муками камень. Вопль и донесся откуда-то с  вершин.  И
не успело замереть эхо, как над одним из  горных  зубцов  свечой  восстало
дрожащее белесо-фиолетовое во тьме сияние.
   Мальчик привскочил. Даже в алом отблеске  притухшего  костра  его  лицо
выделилось бледным пятном.
   - Орлиные... Это "орлиные камни"?!
   - Ну и ну! - Старик шумно перевел дыхание и,  словно  смахивая  что-то,
быстро провел по лицу ладонью. - Вот глупость-то, аж пот прошиб... Все уже
погасло. - Он проворно подкинул в костер пару-другую сучьев. - Нет, это не
"орлиные камни", это кричал и светился обычный лед. Разрядка каких-то  там
внутренних напряжений, электризация, искинт все знает лучше меня... Однако
нам повезло: такое наблюдается редко.
   - Черт-те что и сбоку бантик... - Мальчик смотрел туда, где только  что
колыхалось фиолетовое зарево, и дрожь голоса перечеркнула иронию.
   - Что, повеяло таинственным? - усмехнулся старик.
   Мальчик перевел взгляд на костер. Некоторое время оба  молча  смотрели,
как огонь лижет сучья, как в  вышину,  буравя  мрак,  устремляются  искры,
спешат, обгоняя друг друга, к единому для всех  черному  финишу.  Ритм  их
бега завораживал взгляд. Костер разгорелся, от него  веяло  успокоительным
теплом.
   - Ты что-то хотел сказать, - напомнил старик.
   - Я? Ах, да... -  Не  отводя  немигающего  взгляда,  мальчик  улыбнулся
каким-то своим мыслям. - Тайна - она вроде зверя...
   - Зверя?
   - Ага! Тигров и львов только и делали,  что  убивали,  а  как  остались
немногие, так  им  заповедник.  И  с  тайнами  вроде  этого.  Вы  пожалели
последнюю, ну и правильно.
   Сказав это, мальчик не взглянул на старика, может быть впервые  не  ища
его одобрения. Тот молчал, ссутулившись.
   Пожалели... Почему бы и нет? Никто об этом тогда не  сказал  ни  слова,
ничего такого вроде и в мыслях не было. И все-таки было.  Не  в  мыслях  -
глубже. Тайны Земли - они же спутники детства науки, всего человечества.
   - Да, - сказал он наконец. - Отчасти ты прав. Все мы  вышли  из  страны
детства, а вот обратно войти... Пора и соснуть, однако.
   Мальчик   согласно   кивнул.   Его   томила   усталость   дня,    такая
переполненность мыслей и  чувств,  что  на  самого  себя,  вчерашнего,  он
смотрел будто свысока, как на маленького и уже  далекого.  Но  сейчас  это
чувство взрослости мешало думать и говорить, клонило в сон.
   Они дождались, пока прогорел костер. Угли рдели долго и жарко.  Мальчик
заснул, как канул. Старик же бессонно глядел в далекое  небо,  пока  земля
привычно и мягко не поплыла под ним куда-то в звездную вышину.
   Да, сказал он себе, вот этого, верно, больше не будет. Земля  укачивает
меня,  должно  быть,  в  последний  раз,  а  я  так  и  не  понял,  в  чем
притягательность звездной бездны, отчего  при  долгом  взгляде  туда  тело
становится невесомым и плывет, плывет под баюкающее колыхание планеты...
   И первый человек, возможно, испытывал то же самое, а я так и  не  узнаю
почему. Все древние, кроме этой, тайны уже раскрыты. Все позади:  циклопы,
атланты, песьеголовцы, моря мертвых зыбей, неведомые полюса,  Атлантиды  и
Несси, мифические небыли и загадочные были планеты. Ничто на Земле уже  не
манит воображение даже мальчишек - и в детях кончилось детство.
   Что-то другое начинается. Что?
   Мальчик не слышит, спит. Да он и не знает ответа. Звездной дорогой  над
ним светит Млечный Путь...
   Уж не в этом ли последняя тайна  Земли?  Не  та,  простенькая,  что  мы
сохранили, совсем другая... Может быть, при долгом взгляде на звезды Земля
оттого начинает баюкать человека, что она  воистину  колыбель?  И  это  ее
забота - укачать того, кто слишком настойчиво и рано потянулся  к  дальним
огням... Но когда в этой колыбели детям  уже  не  грезятся  сны  о  дивных
землях и загадочных существах - значит, пора!



   Дмитрий Биленкин.
