азгуливать  по дорогам  и  жить среди теней.  Именно  под его  ногами
прохрустит гравий  среди  ночи,  каковой  звук  заставит  селянина  сесть  в
постели,  задрожать  от  страха,  склонить  голову  к  плечу  и   напряженно
прислушаться. Возможно,  он  поплывет к  Океанским  островам  и  примкнет  к
пиратам или пойдет вниз по реке, чтобы найти сокровища в Лесу гоблинов.
     Возможно...  возможно,  для  начала  он   отправится  на   побережье  и
попытается  найти Лету. Сейчас это  казалось вполне  подходящей целью. Через
неделю, когда Хэллоуин уже пройдет и населяющие ночи колдовские чары отчасти
рассеются, на побережье устроят ярмарку по случаю праздника урожая. Эскаргот
живо представлял себя в шумной веселой толпе: костры  на улицах; люди, эльфы
и  факельщики вперемешку  с  местными  гномами;  редкие  компании  гоблинов,
которые, заливаясь  идиотским смехом, бегут во все  лопатки  по  улице после
того,  как   напугали   какого-нибудь  трактирщика  или  дернули  за  волосы
какую-нибудь бедную старушку. И там будет Лета, которая не сразу поймет, кто
стоит  рядом  с  ней.  Он похлопает ее  по плечу, и  она  обернется, страшно
удивленная. А он улыбнется и  скажет что-нибудь - что-нибудь остроумное. Что
именно? Над  этим следовало подумать. Он хотел хорошо подготовиться к такому
ответственному  моменту, иначе  до конца  жизни будет  сожалеть, что брякнул
какую-нибудь глупость.
     Услышав  плеск  в двадцати футах  от  берега,  Эскаргот встрепенулся  и
схватил  ближайшую лесу, решив, что речной  кальмар заглотил насаженного  на
крючок  червяка.  Туман  поднялся  выше.  Теперь  за  рекой  виднелись  лишь
призрачные  кроны  деревьев.  Находившиеся в пятидесяти  ярдах от  Эскаргота
пристани  городка  Твомбли   скрылись  в  тумане,   и  вечер  был  тихим   и
безветренным.  Из  леса  доносилось  приглушенное  расстоянием  уханье совы,
похожее на голос бесплотного духа. Ни на одной лесе ничего не оказалось.
     В  четырех-пяти  футах  выше  по  течению  показалась  усеянная  шипами
круглоголовая рыба, светящаяся подобно фонарю, которая лениво плыла к месту,
где Эскаргот сидел на бревне. Она остановилась в пяти футах от него, а потом
замерцала и поплыла прочь по течению. "Рыба-туманка!" - прошептал  Эскаргот,
медленно  понимаясь на  ноги и оглядываясь  по сторонам в поисках сети. Было
что-то странное в  тумане - тяжелом, ленивом, который, казалось, выползал из
леса,  вместо  того  чтобы подниматься  от  реки. Он  походил  на порождение
колдовских  чар, населяющих  мир  об  эту  пору  и  знаменующих  приближение
Хэллоуина. В  обычном тумане рыба-туманка никогда не появится.  Эскаргот это
знал точно.
     Двумя минутами раньше он  не мог бы с  уверенностью  предположить,  что
рыба-туманка вообще появится. Конечно, вы  знаете разные истории  - истории,
которые  рассказывают  именно такими  поздними вечерами в  канун  Хэллоуина,
когда   и   рождаются  легенды  об  огромных  речных  кальмарах,  увлекающих
рыболовные суда  на дно  в дельте  Ориэли,  у самого побережья;  о русалках,
обитающих  на  мелководье  неподалеку  от  Монмотского  мыса;  об  утонувших
моряках,  которые ведут  по  реке  призрачные  корабли  глубоко  под  водой,
направляясь  к  неизвестному месту назначения.  Существовало  предание,  что
Ориэль является волшебным  двойником  другой  огромной  реки, находящейся  в
далекой волшебной  стране. По ночам, когда колдовские чары  тумана  набирают
особую силу (по крайней мере, так гласили предания),  корабли, рыбы и самого
разного рода глубоководные существа перебираются из одной реки в другую.
     В  книгах  Дж.  Смитерса  было полно таких  легенд:  историй  о стране,
известной под названием Бэламния; подробных карт именно такой  реки -  реки,
удивительно похожей на  Ориэль,  с  точно  так  же расположенными по берегам
деревнями и огромным,  наводненным призраками лесом, сильно напоминающим Лес
гоблинов,  который  тянулся вдоль реки к  югу  от  Города  у Высокой  Башни.
