й,   телесные
удовольствия явно не интересовали хозяев пещер, и если бы удалось обойтись
без пищи, они, возможно, вздохнули бы с облегчением. Но без  пищи  не  мог
обойтись никто,  и,  удалившись  от  ненавистной  цивилизации,  отшельники
прихватили с собой синтезаторы. В настоящем,  как  и  в  прошлом,  техника
давала опору самым разным, даже взаимоисключающим устремлениям человека.
   Медленно, точно просыпаясь, Ума наконец  разжала  объятия,  ее  как  бы
выцветшее лицо секунду-другую оставалось незрячим и отрешенным, затем  она
открыла глаза. По ее лицу блуждала смущенная улыбка.
   -   Мальчик-то,   оказывается,   влюблен...   -   произнесла   она    в
замешательстве.
   - Во-первых, он, пожалуй, старше тебя, - строго заметил Лю  Банг.  -  А
во-вторых, что тут такого, кроме неловкости проникновения в интимное?
   - А то, что он влюблен в отблеск нашей сущности. В Дэзи Грант!
   - Вот как? Извини, тогда  это  важно.  Если,  конечно,  это  не  просто
вожделение.
   - Еще как непросто! Самое важное в его памяти - измена престолу -  было
хорошо заблокировано, и я бы туда не смогла  проникнуть,  если  бы...  Сам
того не подозревая, он жаждал  открыться,  жаждал,  чтобы  кто-нибудь  его
понял! Вот так. В остальном, увы, неудача. Об оружии Предтеч он знает лишь
то, что после  окончательного  испытания  оно  будет  установлено  на  его
корабле - "Решительном". Что разрушительная мощь  оружия  превосходит  все
известное, даже мыслимое, и что его обратят против нас. Вот  главное.  Все
остальное... - Уму передернуло. - Подвиньтесь, я вся заледенела внутри.
   - Успокойся, - сказал Антон. - Тебе помочь?
   - Спасибо, справлюсь сама, - Ума подалась к огню, в ее глазах  заплясал
красноватый отсвет. - Знаете, было там одно навязчивое видение.  Дворцовый
зал, на троне отец этого мальчишки, -  извини,  Лю,  но  он  действительно
мальчик, жестокий, развращенный, мечтательный ребенок в мундире... А перед
троном на коленях толпами ползут наши соотечественники. Эта картина  столь
же притягательна для нашего  кандидата  в  супермены,  как  для  мальчишки
волнующ украдкой взгляд на обнаженных женщин. Но... Дальше отталкивание  и
гневное неприятие: среди униженных ей видит все ту же  Дэзи!  Вот  тут  он
готов убить отца, хоти, похоже, сам не догадывается о своем чувстве.
   - Теперь я жалею, что не убил его, - хмуро смазал Юл.
   - А знаешь ли ты, что была минута, когда он  жалел  тебя?  Да,  да!  Он
пожалел тебя, а нас остро возненавидел за  то,  что  мы  такого  "ребенка"
послали на смерть. Вот чего мы достигли своей хитростью. Нет,  после  того
как я немного поняла Ива... Он плох, он эгоистичен, он уже  почти  убийца,
все так. Но он и жертва, и он пока еще человек  и  бесконечен  духовно!  А
мы... мы высокомерны.
   - Это ты слишком, - Лю Банг покачал головой.
   - Ума права,  -  хмуро  сказал  Антон.  -  Нам  преподан  урок.  Только
нехоженый путь приведет к цели!
   - Если человек не выбирает дорогу, то дорога выбирает его,  -  добавила
Ума. - Подождите! - она вскинула руку и так замерла. -  Кто-то  идет,  его
мысль тяжела, а шаги... странно, их нет.
   - Вероятно, Старейшина этих отшельников, - Лю Банг  повернул  голову  к
входу. - Но я его не слышу.
   Даже чуткое ухо Юла Найта с запозданием уловило шум. Старец возник  так
бесшумно, будто его вынесло сквозняком, черный проем входа  вдруг  обрамил
фигуру в долгополом шафрановом  одеянии.  Длинное  тело  старика  казалось
столь бесплотным, что первый шажок к костру лишь переместил его в  широких
складках рясы, безволосая голова,  как  на  стебле,  качнулась  на  тонкой
высохшей шее, но это впечатление немощи опровергал твердый и  яркий  блеск
пристальных глаз. Тем  же  невесомым  скольжением  старик  переместился  к
костру, легко и плавно уселся перед ним в позе Будды, застыл, так что даже
дыхание не вздымало на груди ветхую ткань.
   - Я приветствую вас, люди-маятники...
