гда
не  стал бы Принцем. Ты когда-нибудь раньше бывала в сказке? --
Голос волшебника был пьяным и добрым, и  глаза  его  светились,
как  только  что  полученные  монеты. -- Герой должен выполнять
пророчество, а злодей -- ему  мешать,  впрочем,  в  прозе  чаще
торжествует  последний. И герой должен быть особенным с момента
рождения, иначе он не настоящий герой. Очень рад узнать  это  о
Принце  Лире.  Я  как  раз  ожидал,  что в нашей сказке вот-вот
обнаружится герой.
     Внезапно впереди них, как на небе возникает звезда, как из
тумана появляется парус, появился единорог.
     -- Если герой -- Лир, то кто же она? -- спросила Молли.
     -- Тут другое. Хаггард, и Лир, и Дринн, и я, и ты  --  все
мы  в  сказке,  и  сказка  несет  нас.  Но  она  настоящая. Она
настоящая. -- Шмендрик зевнул, икнул и  поежился  одновременно.
-- Поспешим,   --   сказал   он.  --  Возможно,  нам  следовало
переночевать там, но  старый  Дринн  действует  мне  на  нервы.
Похоже, я провел его, но все-таки...
     Молли  брела,  порой  засыпая  на ходу, и ей казалось, что
Хагсгейт тянется за ними троими, как лапа обхватывает их, мягко
отбрасывает вбок  и  назад,  и  они  все  кружат  и  кружат  по
собственным  следам.  Прошло  столетие, прежде чем они достигли
последнего дома на городской окраине,  еще  пятьдесят  лет  они
брели  по  сырым полям, виноградникам, раскидистым садам. Молли
снилось, что с вершин деревьев на них плотоядно взирают овцы  и
холодные  коровы  сталкивают  их  с извилистой тропинки. Но Она
огоньком плыла впереди, и Молли, то ли во  сне,  то  ли  наяву,
брела следом.
     Замок   Короля   Хаггарда  бесшумно  крался  в  небе,  как
сторожащая долину слепая черная птица. Молли, казалось, слышала
взмахи ее крыльев. Дыхание единорога пошевелило  ее  волосы,  и
она услышала голос Шмендрика: -- Сколько их?
     -- Трое, -- ответила Она, -- они шли за нами из Хагсгейта,
сейчас быстро догоняют нас. Слушай.
     Шаги  были  чересчур  легкими и быстрыми, а голоса слишком
тихими,  чтобы  ждать  чего-нибудь  хорошего.  Волшебник  потер
глаза.  -- Быть может, Дринну стало совестно, что он недоплатил
отравителю, -- пробормотал он. -- Может, его мучит совесть, все
возможно. А может, я оброс перьями. -- Он схватил Молли за руку
и стянул ее в жесткую низину у дороги. Тихая, как лунный  свет,
рядом лежала Она.
     Рыбьими   хвостами   на   глади  моря  сверкнули  кинжалы.
Неожиданно раздался громкий и злой голос:
     -- Говорю тебе, мы потеряли их. Мы разошлись с  ними  милю
назад,  там,  где  я  слышал шуршание. Черт меня побери, если я
побегу дальше.
     -- Тихо, -- яростно ответил второй голос.  --  Ты  хочешь,
чтобы   они   удрали  и  выдали  нас?  Ты  боишься  волшебника,
побойся-ка лучше Красного Быка. Если  Хаггард  узнает  о  нашей
половине  проклятья,  он пошлет Быка втоптать всех нас в землю.
Первый отвечал мягче:
     -- Я боюсь не  этого.  Волшебник  без  бороды  --  это  не
волшебник. Но мы тратим время попусту. Как только они услыхали,
что  мы  преследуем  их,  они  сразу  же  ушли с дороги и пошли
напрямик. Мы проищем их всю ночь и не найдем.
     Раздался третий голос, более усталый, чем первые два:
     -- Мы и так проискали их всю ночь. Смотрите, уже светает.