Эскаргот  всегда  находил  любопытными   сочинения  Дж.  Смитерса  и  карты,
приведенные в его книгах. Профессор Вурцл утверждал, что  Смитерс, живущий в
деревне  Бромптон  на  берегу  Ориэли,  естественным образом взял за образец
знакомую  реку. Все писатели,  утверждал  Вурцл,  связаны представлениями  о
знакомом  им  мире, своими знаниями  о нем. Они  рабы своих  представлений и
наличествующих знаний. Но профессор  Вурцл был слишком полон так называемого
здравого смысла, чтобы удовлетворить Эскаргота подобными объяснениями. Вот и
появление рыбы-туманки противоречило всякому здравому смыслу.
     Эскаргот присел на корточки, схватив сеть. Мертвую тишину нарушало лишь
приглушенное   "тук-тук-тук",  время  от  времени   раздававшееся  вдали,  -
вероятно, то стучал дятел. Вместе с туманом  на землю спустилась тьма, и они
медленно сгущались, покуда вся река не скрылась от взгляда,  если не считать
полоски неподвижной воды  у самого берега,  под ногами Эскаргота. Неподалеку
блеснул свет еще  одной рыбы-туманки,  похожей  на несомый ветром блуждающий
огонек; потом чуть дальше проплыла еще одна - она свернула было к берегу, но
потом с приглушенным плеском исчезла под водой.
     Одна  за   другой   медленно  тянулись   минуты;  Эскаргот   напряженно
вслушивался  в  ночное безмолвие, зорко вглядывался в  темноту и  думал, что
даже грязный пол Вдовьей мельницы и жалкая кучка  поздних ягод да засоленной
рыбы,   ожидающих   его   там,   начинают  казаться   страшно  желанными   и
соблазнительными. Иные ночи хорошо проводить под открытым небом, вдруг понял
он, а в иные не стоит и выходить за порог. Эскаргот в последний раз подергал
за лесы, а потом повернулся спиной к реке и лицом к лугу, собираясь спрятать
сеть в яме под бревном.
     В туманной пелене внезапно  образовалась брешь, и он увидел перед собой
старуху, сгорбленную под  бременем лет, с глазами цвета тумана, пронизанного
лунными лучами. Она опиралась на кривую палку и смотрела в пустоту невидящим
взглядом.  Потом  она  медленно  повернулась  и  поковыляла прочь, мгновенно
скрывшись за плотной серой завесой. Снова послышался стук, на сей раз ближе,
и каждый следующий  удар звучал чуть резче и отчетливее предыдущего - словно
слепец постукивал палочкой по  булыжнику мостовой,  нащупывая дорогу. Легкий
ветер  шевельнул  траву  на  лугу и взвихрил облачка  тумана,  закрутившиеся
крохотным смерчем.
     И  тут же перед Эскарготом появилась  Лета, словно возникнув из тумана,
из самого ветра. Она стояла перед ним на лугу,  а рядом  с  ней стоял гном в
мятой  шляпе с опущенными полями, с посохом и с  широкой улыбкой  на лице. В
зубах он сжимал  длинную трубку. От нее валил густой дым, напоенный странным
ароматом  водорослей, речного ила  и  пыльным запахом толченой  сухой кости.
Гном медленно подмигнул и приветственно дотронулся пальцем до шляпы.
     Эскаргот потерял дар речи. С одной стороны, он видел перед  собой Лету,
вернувшуюся словно  по волшебству; с  другой стороны, над миром царила ночь,
полная  непостижимых  тайн,  -  ночь слепых  старух, разгуливающих по берегу
реки,  и  гномов  в  мятых  шляпах,  подмигивающих,  ухмыляющихся и  курящих
диковинные трубки. Несмотря на влажный воздух, во рту у него пересохло. Он с
трудом прохрипел  "привет" - и Лета  улыбнулась, словно забавляясь  тем, что
застала его врасплох.
     -  Позвольте  представить вам моего дядюшку, - промолвила она, указывая
на гнома.  -  Мистер  Эбнер Хелстром  из Города у Высокой Башни. Я гостила у
него в последнее время.
     -  Рад  познакомиться,  сэр,  - с сомнением  сказал  Эскаргот,  пожимая
холодную  руку  гнома.  Он похлопал себя по  карману,  внезапно почувствовав
острую потребность выкурить трубку, набитую старым добрым табаком.
     - Не желаете ли попробовать моего табака, мистер... прошу прощения?
     -  Эскаргот. Теофил  Эскаргот, сэр, к вашим услугам.  -  Он ухмыльнулся
Лете,  жестом  отклоняя  кисет,  протянутый  гномом.  -  Боюсь,  это слишком
экзотично,  на  мой непритязательный вкус. По части табака у  меня заурядные
пристрастия. Самые заурядные.
