хотя  и  не
знал куда. Он был Гез, да, он был Гез, но тело было не его, и муки совести
тоже были не его, точнее - не  совсем  его.  Неужели  все-таки  наведенная
снореальность?
   Мегахрон, теперь снореальность. Антон Гез. В имени он был уверен, а вот
Гез...
   Он легко перемахивал через заборчики,  мелькали  темные  хибары  фавел,
гудящие трансформаторные будки, в  каком-то  сарайчике  взмемекнула  коза,
небоскребы  центра  неистово  полыхали  рекламой,  ее   радужный   перелив
высвечивал лужи у водоразборных колонок, все было знакомым с детства.
   Кроме него самого. И он уже догадывался почему. Он сбавил шаг,  свернул
в какой-то грязный проулок. Это могло  быть  и  здесь,  где  угодно,  если
догадка верна. Из темноты проступили очертания распахнутой, на одной петле
держащейся двери. Он  шагнул  к  этой  перекошенной,  чуть  поскрипывающей
двери. Грязь под ногами мерцающе заискрилась.
   И город исчез.



2. УГРОЗА С ПЛЕЯД

   И город второго мегахрона, зачумленный ненавистью город,  исчез,  будто
его никогда и не было.
   Гез  оказался  в  просторном  помещении,  одна  сторона  которого  была
распахнута сплошным проемом, оттуда лился золотисто-оранжевый  колышащийся
свет. Там, снаружи, в скальных берегах текла огнедышащая река, а  над  ней
был хрустальный, похожий на льдистую лунную радугу, мостик.
   Он вернулся домой, да, он вернулся домой. Это Земля, пятый век третьего
мегахрона. Там тоже была  Земля,  но  там  был  конец  второго  мегахрона.
Прошлое того человека медленно удалялось, тускнело, таяло в памяти, но...
   Он взглянул на свои руки. И не увидел ни крови, ни грязи.  Но  их  след
остался в душе. Самозапрет снят, он способен делать то, чего не должен, не
может делать  человек  его  эпохи.  Все  правильно,  психоинверсия  прошла
успешно.
   Он шагнул к обрыву, туда, где был жар и свет. Огненную реку подергивали
муаровые разводы, они шевелились, воздух  наполнял  шорох,  иногда  жидкое
золото вскипало, яркие узоры  сплетались  новой  вязью,  от  лавы  исходил
грозный и величавый покой, мостик же парил невесомой радугой,  холодной  и
чистой, слишком хрупкой для человека, и тем не менее - Гез это знал  -  по
ней можно было пройти. Бездна завораживала, притягивала к себе;  иной  зов
был в радуге, она возносилась над бездной,  как  мечта,  как  фантазия;  а
вместе, противореча  друг  другу,  все  гармонировало,  и  не  было  этому
названия, просто хотелось стоять и смотреть.
   И Гез смотрел. То есть не Гез, конечно, - Антон Полынов, кем он  был  в
своем мире.
   Что-то оттягивало карман. Пистолет! Вздрогнув, Антон вытянул из кармана
этот аккуратный инструмент убийства и уставился на него, как  на  ядовитую
фалангу. Он ладно лежал в руке, и первым намерением было зашвырнуть его  в
огненный провал, чтобы и следа не осталось. Но то наверняка была  музейная
вещь, и, поколебавшись, Антон засунул оружие обратно в карман.
   Над жаром и светом пропасти все так же невесомо парил радужный мостик.
   Третий мегахрон, повторял Антон как заклинание, третий мегахрон. Первый
длился миллионы лет, человек и его предки жили охотой  и  собирательством,
не знали расслоения на  богатых  и  бедных.  Второй  мегахрон:  двенадцать
тысячелетий  земледелия  и  скотоводства,  ручные,  на  излете   мегахрона
машинные орудия  труда,  государство  и  классы.  И  пять  веков  третьего
мегахрона, столетия осуществленного коммунизма.
   "Я человек пятого века третьего мегахрона, - повторил он с  облегчением
и поспешностью. - Между мной и Гезом бездна столетий, его  прошлое  далеко
от  меня,  как  крестовые  походы.  Я  знаю,  как  управлять  всеми  пятью
состояниями психики, и не знаю, каково это - в страхе  просыпаться  ночью.
Нет, знаю, теперь знаю, но этот страх надо изгнать. Страх, но не память  о
нем".
