ечто вроде природного таланта. Если же он будет
играть такую  роль, то у него, вероятно, проявится  загадочное и злосчастное
сходство с  гиббоном.  По  правде  говоря,  приключения, в которых  Джонатан
принимал участие прошлой осенью, не вызвали у него ощущения, что он в чем-то
изменился;  он  по-прежнему просыпался  по  утрам  добрым старым  Джонатаном
Бингом,  Сыроваром. Но, впрочем,  по зрелом размышлении,  он  не был так  уж
недоволен подобной судьбой.
     Однако в это  спокойное  утро, копошась на причале, в то  время как  на
востоке  из-за  холмов  потихоньку  вылезало  солнце,  он  слегка  завидовал
Профессору. Тому не было дела до приключений или до того, чтобы стать кем бы
то ни  было. Ему  вполне хватало  походов за особыми  разновидностями речных
устриц или подсчета цветов в радужных ледяных потоках Лунных гор. Профессору
хватало  науки. И  по  сути, более  чем хватало.  Он  никогда не  переставал
находить все новые чудеса, которые необходимо исследовать.
     Занимавшийся день  уже был теплым. С гор в  долину дул  легкий ветерок,
вызывая у Джонатана такие ощущения, какие, по его представлениям, должен был
вызывать ветер, подгоняющий  торговые корабли.  Этот ветер нес с собой запах
летних  цветов  и  затхлый,  травянистый  запах  реки.  Ветерок был  как раз
подходящим  для  того, чтобы  сдувать волосы  с  глаз  Джонатана и шелестеть
листьями  в кронах дубов.  По пути вниз по реке этот ветерок будет дуть им в
спину - безусловное преимущество, если беспокоиться о времени. Но впрочем, о
времени Джонатан беспокоился меньше всего, поэтому решил не поднимать парус.
Они  с  Ахавом  пробирались  по  тропинке,  ведущей  через  луг  за  Вдовьей
мельницей. Идти  было  тяжело,  потому что благодаря какому-то  чуду природы
ночью  вылупился из  икринок чуть ли  не миллион  маленьких жаб  и  все  они
двигались через  луг,  чтобы ознакомиться с рельефом местности. Джонатану  и
Ахаву  приходилось все время быть начеку, чтобы не наступить на какую-нибудь
из них. Джонатан  на минуту остановился и, подхватив горсть жаб, посадил  их
Ахаву  на спину, чтобы подбросить этих  малявок до реки. А  еще ему хотелось
увидеть, какое лицо будет у Профессора, когда тот увидит собаку, нагруженную
жабами: в профессорском мозгу грянет буря предположений и рассуждений.
     Река  текла  вдаль,  выгибалась  излучиной;  ее  гладкая,  как  стекло,
поверхность лишь изредка искажалась небольшим водоворотом или воронкой в том
месте, где  плеснула  рыба. Прибрежная  трава  была усыпана  бусинками росы,
сверкающими в лучах только  что поднявшегося  солнца.  Это  был один  из тех
дней, которые придавали Джонатану решимости впредь вставать вместе с солнцем
просто  ради  того,  чтобы насладиться  утром.  Подобные  идеи,  разумеется,
испарялись  так  же быстро,  как роса на траве, а  поздним вечером намерение
спать до полудня  привлекало  его  ничуть  не  меньше, чем  здесь, на  лугу,
намерение подняться рано утром.
     Он продолжал  брести за Ахавом и наконец вышел на пристань. Развлечения
ради  Джонатан решил проверить  перемет,  который Тэлбот  ставил на  форель,
привязывая его к одной из  широких балок, поддерживающих причал. Тэлбот имел
обыкновение проверять крючки каждое утро часов в семь, прежде чем приступать
к изготовлению сыра. Они неизменно  были пустыми. Сначала Тэлбот использовал
в  качестве  наживки  куски  старого  сыра - что было,  в общем-то, неплохой
мыслью, - но сыр так быстро рассыпался на крошки,  что крючки оставались без
наживки в течение  двадцати трех часов в сутки. В конце концов Тэлбот решил,
что куски желтой резины  послужат не хуже  сыра, и вскоре удостоверился, что
на  резину  можно  положиться -  она будет исполнять свои обязанности  и  не
уплывет   прочь.  Результат,  однако,  практически  ничем  не  отличался  от
предыдущего. Профессор сказал, что, похоже - по крайней мере с научной точки
зрения, - куски  желтой резины действуют на рыбу примерно  так  же, как тубы
действуют на медведей и гоблинов, и что Тэлботу не помешало бы немного лучше
изучить ситуацию, прежде чем возлагать слишком большие надежды  на резиновый
сыр.