   Слова прошуршали, как струйки сухого песка. Антон вздрогнул, когда  его
коснулся алмазно блещущий взгляд незнакомца.



11. МАЯТНИК И НИРВАНА

   - ...Вам кажется,  что  вы  обрели  простор  и  благость  человеческого
существования, но это иллюзия. Как свобода маятника зависит от  тяготения,
так и дух  ограничен  психическим  полем  человекомасс,  и  напрасна  ваша
уверенность, что, переделав условия собственного бытия, вы  отменили  этот
закон. Нет. Можно изменить привод, увеличить размах  колебаний,  перевести
их в другую плоскость, суть  движения  останется  маятниковой.  Здесь,  на
Плеядах, как тысячелетиями на Земле,  человеческое  "я"  колеблется  между
Добром и Злом, уходит во Мрак, чтобы вернуться к Свету, чертит  свой  путь
между Инь и Янь, туда и сюда, бесконечно. Всеобщим  усилием  вы  заставили
маятник чертить отмашку меж новых, как вам подумалось, точек. Но это те же
пробеги меж крайностей, которым вы придаете прежний смысл Добра и Зла,  та
же невозможность  выхода  за  предел,  отсюда  прежняя,  только  в  другом
обличье, полярность Инь и Янь и как следствие та же недостижимость Вечного
Блаженства, к которому тянутся  все.  То,  с  чем  вы  сюда  пришли,  было
изначально предопределено этой полярностью человеческой природы. Одному из
вас мы. Прозревшие, обещали помощь. Она будет оказана.
   Старец умолк, точно собираясь с духом. Никто из землян  даже  мысленным
движением не выдал своего отношения к сказанному,  но  всем  стало  не  по
себе. То, что они услышали, не было призывом к  диалогу  и  даже  не  было
проповедью;  им  вещали  истину,  последнюю  и  окончательную,  столь   же
безучастную к возражению или согласию, как  алмаз  безразличен  к  горю  и
радости. Такая истина либо вела за собой, либо умерщвляла.
   - Отказаться от массы, - снова прошелестел голос.  -  Вывести  себя  из
психического поля миллионов  и  миллиардов,  этот  путь  прозревали  йоги,
святые, отшельники. Вы,  смертные,  владеете  пятью  состояниями  психики.
Бодрствование,  сон,  гипноз,  сомышление,  человекомашинное   сосознание.
Последнее мы отвергаем, поскольку машины одинаково служат Добру и Злу...
   - Не совеем так, - прошептал Антон, но его  голос  произвел  не  больше
впечатления, чем потрескивание уголька.
   - ...И сомышление отрицаемо нами, поскольку в нем-то и воплощаются  узы
психотяготения людских масс. Шестое, неведомое вам состояние психики  есть
ключ к иным формам бытия, к той подлинной бесконечности,  которая  закрыта
для вас, связанных  людской  общностью.  Темен  покров  нашей  истины  для
неподготовленного, и краток ваш час пребывания здесь, я приоткрою лишь то,
что в состоянии воспринять ваш рационалистический ум. Знайте же, что своим
сомышлением  вы  закрыли  себе  дорогу  к  самой  тонкой,   неуловимой   и
беспредельной психической мощи.  В  физическом  мире  сцепление  атомов  в
молекулы способно породить лишь жалкий и тлеющий огонь, и  только  в  себе
самом атом несет подлинную энергию. Так и человек! Чтобы воспарить в небо,
капля должна покинуть океан.
   Старик снова умолк. Лю Банг, чья надежда еще  не  испарилась,  поспешил
вклиниться в паузу.
   - Чтобы понять другого,  каждый  каждого  должен  выслушать  до  конца,
таково наше правило. Но вы справедливо заметили, что час нашего пребывания
здесь краток. Успеем ли мы постичь все? Опасность  близка,  она  одинаково
грозит всем, какой бы философии или религии они ни придерживались.
   - Вам - да. На нашем пути опасности нет.
   - Так ли это? Взмах маятника, говоря вашими словами, уравновешен, и  не
было завоевателя, которого  рано  или  поздно  не  скосило  бы  возвратное
движение. Вспыхнут наши солнца - вспыхнут и звезды Плеяд.
   - Они вспыхнут, - голос старца не изменился. - Дадите вы отпор или нет,
они вспыхнут, ибо кто ищет не мудрости, а  силы  и  власти,  тот  обречен.
Плеяды погибнут, с ними, наверно, погибнете вы, не надо об этом жалеть.
   - Не надо?!
