ью,  не
формальностью была лишь постановка исходной задачи.
   - Пора и нам потрудиться, - сказал я Малютке. - Ты как?
   Праздный  вопрос!  Малютка  сделал  изящный  фосфоресцирующий  кувырок,
пронесся высоко в воздухе, он знал, что я им любуюсь. Строительные  киберы
тупицы, Малютка нет, но базовая программа  у  них  одинаковая,  поэтому  я
стараюсь никогда не оставлять Малютку без дела, даже если это лишь игра  в
шахматы.  Человек  всегда  может  себя  занять,  у   него   неограниченная
возможность  думать,  представлять,  фантазировать,  надо   только   уметь
задавать  себе  вопросы.  Малютка  это  тоже  умеет,  но  в   куда   более
ограниченных пределах, а скука одинаково неприятна как для нас, так и  для
киберов.
   Пока я поворачивался в базе, Малютка описал вокруг меня огненно-голубую
петлю, его вибриссы при этом подергивались.
   - М-м?.. - спросил я.
   - Вопрос. Футляровость имеет только физическую природу?
   - Футля... А, это ты о том разговоре?
   - Да.
   - Видишь ли, как бы это тебе объяснить...
   Малютка далеко не философ, он редко задает вопросы, да и  те  могли  бы
принадлежать пятилетнему ребенку,  тем  труднее  на  них  порой  отвечать.
Машинально  я  потер  то   место   скафандра,   где   находился   затылок.
Футляровость, это надо же! А что, неплохой термин. Каждый заключен в своей
индивидуальности, без этого невозможно никакое  "я",  хотя  иной  раз  так
хочется разбить эту невещественную скорлупу! Еще каждый  замкнут  в  своей
социокультуре... но это, положим, отходит в прошлое. Каждый пленник  своей
планеты - был. Н-да... Я оглядел хмурый горизонт, ярко  блещущее  звездами
небо, глухую тьму провалов, меж ними.
   - Нет, футляровость - это...
   Малютка слушал, застыв у моих ног. Великие небеса, уж не с самим  собой
ли я говорю?! Ведь кибер  наше  творение,  наше  отщепленное  "я",  только
частичное и уже живущее своей, во многом скрытой от нас жизнью.
   Тут я  вспоминаю,  что  с  Малюткой  придется  расстаться,  и  на  душе
становится муторно. Зачем-то я оглядываюсь. Киберы уже  возводят  наружный
свод, из амбразур попыхивает  огонь,  там  из  песка  и  камня  отливается
твердейший монолит укрытие для регистрирующей аппаратуры, которую мы здесь
должны оставить, как сделали это уже в четырех предыдущих точках  планеты.
Эта  последняя.  Тут  мы  законсервируем  и  киберов,  может   быть,   они
когда-нибудь для кого-нибудь пригодятся, везти их обратно неэкономично, да
и не нужно, потому что средний срок жизни любой кибернетической модели лет
семь, затем она морально  устаревает.  И  Малютка  уже  устарел,  он  тоже
останется здесь, он это знает, было бы нечестно ему не  сказать  об  этом.
Знает и переживает, я это чувствую, как бы меня ни  убеждали  в  обратном.
Мое поведение похоже на предательство, но  что  я  могу  сделать?!  Законы
технопрогресса  и   космической   экономики   неумолимы,   соответствующие
инструкции и приказы лишь зеркало их требований. Будь Малютка малюткой,  я
бы пронес его в кармане, и  пусть  меня  потом  отлучают  от  космоса  "за
использование табельного имущества в личных целях".  Но  в  Малютке  около
тонны веса, да и на Земле ему, строго говоря, делать нечего. Все рано  или
поздно  расстаются,  вот  закончим  очередную   точку,   свернем   лагерь,
доразведуем планету, это, считай, больше  месяца,  целая  вечность.  Мы  в
ответе за всех, кого приручили, но как быть с теми, кого мы же и  создали?
А вечер сегодня прекрасный, лучшего и желать нельзя.
   - Действуй, - сказал я, отворачиваясь. Малютка подпрыгнул и  голубеющим
метеором унесся во мрак.
   Я зашагал к дому.
   Там все было  нормально:  Кениг  сидел  с  наушниками  и  колдовал  над
машиной,  в  противоположном  углу,  вперив  взгляд  в  микроскоп,   сидел
Стронгин. Никто на меня даже не взглянул. Стянув скафандр,  я  тоже  занял
свое рабочее место.