     Молли поняла, что она уже наполовину забралась под  черный
плащ  Шмендрика  и уткнулась лицом в колючий пучок сухой травы.
Не осмеливаясь поднять голову, она открыла глаза и увидела, что
вокруг как-то странно посветлело. Второй человек проговорил:
     -- Ты глуп. До рассвета еще два часа, к тому же мы смотрим
на запад.
     -- Во всяком случае, -- отозвался третий, -- я отправляюсь
домой.
     По дороге громко  застучали  каблуки,  теперь  в  обратном
направлении. Первый крикнул:
     -- Стой,  подожди! Стой, я пойду с тобой, -- и он поспешно
прошептал второму: -- Я не домой, я  хочу  поискать  немного  в
стороне.  Мне все-таки кажется, что я слышал их, и еще я где-то
обронил огниво... Молли слышала, как удаляется  его  голос.  --
Черт бы побрал вас, трусы! -- выругался второй. -- Подождите же
немного,  я  попробую то, что посоветовал мне Дринн! -- И когда
шаги стали удаляться, он начал нараспев: -- Лета теплее, сытнее
еды, крови дороже, сильнее воды...
     -- Скорее! -- крикнул  третий.  --  Скорее!  Поглядите  на
небо. Что это за ерунда?
     Даже в голосе второго человека зазвучало беспокойство:
     -- Это  не  ерунда. Дринн так бережно обращается со своими
деньгами, что они не могут расставаться с ним.  Одна  из  самых
трогательных  привязанностей, которые я видел. Так он их зовет.
-- И он продолжил слегка дрожащим голосом: --  Ласковей  милой,
надежнее лжи, имя того, кого любишь, скажи.
     -- Дринн,-- зазвенели золотые монеты в кошельке Шмендрика,
-- дринн-дринн-дринн-дринн. -- И тут все случилось.
     Оборванный  черный  плащ  хлестнул  Молли  по  щеке, когда
Шмендрик,  встав  на  колени,  в  отчаянии  сжал  кошелек.  Тот
погремушкой  трещал в его руке. Шмендрик швырнул кошелек далеко
в  кусты,  но  все  трое  с  красными,  словно  окровавленными,
кинжалами  уже бежали на них. За замком Короля Хаггарда, плечом
отодвигая  ночь,  разливалось  пылающее  сияние.  Выпрямившись,
волшебник    угрожал    атакующим    демонами,   превращениями,
парализующими  мазями  и  секретными  приемами  дзю-до.   Молли
подобрала камень...
     Издав  странный  ликующий  и  ужасный  крик  погибели, Она
выскочила из укрытия. Копыта единорога разили как  мечи,  грива
неистовствовала,  а  вокруг  головы сверкали молнии. Трое убийц
уронили кинжалы и закрыли лица руками, даже  Молли  и  Шмендрик
отвернулись. Но Она не видела никого. Белоснежная, обезумевшая,
мечущаяся, как в дикой пляске, Она вновь протрубила свой вызов.
     Сияние  ответило  ей  мычанием,  ревом  ломающегося весной
льда. Люди Дринна с криком, спотыкаясь, бежали назад по дороге.
     Колыхаясь под внезапным холодным  ветром,  замок  Хаггарда
полыхал огнем. Молли громко сказала:
     -- Но   ведь  это  должно  быть  море,  так  всдь?  --  Ей
показалось, что там, вдалеке, она видит окно и в нем  --  серое
лицо. Тогда появился Красный Бык.

     VIII

     Он  был  красен  как  кровь,  но не та, что бьет из свежей
раны, а та, что по капле сочится из-под  незаживающего  струпа.
Как  пот  истекал  из него ужасающий свет, от рева его оползали
холмы. Рога его были бледны, как шрамы. Изогнувшись волной, Она
замерла перед ним.  Свет  ее  рога  погас,  Она  повернулась  и
побежала. Красный Бык заревел вновь и рванулся за нею.
