дин  человек  -
Исаак  Ньютон.  Надо  уметь  отыскивать  необычное  в  обычном   мире.   И
фантазировать тоже  надо.  Без  фантазии  весь  мир  окажется  заслоненным
ближайшим к глазам предметом - собственным носом.
   Впрочем, хватит философии. Быть может, все гипотезы, выдвинутые  здесь,
окажутся  неверными.  Завтра  с  первым  поездом  я  привезу   необходимую
аппаратуру, и мы начнем исследования.
   Голос, небрежно напевавший: "Мишка,  Мишка,  где  твоя  сберкнижка?"  -
прервал Юрьева. На дорожке  из-за  кустов  показался  длинноногий  парень,
ведущий   за   руль   велосипед,   -   сын   Степана   Кузьмича,   студент
электротехнического техникума. Темные светофильтры,  надетые  несмотря  на
сумерки, делали его продолговатое, бледное лицо похожим на  лицо  слепого.
Это  был  юноша,  искренне  считающий  мотоцикл  новейшей   марки   высшим
достижением человеческого ума, а удачный гол - лучшим проявлением  мужской
силы. Иногда в разговоре с ним мне казалось, что он смотрит на  жизнь  как
бы со дна глубокой  ямы,  края  которой  резко  и  навсегда  очертили  его
умственный горизонт, а спасительная глубина надежно укрыла от волнений  ум
и сердце.
   - Олежек, - позвал Степан Кузьмич сына, - посмотри, какое  у  нас  чудо
выросло!
   Олег прислонил  велосипед  к  кусту,  сунул  руки  в  карманы  брюк  и,
продолжая мурлыкать "Мишку", подошел к нам.
   - Чудеса в решете, вроде твоей голубой розы, милый папа. В наш  атомный
век все делается наукой, - снисходительно поправил он отца. -  А  цветочек
симпатичный. Дай его мне, он ужасно понравится моей девочке.
   - Что ты, что ты! Этот  цветок,  может  быть,  попал  к  нам  с  другой
планеты!
   - Ха-ха-ха-ха! Ой, уморил, па! Вечно у тебя фантазия. А цветочек был бы
неплох в букете, ребята лопнули бы от зависти. Правда, папа, где ты  такой
достал? Впрочем, сейчас мне некогда смотреть на твое "чудо". Гуд бай!
   Когда он укатил, Степан Кузьмич, словно извиняясь, сказал:
   - Только девушки да футбол на уме. Известно, дело молодое.
   - Пора ехать, - Юрьев поднялся, - Степан Кузьмич,  на  вас  возлагается
наблюдение за растением на время  нашего  отсутствия.  Записывайте  все  и
обязательно с точным указанием времени:  это  очень  важно.  А  завтрашний
день, я надеюсь, одну из наших гипотез превратит  в  теорию.  Пока  что  я
возьму образчик вещества.
   Достав перочинный нож, Юрьев попытался отрезать конец листа.  К  нашему
удивлению, нож скользнул по кожице.
   - Новый факт! Это растение тверже стали! Попробуем отколоть.
   Степан Кузьмич принес молоток и  небольшую  наковальню.  Лист  оказался
хрупким и обломился от первого же удара. Юрьев завернул обломок в  носовой
платок и положил в футляр пенсне.
   Рано утром следующего дня я был разбужен стуком в окно. У крыльца стоял
Юрьев, тяжело нагруженный аппаратурой.
   - Скорей, скорей, - торопил он меня, пока я  одевался.  -  Ах,  сколько
времени зря потеряно!
   - Вы определили растение?
   - Нет. Я установил только, что оно не известно ботанике.  Как  досадно,
что вы сразу не поехали ко мне!
   На полпути мы неожиданно увидели бегущего к  нам  Степана  Кузьмича.  С
нечесаными,  развевающимися  волосами,  размахивающий  руками,  он  нелепо
выглядел на безмятежной перспективе спящей улицы.
   - Несчастье! - задыхаясь от бега,  прокричал  он  нам  еще  за  десять,
шагов. - Цветок исчез! Начисто...
   - Как исчез?
   - Нету! Пусто.