   - До вас жили миллиарды людей, их давно нет, омрачена ли ваша  душа?  -
алмазный взгляд старика уперся в Лю Банга. - Если  ваши  потомки  встретят
миллионный рассвет, огорчит ли их ваше отсутствие?  Бабочка  не  жалеет  о
коконе, человеку суждено большое  превращение.  Для  вас  Предтечи  -  это
физически ушедшие или погибшие, для  нас  они  -  богоистина.  Знайте  же!
Эволюции духа предшествует эволюция  оболочек  и  форм;  зверь  заточен  а
собственную  шкуру,  человек  свободно  меняет  одежды,  скафандры,  дома;
оболочка духа есть тело, для человека оно то  же,  что  шкура  для  зверя,
тогда как для Предтеч - уже не более  чем  одежда.  Поэтому  они  вечны  и
бесконечны, как сама природа, неуничтожимы, всеобщи и нас зовут стать  тем
же самым. Внемлите им, и вы спасетесь!
   - Доказательства? - быстро спросил Антон. - Где доказательства, что все
так и есть?
   - Существование звезд не требует  доказательств.  Но  рассейте  повсюду
свет, и вы не увидите звезд; говорите друг с  другом,  и  вы  не  услышите
птиц; отождествите себя с  человечеством,  и  к  вам  не  прорвется  мысль
опередившего разума. Молчание, отрешенность, вера! Что ищете, то и  дастся
вам, от чего закроетесь, то исчезнет, куда  глянете,  то  и  увидите.  Это
говорю вам я, в последний раз обернувшийся к людям, прежде чем покинуть их
обреченный мир. Да, вы  тени  для  меня,  давно  уже  тени,  но  последняя
заповедь, которой мы повинуемся здесь, есть заповедь открытия Истины  всем
приходящим. Выбор за вами.
   Тягостное молчание охватило землян.
   "Юл нашел врага, - донеслась удрученная  мысль  Лю  Банга,  -  Антон  -
союзника, а я... я нашел равнодушного. Столько веков, так все  изменилось,
а здесь не глубже, чем у какого-нибудь Августина, только объект веры  иной
- Предтечи! Простите, что я вас завел в тупик".
   "Не  сокрушайся,  о  скептик!  -  отозвалась  Ума.  -  Философ   должен
заглядывать под каждый камешек, иначе идущего вслед может ужалить змея.  И
не равнодушие здесь - вера изверившихся".
   "Да, - согласился  Антон.  -  Кто  гасит  дневные  огни,  тот  зажигает
полуночные. И все же в них мысль, а где ее поиск, там все двояко,  трояко,
и что бы, интересно, сказал наш Эхратон, услышав такое истолкование  своей
теории осуществления  идеала  "внеэкологической  цивилизации"  в  принципе
бессмертных людей?"
   Только Юл  ничего  не  сказал.  Отдыхая,  он  бессмысленно  смотрел  на
гаснущие угли. Он был жив, далекая философия его не  тревожила,  ему  было
хорошо здесь, сейчас, в этом вещном, осязаемом мире, где все  так  просто,
раскрыто наукой, надежно, как хлеб, как вот этот кибер, как домашний запах
кострового дымка... Запах?
   Вскочив, он подбежал к выходу, по-звериному потянул носом  воздух;  его
мальчишеское тело напряглось, под смуглой кожей ходуном заходили  лопатки.
Он тут же бросился ниц, припал ухом к камню.
   - Дофилософствовались! Идут.
   Все, кроме старца, вскочили.
   - Святой отец, - в голосе  Лю  Банга  прорвалась  горькая  укоризна.  -
Успеете ли вы проверить свою истину? Нам этот путь заказан,  к  сожалению,
мы не успели отрешиться от человечества  и  должны  позаботиться  о  такой
мелочи, как его судьба. Ваши братья обещали, что в любом случае нам укажут
недоступный для преследователей выход.
   - Идемте, - последовал невозмутимый ответ.
   Он встал легко и свободно, не оборачиваясь, двинулся к  противоположной
стене пещеры, словно та должна была перед ним раскрыться. И она раскрылась
черной, пахнувшей холодом щелью.
   И тут кибер ожил.
   - Опасность! Киберы, люди, газ! Опасность!
   Спина старика уже скрылась в проходе.
   - Эх ты, боевая машина, - Антон на ходу шлепнул  кибера.  -  Умолкни  и
поучись у людей нюху...
   Вдвоем с Лю Бангом они подхватили  пленных  и  поспешили  за  стариком.
Последним в щель вдвинулся кибер. Ни тени замешательства, все были  готовы
и к такому повороту событий.