   Видимость была отличная, никаких помех, только все мелькало, сливаясь в
полосы, - Малютка несся туда,  где  медлительный  наирский  вечер  еще  не
наступил. Для Малютки несущественно, день вокруг или  ночь,  дневной  свет
требовался мне. Безразличен он  и  к  бурям,  просто  некоторые,  вот  как
сегодня, парализуют связь,  и  мы  зря  теряем  время.  Теперь  надо  было
наверстывать упущенное. И Малютка наверстывал так, что в глазах рябило. Он
работал безукоризненно, не его вина, что в условиях Наира связь  действует
не лучшим образом. Передавали, что этот главный  недостаток  разведкиберов
совершенно устранен в новой модели, что связь  там  нейтринная,  абсолютно
надежная в любом пекле.  Очевидно,  так  оно  и  было,  но  радости  я  не
испытывал.
   Наконец просветлело, и Малютка сбавил ход. Все  было  тусклым,  как  на
старинном недопроявленном снимке, мутнело желтоватое небо, серели округлые
вершины "гор, туманились их морщинистые складки; плоские чаши  метеоритных
кратеров, над которыми проплывал Малютка, и гряды песка, и откосы скал,  и
груды  камней  -  все,  все  было  неотчетливым,  смутным,   однообразным,
серо-желтым, темно-серым, грязно-бурым, пропыленным, таким похожим на  уже
виденное здесь, да и в Солнечной системе, что  скулы  сводило  зевотой.  А
глаза смотрели с обычным вниманием и обычным уже безразличием - мои глаза,
отделенные от меня расстоянием, мой несомый Малюткой  взгляд  скользил  по
планете. И то, что  видел  я,  и  то,  что  видел  Малютка,  фиксировалось
машиной. Пора было посмотреть на мир взглядом Малютки.
   Экран взорвался красками. Сотни оттенков всех цветов радуги, таких  для
меня привычных и всегда таких  неожиданных.  Трудно  было  узнать  прежние
скалы, кратеры, плоскогорья,  небо  -  все  стало  изменчивой  абстрактной
картиной, вмещающей в себя то, что Малютка видит в  ультрафиолете,  и  то,
что он наблюдает в  инфрадиапазоне,  и  то,  что  предстает  перед  ним  в
рентгене, и так далее, и  так  далее.  Десяток  образов  сразу,  настолько
несхожих, будто они принадлежат разным мирам, иным, чем  наша,  вселенным.
Как может вот эта грозно пылающая высь быть тем самым  скучно  неподвижным
небом, которое только что наводило  на  меня  тоску  и  зевоту?  Ковровая,
волшебно  текучая  вязь  многоцветных  узоров  -  неужели  это   сухой   и
однообразный намет  песка?  Какая  реальность  реальней,  где,  собственно
говоря, наша, исконно человеческая?
   Два года меня учили  разбираться  в  символах  этой  иной  многозначной
реальности, я свободно выделял различные образы, видел одновременно как бы
десятками глаз, тотчас мог определить, что люминесцирует в  ультрафиолете,
из-под какой скалы бьет мощный сноп гамма-лучей. Увы, ни один оператор  не
способен долго выдержать такое напряжение, волшебство, которое мы сами  же
вызываем, в общем-то не для нас. Обо всех интересных аномалиях  нам  потом
сообщал кибермозг, он же прокручивал соответствующие записи. Все важное  и
интересное  благодаря  Малютке  и  кибермозгу  преподносилось  нам,  таким
образом,  на  блюдечке.  Такова   особенность   человекомашинной   системы
познания, нам надо было лишь установить, что должно считаться интересным и
важным. Действительно, что? Вот именно: что?
   Как только глаза утомились, я отключил зрение Малютки, и снова  поплыли
мутно-серые пейзажи, такие привычные, такие родные для человеческих глаз и
такие, увы, невзрачные. Отдохнув, я снова подключился к Малютке, на что он
отозвался удовлетворенным попискиванием, погонял  его  в  разных  режимах,
чтобы составить хоть какое-то собственное представление  о  ландшафтных  и
прочих закономерностях региона. Так мы с ним проработали часа три.
   - Однако пора и поспатеньки, - потягиваясь и  снимая  наушники,  сказал
наконец Кениг.
   - Сейчас, сейчас, вот  только  добью  еще  один  шлиф,  -  как  всегда,
пробормотал Стронгин.
   Кениг воинственно затеребил свои  светлые  усики.  Я  оборвал  связь  с
Малюткой. Теперь он в одиночестве будет заканчивать регистрационную  карту
очередного участка Наиры, с  тем  чтобы  любой  дальнейший  исследователь,
сделав повторную съемку, мог сразу установить, что  и  как  изменилось  на
планете за время отсутствия ее хозяина.
