раскрыв глаза и  наклонив
голову к плечу.

     Эскаргот вдруг почувствовал желание ответить утвердительно. Безусловно,
в данный  момент ему  хотелось  бы быть  именно  Лихим Джеком.  Но  подобное
заявление привело бы к осложнениям, и потому он помотал головой.
     -  Я сожалею  о  случившемся,  - слабым  голосом  проговорил он,  жалко
улыбаясь. - Я обознался.
     Мужчина уставился на него и перестал трястись и стучать зубами.
     - Так ты не Лихой Джек?
     - Нет, я Эскаргот, капитан дальнего плавания. Я принял вас за гнома. То
есть...
     - За  гнома? - перебил его мужчина. -  Ты что, слепой,  что ли? Да я на
три фута выше любого  гнома, какого встречал. Врезать  бы тебе  как следует.
Посмотри на  мою трубку!  - Он  вынул изо рта обломок перекушенного  черенка
примерно в дюйм длиной.
     - Ужасно жаль, - согласился Эскаргот. Снова начался дождь, уже не такой
сильный, но непрерывный и затяжной. - Вот... - Он порылся за пазухой и вынул
одну из двух оставшихся монет.  Он разорялся наполовину в буквальном  смысле
слова, отдавая монету мужчине, но этого требовали обстоятельства.  К тому же
Эскаргот чувствовал  необходимость проучить себя: теперь он будет знать, как
наряжаться разбойником,  потрясать пистолетами и выскакивать из-за деревьев,
пугая ни в чем не повинных людей. - Вот, возьмите, - сказал  он,  протягивая
монету.
     Мужчина  взял  и  склонил  голову  к  плечу,  озадаченный  еще  сильнее
прежнего.
     - Ты даешь мне деньги?
     - Это самое  малое, что  я могу  сделать. Купите  себе трубку и щепотку
табака.  И кружку эля, чтобы согреться. Простите  мне мою  дурацкую выходку.
Это совсем не то, о чем вы подумали.
     - Что это такое?  - внезапно спросил мужчина, разглядывая монету. - Это
не  деньги.  Шутить  изволишь,  да? Какого  черта ты меня так напугал?  - Он
презрительно  швырнул монету  в  заросли и  подался вперед,  явно  собираясь
спуститься с  телеги.  - Мне  все это надоело, честное слово,  - крикнул он,
распаляясь гневом.  Лошадь  отступила на пару шагов назад, словно освобождая
место для  хозяина.  Эскаргот  попятился к дубу, с  горечью  думая о пропаже
половины своего состояния.
     Мужчина качнулся взад-вперед, перекатываясь с носка на пятку,  поплевал
на руки  и  потер  ладони  с  видом человека, намеревающегося  приступить  к
поистине важному делу - к делу, которое прямо касалось носа Эскаргота. Дождь
теперь хлестал Эскарготу в лицо. Мутная серая пелена застилала лес.  Мужчина
вдруг  качнулся  на  пятках  и  с силой выбросил вперед кулак,  пролетевший,
впрочем, в футе от цели; разъяренный неудачей, мужчина прыгнул к Эскарготу и
нанес следующий удар в пустоту, потеряв при этом равновесие и  едва не упав.
Страшно сконфуженный, Эскаргот отступил на шаг.
     - Я хочу сказать... - начал он, пытаясь взять мужчину за руку.
     - Бандит!  -  выкрикнул  мужчина;  он устало замахнулся на Эскаргота  и
замер в такой позе, тяжело дыша. Эскаргот  чувствовал  себя  просто  ужасно:
бедняга, пытается вернуть утраченное  чувство  собственного  достоинства - и
без всякого успеха.
     - В этом нет необходимости, дружище. Честное слово. Это ошибка.
     - Разумеется. Твоя ошибка. Да я тебе  все ребра пересчитаю! - И с этими
словами мужчина прыгнул  вперед и ткнул Эскаргота кулаком в грудь, оттолкнув
на  пару  шагов  назад, а  потом вновь  принялся наступать на  него  с видом
человека, твердо решившего реабилитироваться в собственных глазах.  Он вдруг
резко остановился,  метнулся  в кусты и вернулся с палкой. - Сейчас  я  тебе
покажу! -  проорал он, размахивая палкой  и  придавая своему  лицу  зловещее
выражение.  - Ограбить меня хотел! Разбил мою трубку! Теперь  мы  посмотрим,
кто кому что разобьет!
     Эскаргот резко повернулся, собираясь броситься  к реке. Дело  принимало
дурной  оборот.  Мужчина определенно  разозлился  и не  успокоится, пока  не
добьется своего. Палка просвистела мимо уха Эскаргота.
