шка вернулась,  на  ходу засучивая
рукава.
     - Ну  и  как же отличить правду от вымысла? - спросила  она, вытаскивая
сразу  несколько  стеклянных пивных  кружек из раковины, наполненной  чистой
водой.
     Эскаргот пожал плечами, задумчиво глядя на кружки:
     - Вы читали его бэламнийские книги?
     - Только одну. "Каменные великаны". Она вам попадалась?
     - Да, - ответил Эскаргот. - Именно о ней я и хотел спросить. Мне снятся
удивительные  сны. Глупые, конечно, как и все сны, но  непохожие на обычные.
Понимаете, я  вижу лицо человека, который видит мои сны. Но это не мое лицо.
Вот что странно. Взгляните на это.
     Эскаргот  снял  куртку. У него  на  боку,  на длинном кожаном  ремешке,
перекинутом  через  шею и пропущенном  под  левой рукой,  висел мешочек.  Он
высвободил  руку из-под ремешка и, не снимая мешочка с шеи,  высыпал из него
на ладонь агатовые шарики - кроваво-красные, величиной с кошачий глаз.
     - Стеклянные шарики? - спросила Лета, недоуменно  поднимая брови и явно
не разделяя восторга, овладевшего Эскарготом.
     - Не уверен. С месяц назад в нашем городке останавливался один бродячий
торговец.  Возможно,  вы  видели, как он  ходил по  улицам, торгуя  китовыми
глазами. Я купил один - такая здоровенная штуковина в банке. Как только я их
увидел,  я сразу  сказал себе: вот  что тебе нужно Они стоили недешево, но у
моей жены куча золотых побрякушек. Она просто купается в золоте, хотя меня к
нему и на выстрел не подпускает.
     Эскаргот спохватился. Он говорил в настоящем времени,  как будто у него
есть жена. Лета вновь принялась мыть кружки.
     - В любом  случае, -  продолжал он, глядя  в окно,  -  с тех пор мне  и
начали  сниться странные сны. Вряд ли китовый глаз имеет к  этому отношение,
поскольку через неделю я отдал его Гилрою  Бэстейблу  в обмен на книги Белых
гор Смитерса, все двадцать пять томов. Первый том подписан, и в него вложена
страница рукописи.
     - Правда?
     - Честное слово, - гордо сказал Эскаргот, заметив, что при упоминании о
книгах Смитерса Лета несколько смягчилась.
     -  Хотите  кружечку  эля?  -  спросила  она,  поднимая  кружку.  -   До
одиннадцати ждать недолго, так что, полагаю, уже можно.
     - Нет, не хочет он никакого поганого эля! - раздался раздраженный голос
от  двери, и  Стоувер,  сгорбленный и  хмурый,  стремительно вошел  в зал  и
треснул   кулаком  по   первому   попавшемуся  столу.  Стоувер,  который  по
воскресеньям выполнял обязанности пастора, а по субботам отправлял должность
судьи,  был  на  голову  выше  любого  местного жителя.  Но  из  соображений
нравственности  он  решительно  выступал  против  пьянства  и  обжорства (по
крайней  мере  против обжорства) и  потому был страшно  худым, хотя и держал
таверну. Под тяжестью  своей головы он  сгибался почти пополам, словно вечно
высматривал на земле какой-то потерянный предмет, возможно пенни. Глаза же у
него, в  противовес  всему  остальному,  постоянно  смотрели  вверх  и почти
скрывались  под  бровями, нависавшими  над  носом,  подобно  карнизу  крыши.
Стоувер оперся о стол и сердито уставился на Эскаргота.
     - Эта милая женщина... - сказал Стоувер, собрав в морщины целый акр лба
и медленно, демонстративно сдвинув брови.
     Сначала  Эскаргот  решил,  что  он говорит о Лете, которая выразительно
закатила глаза,  поставила кружку на стойку  и прошла мимо Стоувера в заднее
помещение. Дверь  за  ней с грохотом захлопнулась. Стоувер  испустил тяжелый
вздох. "Что, собственно, этот болван вообразил о нас  с Летой?" - недоуменно
подумал Эскаргот.
     -  К  великому прискорбию, - вскричал хозяин  таверны,  подняв  палец и
резко крутанув им в воздухе, - у закона нет на вас управы!
     Эскаргот оглянулся через плечо, на мгновение задавшись вопросом, нет ли
в таверне  еще кого-нибудь, кто привел  Стоувера в такое возбуждение. Но  он
никого  не  увидел.  Эскаргот  театрально  поднял брови  и указал  на  себя,
вопросительно склонив голову к плечу.