   Впрочем, не так: никакой съемки при повторном визите и не  потребуется;
с полугодовым интервалом ее будет производить сам Малютка, для чего мы ему
придадим кибермозг. Мы оставляем здесь все  морально  устаревшее,  но  еще
способное долго работать. И Малютка будет работать. Снова и снова он будет
облетать пустую планету, в одиночестве будет  парить  над  ее  скалами,  и
долинами, так год за годом, пока не испортится. Вспомнит ли он обо мне?
   Наконец и Варлен закончил свою работу, мы тихо ужинаем.
   Наша спальня размером и  формой  напоминает  цистерну.  Укладываясь,  я
спрашиваю себя, что бы мне хотелось почитать. Рука сама тянется к  Бунину,
такому зоркому и такому одинокому писателю прошлого. Его проза затягивает.
Минеральный свет звезд над темными аллеями, судорожное объятие двоих,  они
расстаются, впереди у них ничего,  ничего.  Горечь  чужой  любви  и  чужой
утраты проходит сквозь световые годы и просто годы, настигает меня  здесь,
среди  звезд,  которые  недостижимо  светили  тогда  над  аллеями.  Память
возвращает в такой же вечер, я снова  вижу,  как  падает  рука  Люды,  как
отворачивается ее немое  лицо,  как  она,  любимая  и  нелюбящая,  уходит,
удаляется, а я с пересохшим горлом гляжу ей вслед, и в  черном  надо  мной
небе, расплываясь, дрожат колючие минеральные звезды.  То  давнее  утихло,
ушло и вот ожило здесь. Зачем? Что  мы  ищем  в  далеких  мирах,  чего  не
находим в себе?
   Я последним гашу ночник. Мерно дышит Варлен, у него жена, которую он не
видел два года, и он спит. Думая о  чем-то  своем,  в  темноте  ворочается
Кениг, Ночью каждый остается наедине с собой. Прижимаясь боком к стене,  я
ощущаю вибрацию. Снаружи опять буйствует ветер. До чего  же  там  холодно,
неуютно, пусто! Ни души на  триллионы  километров  вокруг,  только  ветер,
камень и звезды. Камень, ветер и звезды на веки  веков.  Камень,  ветер  и
звезды...
   Нет, там еще Малютка.
   И тоже до скончания своих  дней.  Корабль  будет  через  тридцать  семь
земных суток, мы улетим. Мы не вернемся. Будет звездочка в небе;  там  где
камень, песок, одиночество. Все проходит. У-у! -  это  ветер,  это  ветер,
безлюдный, навсегда ветер. Нас там уже нет, мне  тепло,  корабль  несет  и
колышет, звезды опадают, как листья, как сон, хорошо, когда много людей  и
все еще впереди. Люди. Люда. Малютка. Киберы  роют,  киберы  строят,  люди
приходят, люди уходят, как я сам отсюда уйду. "Что ж! Камин затоплю,  буду
пить,  хорошо  бы  собаку  купить..."  Сквозь  сон  воет  ветер,  одинокий
бунинский ветер. Как долго еще ждать, как тоскливо  ждать,  тридцать  семь
долгих дней, тридцать семь дней, тридцать семь дней...
   Наутро снова был ветер, и снова, и снова.  Наконец  строительство  было
закончено,    оставалось     установить     регистрирующую     аппаратуру,
законсервировать киберов и двинуться в маршрут по  тем  участкам  планеты,
которые еще не были охвачены съемкой. О  завершении  строительства  киберы
доложили мне утром, мы еще не завтракали. Кениг брился, Стронгин ворчал на
непогоду, за окнами была обычная круговерть песка, постылая  муть,  сквозь
которую едва  просачивался  рассвет.  Двигаться  не  хотелось,  ничего  не
хотелось. Я позавтракал и вышел  наружу,  чтобы  принять  вверенный  моему
попечению объект.
   Несло пыль, несло песок, будь  это  земной  ветер,  мне  бы,  наверное,
пришлось согнуться в три погибели, но это был наирский ветер и можно  было
идти достойно. Местное солнце не намекало о себе даже крохотным  пятнышком
света, но темноты, в общем, не было; так, полумрак.  Я  вышел  к  объекту.
Объект  был,  киберов  не  было,  очевидно,  укрылись  внутри.  Я   обошел
фортификацию снаружи и убедился, что  все  сделано  добросовестно,  иначе,
впрочем, и не могло быть. Секущий песок с шорохом осыпал массивные  стены,
змейкой тек по отводным желобкам фундамента.  Взобравшись  по  лесенке  на
купол, я отворил люк и спустился вниз. Внутри объекта все тоже оказалось в
полнейшем порядке, за исключением одного: киберов я там не обнаружил.