     - Эй! - крикнул он, соскальзывая по крутому склону берега на три фута и
хватаясь  за куст.  Он повернулся, уклонился  от  мощного  бокового удара  с
дальней дистанции  и выхватил  из-за  пояса пистолет.  Казалось, мужчина  не
обратил на него ни малейшего внимания. Подобрав с земли  палку,  он медленно
наступал  на Эскаргота, шевеля губами - словно  разговаривая  сам  с  собой.
Эскаргот взвел  курок и  выстрелил в воздух,  сморгнув капли дождя с ресниц.
Выстрел грохнул,  словно  пушечный  залп, и  из  дула  пистолета  с шипением
вырвался  сноп искр; охваченный ужасом,  мужчина  выронил палку и бросился к
дороге, по которой уносилась  прочь его  лошадь  с пустой телегой, заливаясь
неистовым ржанием и  поднимая  фонтаны воды и грязи; топот лошади и вопли ее
хозяина слышались в тумане  еще пару минут после того, как оба  скрылись  из
вида.
     Тяжело дыша, Эскаргот стоял на крутом склоне, спускающемся к реке.  Кто
знает,  какую  историю  мужчина  расскажет в окрестных  деревнях.  Эскарготу
придется отказаться  от плаща  и  шляпы, это точно.  Он выбрался обратно  на
дорогу  и  засунул  пистолет  за пояс, внезапно  обнаружив, что не  в  силах
справиться с дрожью в руках. Дождевая вода стекала с полей шляпы непрерывным
потоком, и насквозь промокший плащ свисал  с плеч, словно Эскаргот добирался
от субмарины к берегу вплавь полностью одетый.
     В двадцати футах у обочины дороги стояли  два  дуба, еще более могучие,
чем тот, за которым он прятался десять минут назад. В  одном  зияло огромное
дупло.  Эскаргот  забрался  в  него,  спасаясь от непогоды, и,  скрючившись,
уселся там,  задумчиво глядя  на косые струи дождя. Его  собственная трубка,
благодарение  небу,  осталась  целой, и  табак не  промок. Через  минуту  он
попыхивал трубкой, наблюдая за дождем сквозь пелену дыма.
     Он действительно нагнал страху на мужчину,  вот так неожиданно выступив
из тумана. Эскаргот потер ладонью подбородок. Он не брился с  того  дня, как
покинул Город-на-Побережье, и зарос весьма внушительной щетиной, придававшей
ему вид  человека, который запросто может бродить в одиночестве по пустынным
лесным дорогам с  парой дымящихся пистолетов. Страшно жаль, конечно, что это
оказался не гном с Летой. Эскарготу пришло в голову, что в случае неудачи на
поприще  мореплавания он вполне может попробовать  себя  в роли разбойника с
большой дороги, хотя, конечно, тогда ему придется грабить людей.
     Вероятно, этому можно научиться. Или  он  может грабить только тех, кто
заслуживает  этого,  -  богатых  помещиков,  например,  или  политиков,  или
юристов.  Но как он будет  узнавать, кто есть кто?  Допрашивать  их сначала?
Отпускать,  если они честные труженики?  Если  подумать, его запросто  может
застрелить  какой-нибудь  плотник,  писатель  или  фермер, прежде чем  он  с
любезным  поклоном  отпустит  свою жертву.  Они же не будут знать, что он не
собирался  их грабить. Сначала  Эскарготу  нужно создать себе  репутацию,  -
возможно,  издать  листовки  с  сообщением  об   отчаянном,  но  благородном
разбойнике, с приложенным к ним портретом похожего на него мужчины с грубыми
чертами недоброго  лица,  затененного  полями шляпы. Но он,  разумеется,  не
сумеет  нарисовать  ничего, кроме рожицы типа  "точка,  точка, запятая"  или
человечка с головой в форме пирога.
     Эскаргот ухмыльнулся, глядя неподвижным  взглядом сквозь пелену дождя в
пустоту, чувствуя себя вполне  уютно  в  своем  убежище  и  не видя причины,
почему бы  не выкурить еще одну трубку. Сейчас гном запросто  мог находиться
как  впереди,  так и  позади  него.  На  самом деле  вся эта погоня начинала
казаться нелепой. С момента прибытия в Город-на-Побережье у Эскаргота еще не
было минуты,  чтобы подумать о себе. Он вдруг осознал,  что страшно голоден.
Разбойничий промысел  отнимает у человека много  сил.  Лихой Джек  наверняка
задает немало работы хозяевам местных трактиров.