   С усилием оторвав взгляд от золотистой, жаром и светом дышащей  бездны,
Антон прошел в дальний конец помещения, где, как он  и  ожидал,  находился
терминал  кибертрона,  мысленно  отыскал  незанятую  ячейку  производства,
выбрал самую простую и грубую работу, какая только была, прошелся пальцами
по клавишам контактов и закрыл глаза. Мгновение - и он  стал  тем,  что  и
присниться не могло Гезу конца второго мегахрона, когда люди уже научились
быстро менять вещный мир, но еще не умели преобразовывать свой внутренний.
Он был на Марсе, видел освещенные маленьким  и  холодным  солнцем  разломы
бурых пластов, видел  и  то,  что  в  них  скрыто;  напрягая  мускулы,  он
десятками мощных фрез  вгрызался  в  неподатливый  камень;  мозг  управлял
ансамблем этих машин и в то же время был им самим, единоборствуя с  горой,
ощущал все, что ощущали их персептроны, - и подступающую  из  недр  темную
воду, которую надо было убрать, и направление рудных жил, и  сопротивление
дробимого  на  атомы  вещества,  и  напряжение  сепарационных   полей,   и
неподатливость смещаемых  скал,  и  многое-многое  другое,  чему  в  конце
второго  мегахрона  не  было   даже   названия.   Работая   так,   человек
восстанавливал некогда утраченное единство с предметом труда,  преодолевал
былое, столь вредное для мускулов и психики отчуждение от  него,  мог  все
делать сам с начала и до конца, на  любом  изделии  оставляя  чекан  своей
личности, и это не было самообманом.  Конечно,  киберы  могли  работать  и
сами, но не так - хуже,  человек  вкладывал  в  их  труд  свою  выдумку  и
изобретательность, свой артистизм, отчего всякая работа  преображалась,  а
для человека она, в свою очередь, была тем, чем для мифического Антея была
земля, - в соприкосновении с ней он черпал силу.
   Со вздохом  удовлетворения  Антон  наконец  отключился  от  кибертрона,
холодные разломы Марса постепенно ушли из  его  сознания.  Мускулы  слегка
ломило, но это была приятная  рабочая  усталость,  сознание  очистилось  и
посвежело, теперь он был готов к дальнейшему.
   И эта его готовность сразу нашла отклик. Стена  раскрылась,  как  полог
шатра, вошел человек в строгом фиолетовом кимоно. Гез далекого прошлого не
дал бы ему более пятидесяти лет, но Антон видел признаки по  крайней  мере
трех обновлений, и стройная осанка, мускулистая крепость  обнаженных  рук,
изменчивая, как ток воды, ясность глаз на едва тронутом морщинами лице  не
могли ввести его в заблуждение - возраст вошедшего приближался к  полутора
векам. Небрежным движением старик  закрыл  Огненную  реку  и,  пока  проем
затягивался, образовал в углу камин с аккуратно  уложенными  поленьями,  и
они жарко занялись, как только он повел над ними ладонью. Затем,  все  еще
не  глядя  на  Антона,  старик  опустился  на  скамейку,   которая   будто
выскользнула ему навстречу из пола. Антон поймал себя на том, что  смотрит
на это отчасти глазами человека прошлого, кем он недавно был, и  обыденное
творение наружной стены, камина, мебели вызывает в  нем  детское  ощущение
чудесного. Хотя что может быть обычней и  проще  власти  над  улавливающим
желания материалом эмбриодома!
   - Садись.
   - Знаешь, Аронг, мне почему-то хочется стать перед тобой навытяжку.
   - Понимаю. -  Морщинки  звездочками  стянулись  к  уголкам  сек,  Аронг
улыбнулся. - Хорошая психоинверсия. Все-таки садись.
   Антон сел на тут же выросший под ним табурет и, пока  садился,  не  без
удивления отметил, что  его  и  Аронга  лексика  изменилась,  даже  голоса
звучали иначе. Впрочем, так и должно было быть, теперь он обязан  говорить
иначе,  и  Аронг  помогает  ему  освоиться  с  этим  новым  и  непривычным
состоянием. Все было правильно, но от сознания  этой  правильности  Антону
стало так неуютно, что он придвинулся ближе к Аронгу,  единственному,  кто
его сейчас мог понять.
   - Вопросы есть? - Старик будто и не заметил его движения.
   - Только один. Понимаю, ситуация инверсии должна была быть однозначной,
но почему именно конец второго мегахрона?
   - Каждый повторяет кого-нибудь из своих предков не только чертами лица.
Оказалось, что тебе ближе всего по духу  Андрей  Полынов,  который  жил  в
конце второго мегахрона и, как свидетельствует история, не дал разгореться
Соларнийскому безумию.