   Это было так нелепо, что я потыкался из  угла  в  угол,  словно  киберы
могли где-то спрятаться, затем недовольно окликнул их по  радио.  Скорбный
треск атмосфериков, вот все, что я услышал в ответ.
   Я опрометью выскочил наружу, снова воззвал  в  пространстве.  Мятущаяся
мгла скрывала все, что отстояло дальше десяти шагов. Никто не  откликнулся
на призыв. И тут я различил полузаметенную цепочку  следов.  То  был  след
киберов, он вел на север. Я побежал вдоль прямых, как по линеечке, следов,
но на каменистом склоне они оборвались.
   Не чувствуя ног, я кинулся к базе, и, пока она не выступила из сумрака,
ощущение потерянности распространилось и на нее, будто она могла  сгинуть,
как киберы, и я навеки остался один.
   - Киберов нет, пропали! - выпалил я с порога.
   Ко мне разом повернулись недоуменные лица обоих.
   Не прошло и пяти минут, как нас мчал вездеход и к  нему  издали  спешил
срочно вызванный мною  Малютка.  Машину  мотало  на  поворотах,  в  дымных
клочьях сернистой мглы мелькали щербатые откосы скал, я продолжал окликать
киберов с тем провальным ощущением пустоты, какое иногда возникает во сне.
   - Спятить они не могли? - светлые усики Кенига подергивались за стеклом
шлема.
   Я не ответил, мне казалось, что спятил я. Или весь этот дымно пляшущий,
хрипящий разрядами, мелькающий вокруг хаос.
   - Ничего, далеко они не ушли, - стискивая штурвал, Варлен  держал  курс
на север. - Да и деться им некуда, не иголка.
   - Если не спрячутся, - озираясь, пробормотал Кениг.
   - Зачем им прятаться?
   - А зачем бежать?
   - Не "зачем", а "почему". Для них нет вопроса "зачем".
   - Наоборот, - собственный голос мне показался чужим. -  Им  неизвестно,
почему они" здесь, почему возникли, почему должны строить. Но  они  знают,
зачем это все: чтобы работать.
   - К черту философию! - Кениг поежился. - Боюсь, что без Малютки  мы  не
сыщем и кончик своего носа.
   Он был прав, локатор то и дело слепили  разряды.  Подавшись  вперед,  я
мысленно воззвал к Малютке, и мне показалось,  что  издали  донеслось:  "Я
здесь, я спешу!"
   - Вот они! - выкрикнул Стронгин. Перед ним на экране  локатора  плясали
голубоватые точки.
   Вздыбив машину, он перемахнул через скалу. Нас  вжало  в  сиденья,  мои
мысли смешались. Только бы поскорей, только бы поскорей...
   То ли смягчился ветер, то ли здесь, в котловине, было затишье, но  даль
развиднелась и в ней проступили смутные очертания темных силуэтов.  Киберы
шли мерно, упорно, они двигались  по  прямой,  будто  загипнотизированные,
слепо прущие куда-то машину, внутри меня все похолодело,  когда  я  увидел
такое.
   Варлен чертил над  ними  сужающиеся  круги,  я  выкрикивал  все,  какие
возможно, команды, а эти мрачные глыбы полуодухотворенного металла все так
же невозмутимо перли вперед, обходя лишь неодолимые и опасные препятствия.
   - Твой черед! - выкрикнул Варлен.
   Он снизил машину, я спрыгнул, устремился  киберам  наперерез,  раскинув
руки, встал перед ними. Поднять человека, повредить человека они не могли,
не могли в теории, но я уже знал, что с теорией неладно, и все-таки  забыл
об этом, а когда вспомнил, то они уже надвинулись на меня  и  бегать  было
поздно. Однако ничего не случилось. Не сбавляя  шага,  они  просто  обошли
меня, все трое, словно я был камнем или столбом.  Крича  что-то,  я  снова
кинулся им наперерез - результат был тем же самым. Они в упор игнорировали
человека, это было так унизительно, что я  едва  не  накинулся  на  них  с
кулаками. Отодвигаясь, я оказался рядом  с  вездеходом  и  молча  влез  на
сиденье.
   - Остановить их! - бешено закричал Варлен. - Силой!