     - Смейтесь, коли вам угодно! - в бешенстве проорал Стоувер, сузив глаза
и снова грохнув кулаком по столу. - Но да будет вам известно, сэр, хоть вы и
подлец,  что милая бедная  женщина и  ее  драгоценное дитя  без  вас живут в
десять раз лучше, чем жили с вами две недели назад. Вы поступили милосердно,
покинув  их  в ту  ночь. Обокрасть свою собственную  жену,  пока  она  спит!
Валяться  в  пьяном оцепенении до  рассвета, а потом притащиться  домой  - с
намерением,  несомненно,  сотворить  еще  какое-нибудь  зло! Но  такого рода
милосердный поступок, сэр...
     Эскаргот медленно поднялся  на  ноги, прервав хозяина таверны  на  полу
фразе.  "Надо ему  врезать",  - подумал он,  делая  шаг вперед. Внезапно ему
пришло  в  голову, что, вполне возможно,  он знает далеко не  все о событиях
последних  двух недель.  Стоувер  попятился,  вытаращившись на  Эскаргота  с
удивлением и страхом, и неловко вытащил из кармана куртки серебряную фляжку.
Он отвинтил колпачок, поднес фляжку к губам и, запрокинув голову, сделал три
глотка; его адамово яблоко прыгало, словно  поплавок,  приводимый в движение
попавшейся на крючок форелью.
     - Лекарство, - выдохнул Стоувер, вытирая губы  тыльной стороной ладони.
Он отступил назад и трясущейся  рукой нашарил спинку стула, словно собираясь
использовать последний в качестве оружия.  На  лбу у  него  выступили  капли
пота.
     Хлопнула дверь, и в зал снова вошла  Лета. Она  резко остановилась  при
виде  нахмуренного  Эскаргота,  который  угрожающе   похлопывал   по  ладони
увесистым мешочком с шариками, снятым с шеи.
     -  Одиннадцать часов, - сказала девушка, доставая карманные  часы и для
пущей убедительности  заводя  их. -  Пора открываться. Уберите это, - велела
она Эскарготу. - Не выставляйте себя еще большим дураком, чем уже выставили.
     - Послушайте юную леди,  - проквакал Стоувер, нервно дергая за  верхнюю
пуговицу рубашки.
     - А вы заткнитесь, - отрезала Лета, бросив на него уничтожающий взгляд.
Она  подошла к  бочке, налила  пинту  эля  и, смахнув шапку  пены деревянной
линейкой, толкнула кружку по стойке в направлении Эскаргота.
     -  Я  не  обслуживаю таких  типов!  - вскричал Стоувер,  снова впадая в
ярость.
     -  Знаю,  -  сказала  Лета.  -  Именно поэтому  это сделала  я.  Но это
последняя  кружка  эля,  которую  я  налила  здесь, старина;  так  что  всех
остальных  посетителей  будете  обслуживать  сами.  Вчера  вечером   вы  мне
выплатили жалование. Сегодня утром вы мне ничего не должны.
     - Вы не имеете права!.. - начал было  Стоувер, но обнаружил, что кричит
в пустоту. Эскаргот взглянул в  окно и увидел, как Лета стремительно  шагает
по главной улице в сторону  магазина Бизла и исчезает в легкой дымке тумана.
-  Вы  должны  заплатить  за  эль,  -  слабым  голосом  проговорил  Стоувер,
проскользнув за стойку бара. Он снова неловко вытащил из кармана флягу и еще
раз приложился к ней.
     Пристально глядя на  хозяина таверны, Эскаргот осушил  кружку, поставил
ее на ближайший стол и бросил  монетку в опивки. Он повернулся и вышел прочь
-  с самым хладнокровным видом, как ему показалось.  Однако,  едва выйдя  за
порог, он пустился бегом.
     - Подождите! -  крикнул он, завидев красную  блузку Леты в полуквартале
впереди.
     Девушка остановилась и разглядывала витрину магазина, пока запыхавшийся
Эскаргот не подбежал к ней.
     -  Полагаю,  я  могу  угостить вас ленчем. -  Он  снял  шляпу и  нервно
покрутил ее  в руках, широко  ухмыляясь. Потом он вдруг понял, что  выглядит
глупо, и стер улыбку с лица, приняв самый серьезный вид.
     - Думаю, этот номер не пройдет.
     - Разве?
     - Повремените немного. - Лета еле заметно улыбнулась.  - Возможно, мы с
вами встретимся у профессора Вурцла.
     - Возможно, и  встретимся, -  проговорил Эскаргот. Он смотрел,  как она
исчезает в  тумане во второй  раз за  последние пять минут, и совершенно  не
представлял, что ему с ней делать.

