он  бродячий  волшебник,  и  просил  на  улицах
разрешения  "песнями  оплатить  ужин,  чуточку вас потревожить,
слегка помешать спать и проследовать дальше".  Почти  в  каждом
городке  ему  предлагали  ночлег  и стойло для прекрасной белой
кобылы. Пока детей не отправляли спать,  он  при  свете  фонаря
давал  представления  на  рыночных площадях. Не пытаясь сделать
что-то значительное, он  заставлял  кукол  говорить,  превращал
мыло  в конфеты, но даже такие пустяки подчас не удавались ему.
Однако детям представления нравились, их родители не  скупились
на  ужин, а летние вечера были мягки и приятны. Спустя века Она
все еще вспоминала странный  шоколадный  запах  стойла  и  тень
Шмендрика, пляшущую на стенах, дверях и трубах.
     По   утрам   они   продолжали   путь,   карманы  Шмендрика
раздувались от хлеба, сыра и апельсинов, и Она выступала  рядом
с  ним -- белая, как барашки на волнах в лучах солнца; зеленая,
как сами волны  в  тени  деревьев.  Люди  забывали  его  фокусы
раньше,  чем  он исчезал из вида, но его белая кобыла тревожила
по ночам многих селян, и не одна женщина пробуждалась в слезах,
увидев ее во сне.
     Однажды вечером они  остановились  в  сытом  благополучном
городке,  где  даже  у нищих были двойные подбородки, и мыши не
бегали,  а  ходили  вперевалку.  Шмендрика  тут  же   попросили
отобедать  с  мэром  и наиболее округлыми членами магистрата, а
ее, как всегда неузнанную, отпустили  на  пастбище,  где  трава
была  подобна  сладкому молоку. Обед был сервирован на открытом
воздухе,  на  площади  --  вечер  был  теплый   и   мэр   хотел
покрасоваться перед гостем. Это был превосходный обед.
     За  едой  Шмендрик  рассказывал  истории  из  своей  жизни
бродячего  чародея,  наполняя  их  королями   и   драконами   и
благородными  дамами.  Он  не  лгал,  а  просто излагал события
наиболее выгодным для себя образом,  и  рассказы  его  казались
правдоподобными  даже  благоразумным  членам  магистрата.  И не
только они, но все на площади потянулись к  рассказчику,  чтобы
понять  природу  заклинания, открывающего любые замки, если его
произнести  должным  образом.  И  все  они,   затаив   дыхание,
рассматривали отметины на пальцах волшебника.
     -- Память  о  встрече  с  гарпией,  --  спокойно  объяснял
Шмендрик. -- Они кусаются.
     -- И вы никогда не боялись? -- робко удивилась молоденькая
девушка. Мэр шикнул, но Шмендрик раскурил  сигару  и  улыбнулся
ей.
     -- Голод  и  страх сохранили мне молодость, -- ответил он.
Члены магистрата дремали и переговаривались за  столом;  искоса
глянув на них, волшебник подмигнул девушке. Мэр не обиделся.
     -- Это  верно, -- вздохнул он, сложив переплетенные пальцы
над местом, где теперь находился его обед. -- Мы  здесь  хорошо
живем;  если  это не так, я ничего не понимаю в жизни. Иногда я
думаю, что самая малая капля страха, голода нам бы не повредила
-- так сказать, обострила бы наши чувства. Вот почему мы всегда
приветствуем странников, у которых есть новые истории и  песни.
Они   расширяют   наш   кругозор...  заставляют  нас  заглянуть
внутрь... -- Он зевнул и, постанывая, потянулся.
     Один из членов магистрата неожиданно воскликнул:
     -- Боже, взгляните на пастбище! Тяжелые головы повернулись
на нетвердых шеях,  и  все  увидели,  что  деревенские  коровы,
лошади  и  овцы  сгрудились на дальнем конце поля и не отрывали
глаз от белой кобылы волшебника, пасшейся на прохладной  траве.