   Через минуту мы стояли перед голой  клумбой.  На  том  месте,  где  рос
удивительный цветок, зияла воронка. У нас было чувство,  словно  мы  стоим
перед могилой. Юрьев  сжался,  точно  его  придавила  тяжесть  аппаратуры.
Степан Кузьмич кружился по саду, натыкаясь на кусты и издавая,  бессвязные
восклицания. Я молчал, убитый нелепостью случившегося.
   Придя в себя, Юрьев немедленно организовал  поиски.  В  то  утро  нашей
энергии мог позавидовать Шерлок Холмс.  Но  поиски  не  дали  результатов.
Растение исчезло, точно испарилось.
   Дело разъяснилось только  к  вечеру.  В  исчезновении  цветка  не  были
виноваты силы природы. Часа в два ночи, когда  все  спали,  Олег,  наломав
букет белых роз, на который пошли и бело-голубые  розы  Степана  Кузьмича,
решил увенчать его красивым фиолетовым растением.
   В этот же вечер мы явились к девушке, которой был  подарен  букет.  Наш
вид в первую минуту напугал ее. На вопрос Юрьева: "Где букет?" -  девушка,
словно защищаясь, прикрыла лицо рукой.
   - Он завял, и я его выбросила... Нет, нет, не весь! Розы целы!
   В помойном ведре,  указанном  девушкой,  мы  нашли,  нет,  не  чудесное
растение, а комок грязной слизи - все, что от него сохранилось.
   Так и остались предположения Юрьева  непроверенными.  Потому  и  молчит
Юрьев,  что  у  него  нет  никаких  доказательств   реальности   появления
неведомого растения, кроме нашего  свидетельства,  впрочем,  у  него  есть
кое-что еще. Не так давно Юрьев спросил меня:
   - Вам не показалось странным, что я в то утро так рано примчался?
   - Нет, вы же сами сказали, что приедете с первым поездом. А что?
   - Дело в том, что накануне вечером гипотеза о космическом происхождении
растения мне самому казалась фантастичной, и я увлекся ею,  как  юнец.  Но
приехав, я не удержался и в ту же ночь, в то самое время когда милый сынок
Степана Кузьмича губил неповторимое  явление  природы,  я  проанализировал
отколотый образец ткани растения.
   - И?
   - И оказалось, что это кремнийорганический полимер, который  в  природе
Земли не встречается. Ведь органический мир Земли построен  из  углеродных
полимеров, а не из кремнийуглеродных. Понимаете? А впрочем,  и  этот  факт
бесполезен: что и кому мы сможем доказать, имея  такой  скудный  материал?
Ведь второй раз именно здесь таинственное растение не появится. Правда,  и
это растение было обречено. Под микроскопом в  ту  ночь  я  наблюдал,  как
быстро разрушали его ткань обыкновенные сапрофитовые бактерии. Растение не
сопротивлялось. Оно погибло бы  дня  через  два.  Сорванное,  оно  погибло
быстрей. Поэтому я и не  удивился,  обнаружив  вместо  него  только  комок
слизи. Оно  могло,  как  мы  видели,  приспособиться  к  физико-химическим
условиям Земли: влажности, температуре почвы и  воздуха,  -  нам  известны
растения, живущие в широких интервалах этих параметров. Но  приспособиться
к земному органическому миру чужак, конечно, не мог: такое  приспособление
может быть только результатом длительной эволюции. Однако какие неоценимые
сведения мы могли бы получить за оставшиеся два дня!
   Юрьев прав. Мы  непоправимо  упустили  случай  разгадать  интереснейшую
тайну природы; сознание этого гнетет нас. Но, перебирая я памяти  прошлое,
я думаю:  кто  знает,  может  быть,  подобные  явления  не  так  уж  редко
встречаются нам, только мы проходим, не замечая их? Ведь и я тоже чуть  не
прошел мимо...