     Сейчас  же  в  воде  копошилось  около полудюжины  форелей, собравшихся
вокруг одного  из плавающих на поверхности резиновых сыров  и разглядывающих
его так, словно он вызывал у них  недоумение. На  глазах у Джонатана одна из
форелей отплыла в тень, а потом вернулась с двумя своими товарками, которые,
как и все  остальные, принялись плавать вокруг фальшивого сыра,  не  сводя с
него  глаз.   Профессор   подошел  к  Джонатану  посмотреть,  что   его  так
заинтересовало.
     -  Эти  форели,  похоже,  изучают  резиновый  сыр  Тэлбота,  -  заметил
Джонатан.  -  Интересно,  на  какие  мысли он  их наводит - на  научные  или
философские?
     - Почти  несомненно на философские, - ответил Профессор. -  Они  делают
выводы  о  природе  такого  зверя, который  подвешивает  под  причалом куски
резины.
     -  Тогда  они могут заключить только то, - сказал Джонатан, - что  мы -
раса придурков. Они подсчитают нашу значимость с точки зрения висящего здесь
резинового  сыра.  Возможно, нам  следует опустить  на  веревке  книгу  либо
подвесить  какой-нибудь   символ   технического   прогресса  вроде  компаса,
стеклянного шарика или куска мыла.
     - Это  только ухудшит положение. Они начнут гадать, почему мы произвели
подобные чудеса, а потом сбросили их в воду.
     Примерно  в  это время из зеленых  глубин  реки поднялась  стая длинных
извивающихся,  словно резиновые,  речных кальмаров.  Форели бросились от них
врассыпную.  У кальмаров  были  большие круглые  выпученные  глаза  и дюжина
волочившихся сзади щупальцев. На какое-то мгновение они застыли совсем рядом
с  поверхностью,  огляделись,  а  затем  опять  исчезли  в глубине,  оставив
резиновый сыр Тэлбота одиноко болтаться под напором течения.
     - Там, внизу,  должно  быть,  происходит  уйма  всего такого, о чем  мы
ничего не  знаем, -  заметил Джонатан. -  Вот было бы странно жить при таком
зеленом неустойчивом свете. На мой взгляд, тут слишком много теней.
     - Я  не  уверен, что  соглашусь  с тобой. - Профессор вернулся на корму
плота. -  Я  сейчас  работаю  над чертежами  устройства, очень  похожего  на
аппарат Эскаргота. Своего  рода подводная  лодка.  Представляешь, что бы  ты
увидел, находясь в ней.
     Они позанимались  всякой  ерундой еще с полчаса, потом отвязали плот  и
выплыли на середину реки.  Мимо  в  каноэ проплыли  двое  рыбаков в шляпах с
обвисшими  полями.  Они курили  трубки  и  тащили за  собой рыболовные лесы.
Выступающий вдали берег вскоре скрыл их из виду. Джонатан  наблюдал  за тем,
как городок Твомбли становится все меньше и меньше, и наконец, перед тем как
и они тоже обогнули этот выступ, увидел юного  Тэлбота -  с тубой  и со всем
прочим,  -  который спускался  по тропинке к  пристани, чтобы проверить свои
крючки. Тэлбот помахал им  издалека  рукой,  и  когда плот уже  поворачивал,
выходя  за пределы участка, просматривавшегося из деревни, до  них донеслась
одна  печальная,  отдающаяся  эхом  нота,  вырвавшаяся  из горла его тубы, -
грустный и далекий прощальный звук.
     Джонатан немедленно почувствовал,  что  в теплой  тишине этого утра его
наполняет не бодрость и изобилие ожиданий, как он надеялся, а тоска по дому.
Профессор  нарушил тишину,  стукнув  слегка  кофейником  о банки с маслом  и
вареньем. Когда же он разрезал на куски буханку свежего хлеба, запах хлеба и
кофе показался  Джонатану  запахом самой  жизни. И поскольку  он  никогда не
отступал перед лицом чего-либо столь значительного, как жизнь, он набросился
на огромный  ломоть хлеба,  намазанный  яблочным маслом. Затем  он опрокинул
чашечку  кофе,  и  сочетание кофе и  хлеба эффективно  развеяло  то  мрачное
настроение, в  которое Джонатан, казалось,  погрузился. Если уж на то пошло,
он решил забросить свою собственную лесу и поймать  парочку тех форелей, что
насмехались  над резиновым сыром Тэлбота.  К концу  завтрака городок Твомбли
вполне мог остаться в тысяче миль от них,  и Джонатану казалось, что будущее
обещает ему нечто неопределенно-великое.