     Эскаргот сфокусировал  взгляд на склоне холма по другую сторону дороги.
Он  заметил  там  что-то -  какое-то  шевеление  в  кустах,  какое-то пятно,
которого  там  не  должно было быть. Неужели недавний знакомый  возвращается
окружным путем, чтобы прикончить его? Эскаргот ждал, напряженно всматриваясь
в  густые  заросли кустов и ручей, выбегавший  из расселины в  склоне холма.
Похоже,  вдоль  ручья  тянулась  тропинка,  исчезавшая  в  глубине  леса,  -
тропинка,  ничем не примечательная, если не считать  того, что сейчас, когда
Эскаргот смотрел на нее сквозь пелену  дождя и трубочного дыма, она казалась
овеянной  своего  рода  колдовскими  чарами.  В  изумрудного  цвета  листве,
колеблемой легким ветром, изредка  возникали разрывы, в которых на мгновение
вспыхивало пятно ярко-красного света и тут же угасало.
     Эскаргот курил вторую трубку. Что-то там манило его, притягивало. Некая
тайна - нечто такое, что он положил  разгадать  много недель назад и  что, в
отличие  от  всех   остальных  событий,   случившихся  с   ним,   ничуть  не
навязывалось. Он просто  случайно  натолкнулся на  это и имел полную свободу
действий. Он вполне мог оставить загадку неразгаданной,  повернуться и пойти
в другую сторону, как человек, который настолько пресыщен приключениями, что
уже может позволить себе такое.
     Посему Эскаргот надвинул на глаза  шляпу и вылез из дупла под моросящий
дождь.  Там  действительно оказалась тропа,  - похоже,  звериная  тропа,  по
которой лишь изредка ходили олени,  медведи и еноты, спускавшиеся вечерами к
реке на  водопой. Тени деревьев сомкнулись вокруг него; листья и трава пахли
плесенью и сыростью и почти беззвучно вздыхали у него под ногами. Нужно было
обладать  чрезвычайно  острым  слухом, чтобы заметить присутствие Эскаргота.
Капли  дождя с  глухим стуком падали на широкие листья  кустов и на поля его
шляпы. Склон холма стал круче, а потом разверзся, являя взору узкий каньон с
речушкой,  вдоль  берега  которой  тянулась  извилистая  тропинка.  Эскаргот
осмотрелся  по сторонам  в  надежде  увидеть проблеск красного  света  и  на
мгновение увидел его далеко впереди, гораздо глубже в  лесу, чем казалось из
убежища в дупле дуба.
     Он  побрел вперед,  попыхивая трубкой, шагая медленно и осторожно - как
человек,  не  имеющий  намерения  попасть  в беду.  Эскаргот оглянулся  и  с
удивлением обнаружил, что  дорога  скрылась из  виду, исчезла  за  поворотом
каньона, и что  он углубился  далеко в лес,  оставив реку и  свою  шлюпку  в
другом мире. Он почувствовал мимолетное желание спуститься по тропе обратно,
залезть в лодку и уплыть  прочь. Но желание прошло, улетучилось в колдовской
атмосфере  тенистого  леса  и  предвечерней тишины.  Эскаргот воображал себя
лесным  жителем - с бревенчатой  хижиной у  речки глубоко в  чаще и с магией
всех четырех сезонов в крови. Он живет в домике, меняющем  вид в зависимости
от погоды,  -  с  окнами,  сверкающими в пронизывающих  листву  лучах солнца
летними вечерами и затянутыми темной сеткой  дождя в осенние ненастные  дни.
Из каменной трубы  валит дым, растворяясь  в низком, пасмурном  небе.  Звери
знают и не боятся Эскаргота.  Порой мимо проходят  тролли и воруют камни  из
ограды  себе на ужин.  Но  они не  докучают Эскарготу,  обращают  на него не
больше внимания, чем  на  утреннюю  росу или густеющий цвет осенних листьев.
Романы  Смитерса  не  производят  на  него  впечатления.  Он   сам  является
персонажем романа Смитерса.
     Эскаргот снова увидел проблеск красного света,  теперь совсем рядом,  -
так могла бы блестеть  стеклянная  елочная  игрушка или драгоценные камни на
солнце.  Он наклонился и заглянул под  низко нависшие над  землей  ветви.  В
углублении в стене каньона, полускрытый кустами, стоял ржавый железный котел
с тяжелой проволочной ручкой, изогнутой в форме треугольника. В котле лежали
алмазы размером  с  речную  гальку,  насыпанные  такой  высокой  горой,  что
казалось, больше уже  ни один  не удержится на верху ее; даже в густой  тени
склона камни источали водянисто-красное сияние.