     Она  никогда ничего не боялась. Она была бессмертна, но ее
могли убить гарпия, дракон или химера, пущенная в белку шальная
стрела. Но дракон мог лишь убить ее,  никогда  не  смог  бы  он
заставить  ее  забыть  себя  или  забыть сам, что и мертвая Она
останется прекраснее его.  Красный  Бык  не  знал  ее,  но  Она
чувствовала,  что  он  ищет именно ее, а не белую кобылу. Страх
погасил в ней свет, и Она  побежала  от  неистового  невежества
Быка, наполнявшего небо и истекавшего в долину.
     Деревья кидались на нее, и Она дико металась, уклоняясь от
них, Она,   скользившая   сквозь   вечность,   ни   с   кем  не
соприкасаясь. Как стекло, ломались они позади нее под  натиском
Красного  Быка. Он заревел вновь, и тяжелая ветка ударила ее по
плечу так, что Она споткнулась и упала. Мгновенно вскочив,  она
побежала, но под ногами, стремительно буравя землю и перекрывая
ей   дорогу,   вздымались   корни.   Удавами  кидались  на  нее
виноградные лозы, лианы  плели  сети  между  деревьями,  вокруг
хрустели   сухие  сучья.  Она  упала  второй  раз.  Топот  Быка
отдавался в ее костях, и Она вскрикнула.
     Должно быть, Она как-то выбралась из леса и неслась уже по
твердой, голой равнине, простиравшейся за цветущими  пастбищами
Хагсгейта.  Теперь  перед ней был простор, ведь единорог только
начинает скачку, когда безнадежно отставший  охотник  перестает
погонять  загнанную,  изможденную лошадь. Она летела как жизнь,
переходящая из одного тела в другое или несущаяся  вдоль  меча,
быстрее  всех, у кого когда-нибудь были ноги или крылья. Но, не
оглядываясь назад, Она знала, что Красный Бык нагоняет ее,  как
луна,   раздувшаяся,  опухшая  луна-охотница.  Она  чувствовала
своими боками прикосновение его серо-фиолетовых  рогов,  словно
он уже ударил ее.
     Спелые  острые  колосья  сомкнулись, преграждая ей дорогу,
она растоптала их. От дыхания Быка серебристые  пшеничные  поля
стали  холодными,  вязкими, рыхлым снегом липли они к ее ногам.
Но Она все бежала, кричащая и побежденная, в ее  ушах  льдинкой
звенел  голос  мотылька: "Давным-давно прошли они по дорогам, и
Красный Бык бежал по пятам за ними". Он убил их всех.
     Внезапно Бык оказался перед ней; будто  шахматная  фигура,
пронесся  он  над нею в воздухе и опустился, преградив путь. Он
не бросился на нее сразу, и Она не побежала. Когда Она  впервые
увидела  его, он был громаден, но, преследуя, он вырос до таких
размеров,  что  Она  не  могла  даже   увидеть   его   целиком.
Подпираемое гигантскими смерчами ног, тело его изгибалось вдоль
всего   залитого  кровью  небосвода,  северным  сиянием  пылала
голова. Его  ноздри  зашевелились,  он  шумно  вдохнул,  и  Она
поняла, что Красный Бык слеп.
     Если  бы  тогда он бросился на нее, крохотная и отчаянная,
Она бы встретила его погасшим рогом, не боясь, что он растопчет
ее. Он был быстрее, и лучше встретить его лицом к лицу, чем  на
бегу.  Но  Бык,  зловеще смакуя движения, приближался медленно,
как бы стараясь  не  испугать  ее,  и  Она  сдалась.  С  низким
печальным криком Она повернулась и бросилась тем же путем назад
по  истоптанным  полям и равнине к сгорбленному, темному, как и
всегда, замку Хаггарда. И позади, за ее  страхом,  был  Красный
Бык.