   Тихий звон колокольчика

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Сила сильных". М., "Детская литература", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   В тот вечер все собрались поздно, усталые, и ужинали без  лишних  слов,
обстоятельно, плотно, как пахари после трудного дня. Неяркий свет,  глухая
замкнутость стен усиливали впечатление трапезы, словно не было  позади  ни
долгих веков прогресса, ни бездны пространства, которые отделяли людей  от
Земли, а были  только  привычные  заботы  общины,  работа,  еда,  короткие
развлечения и крепкий, мужицкий напоследок сон.
   Уже опустели тарелки, когда Биранделли уронил как бы в задумчивости:
   - Тайскейясея...
   - Тайскейясея или тойсойясейя? - лениво переспросил Тагров.
   - А есть разница? - Маленький, черноволосый  Биранделли  остро  чиркнул
гуманолога взглядом.
   - Существенная, ибо первое - бессмыслица, второе же - "цвет зла".
   - А! Выходит, я неверно запомнил. Ты перевел по смыслу или...
   - Без "или", - уточнил Тагров. - Теперь кайся.
   - Что-что?
   - Ты встретился с муарийцами. И произошло нечто как  будто  пустяковое.
Но... Дальше?
   - Дальше я позволю себе вопрос, - подал  голос  Шахурдин.  Все  подняли
головы и насторожились. -  Если  что-то  случилось,  даже  пустяковое,  но
связанное с муарийцами, то почему об этом тотчас не было доложено мне?
   -  Потому,  уважаемый  капитан,  что  это  такая  историйка,   которыми
пай-мальчики не беспокоят занятых пап! - Биранделли  озорно  улыбнулся.  -
Типичная, такими после ужина сводят с ума мрачных гуманологов.
   - Биологи шутят, - поднося к губам чашку кофе,  прокомментировал  физик
Ясь. - Юмор, да еще под благодушное настроение, лучшая смазка для  мелкого
грешка, верно?
   -  "Что-то  физики  в  загоне,  что-то  лирики  в  почете",  -   пропел
Биранделли. - Таков наш век, дорогой Ясь, однако  замечено,  что  комплекс
неполноценности рождает мнительность. Не так ли, капитан?
   Блестя темным вороньим глазом, он покосился на Шахурдина.
   - К делу, - сказал тот без выражения.
   -  Хм...  Начало  банальное.  Маршрут.  Гербарий.  Ценозы.   Слабоумные
скуггеры, которые вечно путают божий дар с яичницей...
   - Извини, я только позавчера поставил новые  сканографы!  -  возмущенно
перебил его приборист.
   - Все равно границы ландшафтов они различают  плохо...  Но  дело  не  в
этом. Значит, так. Уже к  вечеру  натыкаюсь  я  на  совершенно  незнакомое
растеньице.   Прелесть!   Такой,   понимаете,   розовенький,   как   мечта
влюбленного, воздушно-бархатный псевдохвощ. Правда,  так  классифицировать
его нельзя, поскольку проламинарные медеоустьица... Молчу, молчу!  Словом,
для здешней, впрочем, и для любой другой флоры нечто феноменальное. Только
я подошел к скуггеру, чтобы сложить образцы, глядь - муарийцы. Трое, все в
этих своих присосочных коконах. Поздоровались  и  сразу  выяснять,  что  я
намерен делать с букетом.  Я  объяснил  популярно.  Вот  тут  и  началось:
"Тойсойясейя, тойсойясейя!" Попробуйте угадать, что было дальше.
   Смеющийся взгляд Биранделли обежал всех.
   - Все ясно: муарийцы поблагодарили тебя за прополку!
   - Просветили насчет медеоустьиц!
   - Посоветовали преподнести букет капитану!
   - Добавить этого розовенького в отчет!
   - Смазать им на ночь пятки!
   - Фу! -  Биранделли  скорчил  гримасу.  -  Шедевры  юмора  и  гекатомбы
фантазии. Кого, спрашивается, человечество посылает к  звездам?  Муарийцы,
да будет всем известно, пожалели меня, неразумного. И вас заодно. Вот так,
други. Теперь и кофе выпить можно.
   Он неторопливо налил кофе, неторопливо размешал ложечкой сахар.
   - Что же дальше? - не выдержал Ясь.
   Биранделли глянул на физика, как кот на выманенную из норки мышь.
   - Тойсойясейя находится здесь, в хранилище, - сказал он веско.  -  Она,
повторяю, здесь. По каковой причине нас всех ждут неведомые,  но  страшные
беды.
   - Точнее, - попросил Шахурдин.
   - Я предельно точен. Тойсойясейя, по мнению муарийцев, накликает  беды.