     Он успел  заглянуть в раскрытый кисет гнома и мог поклясться, что среди
спутанных  сухих  листьев  увидел то ли крохотное щупальце  осьминога, то ли
розовый поросячий  хвостик. Он не знал  точно, что именно. Гном  подмигнул и
похлопал Эскаргота по руке. Потом маленький человечек взял его  за локоть  и
повел наискосок через луг, направляясь к мельнице. Лета последовала за ними.
     - Моя племянница говорит, что для вас наступили тяжелые времена.
     - Тяжелые, но  вполне терпимые, -  сказал Эскаргот, задаваясь вопросом,
каким  боком  его  неприятности могут касаться этого  лукаво  подмигивающего
дядюшки. Возможно, Лета питала к нему  больший интерес, чем показывала.  Да,
вот в чем дело.
     Внезапно  Эскаргот  уверился  в  своем  предположении.  Ее  неожиданное
исчезновение,  а  теперь  появление...  что  это  могло  значить,   если  не
беспокойство по поводу его печальной участи?
     Он  обернулся  и широко  улыбнулся девушке. Она  улыбнулась в  ответ  и
кивнула, словно прочитав его мысли.
     -  Но  человек  должен мириться с  судьбой, - твердо  сказал  Эскаргот,
толчком распахивая дощатую дверь мельницы.
     Гном дружелюбно похлопал его по спине.
     -  Вот  она,  истинная  сила  духа!  -  Он   обвел  взглядом  маленькое
восьмиугольное помещение и покивал  при  виде  заткнутых  тряпками  щелей  в
стенах и жалкого ложа, сооруженного из сосновой  хвои. - Мириться с судьбой,
-  пробормотал  он  и  печально  потряс  головой, словно искренне сожалея  о
заявлении, сделанном Эскарготом. - Собираетесь зимовать здесь, да?
     Эскаргот бросил взгляд на Лету, внезапно устыдившись своего пристанища.
     - Нет.  Мне еще нужно уладить кое-какие  дела. Человек не может  сидеть
сложа руки, так ведь? Раз уж вы знаете главное, остальное заключается в том,
что я  жду, когда разрешится вопрос с домом. Я хочу сказать - с моим  домом.
По  крайней  мере  бывшим  моим домом. Мне дали  понять,  что я его лишился.
Общественное мнение на стороне моей жены, которой, с ребенком и всем прочим,
нужно где-то жить. Я же с этим не спорю, верно? Я же не спрашиваю, почему бы
моей дочери не отправиться со мной вниз по реке? Коли на то пошло, почему бы
жене не уйти из дома, предоставив нам с Энни жить там?  Ведь идея развестись
принадлежала ей, верно? А вовсе не мне.
     Эскаргот спохватился и умолк. Это были только его неприятности, и ничьи
больше.  И  рядом  стояла  Лета,  печальная,  странно  молчаливая.  Внезапно
Эскарготу пришло в голову, что ему следует пореже упоминать о жене и ребенке
при  ней.  Все-таки  зачем  она  разыскала  его?  Всяко  уж не затем,  чтобы
выслушивать рассказы о его неурядицах. "Не предложить ли им сесть на пол", -
подумал он, надеясь, что еще не слишком поздно, чтобы отправиться  в  город.
Но  единственная  таверна,  открытая  в  столь  поздний  час,   принадлежала
Стоуверу, а туда соваться вряд ли стоило.
     - Вы говорили с  судьей? -  спросил  дядюшка  Хелстром, уминая  табак в
трубке и искоса взглядывая на Эскаргота.
     - Я едва не дал ему в глаз. Лета присутствовала при этом. На самом деле
в  Твомбли нет  особой  нужды  в  судьях, поэтому  на  этот  пост  назначают
добровольцев. Сейчас обязанности судьи отправляет один тип по имени Стоувер,
уже  три  года. Никто больше  не  хочет занимать  эту должность. Да и  какой
порядочный человек захочет?  Сажать своего  соседа в тюремную камеру за  то,
что тот выпил лишку. Отнимать у  человека ребенка только потому,  что судья,
заметьте, имеет виды на жену означенного человека  и видит в ребенке условие
сделки. Нет, я не говорил с судьей.
     - Что ж... - Гном понимающе  кивнул. - Я не особо разбираюсь в подобных
делах,  но  знаю  известные,  скажем так, способы, которые  могу применить в
данном случае. Вы меня понимаете?