     Когда  тот пробегал мимо, Шмендрика и Молли разбросало как
щепки; Молли ударилась о землю так, что  потеряла  сознание,  а
волшебника  забросило  в кусты, что стоило ему половины плаща и
осьмушки собственной кожи. Кое-как поднявшись на ноги,  хромая,
они  пустились  в погоню. Оба молчали. Им было легче идти среди
деревьев, чем единорогу, -- ведь тут уже побывал  Красный  Бык.
Молли и волшебник перелезали через громадные стволы, расколотые
и полувтоптанные в землю, на четвереньках ползли мимо бездонных
в  темноте  колодцев.  Ни  одни  копыта  на  свете  не могли бы
оставить их, думала потрясенная Молли, сама земля лопалась  под
тяжестью Красного Быка. Она подумала о единороге, и даже сердце
ее побледнело.
     Достигнув  края  равнины, они увидели ее -- гонимое ветром
белое  перышко,  почти  незаметное  в  красном   сиянии   Быка.
Потерявшейся от страха и усталости Молли Отраве показалось, что
Бык  и  единорог  несутся  в  пространстве,  как  звезды: вечно
падающие  вечно  следующие  друг  за  другом,  вечно  одинокие.
Красный  Бык  не  поймает  единорога, как не встретятся никогда
Сейчас  и  Завтра,  Прошлое   и   Настоящее.   Молли   радостно
улыбнулась.
     Но  вот пылающая тень охватила единорога, и ей показалось,
что Бык объял ее со всех  сторон.  Она  попятилась,  дернулась,
прыгнула  в  другую сторону -- навстречу низко опущенной голове
Быка,  издававшего  глубокое   мычание.   Она   поворачивалась,
бросалась   то   в   ту,  то  в  эту  сторону,  но  каждый  раз
наталкивалась  на  неподвижного  Быка.  Он  не   атаковал,   но
перекрывал все пути, кроме одного.
     -- Он гонит ее, -- спокойно сказал Шмендрик. -- Если бы он
хотел  ее убить, он мог бы сделать это сейчас. Он гонит ее туда
же, куда и остальных, -- в замок, к Хаггарду. Интересно, зачем?
     -- Сделай что-нибудь, -- сказала Молли. --  Ее  голос  был
странно обычен и спокоен, волшебник отвечал так же: -- Я ничего
не  могу сделать. Горестная и неутомимая, Она побежала вновь, и
Красный Бык позволил ей бежать не сворачивая. Она столкнулась с
ним в третий раз совсем близко, и  Молли  увидела,  что  задние
ноги  единорога  дрожат, как у испуганной собаки. Она заставила
себя стоять, прижав маленькие изящные уши, и свирепо била ногой
землю.  Но  Она  молчала,  и  рог  ее  оставался  тусклым.  Она
съежилась,  когда  от  рева  Красного Быка затряслось и лопнуло
небо, но не попятилась.
     -- Пожалуйста, -- попросила Молли Отрава.  --  Пожалуйста,
сделай что-нибудь.
     Шмендрик повернулся к ней, бешеный от бессилия:
     -- Ну  что я могу сделать? Все, что в моих силах, -- фокус
со шляпой, с монетой или омлет из камней. Как ты  думаешь,  они
развлекут  Красного Быка, или лучше попробовать фокус с поющими
апельсинами? Я сделаю все, что  ты  предложишь,  ведь  мне  так
хочется быть полезным.
     Молли  не  отвечала.  Бык наступал, и Она гнулась к земле;
казалось, белая фигура вот-вот переломится. Шмендрик сказал:
     -- Что делать, я знаю. Если бы я мог, я превратил бы ее  в
существо,  недостойное внимания Быка. Но на это способен только
великий маг, такой, как мой учитель Никос. Превратить единорога
-- сумевший это мог бы жонглировать временами года, а сами годы
тасовать как колоду карт. А что могу я? Не больше, чем ты, нет,
меньше -- ты можешь прикоснуться к ней, а я -- нет. -- Вдруг он
вскрикнул -- Смотри, все!