     Эскаргот замер,  напряженно вслушиваясь  в  тишину.  Он  моргнул, почти
ожидая, что котел со  своим содержимым бесследно исчезнет. Но котел стоял на
месте - и, казалось, стоял  здесь очень давно, словно много лет назад кто-то
пытался втащить его вверх по тропинке, но бросил на полдороге,  найдя задачу
невыполнимой, и уже не  вернулся  за ним, и никто так никогда и не наткнулся
на него  в глухом диком лесу - никто, кроме Эскаргота, являвшегося, в  конце
концов, именно таким человеком, который запросто может  бродить по пустынным
диким лесам.
     Он  подлез под скалистый выступ,  взял один  камень и  взвесил в  руке.
Потом  схватился за ручку  котла и потянул,  но  ржавая проволока  с треском
переломилась, и котел едва не упал набок. Рядом с такой кучей необработанных
алмазов  сокровища капитана Перри  казались  жалкими побрякушками,  дешевыми
украшениями  для  платья. Эскаргот  поднес  алмаз к глазу  и,  прищурившись,
посмотрел сквозь него на небо. Он все  равно что смотрел  в почти  бездонное
озеро  розовой воды, по  ту  сторону которого  сияли далекие  горные пейзажи
сказочной страны.
     Эскаргот снял шляпу и доверху наполнил ее. Потом  он  поставил шляпу на
землю и битком набил карманы. Казалось, в котле не убавилось. Эскаргот решил
забрать  все алмазы  до единого. Спрятанные здесь, в глухом лесу, они никому
не  приносили  пользы,  а Эскарготу этих  алмазов  хватит на  финансирование
любого количества грандиозных путешествий по  реке. На самом деле хватило бы
и одного,  но  Эскаргот и помыслить не  мог о том, чтобы  оставить хоть один
драгоценный  камень  валяться на мокрой траве.  Он  отнесет шляпу к  шлюпке,
вытряхнет из нее  все и вернется обратно с ведрами. Он взглянул на котел. Из
груды  алмазов торчал  зазубренный  угол  огромного кристалла  - величиной с
кулак Эскаргота, а возможно, и с голову. Рядом с  ним прочие алмазы казались
песчинками. Эскаргот схватил его обеими руками и вытащил из кучи.
     По  мерцающей поверхности  алмаза проплывали  отражения  облаков; струя
красного  света  завихрялась,  закручивалась  внутри  и медленно вытекала по
спирали,  обволакивая  камень,  который,  казалось,   все  вытягивался,  все
удлинялся, пока Эскаргот не обнаружил вдруг, что держит в руках не  огромный
алмаз,  а большущую  леденцовую  палочку, похожую  на  столб  со  спиральной
бело-красной  окраской,  служащий  вывеской  парикмахера.  Шляпа  тоже  была
наполнена  торчащими  в  разные  стороны  леденцовыми  палочками  - мятными,
лимонными, апельсиновыми и вишневыми - с неровно обломанными концами, словно
отколотыми  от  длинных  тонких  цилиндров.  Такими же  был  набит и  котел.
Эскаргот подступил к нему, не веря  своим  глазам.  Он ничего не имел против
леденцов  -  тоже  волшебных  в   своем  роде,  -   но  в  качестве  средств
финансирования путешествий они  не  представляли никакой  ценности. Эскаргот
смахнул несколько  леденцов с верха кучи и запустил руку  поглубже  в котел,
где  нащупал что-то  мягкое  и холодное, как  рыба, сию минуту вытащенная из
реки.
     Он с криком отпрянул  назад, но таинственное существо успело  вцепиться
ему в руку.  То ли когти, то ли  маленькие острые зубы вонзились Эскарготу в
мясистую  часть ладони, и он выругал себя  за  то,  что с самого  начала  не
понял, в чем дело. Он выдернул руку из котла, и из груды брызнувших в разные
стороны  леденцов вынырнул  гоблин в лохмотьях, который дико вращал глазами,
щелкал зубами и крепко цеплялся за руку Эскаргота, словно ребенок,  боящийся
переходить один через дорогу.
     Гоблин  ощерил  острые  зубки  и  пронзительно  заверещал,  затараторил
невнятной скороговоркой,  точно кумушки на  заднем  дворе.  Он полез по руке
Эскаргота вверх, проворно перебирая когтистыми лапками, поднимаясь из своего
котла,  словно змея  из  корзины, с явным  намерением вцепиться  Эскарготу в
горло. Эскаргот ударил гоблина огромной леденцовой папочкой сначала по  уху,
потом по  макушке.  Леденец разлетелся  на  мелкие  кусочки, посыпавшиеся  в
грязь, и тут дождь хлынул с новой силой, и порывистый ветер принялся швырять
холодные струи под скалистый навес.