   Дмитрий Биленкин.
   Как на пожаре

   -----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Юный техник", 1968, N 2.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 29 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   ВКЛЮЧИЛАСЬ  ПЕРВАЯ  ПРОГРАММА.  Аппарат  лег  в  дрейф  вокруг  Звезды.
Раскрылись  щитки,  выдвинулись  локаторы.  Тело,  скользящее  в  холодных
пространствах, стало похоже на махровую черную розу.
   Датчики, как губки, впитывали  информацию.  Иногда  по  бокам  аппарата
вспыхивали язычки огня. Тогда его орбита петлей захлестывала бег то одной,
то другой планеты. Но к их поверхности разведчик не приближался.
   Внезапно приборы разведчика поймали радиопередачу.
   ВКЛЮЧИЛАСЬ  ВТОРАЯ  ПРОГРАММА.  Аппарат  сошел  со   звездоцентрической
орбиты. Теперь он узил круги над  избранной  планетой.  Его  аналитический
блок ловко и быстро препарировал все радио- и видеосигналы, идущие оттуда.
И когда структура языков чужого мира  перестала  быть  тайной,  ВКЛЮЧИЛАСЬ
ТРЕТЬЯ ПРОГРАММА.


   - "Эридан", с ума спятили!!! На четвертую, говорю,  четвертую!  Что-о?!
"Плутон", вас еще не хватало...
   Что "Эридан" валился из космоса с неисправными двигателями - ладно, это
было полбеды. Что сеть  внеземных  станций  уподоблялась  теперь  посудной
лавке, куда попал слон, - тоже, но авария "электронного мозга" в расчетном
центре! Теперь все зависит от самообладания Тан  Ростова,  проворства  рук
главного  диспетчера  и  крепости  его  голосовых  связок.   Если   бы   в
диспетчерской разом занялись огнем  все  четыре  угла,  суматохи  было  бы
меньше. Видеофоны неистовствовали, как болельщики в минуту гола,  наземные
службы  орали  сразу  по  пяти  каналам,  на  пульте  бились  в   истерике
операционные сигналы, а тут еще вышел на связь "Плутон"!
   - Немедленно! - взмокшие помощники вздрогнули, как  от  удара  тока.  -
Всех переключить на вспомогательные центры, всех!
   - "Плутон" не получил от  вас  команды,  непорядок,  -  жирным  голосом
напомнил о себе орбитальный грузовик.
   - Катитесь к черту! - взвешенно  огрызнулся  Ростов,  отчаянно  нажимая
кнопки на пульте. - "Эридан", эй, "Эридан"!
   - Буду жал...
   Главный  диспетчер  локтем  (пальцы  были  заняты)  вырубил   связь   с
"Плутоном". Ему было не до  орбитального,  ни  до  чего  на  свете,  кроме
"Эридана". Он с силой оттолкнул руку помощника, сующего трубку  видеофона.
И тут, как назло, заглушая слова, на волну "Эридана"  полезла  посторонняя
передача! Ростову захотелось стукнуть олуха по темени.
   - Эй, на волне 8119, убирайтесь прочь! Сию же  секунду!!!  Да  не  тебе
"Эридан", не тебе... 17-15, даю "Эридану" 17-15, сектор "В"! Подтверждения
не слышу!
   Еще бы! Наглец и не думал убираться с волны. Он шпарил что-то  свое,  и
голос "Эридана" тонул в помехах, как  писк  комара  в  реве  буйвола.  Тан
зашелся от ярости.
   - Вон из космоса!!! - заорал он так, что дневной свет  в  глазах  пошел
красными пятнами. - 8119, убирайся вон!
   Кажется, помогло. Волна очистилась. "Эридан", наконец, уразумел, что от
него требуется, расчетный центр справился  с  повреждением.  Уф!..  Паника
спадала.
   И только теперь, когда можно было сесть в кресло и  закурить  сигарету,
память выплеснула в сознание обрывки фраз из  той,  посторонней  передачи.
Главный диспетчер не донес сигарету до рта. Он так и замер, выпучив глаза.


   Аналитический блок разведчика трижды оценил ситуацию. Ошибки не было. В
ответ  на  дружеское  послание   с   планеты   последовал   энергичный   и
недвусмысленный приказ убраться. У автомата не было гордости, но она  была
у его создателей. Они  предусмотрели  возможность  враждебного  отказа,  и
потому немедленно ВКЛЮЧИЛАСЬ ЗАПАСНАЯ ПРОГРАММА.
   Локаторы мгновенно убрались в  гнезда,  щитки  захлопнулись,  включился
главный  двигатель.  Уже  через  час   система   негостеприимной   Звезды,
отвергнувшая дружбу древней цивилизации Галактики, скрылась из виду.



   Дмитрий Биленкин.
   Сила сильных

   -----------------------------------------------------------------------
   OCR & spellcheck by HarryFan, 18 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


                                 ...И  пусть  люди  легкодумные  полагают,
                              будто несуществующее в некотором роде  легче
                              и безответственней облечь  в  слова,  нежели
                              существующее, однако  для  благоговейного  и
                              совестливого историка все  обстоит  как  раз
                              наоборот:  ничто  так   не   ускользает   от
                              изображения в слове и в то  же  время  ничто
                              так настоятельно не требует передачи на  суд
                              людей,  как  некоторые  вещи,  существование
                              которых недоказуемо, да и  маловероятно,  но
                              которые  именно  благодаря  тому,  что  люди
                              благоговейные и совестливые видят их как  бы
                              существующими, хотя бы на  шаг  приближаются
                              к бытию своему, к самой возможности рождения
                              своего.
                                                                   Г.Гессе