Разные. Поэтому ее нельзя держать в  доме.  Ни  в  коем  случае!  Муарийцы
первым делом осведомились, в порядке ли мой достопочтенный ум. Отдаю ли  я
себе отчет в содеянном. Уходя, они красноречиво вращали затылочным глазом.
В аналогичной ситуации мы крутим пальцами у виска.
   - Ну и что? - нетерпеливо спросил Ясь. - В чем соль историйки?
   - Подожди, будет и соль, будет и перец... Вопрос уважаемому гуманологу:
существуют ли беспричинные суеверия?  Или  все  это  недостойная  внимания
чепуха?
   На крупном, грубо обтесанном лице  Тагрова  проступило  слабое  подобие
улыбки - так, верно, могла бы улыбнуться гранитная глыба.
   - Верно третье.
   - Браво! - воскликнул Ясь. - Ответ в  классическом  стиле  гуманологии.
Чем больше я с ней знакомлюсь, тем больше ценю простую и ясную физику.
   - Которая и нам на многое раскрыла глаза, - кивнул Тагров. - Со  времен
Гюйгенса и Ньютона, три столетия, если не ошибаюсь, вы спорили,  что  есть
свет: волна или поток частиц? Факты  подтверждали  и  ту  и  другую  точку
зрения. А что вам в конце концов ответила природа?
   - Верно третье! - воскликнул Биранделли. -  Свет  -  это  волночастицы.
Снимаю свой глупый вопрос.
   - Да, тебя, как и капитана, волнует другое, - спокойно сказал Тагров. -
Тебя беспокоит, не оскорбил  ли  ты  нечаянно  муарийцев,  не  нарушил  ли
какое-нибудь их табу. Вот тут я отвечаю твердо и категорично: нет!
   - Уф! - с облегчением вздохнул Биранделли.
   - Основание? - быстро спросил Шахурдин.
   -  Биранделли   неверно   истолковал   прощальный   взгляд   муарийцев.
"Красноречиво вращая  затылочным  глазом..."  Это  отнюдь  не  сомнение  в
умственных способностях нашего дорогого биолога, а знак расположенности  и
сочувствия. На недруга, осквернителя, вообще нехорошего человека  муарийцы
глядят затылочным глазом прямо, в упор, не вращая им. Потому что врага  ни
на секунду нельзя терять  из  видимости.  А  что  муарийцы  дивятся  нашим
поступкам, так это естественно. Все, кончено с этим. Спасибо за историйку.
   - Нет, не покончено, - вдруг сказал Биранделли. - А проклятие?
   - Проклятие?
   - Ну, наговор, заговор... Тойсойясейя  находится  тут,  за  стеной.  Не
накличет ли она беды?
   - Чего-чего?
   - Беды. Серьезно спрашиваю.
   Шахурдин нахмурился. Ясь хихикнул: сейчас Тагров был похож на человека,
у которого осведомились, не плоская ли, часом. Земля. Но смешок оборвался,
ибо Биранделли, бледнея  на  глазах  и,  видимо,  чувствуя  это,  поспешно
растянул рот в прежней улыбочке, теперь  натужной  и  жалкой,  как  всякая
попытка скрыть наконец прорвавшуюся тревогу.
   - Несчастье? - Тагров подался вперед всем своим мощным телом. - Ну?
   - Прости, что не сказал  об  этом  сразу.  Я  лишился...  -  мучительно
напрягшийся голос Биранделли сорвался в шепот. -  Лишился  невозместимого.
Да, невозместимого... Я потерял...
   Тишину, казалось, можно было взвешивать на весах.
   - Час своей жизни! - торжествующе объявил Биранделли. И кротко добавил:
- При диспуте с муарийцами, как все уже проницательно догадались...
   - Ну, артист! - Тагров восхищенно грохнул кулаком  по  столу,  но  этот
звук перекрыл дружный хохот. - Подловил-таки!
   Несчастье произошло часом позже. Оступившись на лестнице,  Ясь  упал  и
сломал ногу, чего ни с одним звездопроходцем вот так не бывало.
   Физика тут же отнесли в регенерационную,  подключили  к  биорезонатору,
благотворное действие которого, однако, вызвало у бедняги нередкое в таких
случаях ощущение щекотки, что отнюдь не улучшило  его  настроения.  Яся  с
совершенно серьезной миной принялись  утешать  историями  об  астрогаторе,
который, зевая на посту, вывихнул себе челюсть,  о  планетологе,  который,
регулируя температуру скафандра, заполучил насморк,  о  механике,  который
так рьяно ловил в невесомости масленку, что выдавил ее себе за шиворот,  и
тому подобным фольклором. Биранделли, естественно, намекнул  на  зловещее,
особенно для физиков, влияние тойсойясейи, отчего Ясь озверел окончательно
и выгнал всех вон, а потом, перебрав в памяти сказанное, долго посмеивался
наедине. Может быть, поэтому кость у него срослась за рекордный срок.
