. Глаз плавал в  банке в свое
удовольствие  черт  знает  сколько  времени;  Эскаргот может какое-то  время
подержать там икринки, просто на всякий случай.

     Получасом позже,  одетый  в темные  штаны,  рубашку и  куртку, Эскаргот
крался  через густую дубовую рощу,  которая  длинной  полосой поднималась от
реки по склону холма и тянулась вдоль широкого луга. Он не знал, есть ли кто
на лугу  или нет, но  кто-то да должен был находиться поблизости - во всяком
случае, эльфы,  поскольку они явно  покинули  "Зарю  Норы". Эскаргота слегка
тревожила  мысль  о тролле, которого он видел утром. Дважды  он натыкался на
россыпи  камней -  судя по  всему,  агатовых, - изгрызенных,  обглоданных  и
отброшенных  в  сторону.  Он  подобрал  один  такой  обломок,  желая получше
рассмотреть  длинные следы  зубов на  нем, но  камень дурно пах,  и Эскаргот
отшвырнул его в тень и поспешил дальше.
     Он не  хотел, чтобы его  увидел кто-нибудь, кроме Леты.  Он считал, что
если гном никак не может осуществить свои замыслы без девушки,  тогда лучший
способ расстроить его  планы - это похитить  ее. Эскаргот решил наплевать на
шарики - пускай они остаются у гнома. И желание дернуть дядюшку Хелстрома за
нос постепенно остыло, уступив место горячему  желанию отделаться  от  гнома
раз и навсегда.
     Последние облака рассеялись.  Подгоняемые осенним  ветром,  холодным  и
свежим,  они уплыли прочь, спеша заняться  более важными делами. Эскаргот  с
удовольствием  надел бы  свитер  под  куртку,  ибо ветер,  хотя и  несколько
стихавший  среди  густых  деревьев, все же задувал за  воротник и в  рукава,
заставляя его с  особо  острым  сожалением и страхом вспоминать дом в  Дикой
Лощине, в котором мужчина сидел у камина, читая книгу и потягивая эль.
     С  дубов  осыпались листья и кружились на ветру, то опускаясь  почти до
самой земли, то вновь  взмывая ввысь и проносясь мимо  Эскаргота, в то время
как  ветер непрерывно  трепал  полы  куртки,  словно  спутав  ее  с  листом.
Перешагнув через  кучу валежника,  он  присел  на  корточки,  обхватив  себя
руками, и  напряженно всмотрелся вперед в попытке увидеть, где кончается лес
и начинается луг.
     Внезапно ему  показалось, что  вокруг  него  бушует  своего  рода буря.
Тысячи листьев проносились мимо, чертя в воздухе немыслимые зигзаги, падая и
взлетая,  зависая  на месте  и  кувыркаясь на лету, словно  всем им,  как  и
Эскарготу, не терпелось поскорее добраться до луга. Один лист выплыл у  него
из-за головы и, приблизившись  к  носу,  вдруг  затрепетал и метнулся прочь.
Эскаргот вздрогнул  и  невольно  вскрикнул,  прикрывая голову руками и падая
ничком в  траву.  На листе  он увидел человечка-невеличку в черной  шляпе  и
лохмотьях, с длинной бородой и  горящими  глазами пророка, который прокричал
несколько неразборчивых слов, когда ветер подхватил лист и унес прочь.
     Эскаргот с облегчением увидел, что человечки-невелички сидят не на всех
листьях,  а примерно  на каждом  десятом. И все же  сотни, возможно  тысячи,
крохотных существ кружили в воздухе, сидя на листьях по одному, а иногда  по
двое. Он  услышал  пение в шуме ветра -  высокие  тонкие  звуки, похожие  на
посвистывание спящей собаки, которая на самом деле и не спит вовсе. Эскаргот
сидел на корточках  под  деревом, глядя на проплывающую мимо флотилию. Он не
имел желания связываться с человечками-невеличками, которым могло взбрести в
голову  наброситься на него  со своими кирками. И конечно  же,  он  не хотел
причинить вред ни одному из крохотных  созданий.  Он подождет,  через минуту
они  уже скроются из  виду,  сказал он  себе,  начав вытаскивать  из кармана
трубку и кисет, но потом передумал и положил все обратно.  Листопад пошел на
убыль, и Эскаргот увидел, как последний вихрь листьев исчезает за деревьями.
Листья продолжали кружиться в воздухе, но  теперь  они  плавно опускались на
землю, как положено благоразумным листьям, и на них никто не сидел.
     На лес  снизошла  тишина,  нарушаемая  лишь отдаленным жужжанием  пчел.
Эскаргот  продолжил путь,  направившись  следом за  человечками-невеличками.
Через десять минут он стоял на краю луга, густо поросшего клевером и лилиями
и  усыпанного  красно-коричневыми дубовыми листьями,  и смотрел вдаль. Через
луг бежал  ручей,  который переплескивался через  крутые  каменные  берега и
сворачивал  к лесу далеко  позади Эскаргота. За лугом,  теряясь  в  тума