                                 Он звезды сводит с небосклона,
                                 Он свистнет - задрожит луна;
                                 Но против времени закона
                                 Его наука не сильна.
                                                                А.С.Пушкин


1. БЕЗ ЗАПРЕТОВ

   В  передней  едва  слышно  скрипнул  замок.  Спящий  вскинулся.  Тесная
комната, сумеречный отсвет уличных фонарей, смутные очертания мебели - все
было знакомо и неузнаваемо, как собственное, бледно туманящееся в  зеркале
напротив кровати лицо.
   Скрип повторился. Кто-то упорно пытался взломать добротный  швейцарский
замок. Вскочив с  постели,  человек  порывисто  натянул  одежду,  выхватил
из-под подушки пистолет,  на  цыпочках  прокрался  к  двери.  Может  быть,
все-таки вор? Обостренное чутье уловило слабый запах  табачного  дыма:  за
дверью кто-то курил. Не полиция - та вломилась бы с грохотом,  и  не  вор,
который, орудуя, не стал бы себя  выдавать  сигаретой.  Обморочно  бухнуло
сердце, тело обомлело в липком удушливом поту. Вот так они и берут, так  и
берут, а затем... Любому мальчишке в городе было известно, что  происходит
с  похищенными,  как  долю,  мучительно  кончают  с  ними  ночные  "друзья
порядка".
   Нет, только не его! Только не его! Обхватив  книжный  шкаф,  он  рывком
вынес его в переднюю, стоймя привалил к двери.
   Но это отсрочка, всего лишь отсрочка. Озираясь, он выскочил на  балкон,
перегнулся через перила.  Лица  коснулся  ночной  холодок.  Десятый  этаж,
балконы Друг под другом. Если повиснуть на руках и  спружинить,  то  можно
перемахнуть на нижний; ничего особенного, простейший прыжок с прогибом  на
высоте сорока или пятидесяти метров...
   Он  заставил  себя  перенести  ногу  через  ограждение.  Темный  провал
качнулся навстречу, дальние фонари расплылись дрожащими  мутными  пятнами.
Судорогой свело пальцы. Он не может, не может, это  не  для  сорокалетнего
преподавателя университета!
   Может. Только что он поднял тяжеленный, набитый книгами шкаф. Его  тело
точно подменили, у него, Антона Геза, никогда  не  было  такого  крепкого,
уверенного тела, оно  справилось  с  замешательством  и,  казалось,  могло
невозможное. Оно звало и приказывало: вниз, вниз!
   Из передней донесся глухой шум. Это подстегнуло сознание. Он  перевалил
через ограждение, завис на руках, качнулся маятником и, когда ноги  повело
к стене, прыгнул. Мгновение - он уже стоял на чужом балконе, все оказалось
очень просто. Для кого просто?
   Размышлять было некогда. Вниз! Восьмой, седьмой, шестой, пятый  этаж...
Легкость, с какой он все это проделывал, напоминала сон. Но  это  не  было
сновидением: он ощущал металлический  холод  балконных  перил  и  прутьев,
ладони сдирали с них ржавчину, руки чувствовали  надрывную  тяжесть  тела,
ноги сгибались в толчке приземления, который болью отдавался  в  подошвах,
на необъятном фасаде щерился льдистый отблеск оконных стекол, мимо которых
он пролетал, и во всем этом была связность, какой не бывает во сне. Но как
же он, не гимнаст, отнюдь не спортсмен,  мог  такое  проделывать?  Значит,
мог, человек сам не знает своих возможностей.
   При очередном прыжке нога задела цветочный горшок, с глухим стуком  тот
упал на цементный пол балкона и развалился. И, точно отвечая этому гулкому
в  тишине  удару,  из  сонной  и  теплой  глубины  квартиры  донесся  звук
спускаемого унитаза. Гез замер на  полусогнутых  ногах.  Сквозь  раскрытое
окно он отчетливо слышал поспешно-неуверенные шаги вспугнутого хозяина  и,
как ни опасно было промедление, чуть не расхохотался: человек, прежде  чем
опрометью выскочить из туалета, добросовестно спустил воду!
   Господи, только истерики не хватало... Он обезьяной скользнул на нижний