     Склонив голову, пепельно-серая, стояла Она  перед  Красным
Быком.  Она  казалась маленькой и хрупкой, и даже любящие глаза
Молли не могли не заметить,  как  нелеп  единорог,  когда  свет
покидает  его.  Хвост  льва,  ноги  оленя, копыта козы и грива,
холодная и нежная, как пена в руке, и глаза... эти глаза! Молли
изо всех сил впилась ногтями в руку Шмендрика.
     -- Ты можешь, -- сказала она голосом глубоким  и  звучным,
голосом  сивиллы.  -- Возможно, ты не знаешь как, но ты можешь.
Ты вызвал Робина Гуда, его нет, но он пришел  на  твой  зов  --
настоящий  Робин  Гуд.  Это  волшебство.  Вся  сила, которую ты
ищешь, -- в тебе самом, решись призвать ее!
     Шмендрик  молча  разглядывал  ее,  словно  пытаясь  своими
зелеными  глазами  отыскать  собственную  магию  в глазах Молли
Отравы. Бык сделал шаг к единорогу, не преследуя,  а  повелевая
одним   своим  присутствием,  и  Она  двинулась,  укрощенная  и
послушная, к морю и зазубринам замка Хаггарда  перед  пастушьей
собакой -- Красным Быком.
     -- Ну   пожалуйста,   --   молила   Молли.   --   Это   же
несправедливо, это же невозможно. Он загонит ее к  Хаггарду,  и
никто   никогда  не  увидит  ее,  никто.  Пожалуйста,  ведь  ты
волшебник, не дай ему сделать это.  --  Ее  пальцы  еще  глубже
впились в руку Шмендрика. -- Сделай что-нибудь! -- зарыдала она
-- Не дай ему! Сделай что-нибудь!
     Шмендрик тщетно старался разжать ее стиснутые пальцы.
     -- Я  не  сделаю  ни  черта,  --  сказал он, -- пока ты не
отпустишь мою руку. -- Ох, -- спохватилась Молли, -- прости. --
Ты ее совсем отдавила, -- рассердился волшебник.  --  Он  потер
руку  и сделал несколько шагов вперед, навстречу Красному Быку.
Он встал на пути Быка со скрещенными на груди руками и поднятой
головой, поминутно падавшей от усталости на грудь.
     -- Может быть, сейчас, --  слышала  Молли  его  шепот,  --
Может  быть,  сейчас.  Никос  сказал...  Что  же  он сказал? Не
помню... нет... Это  было  так  давно.  --  Никогда  прежде  не
слыхала  Молли  в его голосе столько странной печали. Вдруг его
голос вспыхнул весельем: -- Ну,  кто  знает,  кто  знает?  Если
время еще не настало, может, я смогу поторопить его. Есть еще и
кое-что  утешительное,  друг  Шмендрик.  Ведь  хуже быть уже не
может. -- Он тихо рассмеялся.
     По слепоте своей Красный Бык  заметил  высокую  фигуру  на
своем  пути, лишь когда почти наткнулся на нее. Он остановился,
понюхал воздух, буря бушевала у него в груди,  но  в  движениях
его громадной головы было смятение. Вслед за ним остановилась и
Она. От этой ее покорности у Шмендрика перехватило дыхание.
     -- Беги  --  крикнул  он.  --  Беги  немедленно! Но Она не
смотрела ни на него, ни на Быка, ее глаза были опущены в землю.
     Услыхав голос Шмендрика, Бык громко и угрожающе  заворчал.
Он  торопился  выбраться  вместе  с  единорогом  из  долины,  и
волшебник знал почему. За сверкающей громадой Красного Быка  он
мог видеть две-три бледно-желтых звездочки, начинавшие меркнуть
в ином, осторожном и теплом, свете. Близился рассвет.
     "Он  боится  дневного света, -- заметил про себя Шмендрик.