   Вся эта суета, понятно, не помешала полевикам наутро выйти  в  маршрут.
Среди них был и планетолог Брук.


   Брук и не подозревал, что  в  его  душе  притаился  ребенок,  способный
завороженно, в неловкой позе, прильнуть к трещине скалы, во мраке  которой
лиловели аметисты, льдинки горного  хрусталя  золотились  пылью  крохотных
кристалликов пирита, а прозрачность топазов хранила в себе отсвет небесной
голубизны.
   Сбылась мечта детства, и время для Брука остановилось.  Теперь  он  мог
сознаться,  что  именно  тяга  к  красоте   камня   побудила   его   стать
планетологом. Увы! Планетология уже давно мыслила  иными  категориями,  на
Земле давно не осталось неоткрытых занорышей, да и кому нужны  драгоценные
камни,  коль  скоро  промышленность  могла  их   синтезировать   в   любых
количествах, наделяя к тому же достоинствами, каких в природе не сыщешь?
   И все-таки нет! Сыплющиеся из кристаллизаторов горы искрометных алмазов
или рубинов были заводской, стандартной, вроде  стекляшек,  продукцией.  А
сейчас взгляду открывалось нечто сокровенное, выношенное  в  чреве  Земли,
девственное и неповторимое.
   Земли?! Брук потрясенно уставился на занорыш. Здесь  же  совсем  другая
планета! Да. Но стоило, включив фонарик, спиной заслонить ртутно  блещущее
муарийское солнце, как светлая гармония  кристаллов  заставляла  забыть  о
чужом мире.
   Его не было здесь, в толще. Здесь, в тысячах парсеках от Земли, тот  же
топаз оставался самим собой, с детства пленившим воображение  камнем.  Его
облик не был земным или муарийским. Он был извечен, как... Брук  не  нашел
сравнения. Его ромбическая геометрия была данностью, ни от  места,  ни  от
времени не зависящим  постулатом  этого  минерала.  Нигде,  ни  под  каким
солнцем он не мог стать кубом или тетраэдром. Да и  весь  минеральный  мир
Вселенной был способен упорядочиться всего двести тридцатью  способами,  а
двести тридцать первая кристаллическая  форма  упаковки  атомов  не  могла
возникнуть нигде и никогда.
   Если бы не шлем, Брук вытер бы со  лба  пот  -  так  его  поразила  эта
известная еще со студенческой скамьи и теперь наглядно материализовавшаяся
истина.  Все  чужое  вокруг!  Только  не  камень.   Это   жизнь   блистала
разнообразием обликов, неповторимо строила себя и на Земле и здесь,  всюду
рвалась к свободе  форм.  В  ней  были  возможны  бесконечные  комбинации,
сочетания и сцепления, тогда как в камне...
   Боль в затекшей пояснице, не дав додумать, напомнила о времени. Брук  с
досадой глянул на часы. А, пропади оно все пропадом! Тяжело  вздохнув,  он
ввел в занорыш лучевой резак, мысленно, с саднящим чувством предательства,
попросил прощения у той каменной красоты, которую сейчас  должен  был,  не
мог не ограбить.
   Занорыш озарила бесшумная вспышка. В кристаллах  метнулось  разноцветье
молний, и подсеченная друза с  печальным  шорохом  осела  в  подставленную
ладонь.
   Вынутые топазы ртутно блеснули на солнце.  Теперь  в  них  не  было  ни
земной голубизны, ни космической надвечности: муарийское солнце сделало их
муарийскими.
   Прежде чем передать образец скуггеру, Брук чуть изменил неудобную позу.
Под коленом со скрежетом пополз щебень.
   "Не уподобиться бы Ясю..." - рассеянно подумал Брук. Взгляд его все еще
был прикован к занорышу. Отдав скуггеру мысленный приказ,  он,  не  глядя,
отвел руку, чтобы манипулятору-автомату было легче принять  образец.  Брук
успел уловить метнувшуюся тень механической лапы, прежде чем страшный удар
по темени погасил в нем мысль.