Все  животные  молчали.  Даже  свиньи и гуси были безмолвны как
тени. Где-то вдалеке крикнул ворон, словно угольком перечеркнув
закат.
     -- Необыкновенная,  --  пробормотал  мэр.  --   Совершенно
необыкновенная...
     -- Да,  в  самом деле, -- согласился волшебник. -- Если бы
вы знали, что мне предлагали за нее...
     -- Любопытно, -- сказал начавший разговор советник, -- они
ведь не  кажутся  испуганными.  Словно  благоговеют,   как   бы
поклоняются ей.
     -- Они видят то, что вы разучились видеть. -- Шмендрик уже
достаточно  подвыпил,  а  молоденькая  девушка смотрела на него
глазами  и  более  ласковыми  и  менее  глубокими,  чем   глаза
единорога.  Он  стукнул стаканом по столу и сказал улыбающемуся
мэру: -- Она более редкостное создание,  чем  вы  осмеливаетесь
думать.  Она -- это миф, память, нечто не-у-ло-... неуло-вимое.
Если бы вы помнили, если бы вы голодали...
     Голос его потонул  в  топоте  копыт  и  детском  вопле.  С
гиканьем и свистом дюжина одетых в лохмотья всадников ворвалась
на  площадь,  разбрасывая  горожан, будто мраморные шарики. Они
объезжали площадь, сбивая  все,  что  попадалось  на  их  пути,
нечленораздельно похваляясь и неизвестно кого вызывая на битву.
Один  из них привстал в седле, согнул лук и стрелой сбил флюгер
со шпиля церкви, другой  схватил  шляпу  Шмендрика,  нахлобучил
себе  на  голову  и  с  громким  хохотом  помчался  по площади.
Некоторые  подхватывали  на  седло  визжащих  детей,  некоторые
довольствовались  провизией  и бурдюками с вином. Дико сверкали
глаза на небритых лицах, барабанным боем звучал смех.
     Толстяк  мэр  стоял,  пока   не   встретился   глазами   с
предводителем  разбойников.  Он поднял одну бровь, предводитель
щелкнул пальцами, и кони сразу присмирели, а оборванцы  умолки,
как  деревенская  живность перед единорогом. Заботливо опустили
они детей на землю и вернули почти все бурдюки с вином.
     -- Джек Трезвон, пожалуйте, -- невозмутимо произнес мэр.
     Предводитель  всадников  соскочил  на  землю  и   медленно
подошел к столу, за которым обедали советники с гостем. Это был
громадный  детина  почти  семи  футов  ростом,  каждый  шаг его
сопровождался  звоном  и  бренчанием  колец,  колокольчиков   и
браслетов, пришитых к его латаной куртке.
     -- Здорово,  ваша  честь, -- посмеиваясь, хрипло отозвался
он.
     -- Кончайте это, -- сказал  ему  мэр,  --  неужели  вы  не
можете являться спокойно, как воспитанные люди.
     -- Парни  не  причинят  никакого  вреда,  ваша  честь,  --
простодушно пробормотал гигант. -- Сами понимаете, целыми днями
в  лесу,  нужно  ведь  и  немного  расслабиться,  так  сказать,
маленькая  разрядка. Ну-ну, все, э?.. --И он со вздохом вытащил
из-за пазухи тощий мешочек с монетами  и  положил  на  открытую
ладонь мэра. -- Вот, ваша честь, -- сказал Джек Трезвон. -- Это
немного, но больше мы сэкономить не могли.
     Мэр  высыпал  монеты  на  ладонь  и  недовольно  тронул их
пальцами.
     -- Ну, тут немного, -- посетовал он. -- Даже поменьше, чем
в прошлом месяце, а уж и там было  с  гулькин  нос.  Жалкие  вы
грабители -- вот вы кто.
     -- Тяжелые  времена  настали,  --  мрачно  проговорил Джек
Трезвон... -- Не должно нас винить, если у путников  золота  не
больше, чем у нас. Из репки, как известно, крови не выдавишь.