     Маленькая рука  схватила Эскаргота за лодыжку,  другая высунулась из-за
плеча и  вцепилась в  горло.  Внезапно  вокруг  появилось великое  множество
маленьких человечков - они вылезали из кустов,  сыпались с  крутого  склона,
вылезали из расселины  в стене  каньона, шевелились в густой  листве. Резким
инстинктивным движением Эскаргот оторвал гоблина от своего горла и с размаху
швырнул  мерзкое  существо  в  двух  его  собратьев,  которые  с  угрожающим
кудахтаньем наступали на  него,  размахивая длинными металлическими вилками.
Он попятился к ручью,  вытаскивая за собой под дождь еще трех  человечков, а
потом оступился, упал  навзничь,  придавив  одного  гоблина, и покатился  по
тропинке, увлекая  за  собой  двух других, по-обезьяньи цепко державшихся за
него. Он вскочил, яростно  отбиваясь от  них руками и ногами, и увидел,  что
путь   вниз   преграждают  два  десятка  мерзких  тварей,  половина  которых
размахивала факелами, трещавшими и шипевшими под проливным дождем.
     Выше по каньону  толпилось еще десятка два маленьких  человечков, и  из
расселины  в скалистой стене с воем и  блеянием вылезали  все новые  и новые
гоблины, облаченные в разношерстные диковинные наряды, очевидно украденные в
окрестных  деревнях и на близлежащих фермах. На многих были мятые изодранные
шляпы, украшенные рыбьими скелетами, нелепо  торчавшими  в разные стороны. В
считанные   минуты  полчища  гоблинов  запрудили   тропу  впереди  и  позади
Эскаргота. Он вдруг вспомнил про пистолеты за  поясом. Но они не заряжены, а
будь  даже  и заряжены,  что  толку?  У  гоблинов  не хватит  мозгов,  чтобы
испугаться пистолетов, а если  он выстрелит навскидку, то скорее приведет их
в восторг, чем обратит в бегство. Эскаргот не знал, что делать. Он прекратил
борьбу, и  существа перестали напрыгивать на него, хотя, похоже, были готовы
возобновить наступление при первом же удобном случае.
     Гоблины  затащили Эскаргота в расселину и  повели  в глубину горы.  Шум
дождя  постепенно  сменился   тишиной,   которую   нарушало  лишь   шарканье
многочисленных  ног.  Далеко  внизу, в недрах  скалы,  слышался  глухой  гул
бурного  потока, несущегося по  подземным пещерам, словно  кровь  по  венам.
Кромешную тьму рассеивал лишь свет дюжины мерцающих факелов, и тени гоблинов
плясали на каменных стенах. Сначала  Эскаргот пытался запомнить все повороты
и изгибы  туннеля  и  сосчитать  все  отходящие от него  коридоры,  но  дело
закончилось тем же,  чем закончилась попытка, предпринятая им в первый  день
плавания на  субмарине:  скоро  он сбился  со счета  и  совершенно  перестал
ориентироваться.

12
     ДИКАЯ ЛОЩИНА

     Наконец  туннель вывел в огромную пещеру  с высоким  потолком.  Летучие
мыши зигзагами носились в  свете костра, дым от  которого клубами поднимался
вверх и вылетал в черные трещины. По стенам горели факелы,  и повсюду вокруг
плясали тени, отблески пламени и гоблины. Самый  высокий из них был не более
трех  футов ростом, и  все они  были тощие, неряшливые и грязные, с сальными
волосами, росшими редкими пучками и определенно нуждавшимися в стрижке.
     Прямо посредине костра стоял  огромный железный  треножник,  на котором
висел  котел,  похожий на  котел  с алмазами-леденцами, только во  много раз
больше - в нем можно было сварить и лошадь. Или человека. Эскаргот огляделся
по сторонам. В пещере находилось не меньше сотни гоблинов, и никто из них не
занимался  сколько-либо  осмысленной  деятельностью, кроме  одного,  который
деловито  ощупывал  ноги  Эскаргота,  словно  проверяя,  достаточно  ли  они
мясистые.   Все  прочие  безостановочно   верещали,  тараторили,  плевались,
толкались  и   бросались  друг   в  друга  рыбьими  костями  в  непреходящем
лихорадочном  возбуждении.  Почти каждые несколько секунд кто-нибудь  из них
поджигал себе волосы, балуясь с факелом и