   - Ясно, больше вопросов нет.
   Аронг вопреки ожиданию, казалось, не торопился. Он сидел  выпрямившись,
но шевеление теней углубило его морщины - сейчас он действительно выглядел
старым. Древние сполохи  огня,  уютное  потрескивание  поленьев  создавали
иллюзию, что время повернуло назад, что оно,  как  прежде,  сулит  радость
долгой беседы человека с человеком, неважно  -  знакомым  или  незнакомым.
Увы! Теперь он,  Антон  Полынов,  наследник  и  продолжатель  дела  своего
знаменитого предка,  надолго  (может  быть,  навсегда)  будет  лишен  этой
радости.
   О том же, вероятно, подумал  Аронг,  его  спокойные,  лучащиеся  светом
глаза потемнели, как озеро перед ненастьем.
   - Теперь о деле. - Он зябко потер протянутые к огню руки. - Антон  Геэ,
да, Антон Гез, будущий джент Империи. Вы готовы к второй инверсии,  ты  не
передумал, Антон?
   - После того как снял самозапрет? Отказа не будет. К чему лишние слова?
   - На Плеядах говорят многословно. Привыкай. Для тренировки  пространно,
в духе второго мегахрона, изложи возникшую ситуацию.
   Антон задумался.
   - Она  сложна  и  проста  одновременно.  Проблема  возникла  на  рубеже
третьего мегахрона, когда был открыт  Д-принцип  и  дальние  звезды  стали
легкодоступными.  Началось  быстрое  освоение   иных   планетных   систем,
человечество действительно вышло из своей земной колыбели.  Но  где  свет,
там и  тень.  Распахнутостью  Галактики  воспользовались  и  те,  кого  не
устраивал торжествующий порядок социального обновления. Терпя поражение на
Земле,  они  подались  в  космос  и,   объявив   себя   фундаменталистами,
единственными хранителями "извечных ценностей человеческого духа", создали
в Плеядах свое  государство.  Эволюция  раздвоилась.  Федерация,  затем  -
Империя Плеяд, отгородилась от Союза Звездных Республик, там история пошла
иной дорогой. Нам это не мешало, в Галактика достаточно  места  для  всех.
Пожалуй, человечество даже выиграло, избавившись в  переломный  момент  от
стольких консервативных и еще опасных элементов.  Так,  наше  соседство  с
фундаменталистами могло бы длиться и дальше. Однако  сейчас  все  резко  и
угрожающе  изменилось.  При   раскопках   на   одной   из   своих   планет
фундаменталисты обнаружили давнюю базу Предтеч, в ней оружие.  Или  нечто,
способное быть оружием. Оно действует! Вот все, что мы о нем знаем: первое
случайное  включение,  один-единственный  импульс  смахнул  с  планетарной
орбиты луну покрупнее нашей. Все,  далее  из  их  передач  исчезло  всякое
упоминание о находке, зато - факт тревожный  и  красноречивый  -  началось
разжигание страстей, имперцам настойчиво внушают, что их предки бились  за
счастье всех миров, что наше коварство беспредельно, что  "дьявол  и  бог"
сосуществовать не могут, что "кровь и почва" взывают и что  мы,  вынашивая
зловещие планы, готовим одну звездную эскадру за  другой.  Вывод:  сделана
ставка на оружие Предтеч. Его возможности?  Способ  действия?  Перспектива
массового воспроизведения? Степень угрозы? Полная  неизвестность.  Но  раз
нет ни одного враждебного  поступка,  то  послать  разведчиков  -  значит,
выступить против самих себя, против морально-этических норм,  которые  для
общества то же самое, что совесть для отдельного человека. А не послать  -
значит, остаться в неведении. Как же пройти по этому  "лезвию  бритвы"?  Я
вызвался снять самозапрет, вызвались и другие; потребуют обстоятельства  -
мы пойдем до конца. Но  когда?  Отчасти  я  уже  понял  человека  далекого
прошлого, отчасти я уже стал им, и  знаешь  что?  Собственная  сила,  наша
сила, представляется  мне  теперь  бессилием.  Надо  делать  то,  что  без
колебаний делали наши предки. И немедленно, иначе будет поздно!
   - А ты уверен,  что  наши  предки  не  испытывали  колебаний  в  выборе
средств?
   Сказано было без упрека, но Антон вздрогнул, как от укола.
   - Извини, - прошептал он. - Будь наши предки неразборчивы в  средствах,
нас, таких, конечно, не было бы! Я сказал глупость.