   В тот же миг на  диспетчерском  пульте  базы  полыхнул  красный  сигнал
тревоги. Тремя секундами позже аварийный реалет был  уже  в  воздухе;  тем
временем  спасательная  система  скафандра  судорожно  боролась  за  жизнь
планетолога. Врачу, когда он очутился подле Брука, потребовалось не  более
двух минут, чтобы вывести его из клинической смерти.  Когда  реалет  взмыл
обратно к базе, возле скалы  осталась  лишь  забытая  друза.  Пыль  тотчас
припорошила пятнышко крови на сверкающей грани одного из топазов.


   Просмотрев заключение техэкспертизы, выслушав мнения,  Шахурдин  внешне
остался спокойным. Все остальные тоже сделали вид, что ничего ужасного  не
произошло. В конце концов Брук жив, скоро будет  здоров,  а  что  касается
самого происшествия, то ведь бывает всякое...
   Бывает,  точно,  всякое.  Теория  вероятностей  допускает  даже   такое
сложение скоростей  всех  молекул,  при  которой  в  стакане  может  вдруг
закипеть дотоле холодная  вода.  И  если  такой  феномен,  как  показывают
расчеты, способен случиться во Вселенной раз в триллионы  триллионов  лет,
то есть практически нигде и никогда, то роковая поломка скуггера,  которая
едва не погубила Брука, увы, лежала в пределах обыденной вероятности.
   Но логика логикой, а воображение невольно  набрасывало  на  случившееся
зловещую тень робота, который отнюдь не слепо метил  в  склоненную  голову
человека. Два несчастья подряд! И когда Тагров услышал, как то в одном, то
в  другом  разговоре  всплывает  сопровождаемое  неловким  смешком   слово
"тойсойясейя", он нахмурился.
   - Вот что, друзья, - сказал он тем же вечером. Прошу отнестись  к  моим
словам серьезно. Вчера Биранделли  весьма  красноречиво  рассказал  нам  о
предостережении муарийцев. После этого Ясь сломал ногу. После  этого  чуть
не погиб Брук. Буду рад ошибиться, но это может случиться снова,  если  мы
убедим себя,  что  между  всеми  тремя  событиями  есть  причинная  связь.
Подождите! - Движением руки он оборвал поднявшийся гул. -  Сила  разума  в
том, что он везде и всюду  ищет  такую  связь.  Но  недаром  говорят,  что
недостатки есть продолжение наших достоинств. Ах какими глупцами нам порой
кажутся наши далекие, погрязшие в предрассудках предки! Меж  тем  вот  это
устройство, - Тагров постучал себя по лбу, - совершенно  одинаково  что  у
них, что у нас. Они точно так же искали объяснения всему на свете,  не  их
вина, что первое приближение всегда дальше  от  истины,  чем  последующее.
Давайте проанализируем случившееся. Внушение было? Было -  предостережение
муарийцев.  Последовало  подтверждение?  Последовало.  И  это  в  опасной,
стрессовой обстановке чужого  мира.  Будь  нам  свойственна  средневековая
психология, в нашей маленькой общине уже  возникло  бы  стойкое  суеверие.
Запросто, как в историко-лабораторном эксперименте, ибо каким было  первое
постижение характера причинно-следственных связей? "После  этого,  значит,
вследствие этого". А если причина события непостижима, следовательно, дело
не обошлось без потустороннего! Однако мы люди другой эпохи, и, явись  нам
сейчас  привидение,  мы  первым  делом  стали  бы  искать  голографическую
установку. Но! Привычка всюду искать корреляцию, взаимосвязь может сыграть
с нами злую шутку. Я уверен, что кое-кто  уже  провел  расчет  вероятности
случайного совпадения всех случаев, впал в легкое замешательство и подумал
о некой закономерности событий...
   - А что тут плохого? - быстро спросил Шахурдин. - Я,  например,  обязан
учесть и такой вариант.
   - Да, мы обязаны сделать это. Но на этих путях, единственно  правильных
и возможных, тотчас возникает гипотеза неслучайности  всех  трех  событий.
Неизбежно.  Тут  нас  и  подстерегает  ловушка,  против  которой  я   хочу
предостеречь. Сознание допускает - только допускает! - причинную связь.  И
оно настораживается. А это опасно.
   - Не понимаю. Объясни.
   - Каждый из нас спокойно пройдет по досочке шириной в ладонь. Если  она
лежит на земле. И каждый, скорее  всего,  сорвется,  если  та  же  досочка
перекинута через пропасть. Она стала уже? Нет. Человек  изменился?  Да!  В
сознании безумствует сигнал тревоги: "Не  упасть,  ни  в  коем  случае  не
упасть!" На это  мобилизуются  все  силы,