     -- Я выдавлю, -- мэр свирепо посмотрел на гиганта и поднес
к его  носу  кулак.  -- Ну, если ты темнишь! -- закричал он. --
Ну, если ты греешь карманы за мой счет! Я выдавлю  из  тебя,  я
выдавлю  из  твоей  шкуры  все внутренности и вышвырну собакам!
Катитесь отсюда, и передай  это  своему  босяку-капитану.  Вон,
негодяи!
     Когда  Джек  Трезвон, что-то бормоча, повернулся, Шмендрик
прокашлялся и неуверенно сказал:
     -- Кстати, если вам не трудно, верните мне мою  шляпу.  --
Гигант молча уставился на него налитыми кровью бычьими глазами.
-- Мою шляпу, -- потребовал Шмендрик, уже более твердо. -- Один
из  ваших  людей взял мою шляпу, и было бы разумнее, если бы он
вернул ее.
     -- Разумнее? -- наконец проговорил Джек Трезвон. -- А  кто
ты  такой,  чтобы судить о разуме? Вино все еще шумело в голове
Шмендрика: -- Я --  Шмендрик  Маг,  и  враждовать  со  мной  не
советую,  --  объявил  он.  --  Я старше и опаснее, чем кажусь.
Шляпу!
     Джек Трезвон с минуту смотрел на  него,  потом  подошел  к
своему коню, переступил через него и оказался в седле. Подъехав
к Шмендрику и... едва не касаясь его бородой, он загремел:
     -- Ну  если  ты  и  впрямь  колдун, покажи-ка свои штучки.
Раскрась мне нос краской, набей седельные сумки  снегом,  сведи
мою  бороду.  В  общем,  или  колдуй,  или  показывай пятки. --
Вытащив из-за пояса ржавый кинжал, он покачивал его,  держа  за
острие и кровожадно посвистывая.
     -- Волшебник -- мой гость, -- предупредил мэр, но Шмендрик
торжественно сказал:
     -- Ну,  хорошо. Да падет она на твою голову. -- Убедившись
краем глаза,  что  молоденькая  девушка  смотрит  на  него,  он
показал    на   банду   пугал,   ухмылявшихся   позади   своего
предводителя, и произнес что-то в рифму. Мгновенно  его  черная
шляпа  вырвалась  из  рук  схватившего  и  медленно,  как сова,
поплыла в темнеющем воздухе. Две женщины лишились  чувств,  мэр
сел. Разбойники завопили детскими голосами.
     Черная шляпа проплыла вдоль площади до конской поилки, там
она нырнула  и, зачерпнув достаточно воды, отправилась обратно,
явно нацеливаясь на немытую голову Джека  Трезвона.  Закрываясь
руками,  он  бормотал:  "Не,  не, отзовите ее", и даже его люди
хихикали в ожидании. Шмендрик триумфально улыбнулся  и  щелкнул
пальцами, чтобы подогнать шляпу.
     По мере приближения к предводителю шляпа стала отклоняться
в сторону  сначала  слегка,  потом  больше  --  ближе  к  столу
советников --  больше,  больше.  Мэр  успел  вскочить  на  ноги
раньше,  чем  шляпа  удобно  устроилась на его голове. Шмендрик
вовремя нырнул под стол, но сидевшие  вблизи  советники  слегка
пострадали.
     Под  рев  и  хохот  Джек  Трезвон, наклонившись, подхватил
Шмендрика   Мага,   который    пытался    вытереть    скатертью
захлебнувшегося от возмущения мэра.
     -- Сомневаюсь, что кто-нибудь потребует повторить номер на
бис, --  проревел  гигант ему в ухо. -- Лучше поедем с нами. --
Он перекинул Шмендрика поперек седла и ускакал,  сопровождаемый
своей оборванной когортой. Их грубый смех, лошадиное фырканье и
ржание еще долго витали в воздухе и после того, как затих топот
копыт.