     Вдоль  берегов реки все  было покрыто зеленью и находилось в постоянном
движении.  Бобры и  водяные крысы шныряли  в  зарослях  ив  и  плескались на
мелководье возле белых и серых цапель, которые вышагивали на своих тоненьких
ножках,  высматривая  рыбу.  Несколькими  милями  ниже   города  Джонатан  с
Профессором увидели первую из огромных  дубовых рощ,  которые в конце концов
сливались  вместе, образуя густые леса. Джонатану дубы казались одновременно
прекрасными  и зловещими, хранящими вековые мифические секреты. Когда он был
маленьким, ему говорили, что вечером  в День святых в стволах дубов течет не
сок, а кровь  и  что раз в сто лет в  эту  ночь невероятно старые  деревья в
глубине  лесов  исполняют  древние танцы  и водят  хороводы  перед собранием
гоблинов. Джонатана, по  правде  говоря, ничуть не удивляло,  что  и эльфы и
гоблины живут в чащах дубовых лесов.
     Те же самые деревья, которые прошлой осенью походили на скелеты и таили
в себе угрозу, теперь были покрыты зеленью, и их огромные ветви нависали над
самой рекой, бросая тень на неподвижную  воду  у берегов. Джонатан  лежал на
спине, поставив босые ноги  на  палубу, и  смотрел на перемежавшиеся голубое
небо  и спутанную  зелень листьев  у себя над головой.  Он был  относительно
счастлив, бездельничая  вот так и покуривая трубку, и  надеялся, что  форель
проигнорирует его  наживку еще какое-то время. Внезапно  ему пришла в голову
странная мысль: зря  он  не  насадил  на свой  крючок резиновый сыр Тэлбота,
чтобы гарантировать себе покой, и до него  дошло, что, возможно,  Тэлбот был
не  так  глуп,  как  казалось.  Возможно,  этого  парня  сама  идея  рыбалки
привлекала  больше,  чем ее обычно предпочитаемый всеми результат. Джонатану
понравилась эта мысль - она вроде как отчасти ставила форель на место.
     Как раз в тот момент, когда Джонатан подумал, что мог  бы  провести так
весь  день, Профессор  уселся  рядом с  ним на  палубу, держа в руках  нечто
похожее на старый план.
     - Вот.
     Джонатан  приподнялся  на  локте и  вгляделся в протянутую ему  бумагу.
Казалось, это был старый, пропыленный план  этажей  какого-то  многоэтажного
каменного здания, возможно замка. Джонатану он ни о чем не говорил.
     - Ты что, собираешься заняться недвижимостью? - спросил он Профессора.
     Тот подмигнул ему. Это было подмигивание, исполненное значения.
     -  Мы с тобой, Джонатан, уже побывали на данном объекте недвижимости. И
если бы не Сквайр, мы бы скорее всего там и остались - как две кучки костей.
     Джонатан пригляделся к  чертежу  чуть повнимательнее  и  узнал огромный
холл на первом этаже с его высоким, опирающимся на балки потолком. Был там и
невероятных  размеров каменный  камин,  и большие  окна,  в  которые он  сам
запустил  деревянной скамьей. Чертеж  изображал планы различных этажей замка
на Гряде Высокой Башни, покинутого сейчас его хозяином,  гномом Шелзнаком. У
Джонатана немедленно зародились подозрения.
     Профессор попытался его успокоить:
     - Я нашел этот чертеж - кто бы мог подумать - в городской библиотеке. А
мне казалось, что я знаю там каждую  карту и рукопись. Я  рылся среди Особых
Коллекций, и как раз там  он  и был, просто валялся  на стойке среди  прочих
бумаг, словно кто-то  принес его вчера и оставил там для меня. На самом деле
мне очень повезло.
     - Так, значит, ты изучал архитектуру? - спросил Джонатан, щурясь поверх
своей трубки на Профессора.
     - Немного. Однако  в последнее время  я изучал нижние  уровни  на  этом
чертеже. -  Профессор  замолчал  на минуту,  чтобы  вытащить  из  тряпичного
мешочка  горсть очищенных от скорлупы миндальных  орехов  и бросить  парочку
себе в рот. - Посмотри на эти коридоры, которые идут отсюда, из погреба. Они
должны уходить  в  землю.  И посмотри на  эту надпись.  Она  гласит: "Пещера
Мальтиуса". А потом еще вот эта: "Пещера троллей". Разве это не кое-что?