2
     ПОЯВЛЕНИЕ ДЯДЮШКИ ХЕЛСТРОМА

     Однажды в предзакатный час, через три с половиной недели после изгнания
из дома, Эскаргот случайно увидел свое отражение в витрине  магазина Бизла и
внезапно  понял, что  стал  похож на  бродягу, что куртка  у него порвана, а
брюки требуют  стирки.  Рубашка,  которую  он приобрел задолго до временного
умопомешательства, приведшего  его к женитьбе, совсем износилась, и ткань на
локтях протерлась до состояния кисеи или даже паутины.
     Эскаргот  направлялся  в  библиотеку  профессора  Вурцла.  Он  перестал
притворяться,  что ходит  туда за  книгами.  На Вдовьей мельнице у него была
спрятана куча сочинений  Дж. Смитерса -  все  книги Белых гор, полученные  у
Гилроя Бэстейбла в обмен на китовый глаз, - и он еще не прочитал и половины.
Он  ходил к Вурцлу в  надежде  встретить там  Лету,  вот  зачем. И  пока без
какого-либо  успеха.  "Нет, вы  только  посмотрите на меня",  -  подумал он,
рассматривая свое  жалкое отражение в витрине Бизла. Будь  у него  такой вид
месяцем раньше, он не стал  бы переживать. Даже не подумал бы. Он бы  скорее
возгордился собой - посмеялся бы над Бизлом, который в  своей накрахмаленной
рубашке и  галстуке обходит  на цыпочках лужи и  смахивает со  стульев пыль,
прежде чем  сесть. На  кого,  собственно,  человек  вроде Бизла рассчитывает
произвести впечатление? На покупателей? На старых болванов, которые выражают
недовольство по поводу пятен на побитых яблоках и возмущаются  ценой сушеной
фасоли? Еще  месяц назад Эскаргот посмеялся  бы  над  самим собой, когда  бы
вдруг забеспокоился по поводу своего внешнего вида.  Кроме жены, ему было не
на кого производить впечатление, а  жена... Ну ладно,  возможно,  он  не так
преуспел  в своих стараниях,  как  мог бы, подумал  Эскаргот, глядя  на свое
плохо  выбритое  лицо,  отраженное  в витрине.  Дверь магазина открылась,  и
широко ухмыляющийся Бизл высунул наружу свою круглую  голову с напомаженными
светлыми волосами, стоящими дыбом наподобие частокола.
     - Теофил, - сказал Бизл. Он продолжал улыбаться, но заметно погрустнел,
словно  увидел  своего  друга  в  не  лучшие  для  него  времена или  словно
совершенно не обрадовался встрече с ним.
     Эскаргот  скрипнул  зубами.  Он терпеть не  мог, когда его  называли по
имени, произнести которое  правильно, похоже, не мог никто на  свете. Однако
он  заставил себя улыбнуться Бизлу.  Он  ничего  не  добьется,  если  начнет
набрасываться на  каждого  встречного. Кто знает, какие слухи  ходят  о  его
стычке со Стоувером, тем более что слухи  мог распустить только сам Стоувер.
Лета совершенно не походила на  любительницу трепать языком, хотя  ее версия
случившегося была бы ближе к истине.
     -  Послушайте, старина, - сказал Бизл,  криво усмехаясь, - я знаю,  это
щекотливая тема,  но  я  наблюдал  за  вами  из  окна  минуту  назад,  и  вы
выглядели... вы выглядели... неважно, если вы понимаете, о чем я. - С  этими
словами Бизл смерил Эскаргота взглядом, словно  оценивая покрой его костюма.
Эскаргот ждал, несколько озадаченный. - Я хочу сказать, знаете ли,  вот что:
какая  работа  поможет  вам  поправить  ваше  положение?  Уборка  помещений?
Разноска продуктов? Эту витрину,  я  сейчас понимаю, не мешало бы  помыть. -
Лицо  у него вдруг просветлело, словно он собирался  изречь  нечто  поистине
умное. - Вполне  возможно, - закончил он, округлив глаза, - ваше впечатление
от увиденного в  витрине в  значительной степени объясняется загрязненностью
стекла.
     Эскаргот   начал   медленно  кивать,  словно   соглашаясь  с  последним
высказыванием  Бизла, но  потом потряс головой и улыбнулся  в ответ. Если уж
больше он ничего  не может поделать,  то  по  крайней мере  сумеет превзойти
Бизла по части улыбок.