-- Это стоит знать". Еще раз он крикнул, чтобы Она  бежала,  но
единственный  ответ  раскатился  над ним громовым мычанием. Она
рванулась вперед, и Шмендрик  отскочил  в  сторону,  иначе  Она
растоптала  бы  его.  Совсем близко за ней был Бык, гнавший ее,
словно ветер клочки тумана. Исходящая от него  мощь  подхватила
Шмендрика, понесла и равнодушно швырнула на землю с обожженными
глазами  и пылающей головой. Ему показалось, что он слышал крик
Молли.
     С трудом встав на одно колено, он увидел, что Красный  Бык
уже   довел   единорога  до  деревьев.  Если  бы  Она  еще  раз
попробовала спастись... Но Она  уже  принадлежала  не  себе  --
Быку. Волшебник мельком увидел ее за полумесяцем бледных рогов,
тусклую  и потерянную, прежде чем вал красной спины скрыл ее из
вида. Тогда, качаясь от слабости, разбитый  и  побежденный,  он
поднялся и дал волю всей своей безнадежности, пока где-то в нем
не  проснулось  нечто,  однажды  посетившее  его.  От  страха и
счастья он громко крикнул.
     Слова, которые магия дала ему во второй раз, он никогда не
мог с уверенностью вспомнить, они ринулись из него как орлы,  и
он  отпустил  их.  Но  когда последнее слово вырвалось на волю,
громовым  ударом,  швырнувшим  его  на  землю,   поразила   его
вернувшаяся  пустота.  Все произошло в один миг. И еще не сумев
подняться, он уже знал: сила была и оставила его.
     Впереди Красный Бык смиренно обнюхивал что-то, лежащее  на
земле.  Шмендрик  нигде  не  видел  единорога.  Он изо всех сил
припустил вперед, но Молли была ближе, и  она  первой  увидела,
над чем склонился Красный Бык. Как дитя она прикусила пальцы.
     У ног Красного Быка крохотным холмиком света и тени лежала
молодая  девушка.  Она была нага, и тело ее светилось, как снег
под лучами луны. Спутанные, светлые, белые как  водопад  волосы
спускались ниже пояса, лицо ее было закрыто руками.
     -- Ох, -- выдохнула Молли. -- Что ты наделал? -- И, ничего
не боясь, она подбежала к девушке и склонилась над ней.
     Красный Бык поднял свою громадную слепую голову и медленно
повернул  ее  к  Шмендрику.  Казалось,  он становился бледнее и
тусклее по мере того, как светлело серое небо, хотя он все  еще
пламенел диким светом ползущей лавы. Еще раз Красный Бык дохнул
на  неподвижную фигурку, обдав ее ветром своего дыхания. Затем,
не издав ни звука, он рванулся к деревьям и  тремя  гигантскими
прыжками  исчез  из  вида.  На краю долины Шмендрик заметил его
последний раз не силуэт, нет, вихрь тьмы, красной тьмы, которую
видишь,  закрывая  глаза  от  боли.  Рога  стали  двумя  самыми
высокими башнями сумасшедшего замка Хаггарда.
     Молли  Отрава положила голову белой девушки себе на колени
и вновь повторяла: "Что ты наделал, что ты наделал". Прекраснее
спокойного и почти улыбающегося во сне  лица  девушки  Шмендрик
никогда  ничего не видел. Оно одновременно и ранило и согревало
его. Молли пригладила странные волосы, и  Шмендрик  заметил  на
лбу  выше переносицы маленькую выступающую темную отметину. Это
не было шрамом или синяком. Скорее, это был цветок.
     -- Что ты заладила -- "наделал",  "наделал".  Спас  ее  от
Быка  с  помощью  магии  --  только  и  всего! С помощью магии,
женщина, моей собственной  истинной  магии!  --  Бессильный  от
восторга, он хотел плясать и сидеть тихо, его распирали слова и
ему  нечего было сказать. Потом он расхохотался, обхватив ее за
плечи, и наконец, задыхаясь от смеха, распростерся у ног Молли.
     -- Дай сюда плащ, --  сказала  Молли.  Сияющий  волшебник,
мигая,  уставился  на  нее.  Она протянула руку и грубо стащила
рваный плащ с его плеч. Затем,