     Мэра  окружили, чтобы спросить, не следует ли погнаться за
разбойниками и отбить Шмендрика,  но  он  лишь  покачал  мокрой
головой:
     -- Едва  ли  это  нужно.  Если наш гость тот, за кого себя
выдает, он вполне способен сам позаботиться о себе. Если нет --
мошенник, воспользовавшийся нашим  гостеприимством,  не  вправе
рассчитывать  на  помощь.  Нет-нет,  не  боспокойтесь о нем. --
Ручейки, стекавшие с его подбородка, сливались в ручьи на шее и
в речку на куртке, но он  кротко  посмотрел  на  пастбище,  где
светлым  пятном  выделялась в сумерках белая кобыла волшебника.
Не издавая ни звука, она сновала взад и вперед вдоль забора.
     -- Думаю, нам скорее следует позаботиться о скакуне нашего
отбывшего друга, раз он, как мы слыхали, так высоко его  ценил,
-- негромко  сказал  мэр  и  послал  на  пастбище  двоих мужчин
поймать кобылу и поместить  ее  в  самое  надежное  стойло  его
конюшни.
     Однако  белая  кобыла  перепрыгнула  забор  и исчезла, как
падающая звезда в ночи,  прежде  чем  они  добрались  до  ворот
пастбища.  Какое-то  время  они  стояли,  не слыша криков мэра,
который звал их назад, и ни один из них так и не  смог  понять,
почему  так  долго он смотрел вслед кобыле волшебника. Но после
этого  порой  они  принимались   странно   смеяться   в   самых
неподходящих    обстоятельствах,    отчего    прослыли   людьми
легкомысленными.

     V

     Из всей дикой скачки с разбойниками Шмендрик помнил  потом
лишь  ветер,  край седла и хохот позвякивающего гиганта. Он был
слишком поглощен размышлениями  о  причине  столь  неожиданного
окончания  фокуса  со  шляпой,  чтобы  замечать что-нибудь еще.
"Чересчур по-английски, -- думал он. -- Возмещение  ущерба.  --
Он  помотал  головой,  хотя это было трудно в его положении. --
Магия  знает,  что  делает,   --   продолжал   размышлять   он,
перепрыгивая  вместе  с лошадью через ручей, -- но я никогда не
знаю, что она знает.  Во  всяком  случае,  в  нужное  время.  Я
написал  бы ей послание, знай ее адрес". Кусты и ветви хлестали
его по лицу, в ушах ухали совы. Кони перешли на рысь, затем  на
шаг. Высокий дрожащий голос выкрикнул: "Стой, пароль".
     -- Черт  побери,  -- пробормотал Джек Трезвон-- это же мы.
-- Он шумно почесал голову и уже громко произнес: -- Короткая и
веселая жизнь в добром лесу, союз веселых друзей, повенчанный с
победой.
     -- Со свободой, -- поправил его тонкий голос.-- Похоже, но
не так.
     --Ну,  спасибо.  Повенчанный  со  свободой   союз   друзей
веселый...  не-не,  я  это  уже  говорил...  короткая и веселая
жизнь, веселые друзья -- не, не то. -- Джек Трезвон  почесал  в
затылке  и  простонал: -- Повенчанный со свободой... Ну, помоги
немножко, а?
     -- Один за всех и все  за  одного,  --  любезно  отозвался
голос. -- Остальное давай уж сам.
     -- Один за всех и все за одного -- не могу я! -- прокричал
гигант.  --  Один  за всех и все за одного, мы вместе не боимся
никого, врозь перебьют нас всех до одного. -- Он пустил  лошадь
вперед.
     Из темноты свистнула стрела. Она отхватила клок его уха и,
оцарапав  лошадь следующего всадника, летучей мышью упорхнула в
сторону. Разбойники попрятались за деревьями,  а  Джек  Трезвон
яростно проревел:
     -- Черт  побери,  я же десять раз повторил пароль! Ну, дай
мне только до тебя добраться!!!
     -- Джек, я совсем забыл: мы тут переменили без вас пароль,
-- раздался голос часового.