   - Не стоит извиняться, инверсия даром не  проходит.  Второе  замечание:
ситуацию ты обрисовал  верно,  однако  патриции,  одним  из  которых  тебе
придется стать, обычно говорят извилисто. Теперь о предстоящем.  Ответ  на
твои сомнения - вот.
   Откуда-то из  складок  кимоно  Аронг  вытянул  шарик,  своим  цветом  и
размытыми  очертаниями  похожий  на  сгусток   черной   мглы   или   дыма.
Покачиваясь, шарик замер на раскрытой ладони.
   - Что это?!
   -  Спутник-шпион.  Невидимка,  которого  очень  трудно  найти.  Но   мы
предполагали, что он должен появиться, искали  тщательно  и,  как  видишь,
нашли. Это не единственный, надо думать. Поэтому то, что  мы  сидим  возле
камина, - Аронг грустно улыбнулся,  -  не  случайно.  И  кибертрон  сейчас
отключен, и все прочее. Еще два-три шага  в  том  же  направлении,  и  мы,
боюсь, очутимся в пещерах. Что делать, наш разговор не для плеядцев.
   - Но зачем, зачем им спутники-шпионы?! Они же  знают,  что  у  нас  нет
общественных секретов, только личные!
   - Знают, но не верят, потому что  общество,  как  и  человек,  судит  о
других по себе. Они и помыслить не могут, что ваша подготовка  -  частная,
если так можно выразиться, инициатива всего  нескольких  граждан  Союза  и
потому не подлежит оповещению. Совет это учел... тоже  в  частной  беседе.
Да, сила или моральна, или губительна, третьего не  дано,  и  в  некоторых
ситуациях это приводит к тяжелым противоречиям.
   - Но коль скоро они прибегли...
   - Да!  Сила  действия  равна  силе  противодействия,  этот  закон  пора
подтвердить. Время познакомить тебя с остальными. Входите!



3. ЛЮДИ КОЛЬЦА

   Они вошли и молча уселись, все трое. Никто  особо  не  выделил  Антона,
однако он уловил напряженный ток их внимания к себе  и,  в  свою  очередь,
попытался вникнуть в их сущность. Ничего не  получилось,  каждый  закрылся
наглухо, словно уже был на Плеядах, и Антон увидел лишь то, что видели его
глаза.
   Старший мужчина вызвал бы повышенный интерес  в  любой  компании  людей
третьего  мегахрона.  Он  был  приземист,  крепко  сложен,  но  сутуловат.
Невозмутимый взгляд матово-карих глаз часто обращался внутрь себя, похоже,
нить углубленных размышлений не прерывалась, даже когда незнакомец  глядел
прямо на собеседника. И что куда поразительней сутулости - его  смуглое  с
твердыми скулами лицо окуривал дымок коротенькой и изогнутой трубки.
   - Там курят, - небрежно  пояснил  он  и  уселся,  как  само  воплощение
спокойствия.
   Второй человек показался Антону мальчиком.  Но  то  был  пигмей,  самый
настоящий пигмей, из тех, кто до конца  второго  мегахрона  жил  охотой  в
глухих джунглях Африки. Однако чуть голубоватый оттенок кожи выдавал а нем
ригелианина по крайней мере третьего поколения звездопереселенцев.
   Но больше всего  Антона  поразила  девушка,  ее  тонкой  красоты  лицо,
грациозное в каждом  движении  тело  ребенка,  которое  невольно  хотелось
защитить от порыва  ветра,  таким  хрупким  оно  казалось.  Так  могла  бы
выглядеть фея, но фея жгучего юга, лесной дух  Индостана  с  черными,  как
ночь, трепетными глазами грустной  волшебницы.  Через  плечо  девушки  был
переброшен  иллир,  самый  магический  инструмент  из   всех   придуманных
человечеством.
   "Странно, - в замешательстве подумал Антон. -  Вот  уж  кому  здесь  не
место! Ей бы стоять на радужном мостике и перебирать струны иллира..."
   Ответом ему был гневный взмах пушистых ресниц.
   - Меня зовут Ума, и ты неправ. Кто из  нас  менее  подходит  -  ты,  не
сумевший закрыться, или я,  тобой  не  понятая?  -  Узкая  ладонь  девушки
корабликом подалась от груди. - Прими объяснение. Я из касты париев, самой
нищей, самой отверженной, какая только была на Земле. Тень наша оскверняла
пищу брахмана и его самого, он к себе в дом не мог войти после  этого  без
должного омовения Нас,  новорожденных,  мать  заталкивала  в  нору  своего
пристанища, засыпала сухой травой, приваливала камнем, чтобы  младенца  не
заели  комары,  мухи,  крысы.  Молоко   у   несчастной   кончалось   через
месяц-другой, нашей едой становилась кашица из кореньев.  С  шести  лет  и
раньше мы, девочки, кроме работ, начинали ублажать мужчин  и  нетерпеливых
мальчиков. Так длилось свыше трех тысячелетий. Что перед этим века  нашего
мегахрона! Выносливей нас нет никого. Может быть, твое прошлое было лучше,
а мы своего не забыли, и у нас свой счет к фундаменталистам!