     Джонатан выколотил трубку в реку и признал, что  это и вправду кое-что.
Профессор  указал еще на одну строчку выцветших букв, почти неразличимых под
пятном размазанных чернил.
     - "К  д-в...".  - Профессор разбирал букву за буквой. - Как ты думаешь,
что это означает?
     -  Очевидно,  это  читалось  как "к собаке", -  предположил Джонатан. -
Тролли жили в этой пещере, и собаки  здесь же.  Вероятно, было еще помещение
для кошек, и другое - для свиней, и третье - для любопытных типов, таких как
этот парень Мальтиус, который проявлял слишком  большой  интерес к тому, кто
где живет.
     Профессор улыбнулся и покачал головой:
     - Это не собаки, Джонатан. В слове было явно больше букв.
     - Тогда к собакам, - парировал Джонатан. -  Еще более веская причина не
совать  туда нос, как я это понимаю. В декабре прошлого года, после того как
мы провели  в этом замке  такой приятный вечер, ты сказал, что намереваешься
вернуться и  кое-что там исследовать. У  меня такое чувство, что именно туда
мы сейчас и направляемся - навстречу неприятностям. В  замок, битком набитый
троллями, собаками и хобгоблинами.
     - Как люди науки, мы обязаны исследовать эту Башню.
     -  Всего  за  два дня, -  заметил  Джонатан,  - я побывал  и человеком,
ведущим праздную жизнь, и человеком науки.
     - Эта надпись, - продолжил Профессор, -  не имеет никакого  отношения к
собакам. Я в этом уверен. Я думаю, речь идет о какой-то двери.
     - Двери, ведущей куда? К центру Земли?
     Эта мысль вызвала у Профессора оживление.
     - Вполне  возможно, Джонатан. Ты  знаешь, существуют теории  о том, что
Земля полая.
     -  Однако маловероятно,  чтобы можно было попасть в нее через дверь, не
так ли? - спросил Джонатан.
     - Маловероятным кажется и то, что на  Чудесных островах летают жабы или
что эльфы забрасывают сети в облака, чтобы ловить там дождевых рыб.
     Джонатан признал, что все это тоже кажется  маловероятным, как и сказал
Профессор.
     -  Но  что ты  думаешь  найти  в  этой Башне,  Профессор, кроме  всякой
чертовщины?  Буфо  и Гамп  разнесли  лаборатории гнома на куски,  и Эскаргот
предупредил их, чтобы они держались подальше от верхнего этажа. Я думаю, нам
следует прислушаться  к его предупреждению.  Он знает больше о Замке Высокой
Башни, чем кто-либо из нас.
     -  Это правда,  - признал Профессор, от нечего делать швыряя миндальный
орех  в сторону берега, от которого их отделяло пятьдесят с лишним ярдов.  В
тот  момент,  когда  орех плюхнулся  в  реку, какая-то большая рыба, которая
двигалась слишком быстро, чтобы ее можно было опознать, выскочила из воды  и
схватила его на лету.
     - Й-йэх! - закричал Джонатан. - Я должен сообщить об этом  Тэлботу. Ему
нужен соленый миндаль, а не куски резины.
     - Как  я уже говорил, - продолжил Профессор, - у Эскаргота скорее всего
были  какие-то причины. Он  чудесный  парень - не пойми меня превратно, - но
его мотивы в большинстве случаев кажутся мне подозрительными. Может быть, на
верхнем этаже есть что-то такое, что он просто не хочет, чтобы мы видели.
     - Что, например? - спросил Джонатан.
     - Кто знает? Какое-нибудь магическое устройство. Может быть, сокровище.
     -  Тогда  Эскаргот не стал бы предупреждать нас  и советовать держаться
подальше от чего-то, что там есть, а сам бы не уехал на побережье. Он забрал
бы это с собой.
     Профессор пожал плечами. В это время проснулся Ахав - пятно тени  рядом
с  кабиной,  в  которой он лежал, передвинулось вместе с солнцем.  Профессор
бросил ему  ядрышко миндального ореха,  и он с крайне довольным видом сжевал
его, перекатывая между зубами, словно для того, чтобы ухватить его наилучшим
образом. Казалось, он был так доволен этим орехом, что Профессор дал ему еще
один. Джонатан  с Профессором с  трудом могли спокойно сидеть и есть орехи у
пса на глазах, поэтому они прикончили маленький мешочек втроем.