     -- Ах, так вы переменили пароль?! --  Джек  Трезвон  зажал
свое  ухо  концом Шмендрикова плаща. -- А как же я, безголовые,
безмозглые, потрошеные болваны, должен был об этом узнать?
     -- Не бесись, Джек, -- примирительно ответил  часовой.  --
Ну, ничего, что ты не знаешь нового пароля. Проще его ничего не
придумаешь: надо прокричать жирафом. Это капитан придумал.
     -- Прокричать жирафом?! -- Гигант ругался до тех пор, пока
лошади  смущенно  не  зашевелились.  -- Балда, да жирафы немые.
Капитан мог бы еще потребовать, чтобы мы отзывались  рыбой  или
бабочкой.  --  Знаю.  Поэтому пароль никто не забудет, даже ты.
Ну, как умен наш Капитан?
     -- Дальше некуда, -- удивленно отозвался Джек Трезвон,  --
но  послушай,  что  помешает лесничему или кому-нибудь из людей
короля кричать жирафом, когда ты окликнешь его.
     -- Ага, -- обрадовался  часовой.  --  В  этом-то  и  самая
мудрость.  Нужно  крикнуть  три  раза. Два длинных крика и один
короткий.
     Джек Трезвон молча восседал на лошади, потирая ухо.
     -- Два длинных крика и один короткий, -- наконец  вздохнул
он.  --  Ну,  это  не  глупее, чем когда у нас не было никакого
пароля и стреляли во всякого, кто отвечал на зов. Два длинных и
короткий,  хорошо.  --  Он  ехал  между  деревьями,  его   люди
следовали за ним.
     Где-то  впереди  недовольно,  словно  жужжание ограбленных
пчел, слышались людские  голоса.  Когда  они  подъехали  ближе,
Шмендрику  показалось,  что среди них выделяется женский голос.
Его щека почувствовала тепло, и он поднял голову.  Кони  встали
на   небольшой   прогалине,   где   вокруг  костра  раздраженно
переругивались  десять-двенадцать   человек.   Пахло   горелыми
бобами.   Веснушчатый,   рыжеволосый   разбойник   в  лохмотьях
поприличнее, чем  на  прочих,  поднялся,  чтобы  приветствовать
прибывших.
     -- Ну,  Джек!  -- крикнул он. -- Кого ты нам везешь: друга
или пленника? -- и обернувшись, добавил:  --  Любимая,  подбавь
воды в суп -- у нас гости.
     -- Кто  он,  я  и сам не знаю, -- проворчал Джек Трезвон и
стал рассказывать о мэре и шляпе, но едва добрался до налета на
город, как рассказ  прервал  сухой  как  колючка  пронзительный
голос женщины, проталкивавшейся сквозь кольцо мужчин:
     -- Я не потерплю этого, Калли, суп и так не гуще испарины!
-- Бледное   худое  лицо  ее  с  неистовыми  светло-коричневыми
глазами обрамляли волосы цвета жухлой травы.
     -- Это что  еще  за  жердь?  --  спросила  она,  обозревая
Шмендрика  так,  будто  обнаружила  нечто  прилипшее к каблукам
собственных туфель. --Он не их города. Мне не нравится его вид.
Смахните-ка ему с плеч колдун. -- Она хотела сказать колтун, но
от   совпадения   страх   мокрой   водорослью   прополз   вдоль
позвоночника  Шмендрика.  Он  соскользнул  с коня и встал перед
капитаном разбойников.
     -- Я -- Шмендрик Маг, --  провозгласил  он,  вздымая  плащ
руками.  --  А  ты  действительно  знаменитый  Капитан Калли из
Зеленого  леса,  храбрейший  из  храбрых  и   свободнейший   из
свободных.  Разбойники  прыснули, женщина застонала. -- Я так и
знала, -- объявила она. -- Калли,  выпотроши  его  от  жабр  до
греха, прежде чем он облапошит тебя, как прошлый.