     -  Пожалуй,  -  сказал  Эскаргот, стараясь не  выглядеть глупо. Дядюшка
Хелстром  резко  возвысился  в  его мнении.  Вот  человек,  ясно  понимающий
существо  дела, смотрящий в корень. Неужели он поднялся  по реке от Города у
Высокой  Башни  единственно затем, чтобы  протянуть  руку помощи незнакомому
человеку? Эскаргот вдруг  осознал, что снова улыбается  Лете. Она  кивнула и
ободряюще подмигнула, словно желая сказать, что Эскарготу - а возможно, и им
обоим - следует полагаться на этого маленького человечка.
     - Итак, сэр, - сказал  гном, - я поднялся по реке  от Города у  Высокой
Башни не единственно с целью сотворить благое дело. Мне хотелось бы сказать,
что именно с такой целью, ибо,  будь оно так, я стал бы лучше,  чем  есть. А
любой  из  нас  выигрывает  - в  моральном  отношении,  разумеется,  -  если
становится лучше, правда?
     Эскаргот с  готовностью согласился с ним. Внезапно  смирение и мудрость
дядюшки Хелстрома показались ему безграничными.
     - И в то же время я вижу собственными глазами и понимаю в глубине души,
сколь бы несовершенна она ни была, что хороший человек не может так жить. Не
может,  если  поблизости  его  ожидают  дом и  собственность,  по  праву ему
принадлежащие. Нет,  сэр, не может. И  не должен. Поэтому ваше дело,  я хочу
сказать, надо считать более важным, нежели мое.
     -  Дядя!  -  воскликнула  Лета таким испуганным  голосом,  что Эскаргот
вздрогнул.   Казалось,  девушка   вот-вот   расплачется,   словно   подобное
великодушие  обещало  обернуться  несчастьем  для  дядюшки,  словно  в своем
беззаветном  милосердии  гном  заботился  о  благополучии  другого  человека
больше, чем о своем собственном.
     - Успокойся, детка! - сказал гном, ударяя посохом по полу  с выражением
благородной решимости на лице. К  удивлению Эскаргота, окованный медью конец
посоха высек из земляного пола  искры, при  виде  которых дядюшка  Хелстром,
казалось,  окончательно  укрепился в  своем решении, каким  бы оно  ни было.
Эскарготу,  разумеется,  еще   предстояло   выяснить,  какие  мотивы  движут
благодетелем. Он напомнил себе о своих принципах.
     Но  он не мог  позволить  дядюшке  Хелстрому превзойти  себя  по  части
великодушия.   По   крайней   мере,   надлежало   сделать   вид,   будто  он
сопротивляется. В  конце концов,  рядом  находилась Лета, которая, вероятно,
надеялась, что в недрах души Эскаргота таятся неразработанные месторождения,
изобилующие изумрудами благородства и рубинами самопожертвования.
     - С моим делом, - твердо сказал Эскаргот, - придется подождать до утра.
До позднего  утра. Наш Стоувер встает поздно. Поэтому, сэр, поведайте мне  о
своем деле. Я полностью к вашим услугам.
     Гном   на  мгновение   задумался,  словно  борясь  с   лучшими   своими
побуждениями, а потом кивнул:
     - Моя племянница  много рассказывала  мне о вас, молодой человек.  - Он
немножко помолчал, заглянул в чашечку своей зажженной трубки и  еле  заметно
улыбнулся,  словно  был  рад  увидеть, как  просветлело  лицо Эскаргота  при
упоминании о племяннице. - Она говорит, что  у  вас  с ней много...  как  бы
получше выразиться?..  скажем так, общих интересов.  И что вы вели серьезные
разговоры об искусстве и философии.
     Эскаргот кивнул, страшно довольный, что его назвали философом. Это  был
поистине замечательный  дядюшка. Его странная наружность  объяснялась просто
эксцентричностью. А в эксцентричности Эскаргот не  видел ничего плохого. Ему
и самому нравилось считать себя слегка эксцентричным.
     -  Она  упомянула,  любезный, о  некоем  мешочке с  шариками.  Красными
агатовыми шариками. Размером чуть больше среднего;  такого рода шарики  дети
обычно  называют  "пульками".  Кажется, Лета  сказала, что  вы купили  их  у
бродячего торговца.
     -  Совершенно  верно,  -  подтвердил   Эскаргот,  смутно  встревоженный
неожиданным поворотом разговора Он невольно похлопал по мешочку, спрятанному
под курткой.
     -  Я считаю своим  долгом сказать  вам, что это  очень  ценные  шарики,
молодой человек. Очень ценные шарики. Берегите их как зеницу ока.