     -  Ну  так  что  ты скажешь? -  спросил  Профессор,  складывая покрытый
трещинками пергамент, который он держал в руке.
     - Ты здесь капитан, - ответил Джонатан. - И если ты решишь, что мы идем
в Гавань Высокой Башни, то, полагаю, так мы и сделаем. Но ты правда думаешь,
что там есть сокровище?
     Профессор пожал плечами:
     - В  таком замке - почему  бы и нет. Впрочем, сокровище может оказаться
где угодно. Иногда его действительно удается найти.
     Джонатан кивнул,  соглашаясь.  Это казалось логичным, по крайней мере в
философском смысле.

Глава 3
     Лачуга на болоте

     В течение  двух дней  они  не видели  ни  души - мимо них не проплывали
связанные  из  бревен  плоты или торговые баржи, и они так и  не догнали тех
двух рыболовов в обвислых шляпах, которые обогнали их на каноэ в первое утро
путешествия.  Один  раз,  ближе  к концу  первого  вечера, когда  солнце уже
исчезало за краем леса на западе, они увидели в  тени сплетенных ветвей дуба
что-то, что могло быть  либо  медведем, либо троллем. Это существо  пыталось
схватить в реке рыбу. Джонатан пожалел, что  у него нет с собой тубы Тэлбота
- просто чтобы проверить,  действительно  ли этот инструмент окажет на зверя
такое  воздействие, какое  ему  приписывали. Он припомнил  свою  собственную
стычку с двумя троллями, происшедшую несколько месяцев назад почти  в том же
самом месте, и изумление всех, кто  в ней участвовал - и троллей, и людей, -
при виде странного и неправдоподобного поведения гобоевого оружия Профессора
Вурцла.  "Вот  были деньки",  - подумал Джонатан,  испытывая  такое чувство,
словно это  замечательное приключение произошло много лет назад, возможно во
времена его необузданной юности.
     На реке,  однако, все было таким невыразимо мирным,  что на  этот раз с
ними  не  случилось  ничего  подобного.  Путешественники  могли  читать  без
остановки  и  выкуривать  сколько угодно  трубок табаку.  На второе утро  им
удалось поймать форель, и они ели рыбу на завтрак, а потом еще и на ужин. На
следующее утро  Джонатану пришла в голову  блестящая мысль  подмешать горсть
растертого мяса  форели в яичницу-болтунью. Но после того как они управились
с  этим блюдом, Профессор заметил, что он, со своей стороны, надеется больше
никогда в жизни не видеть форель. Джонатан чувствовал примерно то же самое.
     Они  уже  приближались к деревне  у  Высокой  Башни, когда берега  реки
Ориэль начали расходиться в  стороны. Широкие зеленые  полосы  лугов, сплошь
заросшие водосбором, люпином и диким ирисом,  словно отталкивали леса вдаль.
На востоке  поднимались Белые  Горы, окутанные  облаками  и  тайной, они  то
появлялись  по другую сторону травянистых низин, то исчезали за  высоченными
зарослями болиголова или за покрытым мхом ольшаником.
     В стоячей воде у берегов цвели кувшинки, и среди лежащих на поверхности
листьев и спутанных корней плавали несколько озерных черепах и жаб. Время от
времени  они  забирались  на  огромный, как блюдце,  лист, а  затем  вновь с
плеском соскальзывали в  тихие воды. Луга наконец  уступили  место болотам и
топям,  на которых там и сям  виднелись искривленные силуэты давно  засохших
деревьев и кое-где - куст ольшаника или хлопковое дерево, умудрившиеся найти
достаточно высокий холмик, чтобы уберечь корни от окружающей воды.
     Этот  участок  берега  был  темным, мрачным  и унылым даже в прекрасный
весенний  день. И  дикие  цветы,  пробивавшиеся то тут, то там среди трясин,
казались  Джонатану   какими-то  грустными   -  печальные   пятнышки  цвета,
разбросанные по безжалостным просторам болот.
     Профессор окинул долгим взглядом этот пейзаж -  и увидел  его в  другом
свете. На болотах было не счесть змей, жуков и разных биологических чудес, а
летней ночью  в низинах сверкали крошечными огоньками  миллионы  светлячков,
банка с которыми могла не хуже любого фонаря осветить дорогу путнику. Однако
разглагольствования  Профессора  о  жуках и червя