   Ход, которым они шли, был узок, извилист и темен, как душа  подонка.  И
также  неуклонно  спускался  вниз.  Ниже,  ниже;  тьма  и   холод,   такой
пронзительный, что сначала Уме и Юлу, затем остальным пришлось  вообразить
себя под тропическим солнцем.  Тогда  холод  исчез,  и  сам  мрак  как  бы
посветлел.
   Наконец он посветлел на деле.  Еще  поворот,  спина  старика  маятником
качнулась в отверстии, и перед людьми открылся  грот,  самый  странный  из
всех когда-либо ими виденных. Грубый камень  неровно  вздымающегося  свода
мутнел и растворялся вдали, хотя воздух казался  прозрачным.  Может  быть,
причиной была жемчужная фосфоресценция всего подземелья? Но откуда взялась
сама эта равномерная фосфоресценция, если ни одно чувство не улавливало  в
воздухе ничего необычного? Однако не эта особенность грота сразу приковала
внимание.  Прямо  у  ног,  недвижно  касаясь  кромки  щебенчатого  откоса,
расстилался сизый покров, который одновременно походил и  на  туман  и  на
воду, но для тумана он был слишком прозрачен и плотен, а для воды чересчур
слоист  и  воздушен.  Толща  сизого,   будто   спрессованного   дыма   или
отвердевшего газа - возникала и такая ассоциация, но и она  не  передавала
впечатления от этого мертвенно неподвижного, туманно легкого и, однако же,
плотного  озера,  в  прозрачно-смутных  глубинах  которого  едва   заметно
колыхались рыхлые пласты каких-то белесых хлопьев.
   - Море Нирваны, - провозгласил старик.  -  Лоно  вечности  и  благодати
открыто вам.
   - Благодарю вас, - Лю Банг огляделся. Слева  и  справа  берег  замыкали
отвесные скалы. - А где же выход?
   - Он перед вами.
   - Здесь? Но что же это такое?!
   - Путь к Истине Предтеч, - торжественный голос старца возвысился. -  Да
не смущает вас физическая телесность Нирваны, которой прежде не  было.  Им
виднее! Всякий входящий укрепляет Нирвану, и путь в  нее  теперь  легок  и
очевиден.
   - Но это не наш путь! Это предательство, вы обещали нам выход!
   - Ваш путь, как уверяли вы сами, ведет к Добру, Истине, Счастью. Такова
ваша цель, и она достигнута. Вглядитесь.
   Старик простер руку. И  так  сильна  была  его  убежденность,  что  все
подались вперед, и постаревшее в эту минуту лице Лю Банга стало пепельным,
когда он вгляделся в туманный омут у ног. То ли движение произошло в  этой
сизой толще и какой-то из  ее  белесых  пластов  сместился,  то  ли  глаза
привыкли, но взгляду сначала смутно, затем все яснее  открылись  очертания
неподвижно зависших в глубине нагих  человеческих  тел.  Многие  покоились
там, ряд за рядом, вереница  за  вереницей,  мужчины  и  женщины.  Размыто
белели лица, груди и спины, сплетенные или, наоборот,  раскинутые  руки  и
ноги, все вялое, как в формалине, мертвенно обесцвеченное.
   - Это же смерть... - прошептал Лю Банг.
   -  Это  жизнь,  -  последовал   бесстрастный   ответ.   -   Всмотритесь
пристальней.
   Все четверо невольно  сдвинулись,  ища  друг  у  друга  поддержки,  ибо
владение  собой  было  готово  им  изменить  при   виде   того,   как   на
медузоподобном лице одного из утопленников  щелочками  раздвинулись  веки,
как по всему ряду тел прошла дрожь колыхания, как шевельнулись студенистые
руки усопших, как все новые и новые мертвецы  размыкали  невидящие  глаза,
ища ими что-то или кого-то.
   - Они зовут вас, - мерно проговорил старик. - Их дух везде и нигде, его
обличия бесконечны, как  сама  Нирвана,  и  былые  тела  -  лишь  одно  из
пристанищ  этого  существования.  Кто-то  почувствовал  наше  присутствие,
теперь они уже и здесь, духовно осязают нас, меж нами возникает  связь,  я
слышу их! Вы просили выход, недоступный слугам Зла? Он перед вами, другого
нет и не может быть! Решайтесь, решайтесь! Я иду, покидаю вас,  мое  время
настало. Нирвана, нирвана, нирвана!