     - Сегодня я не  ищу работу,  Эвелин. -  Он  намеренно  назвал Бизла  по
имени, которое  звучало в восемь раз глупее его  собственного.  -  Но я буду
иметь в виду ваше предложение. Если я встречу каких-нибудь праздношатающихся
деревенских пареньков, то  отошлю их к  вам. Это пятнышко  на вашем галстуке
похоже на  каплю земляничного  варенья,  верно? Моя жена,  будь  она  трижды
благословенна,  ежечасно рассказывала мне, какие пятна  остаются от  всякого
рода  варений.  Сначала  замочите  галстук  в   холодной  воде  -   так  она
посоветовала бы вам. А потом  намыльте его мылом и трите о стиральную доску,
покуда не сотрете руки по локоть.
     Эскаргот приподнял  шляпу  и пошел  прочь,  предоставив  Бизлу  изучать
запачканный галстук. Он остался доволен состоявшимся разговором. Разумеется,
Бизл желал  ему  добра.  Просто  он  был туповат -  счастливое свойство  для
человека, который  ставит перед собой возвышенные цели.  Профессор Вурцл, по
крайней  мере, не  станет  бесить  Эскаргота  указаниями  на  его  плачевное
положение. Похоже, Вурцл не меньше его  ценил искусство  ничегонеделания. Он
превратил последнее в предмет исследования. Он  срывал  с  деревьев и кустов
листья,  когда  гулял  в лесу,  и делал  вид,  будто целью прогулки является
именно сбор листьев. Потом профессор  прикреплял к ним бирки и  укладывал  в
ящик,  бормоча   время   от   времени  о   своем  намерении  открыть   музей
природоведения. Должность  заведующего  библиотекой позволяла  ему сидеть  в
мягком кресле и, попыхивая трубкой, читать дни напролет.
     Но когда Эскаргот пришел в библиотеку, профессор не читал  и не  курил.
"Он  взял  сеть  и  отправился  ловить  саламандр",  -  сказал  его  молодой
ассистент.  Эскаргот  поинтересовался, не  видал  ли  ассистент  юную  леди,
которая очень любит книги Смитерса.
     "В течение последней недели - нет, - ответил юноша, ухмыляясь Эскарготу
с таким  значительным видом, словно они оба знают какую-то забавную тайну. -
Ходят слухи, что она покинула городок. Старый Стоувер, говорят, уволил ее, и
она вернулась на побережье. Она снимала комнату над  таверной и уехала в тот
же  вечер,   когда  разругалась  с  хозяином".  Молодой  человек  фамильярно
подмигнул  Эскарготу, а потом внимательно уставился на него, словно внезапно
заметив что-то,  чего еще минуту назад не замечал. Эскаргот резко  расправил
плечи и искоса посмотрел на паренька:
     - Она говорила, что возвращается на побережье?
     - Откуда мне знать? - спросил паренек, перегибаясь  через стойку, чтобы
взглянуть  на ботинки Эскаргота. - Мне  она ничего не  говорила. Хотя это не
значит, что не могла сказать. Раньше она мне много чего рассказывала.
     - Да неужели, - вяло сказал  Эскаргот,  тряся  головой и  направляясь к
выходу.
     Внезапно он почувствовал,  что устал  таскаться по улицам  в изношенном
костюме, не имея никакого другого дела, кроме как вести неприятные разговоры
с каждым, с  кем он,  на свою беду, сталкивался. В  этом заключался один  из
минусов  ничегонеделания. Будь он Бизлом, развозящим на велосипеде продукты,
он  мог бы  кричать всякий  вздор  всем встречным,  никого  не раздражая. Он
пользовался бы уважением,  поскольку занимался бы делом. Трудолюбие является
добродетелью,  праздность   почитается  грехом.  Это   была  одна  из  самых
непостижимых тайн жизни.
     В дверях  Эскаргот едва не налетел на  профессора Вурцла, которого  все
уважительно называли "профессором", хотя  он закончил университет  всего три
года   назад   и   никогда,   насколько   знал    Эскаргот,   не   занимался
преподавательской   деятельностью.   В   прошлом   Эскаргот   тоже   посещал
университет,  по крайней мере  некоторое время. Университетское  образование
придавало... этой, как ее?..  значимости человеку, ищущему  богатую невесту.
Вурцл держал в обеих руках по жирной саламандре, пятнистой и лупоглазой.
     - Вы  только  посмотрите  на  эти  экземпляры!  - радостно прокричал он
Эскарготу.
     - Да, очень симпатичные.
     - Первые в этом сезоне, сэр. Первые в  этом сезоне. Такие крупные редко
встречаются, во всяком случае к востоку от гор.