балкон. Слава богу, уже  второй  этаж.  Над  ним,  затеняя  свет  фонарей,
нависала густая крона дерева.  Земля  скорее  угадывалась  внизу,  до  нее
было... Да ведь это все равно что в пропасть!
   Он прыгнул. Жесткий удар пронизал все тело, швырнул на вытянутые вперед
руки, но все это было  пустяком,  Гез  тут  же  вскочил,  немного  дрожали
колени, только и всего.
   Свободен!
   Нет.  Хлопнула  дверь   подъезда,   трое   в   надвинутых   шляпах,   с
гипсово-напряженными лицами, кинулись к месту, где он стоял. Гез  рванулся
вдоль стены здания. Улица в их  власти,  там  они  легко  догонят  его  на
машине. Только бы успеть - за аркой путаница  двориков  и  тупиков  и  нет
фонарей. Только бы успеть! Сейчас они будут  стрелять.  Не  будут,  он  им
нужен живым,  чтобы  выведать,  выпытать...  Будут,  если  им  не  удастся
настичь. Господи! Стена тянется,  тянется,  как  в  кошмарном  сне,  когда
бежишь и не двигаешься и нет этому конца.
   Поворот, арка,  мрак.  Конец!  Он  нырнул  в  спасительную  темноту.  И
вскрикнул. Двое устремились навстречу, бесшумно возникли из  мрака,  такие
же черные, как этот мрак, такие же неодолимые, с жутким просверком щелочек
белка на неясных лицах. Они умели  захлопывать  свои  ловушки!  К  беглецу
протянулись длинные, будто резиновые, руки, сзади  уже  грохотали  башмаки
преследователей.
   И  тут  словно  что-то  вспыхнуло  в  Гезе.  И  взорвалось.  Он  ударил
переднего, тот не успел шевельнуться. И с этим ударом пришло  освобождение
от  страха,  от  наваждения,  от  всего.  Он  стал   кем-то   другим,   не
интеллигентом, не человеком даже, и для этого нового  Геза  пятеро  врагов
были ничем. Удар наотмашь, тело врага переломилось, первый уже  оседал  на
асфальт; теперь обернуться, выхватить пистолет; три  вспышки  подряд,  три
пули, грохот в ушах, и все - он знал, что все уже кончено и можно  бежать,
даже идти, если захочется, потому  что  теперь  уже  ничто  не  может  его
остановить.
   Он это знал и пошел спокойно, как через груду мусора, переступил  через
тела тех, перед кем трепетал город, перед кем он сам только что  трепетал,
и еще шагов сто шел спокойно, без мыслей, без чувств. А потом...
   Его отбросило к какому-то заборчику, пальцы царапали шершавые доски,  к
горлу подкатывала тошнота, ночное небо вращалось черно звенящим колоколом.
   Нельзя убивать.
   Нельзя злоупотреблять силой.
   Нельзя властвовать и подавлять.
   О господи!
   Небо кружилось все  медленней.  Гез  поднял  отяжелевшие  руки,  поднес
ладони к лицу. На них была грязь и кровь, кровь и грязь.
   Что с ним? Почему нельзя убивать? Этих выродков?!
   Теперь он знал, что так можно и нужно, но от этого ему не стало легче.
   Но разве перспектива такой борьбы когда-нибудь возмущала  его  совесть,
разве в душе он не готовил себя и к этому? Готовил. Почему  же  сейчас  он
чувствует себя так, словно потерял родину, достоинство, честь?
   Освобождение - вот  оно,  это  слово!  Первый  же  удар  открыл  в  нем
незнакомую темную силу, запреты  рухнули,  самое  неожиданное  -  какая-то
укромная   частица   его   души   упилась    этой    внезапной    свободой
вседозволенности.
   Да, но что тут ужасного? Добро должно быть с кулаками - таковы условия,
обстоятельства, это так же верно, как то, что сегодня шестнадцатое мая...
   Шестнадцатое мая конца второго мегахрона.
   С улицы донесся вой полицейской  сирены.  Гез  вздрогнул.  Что  это  за
понятие  -  "мегахрон"?  Сегодня  шестнадцатое  мая  тысяча   девятьсот...
Господи, какой же сейчас год?!
   Полиция!
   Как он и ожидал, тело повиновалось ему безусловно, в нем была огромная,
не до конца растраченная сила, словно не он, Гез, только что  спустился  с
десятого этажа и голыми руками уложил двух  бандитов,  а  потом  застрелил
остальных. Он бежал не глядя под ноги, знал, что бежит верно,