   - Прости, - смущенно и растерянно ответил Антон. - Сейчас  мои  чувства
открыты, видишь, в них не было желания обидеть.
   - А только незнание, - Ума кивнула. - Вижу и  принимаю.  Скажу  больше:
сестрой тебе я могу стать и без кольца.
   - Это невозможно!
   - Для Умы возможно, - возразил  Аронг.  -  Называю  ее  подлинное  имя,
потому что оно будет тем же самым и  на  Плеядах.  Остальные  представятся
сами.
   - Джент Лю Банг, чимандр философского ранга, к вашим услугам, - сутулый
мужчина вынул изо рта трубку и с достоинством поклонился.
   - Юл Найт, сын первопатриция, - озорно  подмигнув,  пигмей  скучающе  и
расслабленно потянулся в кресле. - Балованный мальчишка, и ничего  больше.
Там, на Плеядах, буду выглядеть лилейно-белым представителем высшей  расы,
Уму при встрече заставлю плясать, а всякого там чимандра... Кстати, какова
этимология слова "чимандр"?
   - Слово "чимандр", -  невозмутимо  ответил  Лю  Банг,  -  произошло  от
скрещения понятий "чиновник" и "мандарин", причем под последним отнюдь  не
следует  понимать  фрукт,  поскольку  в  данном  случае  имеется  в   виду
древнекитайский сановник, названный  так  португальцами  из-за  смыслового
сходства  с  санскритским  "мантрин",   советник.   Надеюсь,   мой   ответ
удовлетворил достопочтенного сына первопатриция.
   - Объяснение без  поклона,  что  напиток  без  стакана,  -  высокомерно
произнес Юл. - Вообще в нашем роду не любят всяких там ученых,  философов,
поэтов и прочих умствующих служак,  а  уж  желтомазых  тем  более.  Но  я,
подросток, еще не очень осведомлен в тонкостях крови и  иерархии,  поэтому
прощаю. Вот баядерочка, дело иное. Эй, ты, сладенькая, повесели!
   Рука  Антона  дернулась,  он  понял,   что   способен,   уже   способен
непроизвольно ударить наглеца, но гнев тут же сменило восхищение тем,  как
ловко Юл приноровился к своей отвратительной маске. Выходит, опередив его,
они уже прошли вторую инверсию, которая позволяет человеку  быть  не  тем,
кто он есть. Глаза Умы тоже вспыхнули возмущением, но тотчас стали покорно
умиленными, как у собачки, которую поманил хозяин.  С  податливой  улыбкой
обещания  девушка  сняла  с  плеча  иллир,  вынула  из  футляра  мерцающий
перламутром  и  хрусталем   инструмент,   лицо   ее   сделалось   строгим,
сосредоточенно замершим, точно  рельеф  темной  бронзы.  Превращение  было
столь же мгновенным, как и движение пальцев по клавишам и струнам  иллира.
Возник долгий певучий звук такой красоты и силы, что с лица Юла сама собой
спала ухмылочка шалопая, Антон невольно подался вперед, а Лю Банг  выронил
трубку. Никогда ничего подобного  Антон  не  слышал.  Завораживающий  звук
креп, ширился, рос, охватывая собой все видимое и скрытое,  казалось,  сам
воздух стал опаловым, осязаемым, текучим. Ума тряхнула головой, ее  волосы
черным пламенем заскользили по голым плечам, губы выдохнули:
   - В круг, в круг!
   И то же самое приказала мелодия. Антон, Юл Найт, Лю Банг  повиновались.
Аронг отступил в тень и будто растворился за мерцающей завесой, теперь  их
осталось четверо. Образовав круг, они сидели,  почти  касаясь  друг  друга
коленями, и ничего уже не стало, кроме видений музыки,  кроме  них  самих,
кроме отблеска  огня  на  их  лицах.  Переливы  стали  громче,  трепетней,
осязаемей, тонкое лицо  Умы  напряглось,  темно-сияющие  глаза  стали  еще
огромней, еще черней,  они  не  видели  нич