     -  Пожалуй, -  согласился  Эскаргот, остановившись на мгновение,  чтобы
полюбоваться животными. Потом, почти шепотом, он спросил: - Вы, случайно, не
встречали где-нибудь Лету, а? Темноволосую девушку, которая читает Смитерса?
     - Кого? - спросил Вурцл, наморщив лоб. Потом он пристально посмотрел на
одну из саламандр, словно именно она разговаривала с ним или  знала ответ на
вопрос Эскаргота.
     - Я уже  сообщил  все, что нам известно! -  крикнул молодой человек  из
глубины помещения. - Ему лишь бы людей беспокоить!
     -  Знаете, -  сказал  Вурцл,  лучезарно улыбаясь,  - я соорудил для них
клетку,  которой поистине  горжусь: там разные растения в горшках, маленькие
пещерки и крохотный пруд. Хотите посмотреть?
     -  Спасибо, - сказал Эскаргот, бочком выбираясь на улицу. - Но сейчас я
спешу. Мне  еще нужно  проверить свои  лесы  до наступления  темноты. Может,
потом как-нибудь?
     - Конечно, - сказал профессор,  уже войдя в  библиотеку и снова любовно
всматриваясь  в одну из  саламандр. - В любое время.  Вы всегда найдете меня
здесь  - или,  по крайней мере,  мальчика. - Его голос стих,  когда  за  ним
захлопнулась дверь.
     Эскаргот поплелся по улице  по направлению к реке, глядя на носки своих
ботинок, взбивающих крохотные  облачка пыли,  и предаваясь  размышлениям, но
думая не о конкретных вещах, а обо всем сразу - о дочери, о  жене, о витрине
Бизла,  о Лете и  Стоувере,  и  о  глупых  жирных саламандрах,  столь высоко
ценимых  профессором  Вурцлом.  Казалось совершенно  очевидным, что  городок
Твомбли   недостаточно   велик,  чтобы  вместить  все   это.  И   если  Лета
действительно отправилась на побережье, то, наверное,  Эскагорту самое время
сделать то же самое.
     Вечер обещал быть прохладным и дождливым. Темные от влаги дубы за рекой
в  сумерках казались  почти  черными, и туман уже  устилал  землю  под  ними
подобием  серого  ватного  одеяла.  Эскаргот  сел  на  поваленное  дерево  и
уставился на полосу  леса на  противоположном  берегу,  не  думая ни  о чем.
Толстые  лесы,  привязанные  к  веткам дерева,  косо уходили в темную  воду,
сносимые в сторону течением. У самой поверхности  воды на них  налипли пучки
водорослей,  и  время  от  времени  плывущие  по  реке  веточки, листья  или
полузатонувший  кусок  дерева  наталкивались  на  одну  из  лес и,  кружась,
уплывали прочь, увлекая за собой большую часть водорослей.
     Река  поднималась. Казалось, она спешит к  океану, с  каждым  днем  все
сильнее  торопясь  достичь места назначения. Эскаргот принялся  размышлять о
конечных  целях любого путешествия.  Ему  пришло  в голову, что с  таким  же
успехом он  сам  мог  бы плыть, кружась в  водоворотах,  по  течению реки  к
побережью. Ему вдруг показалось, что многие годы он напрасно тратил время.
     Стремление достичь места назначения - вот в чем секрет. Неважно, какого
именно. Чудилось что-то пугающее в перспективе просидеть всю  жизнь на одном
месте,  "прочно  обосноваться". Возможно,  в  таком  случае вы слишком  ясно
видите конец пути - все серые, безрадостные годы, тянущиеся чередой, подобно
камням мощеной дороги,  в  конце которой,  на заросшем  сорняками  кладбище,
стоит  последний  камень, надгробный. "Движение, - думал Эскаргот,  глядя на
темные  деревья прищуренными  глазами, - искривляет и  запутывает любой путь
настолько, что в конце концов человек уже не  помнит, откуда  он начал, и не
знает, к чему  придет".  Соблазняла именно перспектива  вечно  идти куда-то,
занимаясь  по пути  мелкой  меновой  торговлей, чтобы всегда  оставаться при
табаке; порой, в случае крайней необходимости, мыть витрины и посвистывать в
процессе  работы;  стягивать  лишний пирог, охлаждающийся  на подоконнике, и
оставлять взамен ивовую флейту, или горсть стеклянных шариков, или корзинку,
полную засоленной рыбы.
     В то время как благоразумный селянин будет  прятаться в  своем доме, по
ночам боязливо прислушиваясь к скрипу  и  шороху  ветвей на  ветру и пугаясь
причудливых теней от спутанных  виноградных лоз  на  темном дворе,  Эскаргот
будет р