   Я сам был готов схватиться за оружие, только у  нас  не  было  никакого
оружия, это лишь в  фантастических  романах  разведчики  обвешаны  всякими
бластерами, на деле же в космосе  еще  никому  и  никогда  не  требовалось
оружие. Но  движение  Варлена  опередило  всякую  мою  мысль,  его  обычно
невозмутимое лицо неистово побелело,  он  таранно  рванул  машину  встречь
переднему киберу. Уж если спокойный человек срывается,  то  это  серьезно.
Кениг рывком вцепился в руки  Варлена,  я  тоже,  машину  встряхнуло,  это
отрезвило всех. Наши руки  замерли  на  штурвале,  Варлен  обмяк,  машина,
кренясь, подергивалась, точно обезумевший, но уже укрощенный зверь.
   - Отсядь, - тихо сказал Кениг. Варлен повиновался, его трясло.
   Кениг мягко развернул машину.
   - Вот и приключеньице для детишек...
   Машина стремительно пронеслась перед киберами, вошла в разворот, тем же
метеором перечеркнула путь, так  снова  и  снова.  Киберы  приостановились
перед этой разящей чертой,  попытались  обогнуть  ее  сбоку,  но  и  Кениг
отклонил туда качание смертоносного маятника.
   - Пока так, - сказал он осевшим голосом. - Что дальше?
   - Попробую их отключить, - с усилием сказал я.
   - А они тебя не...
   - Не знаю!
   - Тогда придумай что-нибудь получше.
   С той же пользой он мог бы пожелать мне приятных снов. Мы продолжали со
свистом утюжить воздух.
   - Пропустите нас, - вдруг раздалось в наушниках. - Помеха программе.
   - Какой программе?! - заорал я. - Как вы  посмели  уйти?!  Что  с  вами
стряслось? Говорите, ну?
   Услышав их голос, я так обрадовался, что забыл, с кем имею дело.  Голос
стройкиберов, их  внешне  осмысленное  поведение  -  все  это  лишь  набор
стандартных программ, разума в них  немногим  больше,  чем  в  компьютерах
прошлого века, и осознать серию сложных вопросов эти создания не способны.
   Молчание и было ответом.
   - Какую программу вы сейчас выполняете? - поправился я.
   - Мы действуем.
   - Цель деятельности?
   - Базовая. Работать хорошо, не работать плохо.
   От такого ответа я  онемел.  Ничего  себе!  Неужели  наша  собственная,
хитроумно вложенная в них программа трудолюбия  теперь  обернулась  против
нас? Если так, мы получили хорошую моральную оплеуху. Спокойно, напомнил я
себе, спокойно, надо все выяснить поточней.
   - Работать - значит строить. Да или нет?
   - Да.
   - А вы бежите. Логика?
   - Мы бежим, чтобы строить. Выполнение программы, логика соблюдена.
   Так, с элементарной логикой все в порядке. Что  же  тогда  произошло  с
мотивацией? Неужели я забыл стереть предыдущую программу и  они  спешат  к
прежней точке, чтобы...
   - Место стройки?
   - Укажут.
   - Кто?
   - Они.
   - Кто конкретно?
   - Не знаем. Знаем - действовать. Знаем - строить. Знаем - надо. Хорошая
планета.  Люди  уходят,  киберы   остаются.   Долгая   деятельность.   Все
соответствует цели.
   Я  замотал  головой,  такую  информацию  надо  было  переварить.  Кениг
остановил машину. Киберы не двинулись. Варлен смотрел на  них  выпученными
глазами, его дыхание свистело в наушниках.
   - Строить! - скомандовал я. - По прежней программе. Здесь!
   Манипуляторы киберов послушно вгрызлись в немедленно запылавший  от  их
действия, камень. Я вздохнул с облегчением.
   - Отставить! Почему раньше не повиновались моим командам?
   - Противоречит базовой программе.
   - В чем противоречие?
   - Консервация - это бездеятельность, бездеятельность - это плохо.
   - Кто вам сказал о консервации?!
   - Они.
   - Они... Кто они?!
   - Они.
   - Кто приказал вам уходить?
   - Базовая программа.
   - Отменяю. Приказываю: домой! Быстро!
   Они не шелохнулись.
   - Почему не выполняете?
   - Противоречит базовой программе. Консервация - плохо, работа - хорошо.
   Уф! Диалог с попугаями,  объяснение  со  свихнувшимися  киберами,  этой
карикатурой на нас самих. Теперь можно было  кое  о  чем  поразмыслить.  В
общем, многое уже стало ясно, но эта ясность была темнее ночи. Явный  сбой
командных систем, нарушение приоритетов. Проклятая планета, что-то пробило
экранировку соответствующих центров,  отсюда  весь  это