   Под ногами  старика  зашуршал  щебень.  Он  шел,  воздев  руки,  голова
тряслась на морщинистом  стебле  шеи,  взгляд  сверкал  безумным  алмазным
блеском. Босая нога коснулась дымно-сизой поверхности, но не  погрузилась,
а прогнула ее, словно упругий полог  трясины,  еще  два-три  шага  отнесли
старика от берега. Лишь там его тело стало оседать в водянистый  туман,  в
котором по мере погружения  сам  собой  растворялся  шафрановый  хитон,  -
человек голым уходил в свою нирвану. Вот уже  скрылось  туловище,  голова,
воздетые руки, все. Над тем местом, где исчез старец, взвился  серебристый
дымок, глубины месива замутились, и само  это  месиво,  колыхнувшись  всей
толщей, чуть подалось на берег и так застыло.
   Потрясенные, все четверо отступили на шаг.
   Первым опомнился Антон. Он сам, прижавшиеся к скале друзья,  неподвижно
замерший кибер, лежащие на камнях тела Ив Шорра и  гросс-адмирала  на  миг
представились ему обломками кораблекрушения.
   В сущности, так оно и было.
   - Киб! - Антон заставил себя говорить  спокойно.  -  Пролоцируй  все  в
поисках другого выхода.
   - Другого выхода нет. Всюду камень и газ, я предупреждал.
   - Путь назад?
   - Перекрыт. Люди и киберы, движение  медленное  и  обшаривающее.  Будут
здесь через десять - двенадцать минут.
   - Ясно, - Антон повернулся к друзьям. - Решение?
   Их мысли и чувства сомкнулись. Ни слова, ни понятия  не  участвовали  в
сомышлении, только образы, которые  обнимали  собой  все.  Они  озарялись,
множились, гасли с быстротой ветвящихся молний,  в  них  была  собственная
мысль Антона и  мысль  других,  взаимная  на  них  рефлексия  и  рефлексия
рефлексий; так образы приобретали понятийную  глубину,  многовариантность,
сцеплялись, достраивались, уничтожали в себе  самих  лишнее  и  ошибочное,
охватывали все - прошлое, настоящее, вероятностное  будущее,  возможное  и
невозможное, надежное и гадательное, желанное и губительное. И кто-то,  не
бывший отдельно Антоном или кем-то еще, управлял всем, гармонизировал  все
хаотичное, противоречивое, следил, чтобы эта общая, мятущаяся постройка не
разваливалась, росла,  твердела  логической  соразмерностью  всех  частей.
Минуту-другую длилась эта отключенность от внешнего  мира,  который  точно
плавился, преобразовывался в слитном мышлении всех четверых, и  когда  эти
секунды прошли,  всем  стало  ясно,  на  чьи  плечи  должна  лечь  тяжесть
осуществления трудного и рискованного, но  единственно  возможного  теперь
замысла.
   - Киб, - звонко скомандовал Антон.  -  Всех,  кроме  меня,  спрятать  в
расщелине, скальном кармане, тотчас вернуться! Скорость максимальная.
   Подхватив пленных, все облепили кибера,  тот  коконом  растянул  вокруг
людей мерцающее силовое поле, встряхнулся, как конь,  проверяя  надежность
захвата, и вместе с ношей взмыл над сизой слоистостью обиталища  тех,  кто
нашел в ней свою последнюю истину и свой последний покой.  Антон  проводил
кибера долгим взглядом.  "Конек-Горбунок!  -  подумал  он  с  внезапной  и
горькой нежностью. - Конек-Горбунок, вот кто ты такой!"
   Он сел на заскрипевший под ним щебень. Теперь и, может  быть,  навсегда
он  остался  один.  Голова,  как  это  бывает  после  сомышления,   томяще
кружилась, тянуло прилечь, отдохнуть.  Перед  глазами  стлалась  ровная  в
своей сизой неподвижности поверхность так и неразгаданного "Моря Нирваны".
Спокойствие было вокруг,  невозмутимость  отстойника  той  канализационной
сети, куда  с  поверхности  Авалона  смывало  всех  отчаявшихся  искателей
правды, всех изнемогших в борьбе  каждого  с  каждым,  быть  может,  самых
искренних среди мудрствующих приверженцев былого  фундаментализма,  -  для
других было достаточно плебейских наркотиков и галлюциногенов.
   И все же покой этой могилы внушал большее уважение,  чем  роскошь  всех
дворцов Авалона. Но истина...
   Что, если все не так просто? Путь в  себя  не  менее  важен,  труден  и
бесконечен, чем путь вовне, и  сколь  многое  он  уже  дал  человеку!  Все
странно в этом озере, и, быть может, там,  среди  этих  тошнотворных  тел,
среди раскрывающих глаза мертвяков...
   Нет. Не может быть истины вне красоты и нет спасения в дороге,  которая
уводит человека от остальных.
   А на загадку нет времени.
   Ни на что больше нет времени.
   Текли минуты - последние. О себе Антон н