     Но капитан гордо поклонился, блеснув плешью, и ответил:
     -- Воистину  это  я.  Коль с миром ты пришел -- то вот моя
рука, а с умыслом -- опасней нет врага. Как  вы  прибыли  сюда,
сэр?
     -- На  брюхе,  --  ответил Шмендрик, -- и непреднамеренно,
но,  тем  не  менее,  как  друг.  Хотя  ваша   возлюбленная   и
сомневается  в  этом, -- кивнул он в сторону тощей женщины. Она
плюнула на землю.
     Капитан Калли ухмыльнулся  и  осторожно  положил  руку  на
хрупкие плечи подруги.
     -- Такой  уж  характер  у Молли Отравы, -- объяснил он. --
Она охраняет меня лучше, чем я сам. Я  доверчив  и  благороден,
возможно,  и  слишком.  Открытое  сердце  для  всех беглецов от
тирании -- вот мой девиз. Естественно, Молли должна была  стать
подозрительной,    исстрадавшейся,    суровой,   преждевременно
постаревшей, даже тираничной. Яркий шарик следует завязывать  с
одного  конца, а, Молли? Но какое доброе сердце, какая душа. --
Женщина увернулась  от  его  протянутой  руки,  но  капитан  не
повернул  головы. -- Приветствуем вас, сэр волшебник, -- сказал
он Шмендрику. -- Прошу к огню, и расскажите нам что-нибудь. Что
говорят обо мне в вашей стране? Что слыхали вы о лихом Капитане
Калли и его свободной шайке? Угощайтесь.
     Шмендрик  устроился  у  огня,  изящно  отклонил   холодное
угощение и ответил:
     -- Я  слыхал,  что  вы -- друг беспомощным, враг могучим и
вместе со своей веселой шайкой ведете счастливую жизнь в  лесу,
отдавая  бедным  отобранное  у богатых. Дошло до меня, как вы с
Джеком Трезвоном разбили друг  другу  головы  дубинками  и  так
стали  побратимами и как вы спасли свою Молли от назначенной ее
отцом свадьбы с богачом. -- На самом же деле Шмендрик до  этого
дня  ни  слова  не  слыхал  о  Капитане  Калли,  однако хорошая
подготовка в области англо-саксонского фольклора позволила  ему
использовать  типичные  мотивы. -- И конечно, -- рискнул он, --
некий злой король... -- Хаггард,  да  сгинет  он!  --  вскричал
Калли.  --  О,  многим  из нас причинил зло старый Король; кого
лишил земли, кого -- титула и доходов, кого -- наследства.  Они
живут  только  местью--заметь,  волшебник,  -- и настанет день,
когда Хаггард нам за это заплатит так...
     Оборванные тени что-то прошипели в знак согласия, но Молли
Отрава разразилась смехом, шуршащим и разящим как град.
     -- Может, он и заплатит, -- с издевкой сказала она, --  но
не таким болтливым трусам. С каждым днем его замок ветшает, его
люди  стали  слишком  стары,  чтобы надевать броню, но если это
будет зависеть только от Капитана Калли, его царство никогда не
кончится.
     Шмендрик поднял бровь, и Калли покраснел как редиска.
     -- Вы должны  понять,  --  пробормотал  он.  --  У  Короля
Хаггарда есть этот Бык.
     -- Ах,  Красный  Бык,  Красный  Бык,  --  как  на  травле,
закричала  Молли.  --  Говорю  тебе,  Калли,  после  всех  лет,
проведенных  с  тобой  в  лесу,  я  поняла, что Бык -- это имя,
данное тобой собственной трусости. И если я услышу  эту  сказку
еще раз, я пойду и свергну Хаггарда сама и докажу, что ты...
     -- Довольно!  --  взревел Калли. -- Не перед чужими! -- Он
схватился за меч, и Молли, все еще  смеясь,  простерла  к  нему
руки.  У  огня сальные пальцы лениво вертели кинжалы, а длинные
луки, казалось, сами звенели тетивой, но Ш