     -  Спасибо, - сказал вдвойне озадаченный Эскаргот и слегка подскочил от
удивления, увидев, что Лета стоит рядом с ним, вырисовываясь черным силуэтом
в дверном проеме.
     Туман снаружи вдруг рассеялся  и теперь бледными клочьями  кружился  на
ветру. Внезапно  серебристая луна на  мгновение  проглянула  сквозь туманную
завесу, похожая на исчезающую под  водой рыбу-туманку, и  темные волосы Леты
засияли слабым  отраженным светом. В тот миг  показалось, что кожа у девушки
почти прозрачная, что она не живой человек, а призрак или изящная фарфоровая
кукла столь тонкой работы, что фарфор напоминает матовое стекло. Туман снова
сгустился,  застлав мерцающую луну, и Эскаргот обнаружил, что  Лета положила
руку ему на плечо и сморит  на  него пристальным многозначительным взглядом.
Он  ухмыльнулся дядюшке  Хелстрому и  потупил глаза,  с ужасом  заметив, что
язычки  обоих  ботинок  у него предательски  выбились  из-под шнурков и  что
отворот на одной брючине оторвался и волочится по земле.
     - Моя дядя хочет сказать... - серьезно начала Лета.
     - Лета,  девочка моя, -  перебил  ее  дядюшка Хелстром  голосом, полным
сомнения. - Я действительно не...
     - Он  хочет сказать, что эти шарики очень пригодились бы  ему сейчас. В
настоящее  время  он  проводит  разные  опыты, крайне  важные  опыты,  и  по
причинам, мне не вполне понятным, именно эти шарики имеют для него  огромное
значение.
     - Именно так, - вставил дядюшка Хелстром, принимая серьезный вид.
     - На самом деле, - продолжала Лета, - меньше  трех месяцев назад шарики
принадлежали ему. Они  были украдены у него из  лаборатории, расположенной в
окрестностях Города у Высокой Башни, и, по всей видимости, проданы бродячему
торговцу, о котором вы мне тогда рассказали в таверне.
     - Ох, ну  надо же,  -  пробормотал  Эскаргот,  толком не зная,  что еще
сказать.
     -  Я  отправилась  вниз  по  реке,  если  хотите  знать  правду,  чтобы
предупредить дядюшку. - Тут Лета залилась слезами и закрыла лицо ладонями.
     - Ну полно, полно, - сказал Эскаргот, обнимая девушку за плечи и слегка
прижимая к себе. Дядюшка Хелстром вновь заглянул в чашечку своей трубки.
     -  Нельзя  же  просто  явиться к человеку и начать  требовать, верно? -
заговорил гном. - Вы  честно купили  шарики,  и они, как я  уже  заметил, не
имеют цены, особенно для  ученого вроде меня. Где вы их  храните,  кстати? В
банковском сейфе?
     -  Да нет, - начал  Эскаргот, чувствуя тяжесть  мешочка на груди. -  Не
совсем. То есть я собирался сделать  нечто  подобное,  но, честно  говоря, в
связи с последними событиями и прочими делами...
     - Конечно, конечно, конечно, - сказал дядюшка Хелстром. - Я все отлично
понимаю. Но надеюсь, вы не потеряли их?
     - О нет, нет.  Они в целости и сохранности.  Прошу прощения. -  С этими
словами Эскаргот стянул с себя куртку, передернувшись при виде своего локтя,
торчащего  из  дыры на  протертом  рукаве рубашки, и  снял  с  шеи мешочек с
шариками. -  Они  ваши, сэр. Возьмите. Я заплатил за них  гроши. И  в  любом
случае я больше не отношу себя к числу собственников.
     - Вы слишком добры, - сказал  гном, жестом отклоняя шарики. - Но у  вас
нет причин выказывать такое великодушие.
     -  А  у  вас  нет причин великодушно  вызываться  поговорить с мистером
Стоувером завтра утром, верно?
     Дядюшка Хелстром пожал плечами:
     - Вот что я скажу вам, юноша. Я дам вам один совет. Меня восхищает ваше
презрение к собственности -  нет ничего более восхитительного, насколько мне
известно. Но человеку надо питаться, так ведь?  И человек не должен спать на
куче  сосновой хвои, верно?  Поскольку, как бы вы ни уминали  свое ложе, все
равно с полдюжины  иголок  впиваются в ваше тело ночь напролет.  А  это  что
такое? - спросил он, указывая ногой на глиняный горшочек с засоленной рыбой,
стоящий на  камне рядом с постелью из сосновой  хвои.  - Ваш  ужин?  Похоже,
некогда он  был живым. Что это б